IX. "Денационализация" королевства

Растущая независимость колоний Венеции, Генуи, Пизы, Марселя и Барселоны всего лишь служит иллюстрацией к феномену общего порядка: прежнее лотарингское, затем анжуйское королевство Балдуинов, Фулька и Амори с каждым днем все больше и больше утрачивало черты единой национальности. В эпоху Арденн-Анжуйской династии действительно существовала единая иерусалимская нация, где переселенцы разного происхождения, даже если не забывали о своей родине — несмотря на немного преувеличенные утверждения Фульхерия Шартрского — тем не менее составляли население с общими интересами и начинавшим пробуждаться патриотическим чувством. «Пулены», которых осыпали нападками хронисты и путешественники, такие как Ансельм или Иоанн Вюрцбургский, перестали быть разношерстной толпой «крестоносцев», неспособной понять Восток. По словам славного Фульхерия, житель Реймса или Шартра стал горожанином Тира или Антиохии: у поселенцев, пришедших жить в Иудею, Самарию, Финикию или Галилею, было довольно времени для того, чтобы в их среде обнаружилась определенная привязанность к земле. И рождению этой нации, связанной с их прославленной королевской династией — вспомним, с какой гордостью на Святой Земле приветствовали в лице Балдуина III «Порфирогенета» короля, родившегося в их стране — способствовала относительная общность происхождения: «французы» (по большей части знать) и «провансальцы» (без сомнения, в основном «буржуа») составили костяк иерусалимского населения¹. Правда, синтез этих двух элементов, произошедший в XII в., сделал из королевства Иерусалимского прообраз того, чем станет Франция, с этнической точки зрения, в последующие столетия, после того, как осуществится слияние французов Севера и провансальцев Юга. Франкский язык тех времен, к несчастью, совсем не изученный, должно быть представлял собой французский диалект, где курьезным образом пикардийские и лотарингские формы смешивались с формами южного происхождения.

Поражение 1187 г. стало для этой нации, которая только начинала обретать самосознание, катастрофой: с демографической точки зрения это было страшным кровопусканием, и прибытие новых европейцев все сильней и сильней тормозило развитие иерусалимской национальности. Во время третьего крестового похода в Святую Землю прибыло немало паломников, далеко не все из которых уплыли обратно; после следующих крестовых походов также оставались люди. Мы уже видели, что франкская знать обогатилась новыми именами: как и в предыдущем столетии, каждый король, приехавший с Запада, приводил с собой некоторое число рыцарей, желавших разделить с ним удачу; ломбардцы прибыли с Конрадом Монферратским, пуатевинцы с Лузиньянами, шампанцы (как Миль де Провен) с Генрихом Шампанским и Иоанном де Бриенном. Но они уже менее охотно растворялись в существенно уменьшившейся толпе иерусалимского рыцарства. Тем не менее иерусалимская национальность еще сохраняла свою силу: в окружении Ибеленов около 1230 г. находились рыцари, названные «ломбардцами» (один из которых в 1232 г. в битве при Агриди был по ошибке убит сирийскими франками, из-за его итальянского акцента принявшими его за сторонника Фридриха II), самыми известными были Торингель и Филипп Новарский². Не забудем, что один из них, Филипп Новарский, был поэтом, с легкостью слагавшим стихи, и его книги в прозе, моральные трактаты или хроники, не несут никакого отпечатка его иностранного происхождения. Этот ломбардец творил на французском языке так же привычно, как и наши менестрели в XIII в., и разве не является это лучшим доказательством той живучести заморской знати, способной превратить иммигранта в настоящего франка?

