М. М. Френденберг. Город и влахи в Далмации (XIV—XVI вв.)

Историку, который посвятил себя изучению городской жизни на славянском побережье Адриатики — в Далмации, влахи не могут быть безразличны. Они образуют здесь обязательный элемент той сельской жизни, без которой невозможно ни понять городской истории, ни представить ее. Влахи скотоводы даже более присущи сельскому пейзажу на Балканах, чем те крестьяне, которые трудятся на виноградниках вблизи городских стен: виноградник характерен не для всех районов полуострова, без овцеводства же Балканы трудно представить. И в этом смысле бродячие пастухи могут с успехом представлять обширный хинтерланд у городских ворот. Когда они стучатся в них — вместе с ними стучатся исконный балканский образ жизни, быт, манера поведения, с ними прибывают продукты, которые привезены сюда из глубинных районов и еще хранят их запах — мед, воск, сыр, кожи. Местный крестьянин и привезет в город иные товары и иначе поведет себя на городских улицах: город давно уже подчинил себе узкую полоску земли, на которой живет крестьянин и преобразовал его занятия, придав им полугородской характер¹. Чтобы увидеть взаимоотношения города с подлинной, «кондовой» сельской округой, нужно обратиться к влахам. Можно ли игнорировать эту сторону городских взаимосвязей при анализе далматинской действительности?

Но и исследователю истории влахов город чрезвычайно интересен, притом с разных точек зрения. Прежде всего как поставщик сведений, хранящихся в городских архивах. Архивы эти очень стары, богаты и, как правило, отлично организованы. Их фонды восходят к началу XII в. и хранят массовые документальные данные с середины XIII в. В них-то историк и черпает не просто основные, а почти все свидетельства о влахах. Сами влахи, не создав своих государственных образований, не создали ни канцелярий, ни делопроизводства, а записи влашского обычного права не старше XV века². Богатые фонды городских (особенно дубровницкой) канцелярий служат в данном случае резким контрастом. Даже о проблемах внутренней истории влашского общества следует судить по данным городских архивов. Например, когда в 1961 г. в Сараеве был созван симпозиум по истории катуна — основной ячейки влашской общественной структуры — и его участникам пришлось решать вопрос о характере связей (родовых или территориальных), объединяющих катун³, то и тогда наиболее убедительные, самые массовые данные были почерпнуты в дубровницком архиве. Нетрудно, конечно, объяснить это обстоятельство богатством последнего. Но как бы то ни было, приходится серьезно считаться с тем, что наиболее обширное поле обозрения при изучении далматинских влахов будет открываться именно с колокольни городского собора.

Но при таком фонде источников становится ясно, что характеристика влахов будет определяться оценками горожанина в отдельности или городской коммуны в целом. Это необходимо учитывать самым серьезным образом, ибо точка зрения канцелярии может и существенно деформировать представление о влахе. Ограничимся самыми характерными примерами. Сербский великий жупан Стефан, будущий король Стефан Первовенчанный, издал грамоту (1215—1219 гг.), в которой влахом именуется... дубровчанин⁴. Это не единичный случай. Такой же смысл вкладывается в понятие «влах» и при боснийском дворе (см. три грамоты бана Матвея Нинослава— 1234, 1240, 1249 гг.)⁵. Можно легко объяснить мотивы этого казалось бы странного словоупотребления: славянские княжеские канцелярии улавливают в облике дубровчан романский элемент, свойственный и влахам. Недаром эквивалентом понятия влах в применении к дубровчаиам будет являться Latinus⁶. Но, разумеется, было бы ошибкой ориентироваться в последующем анализе на этого влаха-горожанина.

В отличие от сербской или боснийской городская канцелярия называет вещи более «своими» именами. Ее Vlachus, vlacho (или Maurovlachus, Morlachus, morlaco)—это тот самый влах, скотовод, пастух, который нам нужен. Но при этом следует учесть некоторое различие в оценках. Довенецианская точка зрения, то есть принятая в городе до перехода его под венецианскую супрематню (до 1420 г.), известным образом отличается от воззрений венецианских чиновников в Далмации (например, канцелярии венецианского наместника в Задаре или назначенных венецианцами «князей» в городах) в последующий период. Различие можно свести к следующему: городская коммуна видит влахов «с близкого расстояния», например, влахов, привозящих в город продукты или вывозящих соль. Венецианцы же помимо этой позиции, ибо и им приходилось иметь дело с конкретными влахами, характеризуют их на широкой территории, в контексте военных действий или политических столкновений. В их поле зрения попали естественно и более широкие массы населения, к которым по-прежнему применяется термин влах, но чью влашскую природу, возможно, еще придется доказывать.

Источниковедческая взаимосвязь города и влахов, таким образом, несомненна. Но какова была эта реальная взаимосвязь? Здесь мы намечаем первую проблему работы: анализ практических, преимущественно экономических связей между ними. Ее мы в силу ряда соображений вынужденно осветим суммарным образом. Вторая задача настоящей работы находится в русле того всеобщего интереса к этническим проблемам, который уже давно завладел историками-балканистами и который по отношению к влахам вполне оправдан. На протяжении длительного времени исследователи пытались снять с влахов налет загадочности, решить, какой этнический субстрат скрывается под этим наименованием. Общепризнанным стало мнение, что до турецкого завоевания под ним скрывался широкий слой дославянского, преимущественно иллирийского, подвергшегося романизации населения⁷. Сейчас возникли новые вопросы, главным образом по отношению к влахам турецкого времени, т. е. влахам XV—XVIII вв. В течение этих столетий в процессе длительных миграций ускорился процесс, который начался значительно раньше — процесс слияния влахов с остальным, преимущественно славянским населением Балканского полуострова. Поэтому вполне правомерно, что задачу предстоящих исследований хорватский исследователь, президент Югославянской Академии наук и искусств Г. Новак формулирует следующим образом: «Как и когда влахи в своем симбиозе с хорватами, сербами и другими славянскими племенами [народами] превратились в хорватов и сербов? Когда исчез влашский язык? Отличали ли венецианцы в XVIII в. влахов от хорватов и сербов»⁸. Не претендуя на столь широкую постановку вопроса, ограничимся задачей сбора и систематизации данных, способных пролить свет хотя бы на приблизительную этническую характеристику влахов в XV—XVI вв.

