1. Движение «армий справедливости» — ыйбён
Движение «армий справедливости», начало которому было положено сразу после опубликования договора о протекторате, не утихало вплоть до полной аннексии страны в 1910 г., продолжаясь, по сведениям некоторых источников, какое-то время и после окончательной гибели самостоятельной корейской государственности — приблизительно до 1911 г. Движение — несмотря на то, что в 1907 г. был организован подпольный штаб лидеров «армий справедливости» всех 13 корейских провинций, — носило, прежде всего, локальный характер. Отряды ыйбён формировались из местных крестьян (прежде всего бедняков и безземельных) по инициативе и зачастую на средства авторитетных конфуцианских лидеров, и редко пытались действовать за пределами «своих» регионов. Подобный характер движения был одновременно и силой ыйбён, и их слабостью. С одной стороны, японцам и их местным пособникам было крайне нелегко «искоренить» отряды «армий справедливости», всегда пользовавшиеся симпатией и безусловной поддержкой большинства местных жителей. Этим и объясняется способность многих отрядов, не имевших ничего, кроме фитильных ружей и бамбуковых пик, держаться по нескольку лет в неравной борьбе с оснащенными самыми современными видами вооружений колонизаторами. С другой стороны, недостаток координации между различными региональными лидерами мешал ыйбен проводить согласованные акции, поневоле сужал их задачи, сводя их к отстаиванию от врага «своих» провинций и уездов. Притом, что немалое число крестьян уходило в ыйбён, не выдержав ростовщической эксплуатации, повышения арендной платы местными и японскими землевладельцами, роста цен на рис и налогового гнета, мотивация лидеров движения имела в основном ярко выраженный традиционалистский характер. Будучи сторонниками сложившегося уже в 1870-80-е годы движения «в защиту ортодоксии, против ереси» (виджон чхокса), они стремились не просто защитить независимость страны, но и отстоять Корею как последний оплот конфуцианской морали» от «варваризации» под японским и европейским влиянием. Эта консервативно-традиционалистская идеология в основном разделялась, хотя бы и на пассивном уровне, и рядовыми ыйбён из крестьян. Здесь сказывался и патриархальный уклад корейской деревни того времени, с присущим ей отношением к янбанам — особенно мелкопоместным, т.е. прямо не эксплуатировавшим своих соседей — как «моральным лидерам», и осознание того, что именно торговля с «варварами» подталкивает малоимущие слои к разорению. Отражая повсеместную ненависть к колонизаторам, а также высокий авторитет местной конфуцианской элиты, ыйбён 1905-1911 гг. стали, пожалуй, самым массовым политическим движением в Корее со времен тонхак. В них участвовало до 140 тыс. человек, их потери ранеными и убитыми в более чем 2800 схватках с колонизаторами и их присными составили около 53 тыс. бойцов.
Рис. 20. Казнь захваченных в плен бойцов «армии справедливости». Фото из французского журнала L'lllustration. 1907 г. Одним из идеологов и наиболее авторитетных вождей «армий справедливости» 1905-1911 гг. был известный конфуцианский ученый Лю Инсок (1842-1915), в свое время уже подымавший ыйбён на борьбу с японцами и их ставленниками в корейском правительстве в 1895-1896 гг. В 1907-1908 гг. его ученик, бывший мелкий военный чиновник Ли Ган-нён (1858-1908), руководил отрядами ыйбён, фактически державшими под контролем значительную часть провинций Северная Чхунчхон и Канвон. После поражения и гибели Ли Ганнёна в 1908 г. Лю Инсок эмигрировал во Владивосток, а затем до самой смерти работал над организацией вооруженного сопротивления японцам среди корейского населения Северо-Восточного Китая. Конечной целью борьбы с захватчиками для Лю Инсока, как и для других приверженцев движения «в защиту ортодоксии, против ереси», было возвращение к идеализируемым им конфуцианским порядкам внутри самой Кореи и восстановление традиционных форм международных отношений в Восточной Азии в целом. Его идеалом была патриархальная монархия, в которой на деле первую скрипку играли бы оттесненные в правление Коджона кланом Минов и столичными бюрократами от власти и влияния провинциальные конфуцианские ученые. В идеале все крестьяне, в духе идеализировавшейся конфуцианцами китайской древности, должны были бы получить по наделу общинной земли и совместно обрабатывать общий участок, урожай с которого шел бы в зачет налогов (система «колодезных полей»). Практически, однако, проблемы деревни Лю Инсок предлагал решать через укрепление возглавлявшихся местными янбанами деревенских союзов взаимопомощи хяньяк, которые бы выручали в трудные годы бедняков, а главное — следили бы за «надлежащим поведением» своих членов. 
