Введение

Изучение цивилизаций островной и материковой Греции II тысячелетия до н. э., таящих в себе истоки и всей последующей европейской культуры, остается одной из самых актуальных тем в антиковедении. За последние четыре с половиной десятилетия, прошедшие после дешифровки М. Вентрисом древнейших греческих текстов, которые были выполнены линейным письмом В, произошло окончательное оформление микенологии как отдельной научной дисциплины.¹⁾ Ее предмет — комплексное изучение всех греческих древностей, и прежде всего памятников письменности (главным образом хозяйственных документов), составленных на так называемом "микенском" диалекте.

В микенологических штудиях вопросы социальной структуры и общественных отношений занимают заметное место. Здесь следует особо отметить труды таких исследователей как Дж. Чэдуик, Л. Палмер, М. Лежен, А. Хойбек, П. Фор, Л.Стелла, А. Бартонек, Дж. Хукер, Р. Симпсон, Дж. Киллен, К. Рюих, Л. Годар, Ж.-П. Оливье, Дж. Беннет, Т. Палайма, а также работы отечественных микенологов — С.Я. Лурье, Я.А. Ленцмана, Т.В. Блаватской, Г.Ф. Поляковой, Ю.В.Андреева (работы этих и других авторов см. в списке литературы).

Однако детальному рассмотрению подвергались только некоторые сюжеты указанного круга, хотя и весьма важные. Микенологи, в том числе и советские, изучали институты государственной власти Пилосского и [5] Кносского царств, господствовавшие в ахейских монархиях земельные отношения, организацию сельскохозяйственного и ремесленного производства, и т. д. Но не менее важно реконструировать и другие стороны жизни раннегреческого ахейского (микенского) общества: вычленение и конституирование социальных групп в процессе становления государственности (начальные этапы этого процесса на юге Балкан прослеживаются еще в III тысячелетии до н. э.), утверждение определенной системы взглядов на нормальный статус полноправного человека ("мужа-ахейца"), специфическую роль преемственности семейных традиций (прежде всего в генеалогическом и сакральном аспектах), имевших продолжение и в последующие эпохи греческой истории. Источниковую базу для таких реконструкций составляют наиболее архаические пласты эллинской мифолого-исторической и эпической традиции, данные археологии и тексты линейного письма В второй половины XV — XIII в. до н. э.

Комплексное использование всех доступных видов источников не только позволяет суммировать общую совокупность их информационных потенциалов. Оно дает поистине драгоценную возможность взаимной проверки их и на предмет общей достоверности, и в отношении правильности интерпретации конкретных артефактов или нарративных свидетельств. Например, удачное сопоставление раскопочных материалов и данных античной традиции способно иногда пролить новый свет даже на те реалии, которые в силу своей временной удаленности от нас казались прежде доступными лишь археологическому изучению. Так получилось, когда добытые археологами факты о структурных особенностях крупных поселений эпохи ранней бронзы на юго-востоке и юге Балкан были рассмотрены в общем контексте этнокультурных реконструкций и с привлечением конкретных сообщений о характерных чертах типичных градостроительных схем в древнейших локальных преданиях данного региона.

В ходе наиболее масштабных раскопок поселений в Северо-Фракийской низменности — в Эзеро и Юнаците — выявились данные об устойчивой дуалистической структуре этих крупнейших древнефракийских протогородских центров. Они заставляют предполагать, что за четким членением на "элитарную" и "эгалитарную" части поселений уже III тыс. до н. э. скрываются принципиальные различия в статусе двух публично конституированных групп населения, или, иначе [6] говоря, устойчивое выделение привилегированной группы из массы рядовых жителей. Подобного рода явления в градостроительной сфере, обусловленные факторами социального характера, наблюдаются на определенной стадии развития древних обществ — в предгосударственный и раннегосударственный периоды. Та же картина, что в Эзеро и Юнаците, предстает перед археологами и при раскопках ряда других поселений раннего бронзового века на юге Балкан, островах Эгейского моря и в Северо-Западной Анатолии.²⁾

В данной связи необычайно важным представляется тот факт, что мы имеем возможность сопоставить, впервые для столь раннего времени в Европе, каковым является ранний бронзовый век, археологические материалы со свидетельствами нарративных памятников. Последние содержатся в таком поистине неисчерпаемом и исключительно информативном, как теперь окончательно установлено, источнике, каковым является для изучения древнейшего прошлого всего Средиземноморья, и Эгеиды в особенности, античная мифолого-историческая традиция.