Остановимся вначале хотя бы бегло на экономических связях города с влахами. С XIV в. влахи активно появляются на страницах нотариальных книг и преимущественно в одном и том же качестве—в роли захватчиков, насильно присваивающих (или осваивающих) городские пастбища. И. Луциус, видный далматинский историк XVII в., приводит свидетельства о влахах, вторгающихся на территорию трогирского округа, и о городской коммуне вынужденной принять ответные меры ut Vlachi sive catunari exeant de territorio⁹. Так создаются отношения влахов с городом — с вторжения на городскую землю, с превращения их в «потребителей» городских пастбищ.

Чтобы понять причины этого вкуса к городским угодьям, следует вспомнить, что жизнь скотоводов на Балканах невозможна без сезонных перекочевок. Летом, в жаркую пору, скотоводы отгоняют отары овец высоко в горы, в зону лесов между 1000 и 1500 м над уровнем моря и зону горных пастбищ — «планни». А осенью спускают их вниз, в долины рек и к морскому побережью, где зимой выпадают обильные дожди. Так в постоянных переходах от «верхней» травы к «нижней» и обратно и проходит жизнь влахов-скотоводов¹⁰.

Этнографы нанесли на карты трассы наиболее традиционных влашских перекочевок и места на побережье, куда они чаще всего приходят. В числе последних оказались горный хребет Велебит и прилегающий к нему район реки Зрманьи, гора Динара, с которой откочевывают в район Трогира и Сплита, зона Боки Которской и округ города Шибеника¹¹. Как видим, зоны городских округов оказываются серьезно затронутыми. И город болезненно реагирует на вторжение влахов: задетой оказывается его альменда, одна из основ его существования. Ведь далматинский город обладает ярко выраженной аграрной характеристикой — такова специфика не одного только далматинского города на Балканах. И скотовладение, и скотоводство составляют важную статью городских доходов. Использование окрестных пастбищ — это один из способов эксплуатации сельской округи со стороны города, и вторжения чужаков нарушают устоявшийся режим этой эксплуатации¹².

Вторая функция, в которой выступают влахи по отношению к городу, это их участие в городской торговле. Она заметно отличается от первой: если влах пастух чем-то ущемляет город, то торгующий влах его поддерживает как минимум в двух отношениях — влахи доставляют в город продукты своего хозяйства и обслуживают своим трудом купеческие караваны, идущие от городских ворот в глубь полуострова. Исследователи организации караванной торговли на Балканах в средние века единодушно отмечают роль влахов: без них эта торговля была бы невозможна¹³. Именно они берут на себя поставку лошадей (обычно от 50 до 80 в караване), упаковку товаров, укладку вьюков, разбивку биваков, охрану каравана в пути и, наконец, совсем не простое дело проводки коней по горным тропам — всё это многообразные и нелегкие работы. Неудивительно поэтому, что в среде влахов, занятых в караванной торговле, и сформировалось понятие кэлэтор — погонщик скота, аналогичное греческому

или славянскому кириджия. Есть тенденция даже рассматривать кэлэторов как одну из общественных групп в составе влашского общества¹⁴. Возможно, что эти погонщики скота являются не общественной, а производственной группировкой в составе влашского общества, но как бы то ни было, ясно, что подобное разделение труда действительно существовало— часть взрослых мужчин время от времени уходила из своих катунов служить погонщиками. Роль, сыгранная влахами в балканском обмене, таким образом, существенно повлияла на внутреннюю структуру их общества.

Завладев Далмацией, венецианцы сразу же оценили важность торговли с влахами: «...приход влахов в наши далматинские города очень полезен и для нашего государства и для подданных» (из письма дожа Франческо Фоскари 1428 г.)¹⁵. Выход турок к далматинскому побережью, близость фронта (всего в нескольких десятках километров от городских стен) и постоянное военное напряжение нисколько не снизили роли влахов в системе далматинской торговли. Напротив, разорение пригородных территорий, уменьшение городских дистриктов заставили города все больше зависеть от подвоза продуктов из глубин полуострова с помощью тех же влахов. Например, в Шибеник иногда прибывало 500—600 влахов в день (1553 г.). «Если прекратить этот обмен,— писал венецианский чиновник,— то Шибеник... полностью пропал бы»¹⁶. То же отмечено и в отношении Трогира¹⁷. Влахи поставляют в города не только традиционные шерсть, кожу, домотканые сукна, сыр, мед и воск, но и хлеб. Отметим, что влашская торговля по-прежнему совершается с помощью carovane Morlachorum (или turmae, которых хорошо знает далматинская действительность¹⁸).

Но особое место в обмене, совершаемом влахами, занимает соль. Она шла не только на стол и для засолки мяса, но и широко использовалась в кожевенном производстве (чтобы очистить кожу от волоса, балканские мастера обычно погружали шкуру не в золу, как на Руси, а в соляной раствор). Если учесть, что на западе полуострова не было запасов каменной соли¹⁹, становится понятным, какую важную роль играла соляная торговля, которую вели влахи, в хозяйственной жизни острова. Ее размеры можно иллюстрировать несколькими примерами. В 1383 г. двое, влахов вывезли из Задара 1600 кг соли каждый, 14 лет спустя (в 1397 г.) караван, принадлежащий 48 влахам, вывез из того же Задара 66 тонн соли²⁰.

