Заключение
|
Нам предстоит оглянуться на пройденный путь и подвести некоторые итоги. Исходным пунктом проделанного нами исследования послужило положение германского крестьянина раннего средневековья на том этапе, когда он еще выступает в источниках как член распадающейся большой семьи из трех поколений и соседской общины, т. е. когда он еще является общинником-аллодистом, но уже начинает подвергаться феодализирующему воздействию вотчины и частично теряет свою личную свободу и свой аллод. Конечным пунктом этого процесса было закрепощение основной массы крестьянства. Между этими двумя пунктами протекает вся история средневекового германского крестьянства с VIII по XII век.
Постараемся в заключение представить себе весь ход его истории за эти столетия не в форме конкретно-исторического исследования, а в систематическом порядке — в виде обобщения его результатов. При таком обобщении процесс этого развития предстанет перед нами как превращение свободного крестьянства в зависимое, общинников-аллодистов — в держателей. Хотя уже в VIII в. значительная часть германского крестьянства втягивалась в зависимость, формы и степени которой были весьма многообразны, тем не менее крестьянин этого времени все еще продолжал оставаться членом соседской общины и в той или иной мере сохранял элементы личной свободы и аллодиальной собственности. Поэтому мы имели все основания начать наше исследование с изучения структуры общины и большой семьи. Произведенное нами исследование обнаружило наличие остатков большой семьи из трех поколений в различных районах средневековой Германии вплоть до X в. В каждом из них она отличается некоторыми особенностями, но везде происходит из некогда имевших место и к VIII в. уже распавшихся более обширных кровнородственных групп; повсюду в течение VIII—IX вв. она уже не является коллективом лиц, ведущих совместное хозяйство и сообща обрабатывающих землю, и на наших глазах в свою очередь распадается на малые индивидуальные семьи. Сравнительной устойчивостью отличаются кровнородственные связи представителей трех поколений — и в соответствии с этим права их совладения землей — в Алеманнии, где, по данным сен-галленских грамот, родственники нередко совершают совместные земельные дарения, а братья и сестры вплоть до конца IX в. оговаривают в дарственных грамотах — уже после раздела отцовского аллода — все имущественные права каждого из бывших его совладельцев. Однако и в этом районе большая семья уже в VIII — IX вв. не является коллективным субъектом собственности на пахотный надел, а выступает лишь как совокупность родственников с остатками совладения их бывшим общим аллодом со стороны неразделившихся братьев или с правами общего пользования составными частями угодий (например, лесом, лугами). Этими своими чертами распадающаяся большая семья в Алеманнии указанного периода резко отличается от тех «генеалогий» главы 81 Алеманнской правды, которые ведут между собой тяжбу именно из-за пахотного надела, принадлежащего сообща целой «генеалогии». Распад большой семьи выражается в Алеманнии в многочисленных разделах земельного аллода между наследниками — в первую очередь, сыновьями, а во вторую — и дочерями, что соответствует другому, стадиально более позднему установлению той же Алеманнской правды, которая в силу главы 85 предполагает возможность раздела недвижимости между сыновьями умершего отца, а согласно главе 55, разрешает дочерям наследовать землю в случае отсутствия у них братьев. Тем не менее и в X в. мы встречаемся еще с фактом значительной устойчивости кровнородственных связей между членами уже распавшейся большой семьи. Так, в одной из грамот Цюрихского округа начала X в. совокупность пяти групп родственников, являющихся потомками трех братьев и двух сестер, обозначается термином «генеалогия» с точным указанием поименно перечисленных 32 лиц, происходящих от общих предков. Между тем из всего контекста с очевидностью следует, что эта «генеалогия» уже не являлась коллективом лиц, сообща обрабатывавших свой надел, и следовательно, не похожа на «генеалогию» 81 главы Алеманнской правды. В противоположность этой последней «генеалогия» цюрихской грамоты уже распалась на отдельные семьи, каждая из которых имеет свою