В сочинениях эллинских и римских авторов содержатся многочисленные упоминания о древних народах, живших на юге Балканского полуострова до прихода туда греков. При этом ведущее место среди них отводится пеласгам.³⁾ Например, [7] такой признанный эрудит античности как Страбон замечает: "Что касается пеласгов, то почти все согласны, что какое-то древнее племя этого имени распространилось по всей Элладе" (Strab. V. 2. 4). Указанное мнение несомненно господствовало среди древнегреческих историков и мифографов (ср. Aeschyl. Suppl. 250 sq.). По утверждению "отца истории" Геродота, Греция в далеком прошлом принадлежала пеласгам (Herod. VIII. 44). По словам Эфора, цитируемого Страбоном, "пеласгами именовались те, кто прежде всех властвовали в Элладе" (Strab. VII. 7. 10). Сведения исторических преданий, которыми располагали античные авторы, подкреплялись и топонимическими данными. Греки помнили, что вся их страна в совокупности называлась раньше Пеласгия, по имени прежних ее обитателей (Herod. II. 56; Thuc. I. 3. 3). Тот же топоним и родственные ему — Πελασγία, Πελασγίς Πελασγιωτις, Πελασγικόν, Πελασγικον τειχος, "Αργός το Πελασγικόν — встречаются в разных концах обширной территории континентальной Греции: от Фессалии до Пелопоннеса и от Эпира до Аттики. Тем самым топонимией в полном согласии с эллинской мифолого-исторической традицией очерчиваются примерные границы пеласгийского этнического массива на юге Балканского полуострова.⁴⁾

Учитывая все это, лингвисты — В. Георгиев и его последователи — сочли возможным связывать именно с пеласгами выявленный ими мощный догреческий индоевропейский языковый слой в европейской части Эгеиды. Дальнейшие разыскания в области "пеласгийского" (или иначе "пеласгского") языка дали надежные доказательства его тождественности в генетическом отношении фракийскому. Должную ясность в этот вопрос внесли работы Л.А. Гиндина.⁵⁾ Справедливость лингвистической идентификации пеласгов и фракийцев подтвердили и результаты анализа античной традиции, в которой оба [8] эти этнонимы подчас дублируют друг друга в различных версиях одних и тех же преданий. Причем такие примеры имеются и для Северной Эгеиды, то есть непосредственно в пределах исторической Фракии, и для собственно Греции.⁶⁾

Так, догреческие обитатели острова Лемнос оказываются у эллинских авторов то пеласгами (Herod. IV. 145; V. 26; VI. 136-140; Thuc. IV. 109. 4; Strab. V. 2. 4; VE 37; Paus. VII. 2. 2), то фракийцами (Strab. VII. 45-45а; XII. 3. 20). Пеласгийским называли также население заведомо фракийских островов Самофракия и Имброс (Herod. II. 5; V. 26; Strab. V. 2. 4). То с пеласгами (ср.: Herod. II. 51; IV. 145.; VI. 137; Thuc. IV. 109. 4.; Strab. V. 2. 4; IX. 1. 18; 2. 3), то с фракийцами (ср.: Apollod. III. 14. 8; 15. 4; Strab. VII. 7. 1; VIII. 7. 1; Paus. I. 38. 2-3) соперничают и борются в Аттике греческие правители древнейших Афин. Те и другие вместе появляются в Беотии (Strab. IX. 2. 3-4; 2.25; X. 3.17) и т. д. и т. п.

Таким образом, на сегодняшний день имеются все основания видеть в Πελασγοί эллинских преданий большую группу фракийских племен — непосредственных предшественников греков в европейской Эгеиде. А поскольку приход первой греческой миграционной волны на юг Балканского полуострова датируется археологически примерно рубежом III—II тыс. до н. э. (он знаменует границу между раннеэлладским и среднеэлладским периодами),⁷⁾ то пеласгийская, то есть догреческо-фракийская, эпоха легендарной праистории будущей Эллады должна соответствовать III тысячелетию до н. э. (раннеэлладский период). Синхронные ей раннебронзовые поселения Южной Болгарии получили у археологов и лингвистов аналогичную этническую атрибуцию.⁸⁾ Установление же принадлежности обитателей всей юго-восточной окраины Европы, ограниченной Динарским нагорьем и Стара-Планиной, к одному и тому же — протофракийскому миру делает в методическом плане вполне выявляемых на таких [9] южно-болгарских памятниках как Эзеро и Юнаците, с теми в принципе аналогичными им реалиями, о которых сообщают применительно к областям Средней и Южной Греции нарративные источники, запечатлевшие в себе отголоски фольклорной фиксации фактов той же праисторической эпохи.