Попытаемся обобщить наши наблюдения по поводу роли влахов в хозяйственной жизни города. Тема «влахи и город» занимает урбаниста уже потому, что входит составной частью в более широкую проблему «сельский мир и город». Влахи выступают в качестве органического составного элемента окружающей город деревенской стихии, и в этом качестве они либо противостоят городу, либо взаимодействуют с ним. И в том и в другом случае их воздействие весьма активно. Если противостоят, то в качестве грабителей и опустошителей городской округи, если взаимодействуют, то так, что город уже не может жить без них, настолько глубоко влахи внедряются в городскую экономику. Может быть, это происходит потому, что влахи вступают в контакт с городом, менее других этнических групп на Балканах затронутые классовым развитием, менее других подвергшиеся цивилизации. А, может быть, объяснение здесь следует искать в иной области, в природе тех связей, которые существовали в Далмации между городом и его близкой периферией, ближайшим к нему селом. Об этом следует сказать особо.

Дело в том, что далматинские крестьяне, живущие неподалеку от городских стен, это почти полугорожане, втянутые в промыслы и постоянно связанные с городским рынком. Эго зачастую виноградари, рыбаки, солевары²¹. Такова специфика почти всех городских дистриктов в Далмации за вычетом разве что Равних Котаров, то есть задарского равнинного округа, где всегда существовала значительная прослойка обычных хлебопашцев. Незначительно отличаясь от горожан, пригородные крестьяне и не представляли собой иной сферы общественного производства, необходимой для постоянных контактов и обмена. Близкое к городу село слишком напоминало этот город, чтобы стать ему перманентным контрагентом в экономической жизни — их интересы были одинаковыми, а потому и не общими. Нужного контрагента следовало искать на стороне. Им оказались влахи. Иными словами, в лице влахов горожане отыскали естественное дополнение полугородскому образу жизни своих ближайших соседей, полуурбанизированных крестьян из ближайшей к городу округи. Рядом с городом не было ни нужных товаров, ни людей, способных доставить их издалека. Значит, нужно было все это найти, и поиски не были длительными. Как только город сформировался как коммуна, как рыночный центр и средоточие ремесла—к XIII в., рядом с ним естественно оказались влахи.

Но обратимся к этнической характеристике нашего исследования, к характеристике не влашско-городских взаимосвязей, а влашско-славянского симбиоза на территории Далмации. Напомним, что влахи мирно сосуществовали со славянами на протяжении столетий — расселялись невдалеке от сербских, боснийских, хорватских сел, обменивали сыр и шерсть на хлеб, вывозили кожи на городские рынки, обслуживали караванную торговлю, наконец, заключали браки. И. Божич отметил, что влахи жили рядом со славянами, албанцами и другими этническими группами в городах и городских округах, часто вступали в родственные связи, их объединяли одинаковый образ жизни и сходное мировоззрение²². Это взаимодействие не вносило коренных перемен в жизнь влахов, оно лишь приучало их к двуязычию. Симбиоз продолжался довольно долго²³, и о результатах его мы можем догадываться. Этот путь славянизации влахов был медленным, и трудно предугадать, к чему бы он привел, если бы не вторжение на полуостров турок со всеми последующими переменами.

С конца XIV и в течение XV в. на Балканах наступают глубокие демографические сдвиги. Массы населения снимаются с насиженных мест и ищут спасения в бегстве, начинается эпоха массовых миграций, в результате которых этническая карта полуострова резко меняется. Турецким нападениям подвергались в первую очередь долины, заселенные земледельческим населением. Исчез тот отпор, который равнинное население постоянно оказывало горцам-скотоводам в борьбе из-за пастбищ. В обстановке временного политического безвластия влахи и начали натиск на равнинные земли, на крестьян, объединенных в общины-жупы. Происходит «симбиоз катуна с гор и села из жупы», намечается «комбинация влашско-катунской и территориально-жупной организации»²⁴ — в таких выражениях современные югославские исследователи описывают этот процесс.

Путь влашско-славянского слияния имеет место не только в Далмации, но и во всех районах Динарского массива, где горные долины с земледельческим населением окружаются горами с кочующими на «их скотоводами. Но есть и чисто далматинский путь этого процесса. Он наметился с конца XIV в., когда к морю, под венецианскую защиту, хлынул поток влахов из внутренних районов полуострова (из Герцеговины, Боснии, Черногории) и когда вместе с турками к побережью подошли новые этнические группы.

Так, совет г. Дубровника еще в 1390—1391 гг. несколько раз открывал ворота города тем сербам и влахам, которые бежали «в страхе перед турками»²⁵. Г. Новак отмечает, что «старые» влахи, которые привычно, в течение столетий, жили на границе городских округов, были в значительной части уведены турками, а взамен их поселилось новое население из глубинных областей полуострова²⁶. В первой половине XV в. в Далмации оказывается уже много влахов, и Республика св. Марка крепко за них держится: когда в 1439 г. стало известно, что влахи из числа венецианских подданных в Далмации подвергаются насилиям со стороны некоего Петра Таловича, то Венеция направляет сюда специального чиновника для их защиты²⁷. Тридцать лет спустя, в 1469 г., в переговорах венецианцев с венграми устанавливается точка зрения относительно влахов: они свободные и полноправные люди, следовательно, вправе менять своего суверена. Впрочем, тут же присутствует оговорка, что влахи должны все же выполнять свои государственные обязанности²⁸.