судьбу. Сыновья и внуки родоначальников этих семей — упомянутых трех братьев и двух сестер — вступают в браки с лицами разного социального статуса (не только со свободными, но и с сервами) и впадают в зависимость от различных монастырей. И все же некоторые из них вновь скрепляют распадающиеся связи путем браков между отдаленными родственниками — членами этой «генеалогии», которые, по-видимому, сохранили сознание общности их происхождения от близких друг другу предков. В отличие от цюрихской грамоты, изображающей в первую очередь социальное положение и родственные связи потомков пяти родоначальников, документ, исходящий из Фрисландии X в. и озаглавленный «Наследство фриза», перечисляет прямых и косвенных предков этого фриза с отцовской и материнской стороны (вплоть до дедов, бабок, дядей и теток с обеих сторон). Из поземельных сделок, совершенных этими предками, явствует, что объекты сделок составляли первоначально аллодиальную собственность одной и той же большой семьи. Эти сделки заключались в дарении, продаже и приобретении земельных участков, причем некоторые из них переходили от одних родственников к другим, а некоторые попадали в чужие руки. Всего предками фриза было совершено семь поземельных сделок в 30 населенных пунктах, и при этом объектами служили большей частью мелкие участки, с которых нередко идет чинш. Дарение, продажа и перепродажа этих участков, так же как и взимание с некоторых из них денежного чинша, свидетельствует не только о распаде бывшей большой семьи, но и о давнишнем втягивании в зависимость ее членов, начавшемся еще при предках фриза. Но, несмотря на это, владения его самого как наследника рассматриваются в своей совокупности составителями верденских урбариев в качестве частей единого комплекса аллодиальной собственности. Однако реальной производственной организацией, которая сохраняется в качестве таковой, несмотря на рост земельного и социального неравенства, является в VIII—X вв. соседская община. Так как ее подробная характеристика дана нами на материале Сен-Галленского картулярия в III главе нашей работы, то здесь мы фиксируем наше внимание на тех процессах, которые приводят в конечном итоге к разложению соседской общины в качестве совокупности свободных аллодистов и к их втягиванию в феодальную зависимость. Сама производственная структура соседской общины может принимать весьма различные формы, и это оказывает известное влияние на ход расслоения в ее среде и на процесс подчинения отдельных ее членов феодальным вотчинникам. В тех районах, где общинная чересполосица и верховная собственность общины на неподеленные угодья сочетаются с системой открытых полей и принудительным севооборотом (как, например, в Алеманнии), это сочетание несколько задерживает и замедляет указанный процесс, хотя, конечно, не может остановить его. В тех районах, в которых не было системы открытых полей — при наличии чересполосицы и общинной собственности на альменду (как, например, во Фландрии, а из негерманских областей — в Бургундии1),— эволюция шла в сторону образования компактных владений, что способствовало более быстрому превращению аллодистов в держателей. Но и в том и в другом случае соседская община, несмотря на все свойственные ей черты совладения, является той средой, через которую проходит процесс расслоения бывших свободных аллодистов. Раздел земельных участков тех домохозяйств, которые еще составляли собственность больших семей, и их переход во владение малых семей шел параллельно с возникновением различных слоев аллодистов. Расслоение, происходившее первоначально на почве неравенства, возникавшего в пределах самой общины, приводило к образованию разных групп крестьян различной степени зажиточности — владельцев одного или двух-трех наделов, с большим или меньшим количеством скота и т. д. Но вскоре в этот процесс внутреннего расслоения среди членов соседской общины вторгается воздействие феодальной вотчины, которое углубляет и усиливает внутреннее расслоение и превращает часть свободных аллодистов в лично или поземельно зависимых держателей. В результате этого двустороннего — и в сущности единого — процесса общинники-аллодисты предстают перед нами уже в виде нескольких весьма различных по своему