Но эта ассимиляция не всегда была столь полной: в начале XIII в. появляются серьезные признаки разложения иерусалимской нации, выражавшиеся в постепенном разделении иерусалимлян на группы по своей исконной национальности. Первым сигналом этого распада стало основание Тевтонского ордена. Если при возникновении этот орден был всего лишь гостеприимным домом для германских пилигримов (как, например, имелся венгерский гостеприимный дом и т. д.), то затем он превратился в рыцарский орден, чье отличие от прочих орденов заключалось не в уставе (как у тамплиеров и госпитальеров) — ибо этот устав был позаимствован, прежде всего, у тамплиеров — а в национальности его членов. До этого и тамплиеры, и госпитальеры принимали в свои ордена рыцарей из любой страны. Тот факт, что — не в соответствии ли с восточными планами Гогенштауфена? — германские рыцари стали собираться в орден Св. Марии Тевтонской, своего рода германский островок на франкской земле, свидетельствует о переменах, которые в дальнейшем «денационализируют» Святую Землю. То, что устав тевтонцев был написан на французском, немецком и латинском, дела не меняет³: Тевтонский орден уже в силу своего существования находился вне иерусалимской знати, которая не признавала разницы в происхождении. «Когда Сирия завоевана, а Антиохия осаждена, среди великих войн и боев с неверными турками, которых столько перебили и побеждали... тогда, в те старые времена кто был нормандцем или французом, пуатевинцем или бретонцем, бургундцем или пикардийцем или англичанином? Ведь все, и рыжий, черный или белый, тогда носили имя франков и честь одну тогда делили сообща»⁴. Так трувер Амбруаз, один из свидетелей перемен, которые были вызваны наплывом новоприбывших, с сожалением вспоминал о временах первого королевства, когда сказать «франк» значило сказать «латинянин» и, несмотря на сарказм Иоанна Вюрцбургского, сплоченный костяк французов без труда превращал итальянцев, германцев, испанцев или англичан в единую нацию, представители которой даже и не вспоминали о том, кем они были на Западе.

Отныне же возобладало стремление различных национальностей обосабливаться друг от друга, и можно задаться вопросом, не стало ли одним из решающих факторов этого разъединения франков Сирии существование венецианских, генуэзских и пизанских, каталонских или провансальских колоний, которые, разместившись вокруг церкви, посвященной их национальному святому, составили общину, объединенную принадлежностью к их общей родине, а не к Иерусалимскому королевству, которое они часто игнорировали. Одно событие, оставшееся неисследованным, показывает, каково было их влияние.

На Пасху 29 мая 1216 г. в Акре собралось некое братство и избрало своих первых ректоров, двух ювелиров — Пьеро из Пармы и Роландо из Флоренции, и Альдебрандо из Болоньи. «К выгоде и чести всего христианского мира, — гласила преамбула, — и Римской церкви, патриархата и короны королевства Сирии, и особенно для помощи Святой Иерусалимской Земле, мы, итальянские паломники, основываем с благословения Господня это братство». «Братство итальянцев Святого Духа в Акре», которое, таким образом, определило свою цель, на практике объединяло, под эгидой благочестия, столь дорогого сердцам итальянцев, всех жителей Акры, кто был родом с Апеннинского полуострова, несмотря на их принадлежность к автономным «коммунам». В то же время итальянцы обнародовали свой устав, любопытный образчик обязанностей, которые вменялись членам этого братства, главного института муниципального управления в крупном франкском городе (епископ Акры Жак де Витри ратифицировал этот устав в 1220 г., одновременно войдя в братство Святого Духа). Сначала это были благочестивые обязанности: месса Св. Духа в первое воскресенье каждого месяца, семикратное повторение в день молитвы «Pater» во славу Св. Духа. Затем последовали обязательства взаимопомощи: бедные собратья, заболев, получали от общины шесть денье в день и, если они умирали, она оплачивала их похороны. Попавшие в плен получали для выкупа «шесть денье от каждого собрата, если общественная касса пустовала; если же там что-то было, получали десять сарацинских безантов от общины» и, «после освобождения, четыре денье от каждого из собратьев на еду, чтобы те не были ввергнуты в нищету».

Ректоры должны были оказывать нуждающимся собратьям помощь, улаживать возникавшие конфликты. Те собратья, кто умирал в Сирии, особенно в городах, где существовало община, должны были завещать ему четыре сарацинских безанта (на свои похороны) и свое оружие. Те, кто уплывал за море, должны были завещать пять су и свое оружие, и после их кончины за них двенадцать раз читали «Pater» и вписывали их имена в регистр почивших собратьев. Собратьев, заболевших в Сирии, за общий счет перевозили в больницу, подчиненную общине.

Но эта община и ей подобные организации не ограничивались благотворительными делами. У нее была своя казна, пополняемая за счет входного (двенадцать денье) и ежегодного (два су) взносов, и своя оружейная, где хранили оружие, завещанное умершими собратьями. В случае войны — каждый собрат должен был, по возможнскти, иметь при себе личное оружие «для защиты Святой Земли, чести братства и своей собственной» — община снабжала оружием тех из своих людей, у кого его не было, и заставляла их воевать под знаменем Святого Духа (vexillum societatis). Член братства, бежавший с поля боя и опозоривший знамя, навсегда изгонялся из общины⁵. В какой-то мере, в «Ассизах», братство уподобляется «линьяжу»: если одного из собратьев убивали, остальные призывали убийцу к ответу на суде⁶.