Рис. 21. Вооруженная борьба «армий справедливости» против японского колониализма. Карта из книги: БСЭ. 2-е изд. Т. 22. М., 1953. С. 599. Главной опасностью для Кореи была, с точки зрения Лю Инсока, даже не агрессия Японии, а проникновение в страну «заморских ересей». Он имел в виду в первую очередь христианство, а также идеи свободы и равенства, которые он именовал не иначе, как «худшей из всех ересей, способной извести все человечество и разрушить Небо и Землю». Защита Лю Инсоком старой сословной системы, а также его выступления против «воспитывающих детей аморальными зверьми» школ современного типа были явственно связаны с опасениями в той среде, к которой он сам принадлежал — мелкопоместных местных янбанов, — потерять авторитет и влияние на местах в ходе модернизационных процессов. С другой стороны, ненависть Лю Инсока к японским захватчикам, в которых он видел «врагов небесных устоев, зверей в человеческом облике», его призывы к полному прекращению разорительной торговли с Японией не могли не привлечь значительную часть бедняков на его сторону. Как и большинство других вождей «армий справедливости» из янбанской среды, видевших себя представителями конфуцианской государственности, ученики Лю Инсока поддерживали строжайшую дисциплину в отрядах ыйбён. Под страхом смерти запрещая грабить крестьян, они закупали продовольствие и амуницию или на деньги зажиточных «спонсоров» движения из янбанской среды, или же на средства, изъятые в качестве «налога» (с выдачей соответствующих документов) у местных богачей и администраторов. В то же время беспощадному возмездию подвергались японцы и их местные приспешники. Смертная казнь ждала и рядовых членов отрядов ыйбён, посмевших, скажем, не выразить янбанам должного почтения. Большинство лидеров ыйбён было неслужилыми мелкопоместными янбанами. Одним из исключений являлся Мин Джонсик (1861-1917) — обосновавшийся в Чонсане (пров. Южная Чхунчхон) выходец из господствовавшего при дворе клана Минов, дослужившийся до заместителя министра и ушедший со службы после трагической гибели государыни Мин в 1895 г. Подняв экипированный на собственные средства, а также деньги сочувствовавших ему местных янбанов более чем тысячный отряд в мае 1906 г. под лозунгом «спасти народ, вернуть суверенитет страны, отомстить пяти министрам-предателям и японцам», он через неделю сумел занять укрепленный уездный город Хонджу (пров. Южная Чхунчхон) и уничтожить несколько мелких групп японских солдат. Однако уже через десять дней к Хонджу подошли японские подкрепления, быстро снесшие залпами своих пушек крепостные ворота и убившие или пленившие в последовавшей за этим двухчасовой схватке примерно четвертую часть бойцов Мин Джонсика — ведь только у половины из защитников Хонджу было огнестрельное оружие. Потери же самих японцев составили лишь 14 человек. Бежавший из пылавшего Хонджу Мин Джонсик пытался и после этого поднять провинцию Южная Чхунчхон на борьбу, но был через несколько месяцев схвачен японскими агентами по доносу одного из их корейских агентов. Интересно, что, как явствует из мемуаров Хван Хёна («Мэчхон ярок»), жена Мин Джонсика, пытавшаяся собрать средства в помощь томившемуся в тюрьме мужу, получала отказ всякий раз, как она обращалась к какому-либо из членов клана Мин, занимавшему видный пост. Для пресмыкавшейся перед агрессорами высшей бюрократии политическая благонадежность была важнее традиционных норм клановой солидарности. В то время как большая часть схваченных карателями приверженцев Мин Джонсика была приговорена к смерти или пожизненной ссылки, сам он провел в ссылке лишь несколько месяцев, вернулся к концу 1907 г. по амнистии домой (возможно, сказались его знатность и бывшее служебное