§ 4. Литературные сведения древних авторов

Литературные сведения по истории Македонии первого столетия после Александра Македонского очень скудны и фрагментарны. По выражению В. Тарна, в историографии существовала «темнота», пока труд Полибия, как солнце, не прорезал тучи.¹¹³⁾ Поэтому не только экономическая, но даже [81] политическая история Македонского государства от конца периода диадохов до 20-х гг. III в. до н. э. известна только в общих чертах.¹¹⁴⁾

Среди историков, оставивших нам отдельные сведения об этом важном периоде, следует отметить Диодора, Помпея Трога, дошедшего в эпитомах Юстина и Арриана. Диодор в XVIII-XX книгах, а также в сохранившихся отрывках XXI-XL книг оставил ряд свидетельств по истории борьбы диадохов и эпигонов, о взаимоотношениях Македонии и Греции в это время. Свидетельства Диодора дополняют указания Юстина. Они дают некоторые новые сведения о социальной борьбе в самом македонском обществе. Что касается Арриана, историка Римской империи II в., то он, как известно, написал труд о походах Александра на Восток по хорошим источникам. Его история диадохов заканчивается возвращением Антипатра в Европу (321 г.).

Сведения древних авторов расширяются тогда, когда Македония становится важным фактором в восточном Средиземноморье и назревает ее столкновение с западным противником — Римом.

Период римского проникновения в Македонию получил свое отражение в более связном виде в произведениях Полибия и Ливня.

Полибий жил и творил в важнейшую эпоху греко-римского мира, когда в результате крупных завоеваний римских рабовладельцев возникли эксплуатируемые римлянами провинции, а сам Рим превратился в огромную средиземноморскую державу. Победа Рима над македонянами и греками имела в жизни историка и в дальнейшем формировании его исторических взглядов важные последствия. Вместе с 1 тыс. ахейцев, обвиненных соотечественниками в сношениях с царем Персеем и в антиримских враждебных замыслах, был и Полибий. После третьей македонской войны они были отправлены в Италию в качестве заложников, где пробыли около семнадцати лет. Из тысячи человек в живых осталось около трехсот — одни умерли, другие состарились на чужбине. Полибий за эти годы сблизился с видными представителями римской аристократии, особенно с домом Эмилия Павла, стал наставником его сыновей, главным образом Сципиона Эмилиана, будущего победителя Карфагена.¹¹⁵⁾ Здесь, при активном участии Полибия, Лелия, философа Панетия, был образован известный сципионовский кружок, оказавший большое идейное влияние на римское общество. Вследствие этих обстоятельств Полибий хорошо изучил римскую политику и стал ее горячим сторонником. Вместе с тем он был хорошо знаком с историей балканских стран, знал Африку, берега которой исследовал во время осады Карфагена, побывал в Египте, совершил путешествие через Альпы, посетил южную Галлию и Испанию.¹¹⁶⁾ Все это расширило умственный кругозор историка, способствовало определению основной темы, — когда и почему все известные части обитаемой земли в течение 53 лет подпали под власть римлян.¹¹⁷⁾

Свою «Историю» в 40 книгах, от которых дошли первые пять и большое количество фрагментов, рассеянных у разных авторов, Полибий называет «всеобщей» или «всемирной».¹¹⁸⁾ Хотя главное место в ней занимала римская история, она охватывала историю балканских государств, Ближнего и Среднего Востока, Африки. Он стремился, по его собственным словам, понять историческое развитие всего известного тогда мира, а не отдельно какого-либо народа.¹¹⁹⁾ Из истории отдельных народов невозможно «обнять и узреть духовным взором прекраснейшее зрелище прошлых событий».¹²⁰⁾ Таким образом, «Всеобщая история» Полибия, охватившая главным образом события 220—146 гг. до н. э., была первой попыткой дать историю [83] не одной страны, а всех важнейших государств Средиземноморья в их взаимной связи. В этом труде, показывающем установление власти римлян в Средиземноморье, Полибий выступает их горячим сторонником. Насильственное объединение мира под властью Рима представляется ему «прекраснейшим и вместе с тем благотворнейшим деянием судьбы».¹²¹⁾ Фактически всеобщая или всемирная история Полибия может быть названа историей могущества Рима от начала второй пунической войны до покорения Греции. Нельзя не согласиться с В. Тарном, что героем истории Полибия был Рим и его тема — экспансия Рима в средиземноморском мире, и все ручейки у него впадают в эту реку.¹²²⁾

В ходе всемирной истории Полибий видит закономерность исторического развития, которая помогает не только изучать прошлое, но предсказывать будущее.¹²³⁾ История, достоверно излагающая исторические события, учит и убеждает любознательных людей, исправляет их и является действительной и единственной наставницей жизни.¹²⁴⁾ В истории, по мнению Полибия, важнее всего понять причины, по которым каждое событие происходит и развивается.¹²⁵⁾ История становится полезной только тогда, когда она выяснила причины событий, не столько что произошло, сколько как происходило.¹²⁶⁾ Как врач не применит надлежащего лечения, если он не знает причины болезни, так и государственный человек будет бессилен, если он не умеет определять причины событий.¹²⁷⁾ Причина факта должна занять первое место.

Таким образом, задачей истории Полибий считает не только описание, но и объяснение событий, причины которых он усматривал, главным образом, в психологических факторах.¹²⁸⁾ [84] Полибий выступает противником всяких чудес, «необыкновенных историй» и побочных обстоятельств, показного и наружного блеска.¹²⁹⁾ История, с его точки зрения, должна не столько потрясти и увлечь слушателей, сколько познать истину, без чего она превратится только в бесполезный рассказ.¹³⁰⁾ Он решительным образом борется против патетических историков вроде Филарха, которые хотели конкурировать с трагедией по изображению деталей и созданию трогательных сцен. Полибий ратует за беспристрастное изложение исторических событий, стремится быть объективным в оценке друзей и врагов.¹³¹⁾

«В частной жизни, — говорят он, — честный человек может любить своих друзей, свое отечество, ненавидеть заодно с друзьями их врагов. Но, если кто берется быть историком, тот должен забыть обо всем этом. Ему придется отдавать величайшую хвалу врагам, когда этого требуют факты, часто порицать и резко обличать самых близких людей, если их ошибки заслуживают этого».¹³²⁾

Но, стремясь к объективности, Полибий далеко не всегда был объективен. Нельзя не согласиться с Ф. Г. Мищенко, который указывал, что у Полибия, стремящегося быть объективным и беспристрастным, пожалуй, более всего примеров противоречия между фактами и выводами.¹³³⁾ Полибий неоднократно говорит, например, что римляне несут с собой порабощение и гибель эллинам.¹³⁴⁾ Вместе с тем он считает благом для Македонии и греков установление над ними римской власти и возмущается их неблагодарностью, когда они восстали против Рима.¹³⁵⁾ Полибий очень противоречиво относится к Филиппу, то хваля его за военную доблесть и отвагу, то осуждая за властолюбие и стремление к тирании.¹³⁶⁾ Особенно враждебно настроен Полибий по отношению к демократическим элементам. Он на все лады ругает этолян, Клеомена, Хилона, Набиса, Лжефилиппа.¹³⁷⁾ [85]

Все движения, так или иначе направленные против Рима и его рабовладельческой аристократии, вызывают резкое осуждение Полибия. Восстания рабов, бунты в армии, народно-освободительные движения в покоренных Римом странах — все это вызвано, по Полибию, «умоисступлением» народа, упорствующего «в пагубном заблуждении».¹³⁸⁾ Полибий выступает как враг народных масс, ненавидящий и боящийся их движения. Со злобой и ненавистью он говорит о народе, о «толпе», победа которой равносильна гибели всего государства.¹³⁹⁾ Наоборот, деятельность аристократического ахейского союза и его руководителя Арата всячески превозносится.¹⁴⁰⁾ Даже его союз с Антигоном не вызывает у Полибия особенных нареканий.¹⁴¹⁾

Объяснение этим фактам следует искать в классовых позициях и политических идеалах Полибия. Его общественно-политические взгляды складывались под влиянием аристократических устремлений ахейского союза. Его отец Ликорт был ведущим государственным деятелем этого союза. Сам Полибий воспитывался в убеждении, что ахейский союз представляет собой самое совершенное политическое образование в мире и только в этом ахейском союзе действительно осуществлены принципы свободы и равенства. С чувством глубочайшего почтения Полибий относился не только к своему отцу, которого считал одним из величайших эллинов, но и к идеологам и руководителям ахейского союза Арату и Филопомену. В 169 г. до н. э., в период решающей борьбы между Римом и Македонией, Полибий был выбран гиппархом и вступил в кипучую политическую жизнь.¹⁴²⁾

Будучи представителем крупных греческих рабовладельцев, Полибий оставался сторонником «порядка», твердой власти, которая обеспечила бы безопасность имущих слоев греческого общества от покушений со стороны народных масс. Как противник социальных движений, он предпочитал революционным потрясениям на своей родине порядок, установленный силами извне. Поэтому Полибием высоко ценился тот, кто был носителем этого порядка и имел реальную возможность осуществить чаяния и надежды той социальной группы, с которой был связан историк. Такой антинародной силой до Рима являлась Македония. Она должна была объединить греческие государства в интересах господствующего класса против социальных низов. Когда после македонского поражения такие надежды не оправдались, все расчеты стали связываться [86] с Римом, который к середине II в. до н. э. оказался хозяином на Балканском полуострове. Эти обстоятельства заставили Полибия стать на проримские позиции, восхвалять Рим и его завоевания, допуская при этом в ряде случаев преувеличения.¹⁴³⁾

П. Н. Тарков считает, что нельзя принимать за правильное отражение действительного соотношения сил все те места из Полибия, где он дает переоценку сил и возможностей Рима по сравнению с греко-эллинистическим миром. Поэтому факты, им изложенные, и их оценки часто противоречат друг другу.¹⁴⁴⁾ Если и нельзя принять в такой категорической форме это утверждение, то замечания автора о тенденциозности Полибия, о его антидемократичности при изложении истории социальной борьбы, его взгляд на Рим как на орудие классовой политики не вызывает никакого сомнения. В этом духе подбирался Полибием конкретный исторический материал.¹⁴⁵⁾ Все эти обстоятельства приходится учитывать в каждом конкретном случае при оценке и выводах по историческим событиям, приводимым Полибием во «Всеобщей истории».