Видно, какую силу, благодаря своему вооружению и сплоченности, могли представлять собой общины такого рода — существовало «братство Св. Георгия и Белиана», объединявшая сирийских мелькитов, община испанцев, «собратство Св. Якова в Акре», почитавшая апостола из Компостеллы, Чьим ректором в 1254 г. был Сальвадор де Дароса, и, без сомнения, братство англичан, собиравшееся в пригороде Монмюзар⁷. Хотя они и клялись почитать короля — в одном тексте 1216 г. говорится об их верности Иоанну де Бриенну — появляется впечатление, что они скорее испытывали патриотизм к Италии или Испании, чем любовь к иерусалимской родине. Будучи политической силой, опасной в случае смуты, братства ознаменовали начало процесса «денационализации» Святой Земли.

Восшествие на Иерусалимский трон Фридриха II только ускорило этот процесс. До этого момента королевская власть все-таки оставалась иерусалимской и государи действовали в интересах королевства и к его вящей выгоде. С Фридрихом иерусалимская политика утратила свой сугубо местный размах. Вовсе не потому, что король руководствовался в своих поступках интересами Святой Земли; наоборот, решения Фридриха были продиктованы его общей политической линией на всем Западе, и соображения, полностью чуждые латинскому Востоку, побуждали этого короля принимать шаги, далеко не всегда своевременные. Это обнаружилось очень быстро: пизанцы, эти вечные бунтари, (что проявилось в 1222 г.), постоянно находившиеся в скверных отношениях с Иерусалимскими королями, в особенности из-за своих дружеских связей с мусульманами, еще раз подверглись санкциям со стороны бальи королевства. Представитель Фридриха, но прежде всего наместник Святой Земли, хитрый и энергичный Томас Аквинский, граф д’Ачерра, отнял у пизанцев Акры их судебную курию и уменьшил их привилегии. Но Пиза была городом, всецело преданным гибеллинам, наиболее надежной опорой политики Гогенштауфенов в Италии: разве императору было важно, что в Иерусалимском королевстве она являлась самой непокорной «коммуной», а ее непомерные привилегии наносили ущерб его восточной короне? В дипломах от 1229 г. Фридрих восстанавливал пизанцев в их старых правах, подтверждал их привилегии в Акре, Тире и Яффе и прибавлял к этому независимую судебную курию и полную свободу торговли в возвращенном Иерусалиме⁸. Напротив, Марсель был изгнан из пределов империи Фридриха: несмотря на экономические интересы королевства, марсельским кораблям запретили появляться в порту Акры⁹.

Кроме того, Фридрих собирался превратить Иерусалимское королевство в придаток к своим западным государствам: он захотел изменить королевство Иерусалима, подавив его «французский» облик, который до этого практически не отличался от облика «франкского». Фридрих вознамерился заменить древние ассизы имперским правом. Франкских баронов, которые только и делали, что вспоминали о прошедших временах, на которые они любили ссылаться, когда им навязывали решение, приходившееся им не по нраву, император захотел заменить своими подданными. В королевстве всегда жили «франки», родом из империи; Фридрих увидел в них свою опору: он сделал Гарнье Германца, этого эльзасца, ставшего сеньором Мержельколона, своим наместником, но быстро осознал, что Гарнье полностью предан делу «пуленов». Тогда он стал жаловать фьефы германцам: по акту 1229 г. Конрад Гогенлоэ получил «ассизу» — ежегодную ренту — в шесть тысяч безантов с таможни («цепи») Акры взамен своей феодальной службы и службы восьми рыцарей, его вассалов¹⁰. Тевтонский орден был просто осыпан милостями: император хотел сделать его основной силой, предназначенной для защиты Святой Земли, и решил пожаловать тевтонцам — не для того ли, чтобы навредить тамплиерам? — Монфор, Шато-дю-Руа, резиденцию в Иерусалиме, и Торон. Это была попытка германизировать Латинское королевство, и именно она во многом привела к мятежу гвельфов в 1232 г. Поэтому Святая Земля практически перестала быть страной с единой нацией: королевская власть, которая раньше поддерживала эту нацию, ныне изменила свою политику даже с этнической точки зрения. По всем текстам видно, как изменились представления того времени. В глазах Запада, Святая Земля всегда была Иерусалимским королевством, также оставаясь землей, куда совершали крестовые походы. Отныне она постепенно становилась площадкой для крестовых походов, что отрицательно сказывалось на усилиях Иерусалимских королей, старавшихся сделать свое королевство независимым государством. Во время третьего крестового похода крестоносцы ни во что не ставили права Ги де Лузиньяна и Конрада Монферратского; участники похода 1197 г. проигнорировали Иерусалимского короля, а пятый крестовый поход продемонстрировал, как беззастенчиво Запад обращался с сирийскими франками: король Венгрии действовал без разрешения Иоанна де Бриенна; легат Пелагий совсем не считался с этим государем. У теократической доктрины, получившей развитие в церковных кругах, появилась счастливая возможность обрести плоть: со свойственной ему прямолинейностью испанский кардинал не мог упустить такой шанс. Церковь организовала крестовые походы, церковь же — с помощью десятин с доходов духовенства — их снабжала деньгами. Таким образом, было бы справедливо, если бы церковь получила командование над «христианским воинством». Разгром под Барамуном в 1221 г. пресек в зародыше эту опасную теорию; но сама идея была заявлена — по правде сказать, еще во времена первого крестового похода, когда легат Адемар Монтейский, настоящий военачальник, командовал первой армией, которую папство послало на Восток — и в конце XIII в. ей суждено было одержать победу.