реальному положению социальных групп. Наибольшее значение для нашего исследования имеет, с одной стороны, возникновение группы обедневших общинников, вынужденных вступать в феодальную зависимость (в той или иной ее форме), а с другой стороны, образование слоя зажиточных общинников, которые по структуре их владений могут быть названы мелкими вотчинниками. В изученных нами районах Германии втягивание в зависимость представителей первой группы в течение VIII—X вв. шло через посредство прекария (главным образом precaria oblata), который служил юридическим оформлением превращения аллода в держание (пожизненное или наследственное) за определенный чинш (большей частью — денежный или натуральный, иногда с незначительной барщиной) при сохранении права выкупа держания прекаристом, которое, впрочем, далеко не всегда могло быть реально осуществлено. Прекарий — очень медленный путь подчинения общинника феодалу, но в конечном итоге он приводит к превращению прекариста в держателя тяглого надела, обремененного всеми видами феодальной ренты и — что всего важнее — в том числе значительной, хотя и фиксированной барщиной, и к частичному (а иногда и полному) лишению личной свободы. Прекаристы различными способами вели упорную борьбу против этой угрозы превращения их прекарного держания в тяглый надел и за сохранение своей былой свободы и даже пытались иногда добиться возвращения их прежнего аллода. Из числа этих способов наибольший интерес представляют поземельные тяжбы аллодистов с монастырями в Цюрихском округе в начале X в., когда две семьи в течение трех-четырех поколений (на протяжении 70—80 лет) продолжали отстаивать перед судом фогтов и графов свою личную свободу и свои права на аллод предков. Хотя судебное разбирательство в конечном счете отвергало их притязания, тем не менее показательны длительность и упорство их борьбы. В данном случае, как и во многих других, значительную роль в изменении социально-экономического положения аллодистов и прекаристов играли неравные браки, хотя прекаристы и пытались вести борьбу с закрепощением их потомков в результате таких браков, как это явствует из многочисленных сен-галленских грамот. В прекарные отношения нередко вступали и зажиточные общинники, которые тоже таким способом могли впадать в феодальную зависимость и превращаться в держателей. Однако некоторые из таких зажиточных общинников иногда приобретали несколько наделов и, разбогатев, могли войти в состав низшего слоя вотчинников. Это происходило в тех случаях, когда они начинали эксплуатировать чужую рабочую силу свободных людей, которые становились держателями наделов этой высшей прослойки общинников. Представители этой прослойки лишь тогда превращались в низший слой господствующего класса, когда они переставали обрабатывать свой основной надел своим собственным трудом и когда держатели их дополнительных наделов начинали происходить из числа обедневших свободных общинников, которые по каким-либо причинам теряли возможность вести собственное хозяйство. До тех пор, пока зажиточные общинники продолжали сами обрабатывать свой основной надел и пока количество их дополнительных наделов все еще было невелико (не превышало двух-трех),— даже если на них и сидели несвободные держатели,— они, по нашему мнению, не могут считаться мелкими вотчинниками в тесном смысле этого слова, хотя, конечно, можно оперировать и понятием «мелкие вотчинники» в более широком смысле, учитывая, однако, при этом социальную неоднородность их состава. Поэтому зажиточных общинников — обладателей двух-трех наделов — правильнее рассматривать в качестве собственников с мелковотчинной структурой владений, которая выражается именно в наличии у них зависимых держаний с несвободными держателями. В отличие от них мелкими вотчинниками в собственном смысле этого слова мы считаем таких собственников, которые имели сравнительно значительное количество зависимых от них и притом удаленных друг от друга держаний (не два-три, а, скажем, десять-пятнадцать наделов),— во всяком случае, количество, требовавшее систематической эксплуатации труда держателей не путем спорадического использования их подсобной рабочей силы, а посредством взимания какой-либо формы феодальной ренты. Тем самым