В труде Полибия нас интересует главным образом история Македонии конца третьего и первой половины II в. до н. э. К сожалению, как раз эта часть его труда в основном утрачена. Чрезвычайно ограничены сведения об экономической и политической жизни Македонии конца III в. По этим вопросам Полибий дает лишь некоторые замечания. Наиболее полно освещена у него история ахейского союза с самого его возникновения и особенно история взаимоотношений Ахайи с Македонией. Но сведения эти большей частью касаются политической истории Македонии, ее взаимоотношений с греческими городами, политики, проводимой Македонией в греческих государствах. Об экономической жизни македонского населения мы можем судить лишь по косвенным данным. Несколько больше сведений по экономической истории Македонии мы находим в той части труда Полибия, где он переходит к описанию македонских войн. Но эти книги, как уже было упомянуто, дошли до нас далеко не полностью. Очень важно, например, свидетельство Полибия о переселениях Филиппа, о росте недовольства в стране, о наличии внутри господствующего класса оппозиции царскому двору.¹⁴⁶⁾ Имеются [87] некоторые сведения и о социальном движении в греческих городах, в частности в Беотии, на основании которых можно судить в известной мере и о положении внутри Македонии. Очень важные известия имеются у Полибия в XXV книге, где говорится о социальной политике Персея. Наиболее фрагментарны последние книги «Всеобщей истории», в которых излагается важное событие — восстание Андриска. О социальной направленности этого восстания мы можем только догадываться по отрицательному отношению Полибия к его руководителю.

В целом «Всеобщая история» Полибия остается наиболее важным источником как для эллинистической Македонии, так и для других стран Средиземноморья, интересы которых сталкивались с интересами Македонского государства. Историк был современником описываемых им многих событий. Знание исторических фактов он черпал не столько из книг других историков, сколько из собственного опыта, из знания военных и государственных дел.¹⁴⁷⁾ Полибий описывал те события, которые совершались в его время или во времена отцов, так что или он сам был свидетелем их, или узнавал от очевидцев.¹⁴⁸⁾ Сведения, полученные им таким путем, проверялись и сопоставлялись с документами, договорами, протоколами, отчетами, постановлениями, а также другими историческими сочинениями. Обладая хорошими знаниями реальных условий исторической жизни, Полибий не слепо следовал за источниками. Он их самостоятельно и критически оценивал.

Полибий имел много последователей и подражателей. От него зависел и его широко использовал, особенно в IV и V декадах своего сочинения, Тит Ливий (59 г. до н. э. — 17 г. н. э.).

Тит Ливий был одним из крупнейших римских историков. Его основной труд «Ab urbe condita libri» по широте охвата исторических событий древнего мира не имеет себе [88] равных. Поэтому представляет большой интерес и научное значение решить вопрос, какова историческая ценность труда Ливия, насколько это сочинение может служить руководящим источником при изучении античной Македонии. А это невозможно сделать, не ознакомившись с мировоззрением Тита Ливия, с его общественно-политическими взглядами, которые, в свою очередь, были обусловлены сложной исторической обстановкой периода становления империи.¹⁴⁹⁾

Известно, что падение республики и установление принципата было подготовлено рядом социальных потрясений, явилось следствием острой классовой борьбы. Возникшая на развалинах республики империя ставила себе целью консолидацию рабовладельческого общества на основе военной диктатуры, направленной как против демократических низов, так и против оппозиционных слоев в среде аристократии. Военная диктатура рядилась в старые республиканские одежды, которые прикрывали диктатуру Августа.

В условиях диктатуры Августа и его политики лавирования широкие слои общества охватывает неуверенность в своих силах, недовольство жизнью, апатия и деморализация. Это недовольство действительной жизнью находит выражение в лозунге возврата к старым республиканским временам, возрастает интерес к прошлому. Прошлое римской истории представляется золотым веком, идеализируется и противопоставляется современному упадку, нравственной распущенности. Эти настроения были сильны в среде той части аристократии, которая сохранила еще привязанность к республике, но была отстранена от политической деятельности. Выразителем таких настроений и был Тит Ливий. В предисловии к своему труду он говорит, что будет вознагражден за свой труд историка тем, что сможет отвернуться от переживаемых бедствий хоть на то время, когда все силы его души будут заняты воспроизведением древних событий. Его интерес к прошлому объясняется не свойствами его индивидуальности, как объясняет И. Тэн, а чувством недовольства новыми социальными отношениями.¹⁵⁰⁾ [89]

Родина Т. Ливия — Патавия (соврем. Падуя). Он получил хорошее риторическое образование. На своей родине, в патриархальном городе, у Тита Ливия сложились и окрепли республиканские взгляды. Известно, что жители Патавии в борьбе Цезаря с Помпеем приняли сторону сената. Переехав из родного города в Рим, Ливий стал работать учителем красноречия, сблизился с семьей Августа, открыто высказывал императору свои республиканские взгляды. То, что это казалось возможным, свидетельствовало не только о республиканских убеждениях Ливия, но и о том, что сам Ливий никогда не находился в оппозиции к принципату. Далекий от политической деятельности, он не придавал своим республиканским убеждениям политической остроты, и Август относился к нему благосклонно, тем более, что он и сам не прочь был поиграть в республиканизм.

Английский историк Уолш подчеркивает, что Ливий был в основном традиционным республиканским историком. Им руководил, главным образом, республиканский патриотизм, сформировавшийся в его юные годы в Патавии, общественно-политические взгляды римского историка не претерпевали эволюции, оставались неизменными. Уолш выступает против преувеличенного значения Ливия как «историка эпохи Августа». Дух времени этой эпохи, с его точки зрения, на Ливия оказал только поверхностное влияние, поэтому он не может считаться историком, проводившим идеи Августа в каком-либо политическом смысле этого слова. Дружба Ливия с Августом вовсе не означала, что Ливий соглашался служить новому, монархическому режиму в качестве официального историка. Уолш приходит к выводу, что общая концепция римской истории не подверглась бы большому изменению, если бы Ливий писал на тридцать лет раньше. Он считает, что Ливий по своим политическим установкам был полностью цицеронианцем. Трактаты Цицерона оказали сильное влияние на формирование его общественно-политических и исторических взглядов. Это проявлялось в защите Ливием господства закона, в его доктрине «конкордии», ненависти к царскому строю в Риме, в защите Помпея и Брута и холодном отношении к Юлию Цезарю.¹⁵¹⁾

Вряд ли можно согласиться с утверждением о статичности общественно-политических взглядов Ливия, игнорируя ту социальную среду, в которой он жил и творил. Еще за 40 лет до Уолша немецкий ученый Артур Розенберг отметил взаимосвязь Ливия с эпохой Августа. Если до 27 г. до н. э. он называет Ливия «консервативным республиканцем», врагом цезаристской монархии, то после этого, когда Август торжественно заключил мирный договор с республиканцами и воззвал ко всем римлянам о поддержке в политическом и нравственном обновлении римского народа, Ливий мог становиться на почву нового порядка вещей и свободно высказываться о явлениях прошлого, не вызывая ответной реакции у правительства. В это время появились первые книги труда Ливия, в предисловии к которым он решительным образом выразил свое одобрение мероприятий Августа в области регулирования брачных отношений и нравов. Сам Август обратил внимание на автора и хотел познакомиться с ним лично. В свою очередь Ливий не упустил случая и в ряде мест своего труда писал приятное Августу. Установлено, что тот читал книги историка, в которых описана борьба между Цезарем и Помпеем. Даже во время апогея славы Ливия как историка он по-прежнему оставался в близких отношениях с императорским домом. Наследник, а впоследствии император, Клавдий брал у Тита Ливия уроки.¹⁵²⁾ Как видно, республиканизм Ливия имел умеренный характер, был вполне приемлемым для Августа, совпадая во многих чертах с официальной идеологией того времени.

Над своим главным произведением Ливий работал более 40 лет.¹⁵³⁾ Оно состояло из 142 книг. До нас дошло 35 книг.¹⁵⁴⁾

Свое историческое сочинение Ливий предназначал для «увековечивания истории первого в мире народа».¹⁵⁵⁾ Основную задачу своего труда Ливий видел в том, чтобы внимательно проследить, «какова была жизнь, какие нравы, какие люда и какими средствами в мирное и военное время добыли и увеличили [91] могущество государства», проследить, «как с постепенным падением порядка пришла в упадок нравственность».¹⁵⁶⁾ Ливий полагает, что история может помочь исправлению нравов, ибо она и всему государству и отдельным лицам дает примеры, достойные подражания. Этим определяются патриотические, а также дидактические цели исторического повествования и изучения истории.¹⁵⁷⁾ В предисловии к своему труду Ливий говорит о нравственной пользе изучения истории, которая дает как образцы для подражания, так и то, чего следует избегать. Поставленная Ливием в труде цель увековечить «деяния первого народа на земле» объясняет нам все особенности его как историка. Для него не важны исторические события сами по себе, они его интересуют лишь постольку, поскольку выражают определенный моральный принцип. Тита Ливия интересует прежде всего доблесть римского народа. История выступает как собрание добрых и дурных поступков. Этим и был определен выбор исторических фактов, их группировка. Все должно быть подчинено одной руководящей идее: характер народа, его моральные качества определяют направление событий. Чистота нравов привела римлян к мировому могуществу, их упадок вызвал политические смуты, которые ведут к гибели государства. И вот «мы дошли, — говорит Ливий, — до настоящего положения, когда уже не можем выносить ни пороков, ни средств против них».¹⁵⁸⁾

Ливий приступал к своему труду с определенной уверенностью относительно Рима, что никогда не существовало государства более великого, более нравственного, более богатого добрыми примерами, в которое бы столь поздно проникли жадность и роскошь и где бы дольше оказывался столь великий почет бедности и воздержанию.¹⁵⁹⁾

При таком взгляде на предмет выяснения причин исторических событий, критика источников, их анализ отступают на последнее место. Ливия также мало интересует вопрос о достоверности того, что он сообщает. Он сам не всему верит из того, что сообщает. Его мало интересует вопрос о том, что было и чего не было, — он вполне удовлетворен, если ему удалось занимательно рассказать какую-нибудь поучительную историю. Ливий в первую очередь хотел создать художественное произведение, проникнутое патриотически-этическим содержанием. От этого зависел его подход к источникам.¹⁶⁰⁾ Не ставя [92] своей задачей написания критической истории, при передаче содержания источников давал им собственную религиозную, патриотическую, политическую и моральную интерпретацию. Ливий проявил себя как историк-компилятор и вследствие этого он не пользовался подлинными документами, а писал свой труд, основываясь на произведениях историков, живших до него. Ливий не обращался к первоисточникам, не использовал в своем труде древних законов, книг, принадлежавших консулам, преторам и другим должностным лицам, актов сената и др. Он не был знаком непосредственно с великими анналами понтификов, относящимися ко II в. до н. э. и опубликованными М. Сцеволой под названием «Annales Maximi». Он пользовался одними литературно обработанными источниками, по преимуществу анналистами. Но и среди писателей он многими пренебрег, такими, как Сульпиций Гальба, Лутаций, Варрон и др. Им не были использованы «Начала» Катона. Не всегда источники Ливия вообще можно установить.¹⁶¹⁾ Свои источники Ливий не подвергал критическому анализу, поэтому не мог полностью использовать их; без всякой критики он брал то, в чем они были согласны.¹⁶²⁾ Если источники противоречили друг другу, Ливий следовал за большинством.¹⁶³⁾ В других [93] случаях он отдавал предпочтение более древним писателям, например Фабию Пиктору. На свои источники Ливий почти не указывает. Обычно он ограничивается формулой: рассказывают, по свидетельству некоторых...¹⁶⁴⁾