В 1528 г. Виктор Барбадиго доносит венецианскому сенату, что территория Враны (на юго-восток от Задара) запустела из-за страха перед турками и влахами, расселившимися под властью турок²⁹. О свободе, с которой совершались миграции влахов, свидетельствует донесение задарского чиновника (князя) А. де Муле, который сообщает, что венецианский наместник Алоизий Бадоэр помог пяти тысячам влахов переселиться под власть Венеции в Истрию, а затем эти влахи захотели вернуться под власть турок — им пришлись не по вкусу некоторые пастбища, недостаток воды и сухой климат. С трудом удалось их удержать³⁰.

Свидетельства о миграциях влахов с турецкой на венецианскую территорию можно было бы умножить. Но вот в ходе Кандийской войны, которую Венеция четверть столетия (1645— 1669 гг.) вела за Далмацию, намечается перелом — Республика отвоевывает у турок новые земли и начинает расселять на них пришлое население. Одна из первых подобного рода аграрных операций по распределению земли между новопоселенцами происходит в 1672—1673 гг. Венецианские чиновники не скрывают того, что новопоселенцы являются влахами (Morlacchi sudditi nuovi)³¹. Нет только полной уверенности в том, что эти влахи (или «морлаки») являются прежними влахами, влахами-пастухами. Правда, они в изобилии располагают скотом, в гораздо больших размерах, чем обычное земледельческое население— на семью приходится в среднем по 4 коровы и 32 овцы, а то и по 12 коров и 50 овец³². Но тем не менее их помещают на пашнях, а не на пастбищах.

Так рождается вопрос, который будет нас настоятельно занимать,— как выделить чисто влашские черты в облике тех, кого венецианские источники называют «морлаками»³³. Попытаемся ответить на него с помощью данных, в самое последнее время опубликованных в Югославии. Югославянская Академия наук и искусств в Загребе выпустила в свет три тома реляций венецианских наместников в Далмации почти за 50 лет — 1572—1620 гг.³⁴ Их данные (хоть и не полностью) были использованы составителем публикации Г. Новаком³⁵. Однако последний привел их в простой хронологической последовательности, не подвергая систематизации. Попробуем проделать эту работу.

Есть значительная группа свидетельств, которые просто не отделяют влахов от славян, оставляя только догадываться, обособлены ли они в реальной жизни или этого не происходит. Так, венецианское правительство пишет своему чиновнику в Шибеиике в 1417 г. о «морлахах и других славянах» (Morlacchi et altri Schiavi)³⁶. Дж. Фоскарини, генеральный провидур Далмации и Албании, в 1572 г. называет влахами «все христианские народы сербской веры» (questi popoli di fede serviana)³⁷. Совершенно невозможно определить, кого имеет в виду автор «Истории Кандийской войны» Ф. Дивиич, говоря, что после землетрясения 1667 г. дубровницкие нобили призвали, на помощь морлаков, чтобы те помогли вытащить раненых из-под развалин³⁸. Командующий венецианским флотом в Далмации в 1693—1697 гг. Даниэле Дольфин называет морлаками все население, живущее за пределами ближайшей к городу округи, он отмечает, что у них есть своя организация (U согро di Мог- lacchi) и сближает их с гайдуками³⁹. Можно заметить и более общую тенденцию — называть морлаками все христианское население в пограничных районах Турции⁴⁰.

Есть группа свидетельств, где определяющей чертой влахов оказывается их... воинственность. Их сближают с так называемыми ускоками — отрядами партизан, воюющими против Венеции. Ускоки имели свой центр в районе города Сеня, в Хорватском Приморье и там же, по многочисленным данным, чаще всего встречались влахи (ср. Montagna della Morlacca). Судя по венецианским данным, отношения влахов с ускоками укладывались в две несложные схемы: 1) ускоки грабят влахов, уводя их скот⁴¹ и 2) влахи поддерживают ускоков (или даже присоединяются к ним)⁴². Недаром венецианцы считают и тех и других друзьями и родственниками⁴³. Этому родству не следует придавать ни этнического, ни тем более кровного характера. По-видимому, речь идет о близости образа жизни, в частности воинских привычек тех и других. Недаром именно из среды воинов-влахов выходят отдельные дворянские семейства в Черногории (например, Балшичей)⁴⁴. И недаром по отношению к влахам венецианцы не стесняются в выражениях, называя их ворами, живущими больше доходами от грабежа, чем от хлебопашества⁴⁵, и упоминая об их отталкивающем виде («грязные, замаранные, постоянно живут вместе с животными»)⁴⁶.