Ту же двучленную модель градостроительной организации "цитадель — периферийный жилой массив", которая характерна для крупнейших поселений ранней бронзы, раскопанных на территории исторической Фракии, мы находим повсеместно у древних авторов при описании первоначальной микротопографии городов, основанных пеласгами в разных местах будуще Эллады (весьма показательно в данной связи, что эллины сохранили в своем языке заимствованные ими у догреческого населения юга Балкан термины αστο "город" и πύργος "цитадель, крепость, башня"(восходящий к индоевропейскому *bherg'h — "высокий, возвышаться").

Целый ряд примеров тому дает Пелопоннес, а точнее его центральная и северо-восточная прибрежная области — Аркадия и Арголида. И весь полуостров, и каждая из указанных областей в отдельности, согласно местным и общеэллинским преданиям, были некогда населены пеласгами и назывались по их имени (Herod. VII. 94; Aeschyl. Suppl. 250 sq., 328, 349, 616, 624, 634, 912, 967; Aeschyl. Prom. 860 et Schol.; Eurip. Heracl. 316; Eurip. Phoen. 256; Eurip. Orest. 692, 933, 960, 1247, 1296, 1601; Eurip. Iph. Aul. 1498; Ps.-Aristot. De ausc. mirab. 81; Theocr. XV. 142; Apollod. II. 1. 1; Apollod. Epit. II. 9; Strab. V. 2. 4; VIII. 3. 17; 6.9; Plin. Nat. Hist. IV. 9; IV. 20; Paus. VIII. 1. 4; 1. 6; 4. 1; Dion. Perieg., Prisc. per. 349, 415; Menand. Rhet. IX. 184; Steph. Byz., s. ν. 'Αρκαδία, Παρρασία; Schol. Apoll. Rhod. I. 580b; X. 1024a; Const. Porphyr, De them. II. 6; Schol. Eust. Hom. II. 357.21).

В аркадских мифах Пеласг, персонифицированный образ древнего народа, выступал в роли культурного героя, привившего своим соплеменникам первые хозяйственные навыки и учредившего царскую власть (Paus. VIII. 1. 4-6). Его сыну Ликаону, унаследовавшему после него сан царя, и внукам приписывалось основание многих городов Аркадии, тогда еще именовавшейся Пеласгией (Paus. VIII. 2. 1; 3. 1-4). В тех случаях, когда среди свидетельств местной традиции до нас смогли дойти подробности о внутреннем районировании поселений, принадлежавших некогда аркадским пеласгам, налицо оказывается все та же двучленная модель "цитадель — периферийный жилой массив". Так Асее, основанной, по [10] легенде, Асеем, сыном Ликаона, было присуще деление на нижний город и защищенный стенами акрополь (Paus. VIII. 43. 3). Аналогичная ситуация отмечается для Паллантия (Paus. VIII. 44. 5), построенного, как считалось, героем Паллантом. Последний также причислялся к сыновьям царя аркадских пеласгов Ликаона (Apollod. III. 8. 1; Paus. VIII. 3.1; 44. 6), а вместе с ним, помимо прочих мифологических персонажей, еще два брата — эпонимы и основатели городов Орхомена и Фенея (Apollod. III. 8. 1; Paus. VIII. 3. 3; 14. 4; Tzets. Lyc. 481), которые оба изначально имели ту же двучленную планировочную структуру (Paus. VIII 13.2; 14.4).

Последняя была характерна и для Аргоса — столицы Арголиды. Вот что сообщает об этом Страбон: "...город аргивян располагается по большей части на равнинной местности, имеет акрополь под названием Лариса — достаточно хорошо укрепленный холм со святилищем Зевса" (Strab. VIII. 6. 7). Такое членение Аргоса восходило, согласно эллинской мифолого-исторической традиции, к пеласгийскому периоду существования города. Его установил, по местному преданию, Пеласг, царствовавший над всей Арголидой (Aeschyl. Suppl. 250 sq.; Paus. I. 14. 2; Schol. Eurip. Orest. 857, 932; Schol. Eust. Hom. II. 3. 75). Он осуществил широкомасштабное строительство: как в нижнем городе, где возвел храм Деметры Пеласгийской, неподалеку от которого он был потом похоронен (Paus. II. 22. 1), так и в верхнем городе, устроив там цитадель, названную им Лариса (Schol. Eust. Hom. II. 3. 75). Укрепленный Пеласгом аргосский акрополь получил свое название якобы по имени царской дочери (Paus. II. 24. 1). Как позволяет судить античная традиция, Λάρισα — характерный пеласгийский топоним, появляющийся повсюду, где расселялись пеласги (ср.: Apollod. II. 4. 4; Apollod. Epit. III. 35; Strab. IX. 5. 19; XIII. 3.2-4; Schol. Apoll. Rhod. I. 40).