В труде Ливия недостаточное внимание уделено внутренней жизни Рима, происхождению государственных учреждений, культуре прошлого. В изложении событий Ливий часто стоит на той точке зрения, что их ход определяется деятельностью законодателя. В этом отношении характерна для него история царей. Вместе с этим Ливий видит классовую борьбу в римском обществе и уделяет ей немало места. Картины классовой борьбы нарисованы с большим драматизмом. Ливий с презрением говорит о народе, как о черни: «Чернь у всех свободных племен и народов, повсюду, как это обыкновенно бывает, держалась худшей партии, склоняясь на сторону царя и македонян».¹⁶⁵⁾ Ливий с умилением говорит о классовом мире. Он недоволен неуступчивостью патрициев и слишком «большими» требованиями плебеев. Ливий не только видит политическую борьбу, но понимает, что в основе ее лежат экономические интересы плебеев и патрициев.¹⁶⁶⁾ Поэтому мы никак не можем согласиться с историком Уолшем, который считает, что у Ливия отсутствует обсуждение социально-экономических вопросов и он писал свою историю Рима без прямого отношения к таким темам. Характерно, что Уолш выражает удовлетворение тем, что римский историк пренебрегает этими вопросами.¹⁶⁷⁾

Хотя Ливий и выступает за классовый мир, все его симпатии целиком на стороне патрициев. Он за умеренную свободу, [94] за то, чтобы она была своевременной. Это видно из его изображения толпы, которая, по его мщению, всегда нуждается в узах, а также из его отношения к консулу Фламинию, заслужившему ненависть знати, но зато любовь народа.

Как республиканец Ливий идеализировал Римское государство и сенат, его политическое руководство и администрацию, с симпатией относился к Риму, его воинам и полководцам. Он старается подчеркнуть, что хочет быть беспристрастным. Ливий говорит, что никого не ненавидит, поэтому у него нет повода «а кого-нибудь наговаривать; он ничего не скрывает из-за пристрастия, но сожалеет и радуется, одобряет и негодует не за себя, а за других, за правду, и это неизбежно вносит и в изображение и даже в самый процесс изучения субъективное чувство — Ливий хочет, как он говорит, «приблизиться к совершенной истине», но не достигает ее именно потому, что пристрастен к Риму, к патрициям, к народу, который он презрительно называет «чернью».

В своем труде Ливий уделил много места обрядам и гаданиям.¹⁶⁸⁾ Он разделяет все религиозные представления своего времени. Но будучи человеком религиозным, Ливий тем не менее критически относился к попыткам придать чудесным знамениям первенствующее в истории значение. Он сам говорил, что «подтверждать или опровергать подобные легенды, которые более годятся для сцены, интересующейся диковинами, чем для достоверной истории, не стоит труда».¹⁶⁹⁾ Мифы и легенды, которые широко используются при рассмотрении раннего периода истории Рима и значительной части периода войны с Ганнибалом, Ливий рационализирует с позиций неостоицизма.

Ливий большой мастер занимательного рассказа. Содержание его заключено в высокую художественную форму. Важную роль в нем играют речи.¹⁷⁰⁾ В большинстве случаев полны [95] драматизма описания сражений. Это особенно относится к сражениям с Ганнибалом (при Каннах, при Тразименском озере).

Ливий — историк-художник. Он дает много ярких, запоминающихся картин.¹⁷¹⁾ Ливий много внимания уделяет личностям. Большую роль в рассказе Ливия играет портретная характеристика героев. Со стилистической стороны характеристики написаны блестяще, но существенный их недостаток в том, что они мало реалистичны. Ливий старается как можно резче подчеркнуть наиболее яркие черты исторического деятеля, заботясь лишь о том, чтобы сильнее подействовать на чувства читателя.¹⁷²⁾

При оценке различных исторических деятелей Ливий часто следует за Полибием. Например, они оба сходятся в оценке Сципиона Африканского. Оба они проявляют критическое отношение к его политическим целям, хотя Ливий в большей степени, чем Полибий, подходит к оценке политических деятелей как моралист. При этом он проявляет известную ограниченность, ибо интересуется преимущественно римлянами.

С точки зрения Ливия, в истории господствуют идеализированные им герои и очерненные злодеи. «Он фальсифицировал историю не вследствие заблуждения, а с заранее обдуманным намерением».¹⁷³⁾

По силе проникновения в сущность исторических событий Тит Ливий далеко уступает Фукидиду, Тациту и некоторым другим древним историкам. Он пользуется материалом из [96] вторых рук, не обладает достаточными географическими познаниями, благодаря чему в изложении имеется путаница в географических понятиях. Ливий часто не дает точных указаний относительно мест, где происходили те или иные события. Будучи плохим знатоком политики и военного дела, Ливий допускал исторические ошибки и в ряде случаев оказался не способным к точной оценке исторических событий. Ливий преследовал не только исторические, но и литературные цели. Это не могло не отразиться и на качестве его как историка. В некоторых случаях строгая историческая точность страдала от стремления автора к повышенным драматическим эффектам.

Однако все это не умаляет исторического значения труда Ливия. Т. Ливий оказался одним из самых популярных историков древности. Он затмил многих своих предшественников-анналистов. Спокойный тон его повествования, блестящее и занимательное изложение как нельзя более соответствовало вкусам его современников и их потомков. Ливия читали, ему подражали, после него не решались на латыни заново писать римскую историю, ограничиваясь лишь пересказом его труда. В этом труде использован огромный материал. До нас не дошло множества литературных памятников, использованных Ливией. Его труд для историка имеет большое значение. Важен он и для истории Македонии последнего периода ее самостоятельного существования. Ливий касается большей частью военно-политической истории Македонии, освещает ее взаимоотношения с Римом, историю борьбы Македонии и Греции за свою независимость.

Едва завершив свой рассказ о второй пунической войне, Ливий встал перед новой задачей. Эта задача требовала от него рассказать своим читателям про новую войну, которую Рим вел на Балканах против Македонии и которая завершилась полным захватом последней. Война была полна напряженности и неожиданностей. Риму предстояло справиться с упорным и хорошо вооруженным противником. Историк рассказывает об этой войне с живым интересом: перед его глазами стояло великое прошлое Македонии, «слава, которой были увенчаны древние цари Македонии, античное величие этой страны и обширность македонской империи, которая некогда покорила своим оружием большую часть Европы, а также большую часть Азии».¹⁷⁴⁾

Война против Филиппа V, или вторая македонская война, описана в книгах 31-38, а война против Персея — третья македонская война — в книгах 39-45. В большей части своего изложения о македонских войнах Ливий пользуется [97] Полибием.¹⁷⁵⁾ Здесь Ливий восполняет многие пробелы⁺ в сообщениях Полибия, дошедших до нас в отрывках или совсем не дошедших.

Представляя историю Македонии в трех македонских войнах, Ливий не показал ни общественную жизнь, ни государственное устройство и управление, ни быт и нравы македонян. Внутренняя и внешняя политика показана лишь в связи с потребностями войн. Поэтому, стремясь изучить историю античной Македонии по труду Ливия, мы узнаем главным образом историю войн и жизнь двух представителей царствовавшей тогда в Македонии династии — Филиппа V и Персея, мы видим крах Македонского государства.

Все эти события освещаются Ливием тенденциозно. Он проводит мысль о бескорыстности римского сената, представляет Фламинина как действительного освободителя греческих городов.¹⁷⁶⁾ Но у Ливия мы находим некоторые сведения и по экономической истории Македонии, особенно после битвы при Киноскефалах. Ливий довольно много говорит о социальном движении в греческих городах после второй македонской и во время третьей македонской войн.¹⁷⁷⁾ Важны свидетельства Ливия о деятельности Филиппа по укреплению внутренней жизни государства после битвы при Киноскефалах. Ливий сообщает о введении новых налогов, торговых пошлин, разработке новых рудников, расселениях,¹⁷⁸⁾ о восстании пограничных областей при Филиппе.¹⁷⁹⁾ Могут быть использованы для экономической истории Македонии и те сведения у Ливия, которые касаются военных событий, связанных с набегами варварских племен, сведения о численности армий, о наборах войск. Глухо говорит Ливий о социальной политике Персея.¹⁸⁰⁾ Более обстоятельно сообщает он о разделе Македонии после 168 г., описывает отдельные области страны, дает сведения о населении Македонии, о полезных ископаемых и природных богатствах ее.¹⁸¹⁾

Достоверность Ливия в значительной мере зависит от степени и способа использования им основного источника — Полибия. Поэтому важно выяснить зависимость Ливия от Полибия, особенно в тех частях его труда, где излагаются вопросы взаимоотношения Рима с государствами Балканского полуострова.

Генрих Ниссен в своем труде «Критические исследования источников четвертой и пятой декад Тита Ливия» установил, [98] что текст Тита Ливия точно, за исключением незначительных расхождений, воспроизводит относительно истории Македонии в эпоху диадохов текст Полибия, только в сокращенном виде.¹⁸²⁾ Автор отмечает наиболее точное воспроизведение первоначального текста Полибия в сорок второй, сорок третьей и сорок четвертой книгах. Эти книги в основном посвящены истории войны римлян с Персеем.¹⁸³⁾ Ниссен доказывает, что изложение Тита Ливия представляет собой вольный перевод первоначального текста Полибия. При обработке этого текста Ливий явно стремился к максимальной краткости, для чего и опускал некоторые подробности.¹⁸⁴⁾ Переработка текста Полибия, по крайней мере в том, что касается истории Македонии, носит у Тита Ливия чисто внешний характер. Например, переговоры Филиппа с Фламинином изложены так, что косвенная речь переведена в прямую. Речь Александра, приведенная у Полибия в виде диалога, имеет у Ливия вид долгой связной речи. В изложении Тита Ливия появляются несвойственные Полибию моменты римской риторики.¹⁸⁵⁾

Тит Ливий субъективно излагает ряд событий македонской истории.¹⁸⁶⁾ Эта субъективность выражается прежде всего в оценке основных исторических деятелей. Римский историк делает все для того, чтобы создать у читателя благоприятное впечатление о Фламинине и неблагоприятное о Филиппе. Кроме того, Тит Ливий очень неточно описывает различные более мелкие факты, относящиеся к борьбе Македонии с Римом. Например, им неточно описана битва при Киноскефалах.

