Заключение

Так кем же все-таки были казаки? На этот вопрос, поставленный в начале книги, можно теперь ответить, хотя и в самом общем виде. Они были... казаками и делали все возможное, чтобы казаками остаться, пока им не пришлось отступить перед всей мощью Русского государства.

Образование «вольного» казачества в России и на Украине явилось прямым следствием усиления крепостнического режима. Для тысяч холопов и крестьян, составивших самые крупные группы среди «вольных» казаков в России, уход в казачьи станицы был освобождением от феодальной зависимости и реализацией их мечты о «воле». К выходцам из непривилегированных или полупривилегированных сословий принадлежало и большинство предводителей «вольных» казаков: холопами в прошлом были И. И. Болотников и И. Муромец (Лжепетр), служилым казаком — М. И. Баловнев, крестьянами — атаманы А. Кума и В. Микитин, подьячим карельского архиепископа — атаман Я. Мурзанов и т. д.

Во время мощных антиправительственных движений военная организация «вольных» казаков распространялась на основную часть повстанцев. Холопы и крестьяне, стрельцы и служилые казаки, посадские люди и дети боярские, вступая в казачьи отряды и принося присягу, становились «вольными» казаками и изменяли свой сословный статус. С казачеством были связаны и основные программные требования повстанцев: восстановление на московском престоле «законного» и «доброго» царя, который бы выдал им «полное» жалованье за службу и оградил от произвола «злых» бояр; уничтожение противников «государя» («царя Дмитрия»)   в верхах русского общества; невыдача бывшим [242] владельцам холопов и крестьян, вступивших в повстанческие отряды; сохранение и расширение вольностей и привилегий повстанцев, объявивших себя «вольными» казаками.

Длительное и широкое распространение самозванщины в России также происходило при самом активном участии казачества. Ведь именно агитацию в пользу самозванцев подразумевал в 1614 г. атаман Е. Радилов под «смутными» словами, которые казаки «вмещают в простые люди», отчего, по его мнению, и произошли социальные потрясения в России («крови в Московском государстве розлилися»). Особенно стойко поддерживали казаки самозванцев, выступавших под именем царевича (затем царя) Дмитрия Ивановича, в победе которого они видели гарантии почетного положения казачества в русском обществе. Стремление казачества добиться воцарения в Москве своего претендента было использовано в 1613 г. романовской «партией». «Вольные» казаки явились одной из главных сил, способствовавших избранию на Земском соборе Михаила Романова, которого они противопоставили «боярским» кандидатам на русский престол.

В ходе внутренних социальных конфликтов и борьбы с иностранной интервенцией «вольное» казачество на основной территории России постепенно создавало собственную войсковую организацию: входившие в войско И. И. Болотникова, в отряды Лжедмитрия II, в полки земских ополчений казаки уже не связывали свою судьбу только с автономными областями Дона и Волги, где многие из них никогда не бывали, но стремились отстоять и закрепить свое положение служилых людей и свою особую организацию в самом центре государства. В Первом ополчении казаки, конечно, не контролировали правительство, и даже И. М. Заруцкого никак нельзя считать выразителем их интересов, однако соотношение сил под Москвой в 1611—1612 гг. было таково, что казаки временами могли почти не считаться с правительством и его воеводами и следовать лишь распоряжениям атаманов и казачьих кругов. Особенно ревниво — даже после воцарения Михаила Романова — оберегали они внутреннее самоуправление своих отрядов.

По мере становления сословной организации казаков все более определенными становились их требования «жалованья и корма». Годовое жалованье деньгами и  ежемесячное  содержание  деньгами  и  хлебом  были [243] обычными формами вознаграждения безземельных служилых людей, и борьба «вольных» казаков за увеличение размеров этого вознаграждения велась в первой четверти XVII в. постоянно. Однако в условиях социальных конфликтов, иностранной интервенции и общего разорения государства ни одно правительство не имело возможности достаточно щедро и регулярно вознаграждать казаков за службу. Поэтому казаки должны были искать другие способы своего обеспечения, компенсирующие недостаточность жалованья, и вставали на путь самообеспечения, в том числе прямого разбоя.