положение), но больше в общественной жизни не участвовал, страдая до самой смерти от последствий зверских пыток, которым его подвергли после ареста. Полной неудачей, хорошо показавшей все слабые стороны движения ыйбён в целом, закончилось и выступление известнейшего идеолога конфуцианского консерватизма Чхве Икхёна (1833-1906), сразу после поражения Мин Джонсика попытавшегося, вместе с приблизительно 80 своими учениками, поднять против захватчиков провинцию Северная Чолла. В течение нескольких дней число бойцов в отряде Чхве Икхёна выросло со 100 до 800 — столь велика была ненависть крестьянства Чолла к японским солдатам и торговцам. Однако лишь четверть подчиненных Чхве Икхёна имела хотя бы какое-нибудь огнестрельное оружие. Сам же Чхве Икхён, преисполненный желания пожертвовать собой в борьбе с японскими оккупантами, отказался от схватки и сразу же распустил свой отряд, как только понял, что ему противостоят посланные по приказу Коджона провинциальные корейские части — в роли мятежника он себя представить не мог. Героическая смерть Чхве Икхёна в ссылке на острове Цусима от истощения после голодовки протеста против издевательского обращения со стороны японских властей (кроме того, Чхве Икхён в принципе не желал принимать пищу из рук врагов) всколыхнула широкие слои корейской конфуцианской интеллигенции. С другой стороны, нельзя не отметить, что именно бескомпромиссное следование букве конфуцианской ортодоксии со стороны Чхве Икхёна («нельзя сражаться против государевых войск»), вкупе с отсутствием у ыйбён современного оружия в достаточном количестве, сделано попытку сопротивления практически безрезультатной. Если в провинциях Чхунчхон и Чолла вождями ыйбён 1906 года были в основном консервативные янбаны, иногда сразу распускавшие свои отряды после того, как их подчиненные крестьяне начинали грабить богачей, то в провинции Северная Кёнсан видную роль в руководстве движением играли радикально настроенные выходцы из простонародья или низших слоев господствующего класса. Почти легендарной фигурой стал, скажем, вождь действовавших в районах гор Ирвольсан повстанцев Син Дольсок (1878— 1908). Выходец из разорившегося янбанского рода (отец был мелким уездным чиновником без жалованья), одно время бродяжничавший и прославившийся смелостью и силой в стычках с японскими солдатами и торговцами, Син Дольсок выступил на борьбу в марте 1906 г. с тремя сотнями соратников, но вскоре привлек к себе до трех тысяч человек. Его отряд продержался более двух лет, искусно ведя настоящую партизанскую войну с японскими войсками: когда возможно, атакуя и захватывая уездные города, расправляясь со служившими японцам чиновниками, а при подходе японских подкреплений сразу же скрываясь в горах. Борьба с дружинами Син Дольсока потребовала от японцев немало сил, но в ноябре 1908 г. народный вождь погиб от руки предателя. Несколько позже, в сентябре 1907 г., на борьбу с японцами и местной компрадорской верхушкой выступил в далеком северном городе Капсане (провинция Южная Хамгён) бывший солдат провинциального гарнизона Хон Бомдо (1868-1943), которому позже суждено было сыграть немалую роль в антияпонском сопротивлении корейцев российского и советского Дальнего Востока. Колоритный человек с тяжелым жизненным опытом, к 1907 г. уже получивший известность в северных районах Кореи за свои беспощадные расправы с прояпонскими элементами, сменивший на своем веку немало профессий (был ремесленником в бумажной мастерской, рабочим на рудниках, охотником и даже буддийским монахом), Хон Бомдо прославился как Робин Гуд корейского Севера. Под угрозой смерти отбирал он деньги и имущество у богачей и раздавал их семьям своих погибших бойцов и соседним беднякам. 