Эллинские мифографы и знатоки древностей знали и о пребывании того же племени в доисторической Аттике (Herod. I. 56-57; Strab. IX. 1. 18). Античные авторы неоднократно отмечают, что пеласги жили в Афинах (Herod. VIII. 44; Thuc. IV. 109. 4; Strab. V. 2. 4; IX. 2. 3; Paus. I. 28. 3; Dion. Perieg., Prisc. per. 349), где местность, прилегающая с северо-запада к акрополю, еще долго называлась Πελασγικόν (Thuc. II. 17. I; Strab. IX. 2. 3; Pollux. VIII. 101). На самом акрополе они возвели крепостную стену — так называемую Πελασγικον τειχος, которая ограждала цитадель, отделенную от периферийного жилого массива (Dion. Hal. I. 28. 4; [11] Paus. I. 28. 3; Dion. Perieg, Prisc. per. 349).

Безнадежно запутанной представляет в изложении эллинских мифографов этническая история Беотии: последовательность появления в этой соседней с Аттикой области различных племен до Троянской войны затруднялись восстановить уже древнегреческие историки (ср.: Diod. XIX. 53. 7; Strab. IX. 2. 3-4; Dion. Hal. I. 18; Paus. IX. 5. 1). Но пеласги там, согласно традиции, в какой-то период несомненно присутствовали.

К сожалению, дополнить вышеизложенные наблюдения сравнением протофракийских поселений Южной Болгарии эпохи ранней бронзы с синхронными им протогородами юга Балканского полуострова в чисто археологическом отношении пока трудно из-за недостатка сопоставительного материала с территории континентальной Греции. Да и степень реальной продуктивности привлечения последнего в плане приурочивания к древнебалканским этносам весьма неопределенна и проблематична. Ведь, согласно традиции, в догреческий период в Элладе обитали не только пеласги, но и другие, правда куда менее многочисленные этнические группы — кары, лелеги, кавконы, гианты и прочие, археологически пока не отождествляемые. А потому и конкретная этническая принадлежность того или иного раскопанного протогорода на юге Балкан по обнаруженным материальным остаткам не может быть установлена. Исключением здесь является, пожалуй, только Лерна — очень большое поселение раннего бронзового века с укрепленным акрополем⁹⁾ — в Арголиде, занятой греками, по их собственным утверждениям, непосредственно после пеласгов, Тем интересней и показательней этот пример. Ведь, для соотнесения любого догреческого населения с определенным этносом единственной надежной опорой служат показания локальных преданий, в которых запечатлелась память поколений, способная, как известно, в устной форме (например, в виде сакрального мифа, генеалогического перечня, героического сказания и т. п.¹⁰⁾) сохранять [12] иногда необычайно долго наиболее значимую информацию о реалиях отдаленного прошлого.

Мы, конечно, не можем утверждать, что во всех рассмотренных нами случаях данные традиции абсолютно точно соответствуют историческим фактам. Однако, судя по многим другим примерам, эллинские предания, касающиеся этнической истории Балкан как правило с большой достоверностью освещают реальные события или по крайней мере содержат очень значительную долю истины. Главное же для нас то, что по независимым друг от друга источникам — археологическим и нарративным — выявляется одинаковая закономерность: наличие характерной двучленной градостроительной структуры в крупнейших поселениях протофракийского ареала, включая южнобалканскую Пеласгию, III тыс. до н. э. Такая же стыковка данных археологии и различных памятников письменности для реалий Греции II тыс. до н. э. тем более способна обнадеживать исследователя.