мы приходим к выводу, что для точного определения понятия «мелкий вотчинник» в раннефеодальной Германии надо принимать во внимание не только структуру владений того или иного собственника, но и их размеры, а также и степень их разбросанности. В изученных нами источниках, в особенности в алеманнских и тирольских грамотах, встречаются как мелкие вотчинники в тесном смысле слова, так и собственники с мелковотчинной структурой владений, но их не всегда легко отличить друг от друга, точно так же, как зачастую трудно решить (особенно для раннего периода), является ли данный даритель аллодистом крестьянского или мелковотчинного типа (в обоих указанных смыслах). Это лишь отчасти объясняется скудостью или своеобразием данных картуляриев, ибо причина затруднений лежит глубже. В Германии с VIII по XI в.— при всех различиях районов и периодов развития — продолжал идти процесс перегруппировки внутри общинников и борьбы общины с феодальной вотчиной. В ходе этого процесса состав некоторых слоев и прослоек, в частности, как раз собственников с мелковотчинной структурой и мелких вотчинников, все время обновлялся и пополнялся, отчасти из среды общинников, а отчасти из рядов вотчинников (особенно в более поздний период, когда усилилось расслоение внутри феодального класса). Поэтому нередко столь трудно бывает провести строгую разграничительную линию между представителями разных групп и слоев собственников, конечно за исключением рядовых крестьян и крупных вотчинников. Перед лицом этих фактов мы предложили — во избежание слишком категорического отнесения выступающих в грамотах дарителей к той или иной конкретной группе — оперировать понятием «промежуточный слой». Этим понятием мы обозначаем всю массу свободных средних собственников, которая стояла в VIII— IX вв. между вотчинниками-феодалами и общинниками-аллодистами, а в X—XII вв.— между вотчинниками и зависимыми крестьянами. Характер наших источников, а также и непрекращающийся процесс вступления аллодистов с мелковотчинной структурой владений в состав мелких вотчинников, а этих последних в состав феодального класса, процесс, который был оборотной стороной все усиливавшегося закрепощения мелких свободных собственников крестьянского типа — все это вместе взятое приводит к тому, что самый состав промежуточного слоя становился недостаточно определенным. Он подвергается в течение X—XII вв. некоторому сужению, хотя отнюдь не исчезает окончательно. С другой стороны, отмеченная неопределенность его состава, которая особенно сказывается в тирольских грамотах X—XII вв., приводит к тому, что к нему приходится относить не только мелких вотчинников в тесном смысле слова, но и всех тех собственников, реальное экономическое положение которых не поддается точному установлению (конечно, кроме крупных вотчинников). Частично в его состав в течение указанного периода входили и средние рядовые крестьяне, поскольку они сохранились, несмотря на длительный процесс расслоения, которому они подвергались со времен раннего средневековья (с VIII в.). Наряду с этим слой средних крестьян, реальное положение представителей которого полностью не улавливается источниками VIII — IX вв., сменяется в XI—XII вв. новыми слоями крестьянства. Они обозначаются в тирольских грамотах этого периода термином «rustici», причем они выступают в качестве держателей земельных владений — «predia», собственниками которых они, может быть, раньше были, а также и в качестве свободных дарителей-аллодистов. С другой стороны, эти ruslici-аллодисты происходили в Тироле XI—XII вв. из среды крестьян, участвовавших в освоении новых земель и приобретавших свободу в ходе непрестанных расчисток и лесных корчёвок в обстановке роста городов и товарно-денежных отношений. Из совокупности лично свободных крестьян разного происхождения, как обозначаемых терминами «rustici» и «cultores», так и не обозначаемых ими, иногда составлялись новые общины,— может быть, генетически связанные с прежними общинами, но отличавшиеся от них по структуре (примеры таких общин подробно рассмотрены нами в главе IV). Вместе с тем в Тироле XI—XII вв. происходил процесс личного освобождения сервов и их превращения в оброчных держателей-чиншевиков, который совпал с последствиями