Рис. 22. Хон Бомдо (1868-1943), корейский Робин Гуд. Его первые шаги на ниве борьбы с японскими агрессорами колоритно описаны в составленной им самим уже в 1932 г. автобиографической справке: «В 1894 году в дер. Максиль (рядом с табачным селением Чоннён), лишив трёх корейцев жизни, являвшихся сторонниками японского монархизма, бежал из с. Чоннён, где я тогда работал на бумажной фабрике, в горное селение Чхорвон, провинции Канвондо, где я впервые организовал отряд инсургентов в 300 человек для борьбы с японским хищником». Впоследствии о беспощадных и бесстрашных народных мстителях из отрядов Хон Бомдо корейцы в северной части Кореи и советском Приморье складывали легенды. Характер его деятельности хорошо показывают отрывки из «Дневника» - своеобразной беллетризированной автобиографии, составленной им уже на склоне лет, в 1942 г., по просьбе режиссера корейского театра в Кзыл-Орде (где тогда жил и позже скончался народный герой), собиравшегося ставить спектакль по мотивам его жизни. Эти отрывки хорошо показывают ожесточенность и беспощадность той борьбы, что развернулась в провинциальной Корее накануне японской аннексии, а также и глубину социально-политических противоречий, порождавших подобное ожесточение: «Чи Соджу— это был такой капиталист, который из трехлетнего жалованья своим работникам недоплачивал за семь месяцев. Мы ночью пришли к нему домой и убили его» «14 декабря 1907 г. заняли уездный город Самсу, добыли там 294 ружья и 160 ящиков пороху. Уездного начальника, некоего Ю, обезглавили, а голову его посадили на высокий шест и выставили на всеобщее обозрение» Мстя «Робин Гуду северных гор», японцы и их приспешники запытали до смерти его жену и старшего сына. О смерти жены «Дневник» рассказывает так: «18 февраля 1908 г. члены Ильчинхве Им Чэдок, Ким Вонхон, Чхве Джонок и с ними 103 японских солдата и 80 корейских приспешников захватили мою жену и сына, решив, что они что-то про нас знают. Жену пытали, просовывая ей горящий фитиль через пальцы ног, и довели до полусмерти, но она им ни слова не сказала. Ее увели в уездный город Капсан и там уже запытали до смерти». 
Рис. 23. Члены одного из «отрядов самообороны» (чавидан), которые создавались при японском активном участии прояпонским обществом Ильчинхве для борьбы против партизан «армий справедливости». Отряд Хон Бомдо, состоявший приблизительно из 650 человек (по японским источникам), около трех лет вел против японцев партизанскую войну в гористых районах провинций Южная и Северная Хамгён, не раз брал на несколько дней под свой контроль уездные города Капсан, Самсу, Хесан и ряд других, наносил в некоторых схватках чувствительные потери японской стороне (вплоть до 150-200 человек убитыми). Спасения от преследования со стороны японцев отряд искал по китайскую сторону корейско-китайской границы, а оружие закупал, в том числе, и через корейцев российского Приморья. После окончательной колонизации Кореи в августе 1910 г. Хон Бомдо и оставшиеся с ним партизаны перешли на российскую территорию, намереваясь при первом же удобном случае возобновить вооруженную борьбу. Забегая вперед, можно сказать, что впоследствии Октябрьская революция привела этого стихийного бунтаря из горных долин северной Кореи на пути более организованного, идеологически осознанного сопротивления— уже под коммунистическими лозунгами. В начале 1921 г., теснимый японцами, отряд Хон Бомдо перешел из Маньчжурии (где он искал возможности для вооруженного проникновения на корейскую территорию) на советский Дальний Восток, где влился в состав Красной Армии. Легендарный партизан стал командиром 1-го батальона корейской национальной бригады 5-й армии. В ноябре 1921 г. он уже ехал в Москву — встречаться с В.И.Лениным, докладывать ему о положении дел в корейском партизанском движении на Дальнем Востоке. Член ВКП(б) с 1927 г., Хон Бомдо был одним из самых авторитетных фигур корейской общины на Дальнем Востоке. По-видимому, для Хон Бомдо и подобных ему «народных» коммунистов, — изначально совершенно незнакомых даже с начатками марксистской теории, но имевших значительный практический опыт классовой борьбы в присущих традиционному обществу формах, — советский эксперимент осознавался как попытка построения крестьянской утопии, общества, подобного одной большой патриархальной семье, где не нужна будет торговля и исчезнет имущественное неравенство. Время показало неосуществимость подобных утопий (по крайней мере, на данном этапе истории человечества), но можно ли осуждать за следование им тех выходцев из самых угнетенных слоев распадающегося традиционного общества (безземельные крестьяне, батраки, неквалифицированные рабочие), для которых и японская оккупация, и жесткие товаро-денежные отношения, которые она поощряла и укрепляла, были абсолютным злом? 