Существовала еще одна опасность: не только папство рассматривало Латинское королевство как своего вассала по праву и могло направить в Сирию несвоевременную экспедицию, грозившую нарушить спасительное перемирие с мусульманами; но и все государства Запада имели обыкновение считать Святую Землю своей колонией. Случай, в результате которого Сирия оказалась в подчинении у Сицилийского короля, иллюстрирует этот факт. Фридрих II, так же как и Карл Анжуйский, прежде всего, радели об интересах своего итальянского королевства: купцы из Мессины извлекали из этого выгоды¹¹, а внешняя политика Иерусалимского государства выстраивалась в зависимости от политической линии Сицилийского королевства. Так, Святая Земля стала простой пешкой на пространной шахматной доске наследников норманнских королей. В глазах Палермских монархов их протекторат над Тунисом был гораздо более важным делом: в 1270 г. Карл Анжуйский без колебаний отговорил крестоносцев идти прямо на Египет. Союз с Египтом стал догмой сицилийской политики как по причинам торгового характера, так и по причинам дел в Тунисе; и Иерусалимские государи, Штауфен или Анжуец, помышляли только о том, чтобы соблюдать эту традицию. Дружба
с владыками Каира и выплата дани с побережья Туниса — не забудем, что Египет был очень заинтересован в том, что происходило в Тунисе — заставляла их забыть или же часто пренебрегать ловкой политикой, которая позволяла прежним королям извлекать пользу из локальных войн между мусульманскими государствами¹². В остальном план, которого они будут придерживаться, мог оправдать себя. Повелители Египта всегда были заинтересованы в том, чтобы побережье Филистии и внутренние области Иудеи, если они не были способны сами завладеть этими землями, находились в руках их друзей или вассалов. Шла ли речь о Тутмосе, Птолемее, Саладине, Мехмете-Али, фатимидских халифах или мамлюкских султанах, египетская политика в этом отношении никогда не изменялась. Поэтому короли Сицилии пытались спасти свои владения в Святой Земле, убедив египтян, что в их же интересах оставить эти земли, ставшие совсем крошечными, под властью дружественных государей. Замысел, который полностью удавался, пока независимые мусульманские князья удерживали за собой Сирию, тут же стал непригодным, как только мамлюки вновь создали единое сирийско-египетское государство, победив своих соперников в Дамаске и Алеппо. Во времена Фридриха II еще можно было делать ставку на союз с Египтом: в эпоху правления Карла Анжуйского эта политика стала достоянием прошлого, но Анжуйцы так этого и не поняли.

Отныне — что стало драмой для королевства, как это прекрасно показал Р. Груссе — короли более не проживали постоянно в Сирии. С 1226—1268 гг. государями станут Гогенштауфены, которые всегда будут заняты в Италии или Германии — лишь Фридрих II появится на Востоке, на время своего недолгого «крестового похода» в 1229 г. — и которым сирийское население на деле будет все меньше подчиняться, отказываясь, однако, лишить их права на иерусалимский трон. Позднее короли Кипра и Сицилии станут оспаривать друг у друга титул «Иерусалимского короля», в реальности не занимая его место.