Труд Ливия написан неравномерно. Некоторые места его отличаются тщательностью обработки, некоторые — своей небрежностью. В нем то непосредственно воспроизводится источник, то в ущерб источнику отдается предпочтение не критическому анализу, а форме изложения. Так, разделы истории Ливия, посвященные первой македонской войне (XXVI-XXIX книги), в которых основным источником является Полибий, не могут быть признаны удовлетворительными. Ливий здесь чрезмерно сократил полибианский текст. Его интересовала борьба Рима против Карфагена. Что касается военных операций в Греции, то они казались ему локальными, не заслуживающими столь пристального внимания. Здесь у Ливия встречаются ошибки в хронологии. Кроме того, он в некоторых случаях дополнял изложение Полибия деталями, взятыми у поздних анналистов,¹⁸⁷⁾ сообщавших относительно событий в [99] Македонии и Греции много недостоверных фактов. Но ввиду того, что это место Полибия сохранилось в отрывках, история Ливия приобретает первостепенное значение и остается основным авторитетом при изучении этих военных операций.

По второй македонской войне перевод или, как выражается М. Олло, адаптация Полибия Ливием значительно превосходит по своему выполнению те места его истории, которые касались первой македонской войны. Этот перевод или адаптация Полибия имеет первостепенное значение. У него много недостатков, ряд неправильных утверждений, многие из которых явно тенденциозны. Но, несмотря на это, за исключением сохранившихся фрагментов Полибия, он остается главным источником для истории Рима во время двух македонских войн. После этого изложение Ливия (в XXXVIII-XLV кн.) о третьей македонской войне, а также о событиях во время самой войны становится еще более ценным ввиду того, что фрагменты Полибия уменьшаются по числу и размерам.

Нельзя не согласиться с утверждением Уолша о том, что адаптация Ливием текста Полибия отнюдь не свободна от простых ошибок при переводе. Изложение военных операций при Киноскефалах, Фермопилах и Магнезии страдает упрощением или чрезмерной драматизацией. Упрощены дипломатические отношения, важные политические факты. Сознательно замалчивались Ливием действия и поступки, которые выставляли в невыгодном свете римские армии и римских военачальников.¹⁸⁸⁾

По мысли Ниссена, можно считать установленным отсутствие каких-либо исходных греческих источников у Тита Ливия, кроме трудов Полибия. В частности, это относится к изложению истории III македонской войны. Но Ливий отдавал предпочтение одним текстам Полибия перед другими. Так, история Македонии изложена более подробно, чем история других эллинистических государств.¹⁸⁹⁾ Хотя Полибий остается основным источником для Тита Ливия и расположение материала у него «полибианское», у Ливия имеется ряд расхождений и даже противоречий в изложении исторических фактов. Это связано с тем, что отдельные части труда Ливия, написанные на основании государственных и частных анналов,¹⁹⁰⁾ являются анналистическими.

Таким образом, в изложении Тита Ливия имеется два ряда фактов: один — заимствованный из Полибия, другой — из анналов. У анналистов Ливий брал, главным образом, материал о внутренней политической и дипломатической истории [100] Рима. Второй ряд фактов, естественно, излагается без объяснения причин и следствий и получает свою историческую оценку только после сопоставления с «полибианским» материалом.¹⁹¹⁾ В основном освещение истории борьбы между македонянами и Римом остается «полибианским». Чисто «полибианский» характер изложения македонской истории вообще и истории борьбы между Македонией и Римом в частности Ниссен устанавливает в 32 книге Т. Ливия.¹⁹²⁾ Последующая история Македонии также тщательно заимствуется Ливием у Полибия. Материал, взятый из анналов, отступает, по сравнению с этим, на задний план. Так, в 40-41 кн., например, точно по Полибию излагаются многочисленные факты (убийство Деметрия, смерть Филиппа, вступление Персея на трон и события в Дардании).¹⁹³⁾ Дается совершенно правильная датировка событиям македонской истории. Большая часть сорок первой книги до нас не дошла, но можно сделать определенный вывод, что ее содержание относится к войне с Персеем. В изложении войны римлян с Персеем в 42 книге Ливий строго придерживается Полибия. В отличие от других римских историков у Тита Ливия события войны с Персеем излагаются более ясно ввиду того, что он здесь исходит из Полибия, хотя частично делает заимствования из анналов. В 43-44 кн., где описывается деятельность Эмилия Павла в Македонии, Ливий довольно свободно обращается с текстом Полибия. В 45 кн. история Македонии излагается на основе использования только одного основного источника, а именно — Полибия. Изложение событий, относящихся к падению Македонии, Тит Ливий дополняет материалом, заимствованным из анналов.¹⁹⁴⁾

Если сравнить Ливия с Полибием, которому он следует, то перед нами обнаруживается не только слепое заимствование, но и большая работа по использованию полибиевой истории в духе своего времени. В связи с этим мы найдем у Ливия много сходного с тем, что есть у Полибия, но вместе с тем найдем и отличное.

Прежде всего Ливием заимствованы у его предшественника основные факты и последовательность изложения Ливий рисует многие события такими же или почти теми же чертами, что и Полибий.¹⁹⁵⁾ Особенно в своих известиях об Элладе, [101] о македонских войнах он находится в полной зависимости от греческого оригинала. Как труд Полибия служит основным источником для произведения Тита Ливия, так и произведение Тита Ливия может служить источником по восстановлению утерянных частей «Всеобщей истории» Полибия. Пересоздавая основные мысли оригинала, Ливий дополнял его своим красноречием и ораторским талантом. Его риторическое и художественное описание нередко бывает туманным и нечетким, в отличие от Полибия, у которого изложение сжатое, но вместе с тем более ясное. Полибий — больше ученый исследователь, Ливий — больше стилист и художник. Конечно, различные запросы эпох не могли не наложить отпечатка на труды Полибия и Ливия. Они определили и отношение этих историков к историческим событиям. Живя через два столетия после Полибия, Ливий кое-что выбросил из его истории, особенно то, что противоречило ему как римлянину, его общественно-политическим взглядам. Он не берет в основном критику Полибием Рима, хотя сам, правда довольно резко, критикует римлян.¹⁹⁶⁾ Ливий не стремится к точному и достоверному изложению исторической действительности, а своим художественным рассказом апеллирует не столько к сознанию, сколько к эмоциям.

При всех особенностях этих двух историков представленный ими исторический материал остается основным для изучения истории Македонии с конца III и первой половины II вв. до н. э.

Богатым источником являются свидетельства современников, хотя они и не ставили перед собой чисто исторических задач.

Среди такого рода источников следует выделить литературное наследство Цицерона. Крупный политический деятель, [102] знаменитый оратор, активный участник политической борьбы накануне падения Римской республики, Цицерон не оставил нам специального исторического труда. Но дошедшие до нас его речи, письма и трактаты содержат много исторических сведений, характеризующих важнейшие события той бурной эпохи.

Большой исторический интерес представляет переписка Цицерона, которую он вел почти со всеми выдающимися деятелями различных политических убеждений. Один из современников этой переписки говорил, что тот, кто прочтет ее, перестанет искать в другом месте историю своего времени.¹⁹⁷⁾ Главным корреспондентом Цицерона был Аттик, переписка с которым длилась 24 года. Часто находясь вне Рима и живо интересуясь политическими событиями, Аттик находил в письмах Цицерона подробную информацию о римских делах. Цицерон не боялся дать своему другу откровенную оценку как своих политических воззрений, так и поступков современных ему государственных деятелей. Письма Цицерона к Аттику отличаются наибольшей откровенностью.¹⁹⁸⁾ Дошедшие до нас около 400 писем по богатству содержания и исторической ценности стоят неизмеримо выше всей остальной переписки.¹⁹⁹⁾

Переписка Цицерона вскрывает внутреннюю политическую жизнь Римской республики, привадит много новых фактов, которых мы не находим в других источниках. Непосредственно о Македонии сведения Цицерона скудны и бессвязны. В письмах к Аттику он упоминает о Пелле.²⁰⁰⁾ Несмотря на то, что во время изгнания Цицерон долго жил в Диррахии, в Фессалонике, он не оставил о них никаких существенных данных, за исключением того, что Фессалонику считал многолюдным городом.²⁰¹⁾ Но зато письма Цицерона являются неоценимым историческим источником для характеристики провинциальной политики римлян вообще. Они позволяют установить состав римских провинций I в. до н. э., их администрации, дают представление о формах и методах ограбления и разорения провинций, о их хищнической эксплуатации римскими наместниками и откупщиками. Эти сведения о провинциях взяты Цицероном главным образом из личных наблюдений. Во время своего изгнания он с конца мая до конца ноября 58 г. жил в Македонии, ожидал для себя лучших известий из Рима, в 51 г. был [103] назначен проконсулом провинции Киликии. Как оратор и государственный деятель он был знаком с многочисленными процессами о злоупотреблениях должностных лиц в провинциях.