Недавно Н. И. Никитиным обоснована аналогия между общественным устройством «вольного» казачества и доклассовыми обществами периода «военной демократии». В этой связи интересно проведенное Л. Самойловым сближение первобытного общества и современного уголовного мира в исправительно-трудовой колонии (например, общей для них трехкастовой структуры): «...когда почему-либо образуется дефицит культуры, когда отбрасываются современные... социальные связи... из этого вакуума к нам выскакивает дикарь. Когда же дикари сосредоточиваются в своеобразной резервации и стихийно создают свой порядок, возникает (с некоторыми отклонениями, конечно) первобытное общество».¹⁾ Обращалось внимание и на возможность влияния на казацкие общины кочевых народов, находившихся на стадии патриархально-феодальных отношений. Но как бы то ни было, «вольное» казачество Дона, Волги, Яика и Терека начала XVII в. по своему социальному развитию было много архаичнее общественного устройства Русского государства того же времени. Не удивительно поэтому, что при образовании «вольного» казачества на основной территории России и наложении казацких обычаев на существовавшую к тому времени в стране социальную структуру возникли некоторые институты, характерные для раннего феодализма, и в их числе приставства как особая форма взимания феодальной ренты.

Хотя обычай кормлений — приставств русские казаки заимствовали у своих украинских товарищей, в России в начале XVII в. он распространился даже шире, чем в Речи Посполитой. Если на Украине казаки и другие ратные люди брали в кормления главным образом королевские имения, то в России в приставства попадали  и дворцовые,  и черносошные,  и [244] монастырские, и частновладельческие земли. Такая практика создавала реальную угрозу для сложившихся форм феодального землевладения. Борьба между казачеством и дворянством длительное время велась как за господство в армии, так и за доходы, взимаемые с населения. В моменты наивысшего обострения этой борьбы казаки стремились, вероятно, к полному уничтожению дворянства как правящего класса, а дворяне в свою очередь мечтали об уничтожении «вольного» казачества не только в центре государства, но и на его окраинах.

Правительственная политика по отношению к «вольному» казачеству в начале XVII в. отличалась противоречивостью. С одной стороны, любое правительство, выражавшее интересы дворянства, стремилось поставить казачество под свой контроль, ликвидировать казацкое самоуправление, запретить или упорядочить казачьи приставства, прекратить приток в казачьи станицы феодально зависимого населения и даже вернуть часть казаков прежним владельцам; с другой — и царь Василий, и власти ополчений, и правительство Михаила Романова были заинтересованы в привлечении «вольного» казачества на свою сторону и в сохранении его как значительной военной силы, при этом степень правительственного нажима на казацкие вольности во многом определялась текущей военной ситуацией. Когда она позволяла, правительство «разбирало» казаков, назначая жалованье лишь «лучшим» из них и исключая со службы и возвращая в феодальную зависимость казаков, вступивших в станицы незадолго до «разборов».

Эволюция казачества в первой четверти XVII в. рассматривается нередко под углом представлений о постепенной имущественной дифференциации казаков на богатых, близких по положению к дворянам, и на казачью голытьбу. Следствием такого подхода явилось мнение, что на ранних этапах гражданской войны, когда имущественные различия между казаками были еще незаметны, казачество действовало против дворянства совместно с крестьянами и холопами и преследовало их интересы; по мере роста социальных противоречий внутри казачества его верхушка все более склонялась к союзу с дворянством и казачество в целом переставало действовать на стороне угнетенных сословий. Известные к настоящему времени источники не дают оснований для подобных  заключений.  До  1613 г. лишь единицы [245] среди казаков получили поместья, а поместные оклады, назначаемые казакам, еще не превращали их в помещиков. Более того, ни в одном документе не зафиксировано требование казачьего войска о наделении всех казаков поместьями, а при отсутствии недвижимости не могло произойти быстрого распада казачества на антагонистические группы.

Разумеется, в казачьих отрядах достаточно отчетливо выделяются «лучшие» казаки, рядовые и бесправные казачьи ученики; у отдельных казаков скапливались значительные суммы денег, им иногда принадлежало несколько лошадей; некоторые атаманы и «старые» казаки надеялись проникнуть в дворянство. Казачество было неоднородно, как неоднородна была и крестьянская община, однако, пока сохранялась власть казачьих кругов, пока подавляющее большинство казаков не имело земельных владений, старшина не могла успешно действовать вопреки интересам основной массы казаков, да у нее и не было каких-либо к тому стимулов, так как атаманы и есаулы не отличались существенно от этой массы.