Но вот данные, пусть не прямые, но позволяющие судить, о ком идет речь — о старых влахах-романцах или о новопоселенцах из славянских земель. Это — свидетельства о хлебопашеских занятиях влахов. «Старые» дотурецкого времени влахи традиционно были пастухами. Уже в 1455 г. некоторых влахов нменуют «рабами земли», принадлежащими крбавским князьям, и они, как настоящие крестьяне, бегут с этой земли в задарский городской округ⁴⁷. Через два года один из крбавских князей повторяет свою просьбу к венецианскому сенату, вновь называя влахов «привязанными к земле» и сравнивая их с зависимыми крестьянами на острове Крит — сравнение, явно рассчитанное на то, чтобы доходчиво растолковать венецианцу, кого должны напоминать зависимые влахи. И снова князь просит не допускать беглых влахов на задарские земли⁴⁸. Более откровенно о землевладельческих занятиях влахов из под Скрадина свидетельствует еще одно донесение — влахи приходят на городские мельницы молоть свой хлеб⁴⁹. По-видимому, влахи, упомянутые в качестве жителей Враны, тоже не совсем пастухи, иначе зачем бы им было селиться в этом маленьком городке, центре земледельческой округи⁵⁰? Некоторые влахи прямо названы «колонами». На землях, лежащих на венецианско-турецкой границе в Далмации (1560 г.), несколькими годами раньше (1553 г.) венецианский ревизор, обследовавший Далмацию, упоминает влахов-земледельцев. Он считает их хлебопашеские занятия очень полезными — в провинции ие хватает рабочих рук⁵¹, рассказывает о том, что один венецианский наместник (А. Бадоэр) вывел часть влахов с турецкой территории, поселив их па эту сторону границы, и что влахов необходимо держать, ибо у «их было желание вернуться обратно к туркам. Наконец, все тот же ревизор упоминает размер их земельного чинша, традиционную далматинскую «четвертину»⁵². Интересно, что некоторые влахи обрабатывали землю по венецианскую сторону границы, являясь турецкими подданными⁵³. «Имя морлак означает «крестьянина»,— пишет провидур А. Молин, — и он действительно рождается рядом с плугом, которым владеет так же хорошо, как и мечом»⁵⁴. Николо Приули, в 1575 г. вернувшийся в Венецию из Трогира, докладывает, что трогирский округ изобилует хлебом благодаря тому, что влахи продолжают обрабатывать земли, исправно платят чинш и, главное, подвозят хлеб в город⁵⁵. Влахи, ставшие земледельцами, должны были основательно изменить свой прежний облик. Выясняется, что эти влахи из-под Трогира достаточно давно осели «а землю — трогирский наместник А. Корнер в 1577 г. сообщает о том, что влахи получили эту землю в окрестностях Трогира более 40 лет назад, в 1534 г.⁵⁶ Число подобных примеров можно было бы умножить. Так, обнаруживая себя лишь косвенным образом, шел процесс утраты влахами своего первоначального естества.

Но есть данные и обратного порядка — о том, что влахи все же чем-то отличаются от обычных хлебопашцев, сохраняя свою скотоводческую природу. Это еще, разумеется, не доказательство их этнической неизменности, их сохраняющейся принадлежности к романскому языковому миру, но согласимся, что в горах в пастушеском удалении легче сохранить свои старые обычаи, образ жизни, язык. Во время одного из походов на турецкую территорию (1654 г.), венецианцы обнаружили влахов, отличающихся от обычных крестьян — первых насчитали 1900 человек, вторых— 1140⁵⁷. Крестьянам обычно не запрещалось селиться в далматинских городах, а вот на влахов такой запрет распространялся. По соглашению между Венецией и наместником венгерского короля в Хорватии баном Петром в 1437 г. ни один «влах или морлак» (текст содержит именно такое повторение) не может поселиться ни в одном далматинском городе⁵⁸. Провидур 3. Бембо сообщает в 1598 г. о влахах, которые спускаются к морскому побережью, чтобы паст.и свой скот⁵⁹.

В 1462 г. боснийский воевода Степан запрещает «своим дворянам и своим влахам (морлакам) покупать соль в Дубровнике»⁶⁰. Г. Новак толкует это свидетельство в том смысле, что всякий, кто не является дворянином, считается влахом, и влах, таким образом, оказывается синонимом простого человека, крестьянина⁶¹. Но скорее воевода Степан перечисляет только те категории населения, которые в состоянии поддерживать торговые сношения с побережьем. Это — боснийские феодалы и влахи, обладающие большим опытом соляной торговли. О том, чтобы этим делом занимались боснийские крестьяне, мы не имеем сведений. Таким образом, в свидетельстве 1462 г. перед нами снова оказываются влахи — погонщики соляных караванов (или посредники в соляной торговле). В этом качестве они будут еще долго фигурировать в документах XVI—XVII вв. А. Мора сообщает (1575 г.), что влахи приходят в Шибеник преимущественно для закупки и вывоза соли, от продажи которой они выручают значительную прибыль⁶². Через несколько лет (1587 г.) о такой же бурной торговле солью с влахами на шибеникском рынке сообщает Л. Фальер. Влахи, по его сообщению, заинтересованы именно в закупках соли, которую вывозят на лошадях⁶³. Генеральный провидур Далмации X. Фальер пишет (1596 г.), что если в Далмации нет соли, то сюда не являются влахи, и нет подвоза хлеба, мяса, сыра и других съестных припасов⁶⁴. Связь соляной торговли с другими видами обмена, таким образом, подтверждена. Очевидно, не будет ошибкой заключить, что в обслуживании этой торговли — и в первую очередь караванной — были заняты преимущественно влахи-скотоводы, еще не осевшие на землю. А свидетельств об участии влахов в подобной караванной торговле довольно много. Например, о влахах «с лошадьми, которые перевозят товары» (i Murlacchi con li cavalli che conducono le mercantie⁶⁵). Это именно те влахи, которые сохраняют свой прежний облик.

Несколько кратких (и не совсем ясных) свидетельств позволяют судить о том, что современники видели в морлаках людей не просто иного образа жизни, но и другого психического склада. В одном из донесений из Далмации (1527 г.) содержится упоминание о том, что черногорский воевода Скендербег Црноевич— это человек «с характером влаха» (natura del Murlacho⁶⁶). Интересную попытку описать характер морлака предпринял А. Мочениго (1697 г.): «...гордый народ, но не совсем уж неукротимый, они просто не знают дисциплины, но в то же время способны ей подчиниться и хотя привыкли к дикой свободе войны, знакомы и с обязанностями и послушностью, что и доказали много раз...»⁶⁷. Однако к какому балканскому (да и ие только балканскому) народу не приложима эта характеристика? Итальянцам — венецианским чиновникам — бросалась в глаза и необычность внешнего облика морлаков и, что важно, своеобразие их языка. В донесении 1614 г. сообщается, что при столкновениях влахов с горожанами на улицах Сплита нет возможности отыскать виновных, ибо все влахи на одно лицо: «одного языка и облика и нелегко отличить одного от другого»⁶⁸. Видимо, наречие влахов чем-то отличалось от сербо-хорватского языка далматинских крестьян, если венецианцы столь непосредственно отметили его необычность. Общность языка II обычаев отмечает (в конце XVII в.) Александро Молин у морлаков старого корня и иедавио прибывших в Далмацию⁶⁹.