Будучи представителем рабовладельческой верхушки, Цицерон оправдывает провинциальную политику римлян. Так, в отношении Азии Цицерон говорит, что она «не была бы избавлена ни от одного бедствия, от внешней войны и внутренних раздоров, не будь она под нашим владычеством». Но так как эта власть никоим образом не может быть сохранена без уплаты дани, то пусть Азия без сожаления, ценой некоторой части своих доходов покупает вечный мир и спокойствие.²⁰²⁾ Цицерон считает, что провинциальное население должно быть благодарно римлянам за их управление.²⁰³⁾ К этому населению он относится с явным презрением; союзников называет людьми низшего сорта, у греков он видит врожденное умение лгать, легкомыслие, угодливость, «служение не долгу, но обстоятельствам».²⁰⁴⁾

Цицерон считает нормальным, когда наместник наживается в провинции. В письме к Гаю Требанию он предлагает ему попасть в более богатую провинцию.²⁰⁵⁾ Цицерон упрекает его в том, что он не нажил там богатства. «Это уже твоя вина: ты увез с собой свою скромность и не оставил ее здесь с нами».²⁰⁶⁾

В большом письме к брату Квинту в провинцию Азию Цицерон высказывает свои мысли о провинциальном управлении и о деятельности провинциального наместника. Считая в порядке вещей обогащение наместника, Цицерон, вместе с тем, учит брата быть честным и неподкупным, не зариться на деньги, которые можно получить как взятку.²⁰⁷⁾ В качестве примера Цицерон приводит пропретора Македонии, хотя не упоминает его имени и года преторства. Этот претор, будто бы, заслужил уважение провинциального населения доступностью при выслушивании, мягкостью при вынесении решения, вниманием при определении денежных сумм. Но в то же время он отличался строгостью;²⁰⁸⁾ Цицерон хочет, чтобы население боготворило наместника, для чего требуется обуздать алчных откупщиков, учить своих подчинённых честности и воздержанности, тщательно и осторожно выбирать себе людей из провинциалов.²⁰⁹⁾ В связи с этим Цицерон выступал против произвола в провинциях, который считал «узаконенной несправедливостью».²¹⁰⁾ Он [104] осуждал грабеж римскими чиновниками покоренных земель.²¹¹⁾ «Где, полагаете вы, — говорил он судьям, — богатства чужеземных народов, которые теперь все испытывают нужду? Разве вам не известно, что Афины, Пергам, Кизик, Милет, Хиос, Самос, даже вся Азия, Греция, Сицилия с их богатствами оказались заключенными в нескольких виллах».²¹²⁾ Цицерон констатирует, что чужие народы испытывают к римлянам жгучую ненависть «из-за жадности и беззакония тех, кого в течение последних лет мы посылаем к ним в качестве высших властей». Для римских магистратов в завоеванных странах не оказался священным ни один храм, неприкосновенной ни одна община, недоступным ни один дом.²¹³⁾

Против злоупотреблений наместников Цицерон выступает и в некоторых своих речах. Так, его речь «О консульских провинциях», произнесенная в 56 г. до н. э., вскрывает борьбу среди римской знати за управление провинциями и преступления в них наместников. Другая речь — «Против Верреса» — направлена на разоблачение злодеяний наместника провинции Сицилии Верреса.

Однако использовать ценный материал Цицерона следует осторожно, ибо этот источник носит сугубо субъективный характер. Он часто давал различные оценки деятельности одного и того же лица, делал ложные сообщения в письмах к тем корреспондентам, которым он не хотел выдавать своих соображений. Все это связано с тем, что сам Цицерон, активно выступавший в важнейших политических событиях того времени, не был их беспристрастным зрителем, отличался неустойчивостью и непоследовательностью, переоценивал свою роль и не раз менял свою политическую ориентацию.

Острая политическая борьба накануне падения республики заставляла многих неустойчивых римских деятелей колебаться в своих политических взглядах и лавировать между различными борющимися группировками. Это случилось и с Цицероном.²¹⁴⁾ Сначала он в борьбе против сената и оптиматов выступал в защиту интересов «всадников» — торгово-ростовщических слоев. Но позднее, перед лицом усилившегося радикализма демократии, он стоял за сближение всадников с оптиматами и сенатом и затем до своей трагической гибели старался примирить их интересы.²¹⁵⁾ Считая себя убежденным республиканцем, Цицерон выступал против Антония в своих [105] «Филиппиках», за республиканскую свободу, и в этой борьбе с ним пал.

В творчестве Цицерона нам всегда следует отделять субъективный элемент от чисто фактического материала и критически использовать его при изучении римской провинциальной политики I в. до н. э.

Близким к Цицерону писателем был Корнелий Непот, находившийся с ним в переписке.²¹⁶⁾ Он был также дружен с Аттиком, по просьбе которого написал подробную биографию Катана старшего.²¹⁷⁾ Основное сочинение Непота «Libri Virorum illustrium» состояло из биографий замечательных личностей древнего мира, историков и полководцев; в них имеются и некоторые сведения по интересующим нас вопросам.

Для раннеимператорского времени в качестве источника могут быть использованы сочинения Страбона, Птолемея и Плиния старшего.

VII книга Страбона содержит наиболее полное географическое описание Македонии. Он определяет ее границы и приводит некоторые сведения о македонских городах. Страбон берет свои сведения из сочинений старых историков и географов, но фрагментарность текста не дает возможности точно установить, какими именно древними авторами он пользовался. Страбон цитирует Полибия тогда, когда он говорит об областях, где римляне воевали с македонянами.

Важные сведения по македонской топографии ранней империи содержатся у Птолемея. Его, как географа, интересовали население и положение македонских городов, которые он распределил по историческим областям. Прежде всего он описывает Приморье, затем внутреннюю часть.

Что касается сведений Плиния, то следует подчеркнуть, что они, взятые из официальных статистик, смешаны с данными, почерпнутыми из литературных источников. Плиний в своем описании провинции смешивает македонские города различных эпох, административные границы македонской провинции с историческими границами Македонии.²¹⁸⁾

Значительное место взаимоотношениям Македонии с Грецией и последнему этапу борьбы Македонского государства с Римом уделяется в биографиях Плутарха, особенно посвященных Арату и Эмилию Павлу.

Сведения о македонских войнах можно также почерпнуть в «Истории Рима», составленной по Ливию Аннием Флором из Африки.²¹⁹⁾ Он жил во второй половине I и первой половине II в. н. э., был известен как оратор и автор сентиментальных [106] стихотворений. В своем сочинении, дошедшем до нас в отрывках, Флор возвеличивает подвиги римского народа.

Ценным источником по изучению римской провинциальной системы в конце I и начале II в. н. э. являются произведения Плиния Младшего, известного юриста и писателя, крупного общественного деятеля и чиновника, близкого друга императора Траяна.

По своей служебной деятельности Плиний был связан с некоторыми провинциями: Испанией, Африкой и, особенно, Вифинией. В Вифинию он был послан на неограниченное время как особоуполномоченный императора. Обострение антиримской борьбы в Вифинии вызвало необходимость назначения туда не ежегодно сменяемого проконсула, а популярного среди провинциалов человека как по литературным трудам, так и по его судебным выступлениям.²²⁰⁾

Из провинции Плиний вел оживленную переписку с Траяном; она была чрезвычайно богата содержанием и сохранилась до нашего времени.²²¹⁾ В ней содержится ценный материал о провинциальной политике римлян, нравах и быте провинциалов, их антиримских тенденциях.²²²⁾ По некоторым вопросам провинциального управления в императорский период переписка Плиния Младшего является единственным историческим источником.²²³⁾

Не менее обширные данные об управлении провинциями дает нам Панегирик Плиния, его благодарственная речь императору Траяну, произнесенная в сенате 1 сентября 100 г. н. э. В ней изложена целая программа социально-экономических отношений в императорском Риме и провинциях начала II в. н. э.

Однако при использовании ценного литературного наследства Плиния в качестве исторического источника следует иметь в виду, что сам Плиний принадлежал к руководящей верхушке рабовладельцев и выражал их взгляды на римское провинциальное управление. В угоду Траяну, льстя ему, он идеализирует его деятельность, считает, что с приходом Траяна к власти уничтожены все отрицательные черты в управлении провинциями. С точки зрения Плиния, злоупотребления в провинциях являются следствием преступлений отдельных должностных лиц. Поэтому он неоднократно выступал в защиту интересов жителей Африки и Бетики, хотя нередко бывали и случаи, когда он принимал сторону [107] обвиненных провинциалами римских магистратов. Так было с его защитой обвиненных вифинцами Юлия Басса и Варена. Плиний не хотел замечать, что рабовладельческая империя существует в значительной мере за счет грабежа провинций. Но критика им отдельных представителей римского провинциального управления как раз и обнажает важнейшие проявления системы эксплуатации провинций римскими рабовладельцами.

Прославление величия Римского государства, доказательство целесообразности установления римской власти над всеми покоренными народами было основной задачей историка II в. н. э. Аппиана в его «Римской истории».²²⁴⁾

Аппиан говорит, что его цель — прославить «доблесть римлян».²²⁵⁾ Буржуазные историки явно недооценивают роль Аппиана в античной историографии. Они сводят его труды до уровня «безграмотной» компиляции или умалчивают о нем совсем. Немецкий ученый Артур Розенберг говорит об Аппиане пренебрежительно, называя его дилетантом. Там, где Аппиан, говорил он, не отрывается от своего источника и пытается судить самостоятельно, «сразу же чувствуется вопиющее невежество».²²⁶⁾ Розенбергу особенно не нравится то, что у Аппиана много места уделено классовой борьбе.

Основоположники марксизма как раз высоко ценили Аппиана за то, что он учитывает материальное основание исторических событий.²²⁷⁾

У Аппиана имеются важные сведения по истории эллинистических государств. В IX книге «Римской истории», дошедшей до нас в отрывках, есть сведения о взаимоотношениях Рима с Македонией.²²⁸⁾ Аппиан останавливается на переговорах между Филиппом V и карфагенянами. Он описывает экспедицию Филиппа в 201 г. в М. Азию, специально занимается вопросом об отношениях македонского царя с пергамским царством. Менее ясной является характеристика взаимоотношений Филиппа с греческими государствами.

Изложение Аппиана здесь не было полибианским, но он сообщает проверенные и достоверные факты.²²⁹⁾ Правда, изложение [108] этих фактов не всегда полное;²³⁰⁾ хотя в основном оно совершенно независимо от полибианского, тем не менее подтверждает правоту Полибия.²³¹⁾ Сопоставляя тексты Полибия и тексты Аппиана, П. Мелони устанавливает, что они дополняют друг друга: то, что отсутствует у Полибия, содержится у Аппиана, и наоборот.²³²⁾ В дальнейшем изложении македоно-римских отношений Аппиан опирается на Полибия как на свой источник, что представляет собой интерес.²³³⁾ Но в ряде мест Аппиан пользовался другими источниками, «покидая Полибия».²³⁴⁾ Так, при описании римско-македонских переговоров перед войной Филиппа с римлянами Аппиан как бы лавирует между Полибием и неизвестным нам греческим историком, являвшимся непосредственным источником для Аппиана: он то отходит от изложения Полибия, то возвращается к нему.²³⁵⁾ При этом, работая над своим трудом, Аппиан брал, с одной стороны, некоторые факты из анналистических источников, с другой — дополнял их другими фактами, взятыми у греческого источника, независимо от Полибия. Таким источником обычно был какой-нибудь греческий историк, хорошо осведомленный в вопросах, касавшихся Востока.²³⁶⁾ Взгляд Аппиана на Филиппа V, как на разочарованного или обманутого в своих надеждах политического деятеля, ищущего дружбы и общего взаимопонимания с римлянами, но встретившего от последних только враждебность и неприязненное отношение, был высказан под влиянием тех греческих историков, в трудах которых появилась «определенно филомакедонская окраска».²³⁷⁾

При изложении взаимоотношений между Римом и Македонией в эпоху Персея наблюдается расхождение Аппиана с Полибием и Ливием. Аппиан защищает действия Персея.