Выделение среди «вольных» казаков группы верстанных казаков — помещиков, происходившее в основном с 1613 по 1619 г., было следствием не внутреннего развития казачества, а попыток правительства поставить казаков под свой контроль. Казачество в целом в течение длительного времени сопротивлялось этим попыткам, «выталкивало» из своей среды чуждые элементы и воссоздавало вновь и вновь войсковую организацию во главе с командирами, которым оно доверяло. Вплоть до 1619 г. «вольное» казачество сохраняло внутреннее самоуправление и, несмотря на запрещение правительства, продолжало пополнять свои ряды представителями зависимого и тяглого населения.

Таким образом, установленному факту растущей изоляции казачества в ходе гражданской войны начала XVII в. приходится искать иные объяснения. В восстании 1614—1615 гг. поместные казаки, насколько нам известно, участия не принимали. В то же время сохранились свидетельства, что повстанцы разоряли их владения и убивали поместных казаков, подобно другим землевладельцам. Если следовать обычным представлениям (бедные, беспоместные казаки действуют совместно с крестьянами против помещиков), можно было бы  ожидать,  что  местное  крестьянское  население [246] повсеместно окажет казакам мощную поддержку. Однако в действительности этого не случилось.

Размежевание казачества с другими сословиями произошло не из-за внутреннего раскола или социального перерождения казачества, но было следствием становления казачества как особой сословной группы и оформления его сословной (войсковой) организации. Когда сословные интересы казаков вполне определились, стали ясны их существенные отличия от целей приборных людей и мелкого дворянства, чаяний основной массы крестьян, холопов и посадских людей. Более того, перед угрозой казацких грабежей крестьяне нередко действовали совместно с правительственными войсками, оказывая казакам вооруженное сопротивление. Трагизм ситуации для основной массы крестьянства заключался в том, что крестьянам предоставлялся выбор не между свободой и крепостной зависимостью, а между различными формами феодальной эксплуатации, причем ее традиционные формы, как выяснилось в ходе «Смуты», оказались для них не самыми тяжелыми: архаические казацкие приставства были еще менее привлекательны для крестьян, чем эксплуатация их помещиками и вотчинниками.

Крестьяне в начале XVII в. выступали как самостоятельная сила обычно лишь в тех случаях, когда перед ними вставали задачи самообороны. Тогда собранные по приговорам земских миров и плохо вооруженные крестьянские ополчения сражались с поляками, казаками или с любыми иными врагами, чтобы «тех воров в домы свои не дожидати», как писали в 1613 г. крестьяне одной из двинских волостей.²⁾ Рассматривать же как крестьян казаков в армиях Болотникова, Лжедмитрия II, в земских ополчениях и т. д., даже если они и вышли из крестьянства, нет, на наш взгляд, никаких оснований. Таким образом, представление о «Смуте» как о крестьянской войне нуждается, по-видимому, в решительном пересмотре.

«Вольные» казаки, принимавшие участие в гражданской войне и борьбе с иностранной интервенцией, не смогли сохранить свою сословную организацию. Дворянскому правительству Михаила Романова удалось расчленить и уничтожить «вольное» казачество на основной территории государства, найдя ему место в существующей феодальной структуре русского общества. В ходе ряда «разборов», в том числе войска М. И. [247] Баловнева, тысячи казаков были возвращены прежним владельцам. Тысячи других погибли в боях с интервентами и правительственными войсками. Наконец, многие, не видя перспектив в продолжении казацкой службы в пределах Русского государства, бежали на Дон, добровольно уходили в холопы к богатым столичным феодалам, становились монастырскими служками или создавали разбойничьи отряды.

Лишь части «вольных» казаков в результате упорной борьбы удалось войти в различные группы государевых служилых людей, но их расселение (и распыление) по городам, переход на положение верстанных, поместных казаков и приборных людей способствовали в конечном счете укреплению государства именно в той форме, для которой «вольное» казачество представляло столь грозную опасность. Вместе с тем опыт борьбы с казачеством не прошел бесследно для русского дворянства: он способствовал консолидации различных его групп, осознанию ими общности своих интересов, показал необходимость реформ в организации феодальной армии. [248]

¹⁾ См.: Никитин Н. И. О формационной природе ранних казачьих сообществ (К постановке вопроса) // Феодализм в России: Сборник статей и воспоминаний, посвященных памяти академика Л. В. Черепнина. М., 1987. С. 236-245; Самойлов Л. Путешествие в перевернутый мир // Нева. 1989. № 4. С. 162-163.

²⁾ Архив ЛОИИ, колл. 238, оп. 2, д. 58/18, л. 1.