процесса превращения свободных аллодистов в наследственных прекаристов; этот двусторонний процесс содействовал окончательному оформлению класса зависимого крестьянства в Тироле; оборотной стороной его была концентрация крупной феодальной собственности, сделавшая большие успехи в Тироле XI—XII вв. Само собой разумеется, что с VIII по XII в. в изученных нами районах Германии процесс закрепощения значительных слоев крестьянства зашел очень далеко, так что к XII в. большая часть германского крестьянства впала (в той или иной форме) в зависимость от крупных светских и церковных феодалов, а отчасти и от мелких вотчинников. В этом процессе сыграло большую роль не только вторжение вотчины в деревню, но и внеэкономическое принуждение представителей политической и государственной власти в лице фогтов и графов, которые вместе с тем сами были светскими феодалами и использовали судебно-административные функции в своих личных интересах как крупных землевладельцев. Это особенно ярко сказывается в ходе и результатах судебных процессов, которые вели монастыри с отдельными дарителями или их потомками по инициативе монастырских фогтов и под председательством графов и которые неизменно кончались к выгоде церковных вотчинников, конечно, при активном содействии фогтов и графов. Некоторые из изученных нами источников, в особенности тирольские документы X—XII вв., пестрят упоминаниями епископских и монастырских фогтов не только в качестве судебных должностных лиц, но и в качестве феодальных землевладельцев, принимавших также участие в управлении церковными землями и хозяйством. Через их руки проходил целый ряд сделок дарителей-аллодистов с монастырями как в Алеманнии VIII—X вв., так и в Тироле X—XII вв., причем за этот последний период можно отметить усиление роли фогтов2. Различные периоды общего процесса закрепощения основной массы германского крестьянства, изученные нами на материале аграрного развития трех разных районов, соответствуют и разным стадиям этого процесса; самая поздняя из них отражена в грамотах X—XII вв. из Тироля, где в это время, как выше отмечено, начались уже некоторые новые процессы. Наша работа преследовала цель подчеркнуть и конкретизировать сложность и неравномерность втягивания в зависимость свободной части германского крестьянства. Для достижения этой цели мы подвергли конкретному анализу ход этого процесса на втором этапе возникновения зависимого крестьянства как класса. Конечно, в германских картуляриях VIII—X вв. (в особенности, в Лоршском, Фульдском, Фрейзингенском, Пассауском, Цюрихском) встречается немало лично несвободных или полусвободных крестьян (сервов, манципиев, литов) давнишнего происхождения, хотя наряду с ними в тот же период были и сервы, происходившие из бывших свободных аллодистов. Однако для установления общей направленности всего процесса формирования зависимого крестьянства в целом нам представлялось особенно существенным выяснить именно судьбы свободного крестьянства, т. е. пути его превращения в зависимое, чем и объясняется тема и название нашей работы. 1Система полей в Бургундии может служить иллюстрацией отчасти и для германского типа развития, так как ее исходным пунктом является общинная чересполосица, отраженная в некоторых главах Бургундской правды (см. А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства..., гл. VI). 2В советской историографии по вопросу о фогтстве в средневековой Германии см.: В. Д. Вейс. К вопросу о природе фогтства в Германии X—XII вв.— «Исторические записки», т. XIX, 1946 г.; Г. Б. Трошков. Природа вотчинной власти в Германии X—XII вв. Канд. дисс, машинопись. М., 1941; А. И. Данилов. Основные черты иммунитета и фогтства на церковных землях в Германии X—XII вв.— «Доклады и сообщения, историч. факультета Моск. университета», вып. VII. М., 1948; Н. Ф. Колесницкий. Эволюция раннефеодального областного и местного государственного устройства и рост вотчинной власти в Германии в IX — первой половине XII в.— СВ, IX, 1957. В первых двух работах использованы как раз тирольские документы. Иностранная литература очень обширна; она здесь не указывается, так как фогтство не является предметом нашего специального исследования в данной монографии. |
загрузка...