Очень трудно судить о вере, которую исповедовали далматинские влахи. О черногорских, например, влахах племени Оногошт известно, что в конце XV в. они переселились на территорию Дубровника и получили христианские имена⁷⁰. А в 1692 г. А. Молин сообщает, что у морлаков приняты две религии — латинская и греческая, но есть и третья, «слепая» и, видимо, близкая к исламу, если венецианец счел нужным отметить, что обрезания у них все же не существует⁷¹.

Своеобразие языка, внешнего облика, обычаев влахов порождало у венецианцев стремление отыскать для этого народа этнические аналогии. Так, Н. Донадо в своей речи в Сенате в 1599 г. сравнил ускоков влашского происхождения с древними иллирийцами. Но нетрудно установить гуманистическое происхождение этой аналогии: Н. Доиадо открыто процитировал Тита Ливия, из которого он взял фразу об иллирийских разбойниках — 72. Ценность этой литературной реминисценции снижается еще и тем, что несколькими страницами ниже Н. Донадо называет gentes Illiriorum хорватами⁷³. Но у Н. Донадо есть и значительно более ценное свидетельство — он, единственный из всех венецианских чиновников, применяет по отношению к морлакам термин «народность» (natio) — «ускоки... валашской народности» («gli Vscochi... di nation morlacca»)⁷⁴. Это редкое свидетельство позволяет судить о том, что в конце XVI в. влахи еще не утратили своего этнического лица. По крайней мере за три года до этого Христофор Фальер различает хорватов и влахов⁷⁵. Пройдет около ста лет, и положение изменится — в 1673 г. И. Луцнус напишет в своей книге о «королевстве Далмация»: «Вапо igitur circumvicinos Croatos, que nunc Vlahi dicuntur» — «Хорваты, которых сейчас называют влахами»⁷⁶. Ко всем ли влахам, обитающим «а территории Далмации, в том числе и в ее глубинных районах, это относится, судить трудно. Не исключено, что тонкий знаток архивов И. Луциус неважно знал этнографическую действительность. Но вот и в начале XVIII в. современники замечают в облике влахов преимущественно славянские черты. Аббат А. Фортис, посетивший Далмацию в 70-х гг. XVIII в., будет твердо считать влахов славянами и напишет об этом в своем «Путешествии по Далмации»⁷⁷. А в XX в. термин «морлак» приобретет уже чисто географический смысл — им приморские жители (горожане и островитяне) будут обозначать всех, живущих за Динарским хребтом.

В проделанной нами поневоле гипотетической характеристике влахов остается отметить еще одно обстоятельство. Венецианские донесения не могут игнорировать того факта, что на протяжении столетий под именем влахов выступают различные этнические группы. И даже когда А. Фортис зафиксирует почти полностью славянский характер морлацкого населения Далмации, он укажет, что далматинские влахи в антропологическом отношении не составят единого типа, существенно различаясь между собой⁷⁸. По мнению Фортиса, это явилось следствием смешения населения, прибывшего сюда из разных областей полуострова. Этническая характеристика далматинских влахов, таким образом, определяется фактом длительного и спазматически, рывками происходившего прилива в Далмацию масс пастушеского населения из глубин Балканского полуострова.

Кем были эти новопоселенцы — «чистыми» влахами( как ни сомнительно самое это определение в условиях веками длившейся славянизации) или просто группами мигрирующего населения? Вот вопрос, который ведет нас к с трудом поддающейся разрешению проблеме: как отличить влаха от не влаха? Мы сознаем, что данные о производственной деятельности (земледельцы скорее напоминают славянское население, скотоводы— влахов) обладают относительной ценностью. Данные религиозного порядка помогают также незначительно — среди влахов существовали и католики и православные. И тем не менее есть свидетельства в пользу того, что современники ощущали во влахах людей особого склада и не только по этническим признакам. Для влаха был характерен не столько свой язык или род занятий, сколько особый психический склад. Исследования по влашской проблеме (не только применительно к Далмации), которыми мы располагаем, позволяют хотя бы в основных чертах восстановить внутренний облик влаха. Это—извечно присущая горцам положительность и надежность, позволявшая так спокойно доверять им караваны с массой товаров; обостренное чувство личной свободы и независимости; умение постоять за себя, в том числе и силой оружия, и привычка, все более укореняющаяся в течение столетий, полагаться только на силу этого оружия; хозяйственная мобильность — способность оторваться от насиженных мест; признание в качестве авторитета только своих влашских «главарей» — старшин; чрезвычайно прочная связь со своей родственной или общинной группой; способность в составе этой группы включаться в любые социально-политические системы — в вотчинные комплексы афонских монастырей, в сферу венецианской администрации, в военно-политический режим Османской империи. На протяжении столетий влахов на Балканах ждало и сосуществование со славянскими народами и славянизация, но для принципиальной характеристики влахов, на наш взгляд, важна в первую очередь выработка в их облике комплекса этих социально-психологических признаков.