Рис. 24. Могила Хон Бомдо в Кзыл-Орде, Казахстан. Большой поддержкой для Хон Бомдо и его товарищей, партизан северного корейского края, была работа по организации групп ыйбён и их засылке на территорию Кореи, проводившаяся с 1906 г. на деньги богатых корейцев Приморья (и при неофициальном содействии российских военных властей) жившим в эмиграции во Владивостоке Ли Бомюном — бывшим командиром сражавшейся на стороне России в русско-японской войне Корейской вольной дружины. Иногда группы партизан насчитывали до 700 человек, но обычно тактика подчиненных Ли Бомюна, по описанию Штаба Приамурского военного округа, выглядела следующим образом: «Они поодиночке или группами в 3-6 человек проникали через границу в Корею, селились среди местного населения. В удобный момент группы собирались против намеченного для нападения японского поста и нападали на него, затем перебирались обратно в Россию». Против подобной тактики «блошиных уколов», предпринимаемых с недоступной для японской армии российской территории при полной поддержке большинства местного населения японцы мало что могли сделать. Однако Россия, стремившаяся после Портсмутского мира улучшить отношения с Японией, не могла бесконечно игнорировать японские дипломатические протесты по поводу партизанских операций корейцев. Кроме того, к 1909 г. и российские военные эксперты пришли к выводу, что ввиду плохого вооружения и подготовки, численного превосходства японских сил, а также отсутствия твердого единоначалия в руководстве (у Ли Бомюна к тому времени испортились отношения с рядом богатых российско-корейских предпринимателей, спонсировавших деятельность партизан) борьба ыйбён все равно не помешает японцам установить контроль над прилегающими к российской границе районами Кореи— потери партизан превосходили японские потери в 12 раз! Поэтому после формальной колонизации Кореи в августе 1910 г. Ли Бомюн, Лю Инсок и ряд других лидеров ыйбён были временно арестованы российскими властями, а их подразделения— распущены. Вооруженное антияпонское движение российских корейцев возобновилось лишь после Октябрьской революции. Интересно, что с точки зрения российских военных авторов конца 1900-х годов (А.Россов и др.) борьба ыйбён являлась проявлением «национального самосознания», т.е. корейского национализма. Похожей концепции придерживается и ряд современных авторов в Южной Корее; она является официальной в северокорейской исторической науке. Однако ни в проходившей под исключительно консервативными лозунгами антияпонской войне ыйбён в провинциях Чхунчхон и Чолла в 1906 г., ни в партизанской войне Син Дольсока или Хон Бомдо, тесно связанной с традициями крестьянских бунтов, практически не звучало представление о «нации» в современном смысле этого слова— как об объединении равноправных граждан, связанных общностью происхождения, культуры и политических или экономических интересов. В то время как конфуцианские лидеры (Чхве Икхён, Лю Инсок и другие) рассматривали корейское общество как состоящее из принципиально неравноправных сословий, высшее из которых, янбанское, обязано было противостоять японской агрессии из преданности монарху и ради защиты «истинной морали» от «заморских ересей», бунтари Син Дольсок и Хон Бомдо выражали интересы не «нации», а местных низов, страдавших, прежде всего, от эксплуатации со стороны локальной элиты. Практически антияпонское сопротивление объединило две группы: мелкопоместных консервативных янбанов и крестьянскую бедноту с различными классовыми интересами, но одинаково негативно настроенными по отношению к включению Кореи в мировую капиталистическую систему, — «стандартной» идеологией, которой и является национализм в различных формах. Националистическое движение «новой» интеллигенции развивалось в 1900-е годы отдельно от борьбы ыйбён и достаточно негативно относилось к консервативной конфуцианской идеологии янбанских лидеров «армий справедливости». События лета 1907 г.: потеря Ко Джоном последних остатков