Те же три основных вида источников, которые используются при изучении микенского (ахейского) мира, дают информацию и о самой древней на территории Европы, догреческой цивилизации Крита, созданной таинственными "минойцами", этносом не выясненного пока происхождения. Правда, характер используемых здесь синхронных памятников письменности, то есть собственно минойских текстов, выполненных критской иероглификой и так называемым линейным письмом А, несколько иной. Помимо бухгалтерских реестров на глиняных табличках и владельческих меток на керамической таре, широко применявшихся и минойцами, и греками-ахейцами (заимствовавшими у своих критских учителей и письменность, и способы ее употребления в административно-хозяйственной сфере), первые оставили нам еще надписи сакрального характера (на жертвенниках, вотивных предметах и оберегах) и сфрагистические легенды.

Эллинская мифолого-историческая традиция сохранила куда меньше воспоминаний о реалиях общества минойского, нежели микенского, по вполне понятным причинам. Ведь цивилизация догреческого Крита погибла примерно на два с половиной столетия раньше и уже поэтому оказалась заслонена в памяти греков событиями их собственной истории, в том числе случившимися и на самом острове Крит, активно [13] заселявшемся ими уже с середины XV в. до н. э. Но тем не менее объем этой информации, рассеянной отдельными крупицами по разным общегреческим и локальным историческим сказаниям, оказывается на поверку весьма значительным, что мы и постараемся показать ниже, в специально отведенных этому вопросу главах.

Так или иначе, но к настоящему времени "прямо из недр" активно развивавшейся микенологии вполне закономерно вышла еще одна антиковедческая дисциплина со своим вполне определенным кругом письменных, археологических и иных источников и собственным этнокультурным лицом. В свое время мы предложили для нее название "миноистика".¹¹⁾ Такой термин является всего лишь производным от обозначения самого феномена, который призвана изучать данная наука: речь идет о догреческой цивилизации Крита, которую А. Эванс столь удачно назвал "минойской". Введение этого нового термина не встретило возражений у специалистов и он стал использоваться без каких-либо затруднений.¹²⁾ Следует однако отметить, что несмотря на свое явственное размежевание миноистика и микенология (граница между ними проводится прежде всего по принципу этнокультурных, и особенно языковых, различий) остаются тесно связанными друг с другом антиковедческими дисциплинами.

В данной книге мы предлагаем вниманию читателя собранные воедино наши разыскания по отдельным вопросам социальной структуры и общественных отношений в Греции II тыс. до н. э. В зависимости от затрагиваемого сюжета роль того или иного вида источников меняется в связи с их специфической информативностью относительно конкретных сторон жизни минойцев или греков-ахейцев. Так, эпиграфические памятники, относящиеся к административно-хозяйственной [14] сфере (бухгалтерские документы, заверяющие надписи на печатях должностных лиц и т. п.), содержат наиболее ценные данные об экономической и социальной структуре минойского и микенского общества. Информацию же, к примеру, о системе ценностей у обитателей древней Эгеиды или о восприятии ими стихийных бедствий и природных катаклизмов можно получить, разумеется, только из наиболее устойчивой части устной традиции (эпической, легендарной, сакрально-мифологической), зафиксированной позднее античными историками и литераторами.

Настоящая книга, включающая в себя 10 глав, делится при этом на две части в соответствии с этнокультурными особенностями и хронологической последовательностью формирования обеих тесно связанных между собой цивилизаций юга Балкан — минойской и ахейской (микенской), из которых первая сложилась раньше и оказала на другую сильнейшее воздействие. [15]

¹⁾ Chadwick J. "Evidence" after 25 Years // SMEA. Fase. XX. 1979. P. 11-14; Idem. Twenty-Seven Years of Linear В // Actes du VII^e Congrès de la Fédération Internationale des Associations d'Études Classiques. Budapest, 1984. Vol. II. P. 451-459; Тронский И.М. Некоторые итоги развития микенологии // ВДИ. 1971. № 2. С. 84-92; Гринбаум Н.С. Микенологии 20 лет // Грамматические и лексикологические исследования. Кишинев, 1977. С. 5-12; Он же. Микенологические исследования (1973—1977) // ВДИ. 1982. № 1. С. 200-206; Он же. Микенологические изыскания (1978—1988) // ВДИ. 1992. № 2. С. 182-190; Он же. Микенологические штудии (1989—1993) // ВДИ. 1996. № 4. С. 225-230.

²⁾ Мерперт Н.Я., Молчанов A.A. Структура протофракийских поселений раннего бронзового века в свете данных археологии и античной традиции (Опыт интеграции источников по древнейшей истории юго-востока и юга Балканского полуострова) // Проблемы изучения древних поселений в археологии (социологический аспект). М., 1990. С. 11-23; Они же. Градостроительная структура протофракийских поселений эпохи ранней бронзы на юго-востоке и юге Балканского полуострова (по данным археологических и нарративных источников) // Acta Associations Internationalis "Terra Antiqua Balcanica". Vol. VI. Serdicae.C. 129-137.