В частностях имеет место также расхождение между анналистической традицией и полибианским текстом. Аппиан проявляет по отношению к Полибию даже известную независимость,²³⁸⁾ что объясняется как промакедонскими симпатиями самого Аппиана, так и неизвестного нам греческого историка, [109] служившего для Аппиана основным историческим источником.²³⁹⁾

Несмотря на то, что Аппиану не удалось достигнуть единства в освещении всех источников, его труд в силу оригинального подхода к этим источникам, продиктованного антиримским настроением автора, представляет большую историческую ценность.

Из других писателей II в. н. э. можно отметить Светония, Лукиана из Самосаты в Малой Азии, Павсания и Арриана. Автор «Жизнеописаний двенадцати цезарей» Светоний сообщает важные сведения о македонской истории в главах «Гай Юлий Цезарь» и «Клавдий Друз».²⁴⁰⁾ У Лукиана — софиста, сатирика и плодовитого писателя можно найти известия о македонских городах Пеллы и Беройи его времени.²⁴¹⁾ Что касается Павсания, то его труд «Описание Эллады» является, собственно, путевыми заметками автора, путешествовавшего во II в. н. э. по территории Греции и западной части М. Азии. Он не дает последовательного изложения каких-то определенных исторических событий. Основное внимание обращается на описание памятников старины, а связанные с ними события излагаются попутно. Сведения, сообщаемые Павсанием, фрагментарны, часто не конкретны; почти во всем, что касается македонской истории, нет, по сравнению с тем, что уже известно, ничего нового, кроме деталей.²⁴²⁾ Фрагментарный характер носят и некоторые сведения других древних авторов.

Крупным историком II в. н. э. является Флавий Арриан. Главное его произведение — «Поход Александра». Это сочинение представляет собой из написанного в древности самое лучшее изложение деятельности Александра Македонского.²⁴³⁾ По методу своей работы и по источникам, находившимся в руках Арриана, он заслуживает наибольшего доверия.²⁴⁴⁾

Описание путешествий как вид исторического источника получило широкое распространение в III — IV вв. н. э. Через Македонию проходила одна из главных коммуникаций Римской империи — via Egnatia, по которой неоднократно проезжали путешественники. Широкое развитие дорожного дела в Римском государстве способствовало совершению таких [110] путешествий. Для их осуществления создавались официальные и частные сухопутные и морские сборники итинерариев. Это, в основном, описание маршрутов путешествий. Одно из таких описаний под названием «Римские путешествия» было издано в 1916 г. в Штутгарте Конрадом Мюллером.²⁴⁵⁾ В нем материал расположен по отдельным областям обширной Римской империи. Описание охватило Британию, Галлию, Испанию, Италию, Дунайские провинции (Далмацию, Паннонию), Балканский полуостров (Дакию, Македонию, Фракию), Понтийские провинции, южную и Малую Азию, Восток (Индию, Парфию), диоцез Египта (Египет, Ливию, Киренаику), диоцез Африки (римскую Африку), описания морей, озер, гаваней. В описании дается подробный маршрут по македонскому диоцезу, в нем указано много названий македонских городов. Этот источник может быть использован при выяснении истории развития городской жизни в Македонии эпохи Римской империи.

На территории Македонии, в силу различных причин, возникло и действовало много церковных организаций. От них дошли разного вида и значения церковные документы и акты, собранные кардиналом Доминико Манси в 57 томах (Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio).

Описания македонских городов Филипп, Солуни и Беройи можно найти в т. н. апостольских деяниях, представляющих часть нового завета, одновременно являющихся продолжением четырех евангелий. Они написаны будто бы евангелистом Лукой о пребывании в середине I в. в Македонии апостола Павла.²⁴⁶⁾ Нам известны заметки епископов при солунском митрополите; епископские распоряжения о провинциях, о городах и т. п. Эти церковные документы также могут быть с успехом использованы в качестве исторического источника. Без них нельзя решить вопрос о взаимоотношениях различных македонских городов, в частности, об отношении Гераклеи к Пелагонии,²⁴⁷⁾ о положении других македонских городов,²⁴⁸⁾ территориальных границ македонской провинции в поздней античности. Материалы стобийского митрополита, акты халкедонского и царьградского соборов содержат важные сведения по многим вопросам македонской истории.

Некоторые данные о топографии Македонии и упоминания о македонских городах имеются у Прокопия, последнего писателя, которого можно назвать античным.

В самом конце античности, во времена Юстиниана, вышла [111] работа Стефана Византийского «περί πολεων».²⁴⁹⁾ Пользуясь источниками, относящимися к различным эпохам, беря сведения у писателей классического периода, периода эллинизма и римского времени, он создал много специфических трудностей для уяснения македонской топографии.²⁵⁰⁾ Тем не менее у него мы узнаем о многих македонских городах, которые нам из других источников не известны.

Ценные сведения о городах Македонии в античное время оставили нам византийские источники. Известно, что после переселения славян на Балканы сравнительно мало городов сохранилось под старыми названиями. Многие города, в том числе и македонские, обычно появляются под новыми именами, но традиции древних поселений оставались живучими. Они продолжают жить в церковной администрации, у византийских писателей; современные им города они называют античными именами.²⁵¹⁾

У византийского писателя Константина Порфирогенита есть описания Македонии, Фессалоник, городов позднеантичной македонской провинции, многие из которых совпадают с Гиеракловым списком.²⁵²⁾

Таким образом, совокупность сведений, сообщаемых античными историками разных эпох и политических направлений, их тщательный анализ, сопоставление и отбор помогают нам установить и конкретно проследить основные этапы развития античной Македонии эллинистического и римского времени. [112]

¹¹³⁾ В. Тарн. Эллинистическая цивилизация, стр. 258.

¹¹⁴⁾ А. Ρанович. Эллинизм и его историческая роль, стр. 233.

¹¹⁵⁾ Позднее Полибий через Сципиона хлопотал об освобождении и возвращении на Родину своих соотечественников. Сенат, после длительных споров, разрешил ахейцам вернуться домой. Несколько дней спустя Полибий снова пришел в сенат и просил, чтобы им были возвращены также должности, которые они прежде занимали в своем отечестве. На это Катон, улыбнувшись, ответил: „Полибий, подобно Одиссею, снова входит в пещеру Циклопа, забыв в ней шляпу и пояс" (см. Plut. Cat., 9; Polyb., 30.10; 31.8; 32.7, 9.5; 33.1, 2, 13; 35.6; Liv. 45.31).

¹¹⁶⁾ В Африку Полибий приехал в 149 г. до н. э. по приглашению консула Манилия для участия в походе прогни Карфагена в качестве инженера. Летом 148 г. совместно с ученым Панетием он предпринял географическую экспедицию по Гибралтарскому проливу и вдоль берега Марокко. В 147—146 гг. Полибий находился в римских войсках, осаждавших Карфаген, присутствовал при его взятии. Из Африки он поспешил в Грецию, чтобы облегчить положение своего родного ахейского союза. В 134 г. в возрасте 60 лет Полибий отправился в Испанию, сопутствовал Сципиону при осаде Нуманции. Затем им было предпринято новое научное путешествие из Нового Карфагена через Гибралтар вдоль западного берега Португалии и Испании до Бискайского залива. Затем он вернулся, после чего поехал домой из Испании уже сухопутным маршрутом, проехал через Альпы и Ломбардию. См. Art. Rosenberg, Указ. соч., стр. 188.

¹¹⁷⁾ Polyb., III.1.4; ср. 1.1.

¹¹⁸⁾ Там же, I.4.2; VIII.4.11. Первое издание труда Полибия охватывает 29 книг, которые автор выпускал отдельными книгами в период между 160—150 гг. до н. э. После 146 г. он начал работу над вторым изданием. В это второе издание вошло 11 дополнительных книг (30-40), в которых исторические события доводились до разрушения Карфагена и Коринфа. Издание появилось после его смерти. Материал своего труда Полибий разделял сначала хронологически, на отдельные олимпиады, а иногда отдельные годы. Затем в пределах этих отрезков времени материал распределялся по географическим местностям.

Реконструкцию потерянного в целом труда Полибия можно провести на основании анализа полибианских отрывков в сочинениях других историков: Ливия, Аппиана и Диодора, Плутарха и Свиды.

¹¹⁹⁾ Polyb., II.37, ср. V.33.2.

¹²⁰⁾ Там же, IX.45.7.

¹²¹⁾ Polyb., VI.5. Политические и военные успехи Рима Полибий объясняет, главным образом, совершенством римской государственной организации, являющейся, согласно Полибию, реализацией идеального политического строя, основанного на сочетании элементов монархического, аристократического и демократического устройства.

¹²²⁾ В. Тарн. Эллинистическая цивилизация, стр. 257.

¹²³⁾ Polyb., VI.3.1-2.

¹²⁴⁾ Там же, I.1.2; II.56.10-12; III.4.1, 31.4.

¹²⁵⁾ Там же, XXII.226.

¹²⁶⁾ Там же, XXII.25б, 21.6.

¹²⁷⁾ Там же, III.7.7.

¹²⁸⁾ Характеризуя свой исторический метод, Полибий писал: „Кто из писателей берется за предметы мелкие и несложные и желает стяжать себе имя и видимость историка не рассказом о самих событиях, но написанием большего числа книг, для того неизбежно придавать мелочам большую важность, короткие по содержанию известия приукрашать и распространять многословием... Противоположными приемами пользуется писатель, составляющий всеобщую историю. Поэтому я не заслуживаю хулы за небрежность изложения, когда события, рассказанные у других пространно и с прикрасами, я или обхожу молчанием или только коротко упоминаю. Нет, читатель пускай верит, что и каждому событию отвел в моей истории столько места, сколько ему подобает... Мы заслуживаем того, чтобы жители относились ко всем нашим предшествующим сообщениям, равно как и к предстоящим, если окажется, что мы пользуемся не такими доказательствами, как те историки, не такими приемами изложения и оборотами речи, а также в тех случаях, когда попадаются у нас ошибки в названиях гор или рек, или в определении местностей; во всем этом достаточным определением для нее служит обширность нашей истории" (Polyb., XXIX.12).

¹²⁹⁾ Polyb., XVI.17.9-11; 20.3-4.

¹³⁰⁾ Там же, I.14.6; ср. XII.12.3.