власти и роспуск корейской армии, — активизировали движение ыйбён и несколько изменили его характер. В состав ыйбён влилось более 3 тысяч бойцов распущенных корейских частей, в основном сумевших унести с собой армейское легкое вооружение современных западных образцов, что не могло не повысить боеспособность «армий справедливости». Кроме того, окончательный захват японцами и их пособниками власти в стране «вытолкнул» в ряды командиров ыйбён тех (надо сказать, довольно немногочисленных) представителей высшего столичного чиновничества и симпатизировавших «новым» идеям конфуцианских интеллигентов, которые были готовы стоять до конца в деле защиты суверенитета страны. Знакомые с европейскими идеями и согласные на включение Кореи в ряды современных государств, эти лидеры не стремились особенно подчеркивать мотив «защиты истинной культуры от варварства», предпочитали выдвигать более конкретный и реалистичный лозунг возвращения Корее полного суверенитета, требовали от Японии соблюдать в отношении Кореи нормы международного права. Типичным примером лидера из этой когорты был Хо Ви (1854— 1908) — близкий ко двору судья верховного суда, которому сам Коджон отдал тайный приказ о наборе «армий справедливости» и развертывании антияпонского сопротивления. Хо Ви выдвинул осенью 1907 г. уважаемого в конфуцианской среде командира ыйбён уезда Вонджу (пров. Канвон) Ли Инёна (1867-1909) на должность «верховного командующего армиями справедливости 13 провинций», но сам в качестве заместителя Ли Инёна продолжал играть ведущую роль в определении стратегии и тактики антияпонского сопротивления. Ряд источников сообщает, что именно ему принадлежала идея разослать в иностранные консульства в Сеуле документ за подписями ведущих командиров ыйбён, в котором обличалось нарушение японцами международно-правовых норм, выдвигалось требование признать ыйбён легальной воюющей стороной. Японии предлагалось отказаться от договора о протекторате и незаконно полученных в Корее привилегий и установить с Кореей равноправные добрососедские отношения. Известный канадский журналист Фредерик Макензи (1869-1931), посетивший стан ыйбён в районе Вонджу осенью 1907 г., засвидетельствовал, что бойцами сопротивления на местах командовали бывшие младшие офицеры корейской армии в форме европейского образца. Как европеец, Макензи встретил к себе самое доброжелательное отношение, и командиры ыйбён даже пытались уговорить его выступить посредником в сделке по приобретению современного оружия у западных торговцев! В ноябре 1907 г. объединенные силы ыйбён, главным образом из провинций Чхунчхон, Канвон и Кёнги, в количестве приблизительно 10 тысяч бойцов, попытались отбить у японцев Сеул. К январю 1908 г. им удалось прорваться на расстояние нескольких километров от стен корейской столицы, но после этого упорные контратаки японской армии вынудили их отступить. Сказалось как численное превосходство японских войск и их абсолютное превосходство в вооружении (более чем половина наступавших на Сеул корейских бойцов не имела ничего, кроме фитильных ружей и бамбуковых пик), так и несовместимость дорогого многим из лидеров ыйбён конфуцианского ритуализма с требованиями современной войны. Например, в самый разгар битвы за Сеул у Ли Инёна скончался отец, и «верховный командующий армиями справедливости 13 провинций» счел возможным оставить свой отряд и вернуться на родину для того, чтобы справить траур по отцу (там его и схватили японцы), ибо «сыновья почтительность первична по отношению ко всем остальным добродетелям» — в том числе воинской дисциплине. Вынужденные отступить от Сеула, отряды ыйбён повели борьбу с японцами и их приверженцами в своих провинциях. Пиком сопротивления был 1908 г., когда японские источники зарегистрировали 1976 столкновений, в которых участвовало более 80 тыс. корейских бойцов. Жестокие репрессии японских властей, истреблявших целые деревни в отместку за поддержку повстанцев, несколько сбили накал борьбы к 