В тот день, когда иерусалимская нация потеряла свою династию (1186 г.), начался ее закат; но в тот день, когда у Сирии более не стало короля, а эфемерные бальи сменяли один другого, осуществляя регентство, становившееся все более иллюзорным, жизнь королевства стала клониться к анархии, и 1291 г. ознаменовал логическое завершение кризиса, начавшегося в день свадьбы Изабеллы де Бриенн и Фридриха II. Отсутствие королевской власти в Сирии, авторитета, который так ревниво охраняли государи второго королевства, прямо привели к развалу этого государства и распаду его составляющих. Можно было бы сказать, что иерусалимская нация потеряла свою душу в тот день, когда потеряла своего вождя: феодальный строй основывался на подчинении всех одному сеньору-сюзерену, и исчезновение этого сюзерена порвало связующую нить, которая объединяла меж собой всех подданных франкского королевства.

Благодаря энергичной деятельности Конрада Монферратского, Генриха Шампанского, Амори II и Иоанна де Бриенна иерусалимская нация просуществовала еще какое-то время. Когда же оплошность Фридриха II и неотвратимые перемены, произошедшие в королевстве, разбили единство королевской власти и нации, последней оставалось только исчезнуть. Если еще оставались «франки», то с «иерусалимлянами» было покончено. Так второе Иерусалимское королевство уступило место королевству Акры.

¹ Очень показательно видеть, как Иоанн Вюрцбургский — ожесточенный германский националист — возмущался тем, что «франки» забыли свой «германский» характер (в действительности лотарингский), свойственный основателям королевства. Эпитафия Вихерия Германца, которого он считал (хотя без сомнения, речь шла о лотарингце) выходцем из Германии, дала ему повод, чтобы обрушиться с суровой хулой на франков, которые желали скрыть свое истинное происхождение.
² Chiprois,672 (Торингель был тосканским рыцарем из семьи Торингелли, жившей в Лукке в XI—XII вв.; cм.: Guidi, Parenti. Regesto del Capitolo di Lucca. Rome, 1939. № 241, 384,1227); G. Paris. Les memoirеs de Philippe de Novare. R. O. L. 1902. P. 164.
³ M. Perlbach. Die Statuten des Dcutschen Ordens. Halle, 1890.
⁴ Ambroise, строфа 8479—8519, цитированные P. Груссе, III. P. 46.
⁵ Registres d'Alexander IV. Ed. Ch. Bourel de la Ronciere. Paris, 1902, № 346. P. 103 (подтверждение 15 марта 1255 г.).
⁶ Jean d’Ibelin. Lois. I. 131.
⁷ R. R., Add., 1214a и 1216a (Дарока: Арагон, пров. Каталаюд); Michelant, Raynaud. Itineraires. P. 136. Rochricht. G. K. J., 900. — Cм.: Delaville le Roulx. Les Hospitaliers en Terre-Sainte. P. 200—201.
⁸ R. R., 1005-1007.
⁹ R. R., 1014. Император разрешил купцам из Монпелье, которые до того прибывали на кораблях из Марселя, нанимать другие суда, позволив им платить такую же пошлину на таможне, как и в то время, когда они плавали под марсельским флагом — Марсель претендовал подчинить жителей Монпелье своей юрисдикции на море и в Акре, ссылаясь на права королей Арагона, графов Прованса. Когда Марсель перестал быть арагонским городом (1245 г.), торговцы из Монпелье отказались подчиняться марсельскому консулу, из-за чего начались стычки в Акре и на море (1254; Devic, Vaissete. VIII. P. 417).
¹⁰ R. R., 1008.
¹¹ Registres d'Alexander IV. № 752: Подтверждение привилегий, пожалованных мессинским купцом, торговавшим в Акре, Конрадом, сыном Фридриха II (1255 г.). — В 1268 г. сиенцы получили от Конрада III такие же привилегии (G. Muller. Documenti. P. 100.).
¹² Mas-Latrie. Relations et commerce de l’Afrique septentrional avec les nations chretiennes au Moyen-Age. Paris, 1886. P. 222, 244 и т. д. Дань в 33 343 безанта, которую двор Туниса был обязан выплачивать королю Палермо, кажется нам, даже исходя из одного своего размера, настоящим символом вассального подчинения, а не простой денежной выплатой, целью которой было обеспечить безопасное плавание тунисским судам, как то полагает Мас-Латри.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3255

загрузка...

Другие книги по данной тематике