¹³¹⁾ Там же, Polyb., I.14.4-6.

¹³²⁾ Polyb., I.14.4; ср. XV.15.4; 16.5.

¹³³⁾ Ф. Г. Мищенко. Федеративная Эллада и Полибий, стр. IV.

¹³⁴⁾ Polyb., IX.37; XI.4; XVIII.44-45.

¹³⁵⁾ Там же, XXXVII.9.13.

¹³⁶⁾ Там же, IV.77.

¹³⁷⁾ Там же, II.43-47; IV.3.81; XXXVII.9.13.

¹³⁸⁾ Polyb., XXXIX.11.

¹³⁹⁾ Там же, VI.57.

¹⁴⁰⁾ Там же, II.37-88; 41-45.

¹⁴¹⁾ Там же, II.47-52.

¹⁴²⁾ Art. Rosenberg, Einleitung und Quellenkunde zur Römischen Geschichte, S. 188.

¹⁴³⁾ П. Η. Τарков. Греко-эллинистический мир и Рим на рубеже III—II вв. до н. э. 1946, стр. 32-34.

¹⁴⁴⁾ П. Н. Тарков. Указ. соч., стр. 39.

¹⁴⁵⁾ Нельзя не согласиться с мнением Арт. Розенберга о том, что ничто не может быть более вредным для исторического исследования, как слепое следование за буквой текста Полибия. Однако самое меньшее в 9-10 случаях версия Полибия оказалась правильной. См. Art. Rosenberg. Указ. соч., стр. 192-195.

¹⁴⁶⁾ Polyb., XXIII.10.

¹⁴⁷⁾ Ниссен путем тщательного филологического анализа показал ценность изложения Полибия, касающегося истории быта и точного описания военных событий. См. N. Nissen, Kritische Untersuchungen über die Quellen der 4 und 5 Dekade des Livius, Berlin 1863, S. 80-82.

Говоря об источниках Полибия, необходимо провести различие между первой и второй частью его труда. Для первой части он использовал специальную историческую литературу на греческом языке о первой пунической войне (книги Филина), о второй — Силена, а также многочисленные работы по истории эллинистических царей, ахейцев, родосцев, сиракузян и др. Основным римским источником Полибия для войн, происходивших в III в. до н. э., был Фабий Пиктор. Для истории Греции Полибий мог использовать рассказы и записи своего отца и его соратников. В последних книгах первой части у него были свои собственные воспоминания, относившиеся ко времени его политической деятельности. Семейные предания домов Сципионов и Лелиев служили материалом и для истории Рима.

Если для первой части историк пользовался большей частью историческим материалом, уже собранным другими, то для второй части он мог всюду класть в основу свои собственные наблюдения.

¹⁴⁸⁾ Polyb., III.4.13; IV.2.1-2.

¹⁴⁹⁾ Философско-историческую концепцию Ливия пытался с позиций позитивизма выяснить французский ученый XIX в. И. Тэн. Его работу перевел на русский язык В. И. Герье (См. И. Тэн. Тит Ливий. Критическое исследование. М., 1900).

В 1961 г. Кембриджским университетом была издана книга Уолша «Ливий, его исторические цели и методы» (Walsh Р. G. Livy his historical aims and methods, Cambridg, 1961. Это, по существу, первая работа о Ливий в англо-саксонской историографии. Эту работу автор выполнил под руководством профессора Уолбенка. По его собственному указанию, он обязан профессору Уолбенку не меньше, чем Ливий обязан Полибию.

Исследование Уолша непосредственно примыкает к указанной уже работе Ниссена, в которой при выяснении источников 4 и 5 декад Ливия много внимания уделяется Полибию.

¹⁵⁰⁾ И. Тэн. Указ. соч., стр. 5-6.

¹⁵¹⁾ Р. О. Walsh. Указ. соч., стр. 271-287.

¹⁵²⁾ Art. Rosenberg. Указ. соч., стр. 144.

¹⁵³⁾ Широкую славу историка Ливий приобрел рано. Плиний младший сообщает об одном испанце, который специально приезжал в Рим, чтобы посмотреть на знаменитого историка. До того, как приняться за историю римского народа, Ливий выступал в литературе с произведениями на философские и риторические темы. Ему принадлежат Dialogi (Разговоры) философского характера, а к риторическим сочинениям относится его письмо к сыну, где он дает совет читать Цицерона и Демосфена и всех тех, кто близок к этим ораторам.

¹⁵⁴⁾ До нас сохранились книги: 1-10, 21-45, часть книги 91 и отрывки из остальных книг. Разделение этого большого труда на декады и на полудекады не входило в задачу историка. В работе самого Ливия нет никаких следов системы декад. Только книги 21-30 образуют собой некоторое единство, поскольку в них речь идет о войне с Ганнибалом. Система декад была принята издателями. До нас дошли целиком первая декада, третья, четвертая, половина пятой. Первая декада охватывает период до III самнитской войны (193 г. до н. э.). Остальные сохранившиеся декады рассказывают о событиях от второй пунической войны (218 г.) до победы Рима над Македонией (167 г. до н. э.). Кроме этого, уцелели отдельные фрагменты и краткие изложения содержания (периохи) почти всех книг (кроме 136-137). Из них мы узнаем, что в конце 40 кн. описана смерть царя Филиппа Македонского, 50 кн. заканчивается на третьей пунической войне, 60 кн. прерывается на изложении истории Гая Гракха.

¹⁵⁵⁾ Liv., XXXI.1.

¹⁵⁶⁾ Liv., I. Вступление.

¹⁵⁷⁾ Η. Α. Машкин. Принципат Августа, стр. 583.

¹⁵⁸⁾ Liv., I. Вступление.

¹⁵⁹⁾ Там же.

¹⁶⁰⁾ Арт. Розенберг указывает, что своеобразное отношение Ливия к историческим источникам было вполне сознательным. «Ливий был очень умным человеком, — пишет он, — и знал так же хорошо, как и мы, что данные об эпохе, предшествовавшей пожару Рима после его взятия галлами, очень сомнительны, что Полибий является надежным источником, а Туберон плох, что Клавдий и Антий часто лгут, а Мацер искажает исторические факты. Однако он пользовался ими, потому, что не собирался вообще писать научный труд» (см. Art. Rosenberg указ. соч., стр. 147).

¹⁶¹⁾ Почти невозможно определить источники Ливия по первой декаде, вероятнее всего — это были младшие анналисты. Для третьей декады основным источником явился специальный труд Целия Антипатра, лишь во вторую очередь привлекались Антий и Клавдий. В этом разделе своего труда Ливий привлекает также Полибия для изложения событий, происходивших в Сиракузах и Таренте, в Испании и на Востоке вплоть до похода Сципиона в Африку. Поэтому здесь изложение Ливия отличается большей точностью и содержательностью. Только в некоторых местах оно становится менее ценным вследствие сознательных попыток Ливия улучшить текст своего основного источника — Полибия.

Для 4-5 декад Ливий пользовался почти исключительно Полибием. Этот источник он меняет в отношении порядка изложения и добавляет новый материал для того, чтобы добиться больших по величине драматических эффектов. Ливий сокращал полибианский текст или совсем его опускал в том случае, если содержание было менее интересно. Там, где Ливий только переписывает Полибия, а не занимается отбором и истолкованием материала греческого историка, главным образом в описании событий в Греции и Азии, там результаты становятся значительно более ценными. Наоборот, менее детальным и менее ценным становится у Ливия изложение событий в Италии и в Западной части Средиземного моря, потому что здесь у него не было Полибия (см. Walsh, указ. соч., стр. 173-190).

¹⁶²⁾ Обычно Ливий работал одновременно с 3-4 авторами, служившими для него источниками. Греческие источники он переводил свободно, латинские — придерживаясь своего стиля.

¹⁶³⁾ Так, в эпизоде о Цинцинате Ливий ссылается сразу на несколько источников. «Посланные нашли, — говорит он, — Цинцината в поле, по одним свидетельствам, в то время, как он копал ров и стоял, нагнувшись над лопатой, по другим — за сохой; но во всяком случае за сельской работой, это достоверно» (III.26). В другом месте он говорит: «Бедствия начались голодом, потому ли, что год был неурожайный, или потому, что увлечения народными собраниями и городской жизнью заставили покинуть земледелие. Ссылаются на обе причины» (IV.12). Ливий приводит чужие мнения, дело читателя выбирать между ними (XXXVI.6, 7, 27; XXIX.25).

¹⁶⁴⁾ По свидетельству некоторых, Сагунт пал через 8 месяцев, считая с начала осады (XXI.15).

¹⁶⁵⁾ Liv., XLII.30.

¹⁶⁶⁾ На это обратил внимание Г. В. Плеханов в работе «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». В полемике с народниками он писал, что в основе греческой и римской истории лежала борьба классов, это не могло быть неизвестно Марксу и Энгельсу в конце 40-х гг. уже просто потому, что это известно было еще греческим и римским писателям. «Почитайте Фукидида, Ксенофонта, Аристотеля, почитайте римских историков, даже хотя бы Т. Ливия, который в описании событий слишком часто переносится, впрочем, на «субъективную» точку зрения, — и у каждого из них вы увидите твердое убеждение в том, что экономические отношения и вызываемая ими борьба классов служили основанием внутренней истории тогдашних обществ» (стр. 127).

¹⁶⁷⁾ Р. G. Walsh. Указ. соч., стр. 271, сл.

¹⁶⁸⁾ Каждому крупному событию у Ливия предшествуют предзнаменования. Так, когда Фламиний был избран консулом и стал приносить жертву богам, раненый телец, — отмечает Ливий, — вырвался из рук священнослужителей и обрызгал своей кровью многих из присутствующих. Это означало предзнаменование больших несчастий для государства (XXI.63). Ливий рассказывает о том, как в тревожную зиму при нашествии Ганнибала в Пицене шел каменный дождь, в Галлии волк выхватил у караула меч из ножен и унес его; в храм Юноны влетел ворон и сел как раз на ложе богини. Ливий говорит, что два дня шел кровавый дождь на площади Согласия; недалеко от Сицилии поднялся из моря новый остров, которого раньше не было (XXXIX.56); или: в Реате родился ребенок с пятью ногами (XXX.2); в Кампании заговорил бык (XLI.21).

¹⁶⁹⁾ Liv., V.21.

¹⁷⁰⁾ Речи служат Ливию для самых разнообразных целей; или для характеристики политических группировок (например, речь Ганнона), или для характеристики политических деятелей (напр., речь Ганнибала во время похода через Альпы). Через речь исторических деятелей Ливий высказывает свое собственное понимание событий, их причинный характер.