¹ См. М. М. Фрейденберг. Деревня н городская жизнь в Далмации XIII—XV вв. Калинин, 1972, стр. 40—59.
² Да и те оформлялись преимущественно в расчете на исполнение государственных (нлн военных) обязанностей перед турками, австрийцами нлн местными суверенами. Один такой документ 1436 г. в 1898 г. нэдал Р. Лопашич в Monu-menta historico-juridica Slavorum Meridionalium» (MHJSM), vol. VI, str. 254—255.
³ Симпозиум о середньовековном катуну. Capajeeo, 1963.
⁴ Это отметил уже К. Иречек К. иречек. Власн и Мавровласн у дубровачкнм споменнцнма. — В кн.: Зборник Константина Лиречека, I. Београд, 1959, стр. 194; «Codex diplomaticus regni _ Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae», ed. T. SmiJiklas (CD), III, 140. Эту грамоту упоминает и Г. Новак в новейшей работе «Morlaci (Vlasi) gledane s mletaCke strane». Zbornik za narodni iivot i obi Saji JuZnih Slavena (ZNZO); knj, 45. Zagreb, 1971, str. 580.
⁵ CD III, 427; IV, 107—108, 386— 387.
⁶ K. Jиречек. Указ. соч., стр. 194.
⁷ Фракийское население в восточной части Балканского полуострова, подвергшееся не романизации, а эллнннэацнн, в средине века было известно под именем «каракачанов» (см. Д. Ангелов. Образуване на българската народност. София, 1971, стр. 179; В. Маринов. Расселение пастухов-влахов на Балканском полуострове и за его пределами. — В сб.: Историографические аспекты славяно-волошских связей. Кишинев, 1973, стр. 24).
⁸ G. Novak. Op. cit., str. 579.
⁹ F. Ralki. Notae Johannis Lucii. «Starine JAZU», XIII. Zagreb, 1885, s. 235.
¹⁰ M. Markovil. StoSarska kretanja na Dinarskim planinama. ZNZO, knj. 45. str. 523—525.
¹¹ Там же. См. также J. Ф. Трифуноски. Географскн характеристике средньовековннх влашскнх катуна. — В кн.: Симпозиум.., стр. 29.
¹² Доступ в свои владения запрещают города не только Далмации, но н так называемого Хорватского Приморья, например Баг (Карлобаг) и Сень. См. В. Gusii. Duboka Bukovica i manastir Krupa. — В кн.: Spomenica Iosipa Matasovl?a (1892—1962). Zagreb, 1972,str.99.
¹³ М. ДиниЪ. Дубровачка средьбовековна караванска трговина. „Лугаславенски нсторн]скн часопис», год III. 'Ьуб'ьанаЗагребБеоград, 1937, стр. 119—145; М. С. Филипо-eut Структура н opraHHaannja средньовековних катуна. — В кн.: Снмпозшум..., стр. 76—78.
¹⁴ М. С. ФилиповиЪ. Указ. соч., стр. 76.
¹⁵ «Listine о odnoSajin izmedu juZno-ga slavenstva i MletaCke Replblike», ed. S. LjubiS. «Monumenta spectan-tia historian! Slavorum Meridionalium» (MSHSM), vol. VII, str. 235— 236.
¹⁶ Донесение венецианского синднка Дж. Джустнниани (Commissiones et relationes venetae, ed. S. Ljubl6, vol. II. Zagreb, 1877, str. 190.
¹⁷ Ibidem, str. 208—209.
¹⁸ Ср. ст. 92a Полнцкого статута.
¹⁹ Восточные области Юго-Восточной Европы снабжались трансильванской, молдавской н валашской солью (см. Д. Джуреску. Об экспорте соли нэ Румынских государств на Балканский полуостров прн феодализме. — «Revue des Itu-des Sud-Est europ6ennes>, t. I, 3—4. Buc., 1963, pp. 421—462).
²⁰ T. Raukar. Zadarska trgovina solju u XIV i XV stolje6u. «Radovi Filo-zofskog fakulteta. Odsjek za povl-jest», 7—8, Zagreb, 1970, str. 68.
²¹ М. М. Фрейденберг. Деревня и городская жизнь в Далмацнн XIII— XV вв., стр. 40.
²² «HcTopHja Црне Боре», т. И, кн. 2. Титоград, 1970, стр. 138.
²³ Попытки изучить этот симбиоз недавно предприняты в югославской науке (S. Kuli5l6 Tragovi arhai5ne rodovske organizacije i pitanje Bal-kansko-Slovenske simbioze. Beograd, 1963).
²⁴ В. ЧубриловиА. Постанак племена Куча. — «Зборннк филоэофског факултета у Београду», кн. VII. Београд, 1963, стр. 313—335; его же. Малоншнйи-племе у Црнсм Гори — «Зборннк...», кн. VIII—2, стр. 455—474.
²⁵ И. БожиА. Дубровник и Турска у XIV н XV веку. Београд, 1952, стр. 8—15; <Исторн]'а Црне Горе», т. II, кн. 2, стр. 56.
²⁶ G. Novak. Op. cit., str. 587.
²⁷ Listine... IX, 115—116; G. Novak. Op. cit., str. 583.
²⁸ Listine... X, 451—452; G. Novak. Op. cit., str. 586.
²⁹ Commisslones et relationes.., II, 42—46; G. Novak. Op. dt., str. 587.
³⁰ Commissiones et relationes... II, 172—173.
³¹ I. Grgic. Prva agrarna operaci-ja na MletaJkoj «Nevoj steJevini u Dalmaciji», Split, 1962, str. 12.
³² Ibidem, str. 17.
³³ Ср. постановку вопроса у И. Бо-жича применительно к черногорским землям в XV в.: «Можно только поставить вопрос, во всех ли случаях, где упоминаются влахи, речь идет о настоящих влахах (тех, кого современники легко распознают и отличают от сербов) или в нх число включено и остальное, сельское (земледельческое) население...» («HcTOpHja Црне Горе», т. II, кн. 2, стр. 368).