³⁾ Наиболее полно сведения древних авторов о пеласгах, живших не только на Балканском полуострове, но также на островах Эгейского моря и западном побережье Малой Азии, и даже в Италии, собраны Ф. Лохнер фон Хюттенбахом (Lochner-Hüttenbach F. Die Pelasger. Wien, 1960; см также: Sakellariou M. Peuples pré-helléniques d'origine indo-européenne. Athens, 1977. P. 81-230; Briqel D. Pélasges en Italie: recherches sur l'histiore de la légende. Roma, 1984). О роли пеласгийского (балканского по происхождению) элемента в этногенезе италийских этрусков см.: Немировский А.И. Этруски: от мифа к истории. М., 1983. С. 16-61; Молчанов A.A. Рец. на указ. кн. // ВДИ. 1986. №3. С. 168-176.

⁴⁾ Подробнее о том, что в зону расселения пеласгов, а позднее и других фракоязычных племен, входил и северо-запад полуострова Малая Азия см.: Гиндин Л.А., Цымбурский В.Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996.

⁵⁾ Гиндин Л.А. К проблеме генетической принадлежности "пеласгского" догреческого слоя // ВЯ. 1971. № 1. Gindin L. Le "pélasgique" et le thrace // L'ethnogenèse des peuples balkaniques. Symposium international sur l'ethnogenèse des peuples balkaniques, Plovdiv, 23-28 avril 1969. Sofia, 1971; ср. также: Detschev D. Charakteristik der thrakischen Sprache. Sofia, 1952. S. 119; Георгиев В.И. Тракийският език. София. 1957. С. 65; и другие работы.

⁶⁾ Молчанов A.A. Рец. на кн.: Гиндин Л.А. Древнейшая ономастика Восточных Балкан (фрако-хетто-лувийские и фрако-малоазийские изоглоссы). София, 1981 // ВДИ. 1985. № 2. С. 176.

⁷⁾ Ср.: Титов B.C. К вопросу о соотношении этнолингвистических слоев и культурно-исторических общностей на юге Балканского полуострова // КСИА. 1970. Вып. 123. С. 38; Он же. К изучению миграций бронзового века // Археология Старого и Нового Света. М., 1982. С. 122.

⁸⁾ Езеро. Раннебронзовото селище. София. 1979; Гиндин Л.А. Древнейшая ономастика Восточных Балкан (Франко-хетто-лувийские и фрако-малоазийские изоглоссы). София. 1981. С. 188.

⁹⁾ Caskey J.L. Lema in the Early Bronze Age // AJA. 1968. Vol. 72. P. 313-316.

¹⁰⁾ Об этих наиболее архаических формах сохранения исторической информации ср., например: Грязневич П.А. Развитие исторического сознания арабов (VI—VIII вв.) // Очерки истории арабской культуры (V—XV вв.). М, 1982. С. 126-155. Потрясающие факты точной стыковки записанных на разных островах Полинезии, отстоящих друг от друга подчас на тысячи километров и заведомо обособленных в течение многих столетий, генеалогических цепочек в единые стеммы выявлены П. Смитом (Токарев С.А. Предисловие // Те Ранги Хироа. Мореплаватели солнечного восхода. M., 1950. С. 12).

¹¹⁾ Молчанов A.A. Таинственные письмена первых европейцев. М., 1980. С. 107; Он же. Минойский язык: проблемы и факты // Античная балканистика. М, 1987. С. 84; Он же. Посланцы погибших цивилизаций (Письмена древней Эгеиды). М., 1992. С. 158, 174 (Прим. 18); Молчанов A.A., Нерознак В.П., Шарылкин С.Я. Памятники древнейшей греческой письменности. Введение в микенологию. М., 1988. С. 27. Прим. 27.

¹²⁾ Ср., например: Гринбаум Н.С. Рец.: Молчанов A.A., Нерознак В.П., Шарыпкин С.Я. Памятники древнейшей греческой письменности. Введение в микенологию. М., 1988 // ВДИ. 1990. № 4. С. 160; Нерознак В.П. Предисловие к кн.: Молчанов A.A. Посланцы погибших цивилизаций (Письмена древней Эгеиды). М., 1992. С. 4.