Речи носят условный характер, в большинстве случаев мало индивидуальны, часто не соответствуют ни обстановке, в которой они произносятся, ни характеру того, кто их произносит: напр., древние римляне произносят речи на изысканном литературном языке, произносят длиннейшие речи в минуты самого глубокого душевного волнения (I.58).

¹⁷¹⁾ Примером такой картины может быть переход Ганнибала через Альпы. «На рассвете лагерь был снят, и войско лениво двинулось вперед по дороге, на всем протяжении занесенной снегом, — у всех на лицах лежал отпечаток тоски и уныния. Тогда Ганнибал, опередив знамена, велел воинам остановиться на горном выступе, откуда можно было обозревать широкое и далекое пространство, и показал им Италию и расстилавшуюся у подножья Альп равнину По. «Теперь вы переходите, — сказал он им, — стены не Италии только, но и Рима. Отныне все пойдет как по ровному, отлогому склону; одна или много две битвы отдадут в наши руки и нашу власть Кремль и столицу Италии» (XXI.35).

¹⁷²⁾ Среди лучших портретных характеристик Ливию принадлежит характеристика Ганнибала. «Часто его видели, как он, завернувшись в военный плащ, спал среди воинов, стоящих на карауле или в пикете. Одеждой он не отличался от ровесников; только по вооружению да по коню его можно было узнать. Как в коннице, так и в пехоте он далеко оставлял за собой остальных; первым устремлялся в бой, последним после сражения оставлял поле» (XXI.4).

¹⁷³⁾ Р. G. Walsh. Указ. соч., стр. 109.

¹⁷⁴⁾ Liv., XXXI.1; см. Я. Тодоров. Указ. соч., стр. 125.

¹⁷⁵⁾ См. Polyb., 22-40.

⁺ В книге «проблемы» — HF.

¹⁷⁶⁾ Liv., ΧΧΧIΙΙ.32; XXXIV.48-50.

¹⁷⁷⁾ Там же, XXXI.32; XL.25; XLII.5.

¹⁷⁸⁾ Там же, XXXIX.24.

¹⁷⁹⁾ Там же, XXVIII.5.

¹⁸⁰⁾ Там же, XXXIX.4.

¹⁸¹⁾ Там же, XXVIII.5.

¹⁸²⁾ Nissen. Указ. соч., стр. 13.

¹⁸³⁾ Там же. Указ. соч., стр. 29.

¹⁸⁴⁾ Там же, стр. 21-22; Я. Тодоров. Указ. соч., стр., 127.

¹⁸⁵⁾ Nissen, стр. 27.

¹⁸⁶⁾ Там же, стр. 30-31.

¹⁸⁷⁾ По отношению к первым годам воины Ливий широко использовал монографию Целия Антипатра. К концу III декады он опирался на поздних анналистов.

¹⁸⁸⁾ Wаlsh. Указ. соч., стр. 271-287.

¹⁸⁹⁾ Nissen. Указ. соч., стр. 55.

¹⁹⁰⁾ Там же, стр. 85-109.

¹⁹¹⁾ Nissen. Указ. соч., стр. 122-123.

¹⁹²⁾ Там же, стр. 132-139.

¹⁹³⁾ Там же, стр. 238-239.

¹⁹⁴⁾ Там же, стр. 272-279.

¹⁹⁵⁾ Это особенно можно убедительно видеть при параллельном анализе двух текстов. Например, возьмем описание приготовления Персея к войне:

Сравн. также Polyb., XXVII.6, 8; Liv., XLII.48, 56.

¹⁹⁶⁾ Так, в речи самнитского вождя Ливий разоблачает вероломство римской политики: «Вы заключили с нами мир, чтобы мы вернули вам пленные легионы, этот мир вы делаете не действительным и всегда свой обман вы прикрываете каким-то подобием права» (IX.11). Иногда, даже вопреки хвалебным отзывам Полибия, Ливий порицает римлян.

¹⁹⁷⁾ С. Nep. Att., 16.

¹⁹⁸⁾ Ответы Аттика Цицерону не дошли до нас. Не лишено вероятности мнение о том, что после смерти своего друга он потребовал и уничтожил эти свои письма. См. Коллинз Л. (Цицерон в изложении Лукаса Коллинза. СПБ, 1876, стр. 12).

¹⁹⁹⁾ Остальная переписка Цицерона имеет значение дополнения или комментария к письмам к Аттику. См. Ардашев П. Н. Переписка Цицерона как источник для истории Юлия Цезаря. М., 1890, стр. 29-30.

²⁰⁰⁾ Цицерон. Письма, т. 1, п. LXIV, §2, стр. 159.

²⁰¹⁾ Там же, п. LXXXII, § 3, стр. 183.

²⁰²⁾ Письма Цицерона, т. 1, п. XXX, XI, § 34, стр. 102.

²⁰³⁾ Там же, п. IX, § 27, стр. 99.

²⁰⁴⁾ Там же, п. LIII, т. II, §4, стр. 141.

²⁰⁵⁾ Там же, т. 1, п. CL, § 3, стр. 300.

²⁰⁶⁾ Там же, п. XVII, § 2, стр. 333.

²⁰⁷⁾ Там же, т. 1. п. XXX, II, § 7, стр. 91.

²⁰⁸⁾ Там же, п. XXX, VII, § 21, стр. 97.

²⁰⁹⁾ Там же, п. III, § 11, стр. 93; п. V, § 16, стр. 95.

²¹⁰⁾ См. Lex iniuriáe, против Верреса, II, 3, 211.

²¹¹⁾ И. М. Нахов. Цицерон и греческая культура, в кн. «Цицерон». Сборник статей, Μ., 1959, стр. 89.

²¹²⁾ Против Верреса, V.48, 127.

²¹³⁾ См. о назначении полководцем Гн. Помпея, 22.

²¹⁴⁾ См. Т. Фомина. Философская терминология Цицерона. Автореферат кандидатской диссертации. М., 1958, стр. 4-5.

²¹⁵⁾ «Цицерон». Сб. статей, М., 1959, стр. 5-6.

²¹⁶⁾ Gell., XV.28; Сiс. att. Att. XVI.5.

²¹⁷⁾ Nep. Att., 13; Саt., 3.

²¹⁸⁾ Φ. Κ. Папазоглу. Указ. соч., стр. 20-23.

²¹⁹⁾ Julii Flori epitomae de Tito Livio bellorum omnium annorum DCC, ree, Halm, Lipsiae, 1872, I, 23, 28, 30.

²²⁰⁾ В. С. Соколов. Плиний Младший. М., 1956, стр. 45.

²²¹⁾ Переписка Плиния с Траяном состоит из 121 писем. Из них Плинием написано 71, Траяном ответных писем — 51.

²²²⁾ Особенно много данных имеется в IV разделе писем, в котором рассматриваются, наряду с другими вопросами, вопросы административно-политические, судебно-правовые, финансовые, религиозные и др.

²²³⁾ В. С. Соколов. Указ. соч., стр. 285.

²²⁴⁾ О. И. Севастьянова. Аппиан и его «Римская история». ВДИ, № 2, 1955, стр. 255. Аппиан как исторический источник, степень его зависимости от Полибия, Ливия, Диодора выясняется в интересной книге итальянского ученого П. Мелони (Рierо Meloni. Jl valore storico e le fonti del libro macedonico di Appiano, 1955.

²²⁵⁾ Аппиан. Римская история. Введение, § 11.

²²⁶⁾ Art. Rosenberg. Указ. соч., стр. 205.

²²⁷⁾ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIV, стр. 673; т. XXIII, стр. 15.

²²⁸⁾ См. Appiani Historia Romana, et. Viereck Roos et Mendelssonh, Lipsiae, 1939, Мае. frgm. 1-4, 7-9, 11-12, 16.

²²⁹⁾ P. Meloni. Указ. соч., стр. 25.

²³⁰⁾ Р. Meloni. Указ. соч., стр. 118.

²³¹⁾ Там же, стр. 48.

²³²⁾ Там же, стр. 52-54. При таком дополняющем друг друга изложении этих двух историков становится более ясной истинная картина назревавшего римско-македонского конфликта. Этот конфликт можно должным образом понять, только имея два дополняющих друг друга текста — полибианский и текст Аппиана.

²³³⁾ П. Мелони делает параллельное сопоставление текста Аппиана с Ливием и Диодором. Их сходство он объясняет общим использованием Полибия (см. Meloni, р. 55).

²³⁴⁾ Р. Meloni, Указ. соч., стр. 103, 115.

²³⁵⁾ Там же, стр. 78.

²³⁶⁾ Там же, стр. 57-58.

²³⁷⁾ Там же, стр. 32.

²³⁸⁾ Там же, стр. 162.

²³⁹⁾ К числу таких историков П. Мелони относит Стратона и Посейдона (Meloni. Указ. соч., стр. 224).

²⁴⁰⁾ С. Suetоni. Tranquilli opera, De vita Caesarum. rec. ihm Lipsae, 1927.

²⁴¹⁾ Luciani opera rec. Nilèn et Jacobits, Lipsiae, 1913—1921, Alex. 6, Lucuis, 34.

²⁴²⁾ Pausaniae Graeciae descriptio, ed. Spjro, Lipsiae, 1905, VII.10.6-7.

²⁴³⁾ Ο. Ο. Крюгер. Арриан и его труд «Поход Александра». См. книгу «Арриан. Поход Александра». АН СССР, 1962, стр. 14.

²⁴⁴⁾ Акад. В. В. Струве. Предисловие к книге «Арриан. Поход Александра», стр. 3.

²⁴⁵⁾ Μüller К. Jtineraria Romana, Stuttgart, 1916.

²⁴⁶⁾ Novum testamentum, curavit Eb. Nestle, Stuttgart, 1933.

²⁴⁷⁾ См. Ф. К. Папазоглу. Гераклея и Пелагония. Жива Антика, 4 (1954), 308 сл.

²⁴⁸⁾ Mansi, t. VI, стр. 759-761, 838, 847,939-943; Binius, concilia Generalia et provincialia, t. II, стр. 13.

²⁴⁹⁾ См. R. Е., III, 2373.

²⁵⁰⁾ Φ. Κ. Πапазоглу. Указ. соч., стр. 28-30.

²⁵¹⁾ Кессон указывает, что Стефану Византийскому было известно 70 македонских городов. См. Кессон. Указ. соч., стр. 81.

²⁵²⁾ Гиераклов синекдом содержит хронологически последовательный список македонских городов. У него Македония разделена на две провинции: Первая Македония имела 32 города, Вторая Македония 8 городов.