³⁴ «Mletafka uputstva i izveStaji» ed. G. Novak, sv. IV—VI. MSHSM, knj. 47—49. Zagreb, 1964—1970 (далее — Commissiones).
³⁵ G. Novak. Op. cit.
³⁶ Listine.., VII, 236; G. Novak. Op. cit., str. 582.
³⁷ Commissiones et relationes.., IV, 44.
³⁸ D. Ketkemet. Dva odlomka iz «Po-vijesti kandijskog rata u Dalmaciji» Sibenicanina Frana Divnida (Difnika). «Mogudnosti», 1973, br. 8, str. 886.
³⁹ Г. Новак ссылается на неопубликованный текст донесения Д. Дольфина, хранящийся в Вене (G. Novak. Op. cit., str. 599).
⁴⁰ G. Novak. Op. cit., str. 594—595.
⁴¹ «Vscocchi vengono nel paese et depredano 1 Murlacchi* — Commissiones et relationes... VI, 123, 171. Недаром влахн боятся выходить к морю иэ-за опасности быть ограбленными ускоками (Ibidem, V, 145).
⁴² «Questo corpo di Vscochi e composto da diversa sorte di gente, perchfi la piu sono Murlachl sudditi tur-cheschi». — Commissiones, VI, 18.
⁴³ Vscochi di questi morlachi. — Commissiones, IV, 46; suoi (т. e. ускоков) parenti Murlachi. — Commissiones, VI, 124.
⁴⁴ «HcropHja Црне Горе», т. II, кн. 2, стр. 7.
⁴⁵ ...li Murlachi... sono Iadri publichi... che vivono piu di rapina. — Commissiones, V, 292.
⁴⁶ Commissiones et relationes... 11,254; G. Novak. Op. cit., str. 591.
⁴⁷ Listine... X; 49; G. Novak. Op. cit., 584—585.
⁴⁸ Listine... X, 119. Возможно, что подобными хлебопашцами были н влахн, владеющие лодками в Велебнтском канале (Listine... IX, 448). В снаряжение пастуха лодки обычно не входят.
⁴⁹ Commissiones et relationes... Ill, 35; G. Novak. Op. cit., str. 592.
⁵⁰ Commissiones et relationes... Ill, 142—143.
⁵¹ Ibidem, II, 590.
⁵² Ibidem, 198.
⁵³ Ibidem, 208—209.
⁵⁴ G. Novak. Op. cit., str. 599.
⁵⁵ «Abondantia de biave per il continuo lavorar delle terre, che faranno Ii sudetti Morlachi, che dette biave condurano alia citt& et pagherano... li sudeti terratici». — Commissiones, IV, str. 149.
⁵⁶ «...Ii Morlachi, che II (terre) havea-no occupati del 1534». — Ibidem, str. 192.
⁵⁷ Г. Новак. (Op. cit., str. 596) ссылается на собственное собрание рукописей.
⁵⁸ Listine... IX; 96—97.
⁵⁹ «...li Murlachi sudditi Turcheschi... assicurati di venir fino alle marine a pascolare con li detti animali». — Commissiones, V, str. 245.
⁶⁰ Listine... X, 228.
⁶¹ G. Novak. Op. cit., str. 586.
⁶² «...li morlachi andarono a tuor il sale... in altri luochi, ove si vende... per maggior utile. — Commissiones IV, 144.
⁶³ «...il concorso di detti Morlachi... che andarono a Sebenico a leva г detto sale... Per trovar 11 sale a mlglior mecrato nelli alttri luochi... S'ha usato di mandar ad accompagnar dalla Cavallaria li detti Morlacchi». — Commissiones, IV, str. 404.
⁶⁴ ... Mentre non vi sono sali non vengono Morlacchi i quali li sogliono somministrar formenti, biave, cami, formaggi et ogn'altra cosa necessaria. — Commissiones, V, str. 200.
⁶⁵ Ibidem, str. 302.
⁶⁶ Commissiones et relationes... I, str. 193.
⁶⁷ G. Novak. Op. cit., str. 600. Подлинник хранится в Государственной библиотеке в Вене.
⁶⁸ «... Sono tutti d’una medesima lingua et habito, che non si pud facilmente distinguer l’uno dall’altro».— Commissiones, VI, str. 203.
⁶⁹ G. Novak. Op. cit., str. 599.
⁷⁰ «Историка Црне Горе», т. II, кн. 2, стр. 367.
⁷¹ G. Novak. Op. cit., str. 599.
⁷² Commissiones, V, str. 279.
⁷³ Ibidem, str. 285.
⁷⁴ Ibidem, str. 279.
⁷⁵ Crouati et Morlachi. — Commissiones, V, str. 211.
⁷⁶ I. Lucii. De regno Dalmatiae et Croatial libri sex. Amsterdam), 1666, p. 242.
⁷⁷ A. Fortis. Viaggio in Dalmazia. Перевод^ на сербо-хорватский язык см.: S. KuiiSii. Iz putopisa Alberta Fortisa. cGlasnik Zemaliskog mu-zeja», XIII. Sarajevo, 1958, str. 77— 97. Об «иллирийском», т. e. славянском языке далматинцев пишет н анонимный австрийский соглядатай, посетивший Далмацию в 1775— 1776 гг. (G. Novak. Dalmacija go-dine 1775/6 gledana oiima jednog suvrememka. — «Starine», knj. 49. Zagreb, 1949, str. 74); «Язык их иллирийский, испорченный многими итальяниэмамн». Замечание об итальянизмах явно относится к жителям приморской части Далмации, морлакн их не знали.
⁷⁸ «И сами жители Загорья («Морлакин») различаются между собой из-за того, что переселились иэ разных областей... Жители Котара преимущественно светловолосые, с голубыми глазами, широколицые и широконосые... Морлаки из Задварья и окрестностей Вргорца имеют каштановые волосы, длинное лицо... и стройный стан...» — (S. KuliStf. Op. cit., str. 79).

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 5385

загрузка...

Другие книги по данной тематике