1909 г., но сопротивление не прекращалось до самого лета 1910 г., а в некоторых местах продолжалось и позже, до 1911 г. Невозможность военной победы над многочисленным, вооруженным новейшей техникой врагом влекла некоторых лидеров ыйбён на тропу индивидуального террора. Так, патриот Ан Джунгын, расправившийся с Ито Хиробуми на вокзале в Харбине 26 октября 1909 г., одно время командовал вооруженной и экипированной на средства российских корейцев дружины ыйбён в северных районах Кореи и прославился тем, что отпустил на свободу плененных им японских солдат, ибо, считая себя законной воюющей стороной и не желая расстрелом пленных нарушать международные законы и обычаи войны. В отличие от него, японская сторона не считала себя связанной какими-либо легальными или моральными нормами в обращении с «бандитами». Как рассказывает Макензи, японцы почти не брали пленных (за исключением вожаков — для последующих «суда» и казни) и добивали корейских раненых на месте. Неравная битва плохо вооруженных, плохо координировавших свои действия друг с другом и во многом остававшихся в плену конфуцианских стереотипов отрядов ыйбён против регулярной армии Японии вряд ли имела серьезные шансы на успех. История Африки или Азии конца XIX — начала XX вв. практически не знает примеров победы партизанских соединений колонизуемых над армиями колонизаторов — по крайней меры, без ощутимой внешней поддержки. Однако военные и политические поражения ыйбён вовсе не означают, что громадные жертвы, принесенные корейской деревней в ходе вооруженного анти-японского сопротивления 1906-1911 гг., были напрасными. К 1909 г. — согласно собранным японскими карателями данным — выходцы из янбанской среды составляли уже только около 25% руководящего состава ыйбён. Остальные командиры партизан были к тому времени простолюдинами или принадлежали к низшим слоям привилегированного класса. Среди них были как крестьяне, охотники, рабочие рудников, так и бывшие мелкие местные чиновники, а также солдаты и младшие офицеры бывшей корейской армии. Соответственно стал меняться и характер борьбы. Во многих случаях основными мишенями партизанских атак становились уже не японцы, а наиболее ненавистные эксплуататоры и представители государственного аппарата на местах — богачи, отказывавшиеся материально поддерживать антияпонскую борьбу, волостные чиновники, сборщики налогов. В некоторых из воззваний командиров ыйбён явно звучит ненависть и презрение к богачам как таковым — партизанские лидеры призывали их «отречься от эгоистических помыслов и подумать о том, что с вами будет, если вы продолжите грешить против страны и народа». Не раз атаки ыйбён на местные органы власти и усадьбы прояпонски настроенных богатеев завершались тем, что выбитые с крестьян налоги и «неправедно нажитое» имущество тут же раздавалось бедноте. Конечно, даже наиболее радикально настроенные ыйбён-простолюдины не пытались сломить традиционные порядки в деревне и, скажем, поделить между малоземельными и безземельными крестьянами янбанские земли. Янбаны — за исключением скомпрометировавших себя сотрудничеством с японскими оккупантами крупных и части средних землевладельцев — по-прежнему оставались авторитетными лидерами патриархального корейского села. Не пытались ыйбён и выступать против Чосонской династии. Она оставалась для них символом страны, за которую они шли на бой. Но даже при этом те мотивы классового протеста, что отчетливо выявились в деятельности ряда отрядов ыйбён, особенно на более позднем этапе, вошли в коллективную память народа, вдохновляя впоследствии сопротивление господствующим классам и государственному аппарату. Бывшие бойцы ыйбён, их родственники и потомки, зачастую вели уже в период японского колониального ига борьбу за снижение арендной платы, организовывали в 1930-е годы крестьянские союзы и общества, саботировали мероприятия японских властей. Героизм ыйбён стал символом несогласия корейских масс с колониальной системой. |
загрузка...