Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

В.М. Тихонов, Кан Мангиль.   История Кореи. Том 2. Двадцатый век

а) Русско-японская война (1904-1905) и процесс колонизации Кореи в 1905-1910 гг.

Как и ожидалось многими наблюдателями как в Корее, так и за рубежом уже в начале 1900-х годов, в конце концов, противоречия между экспансионистскими проектами царской России и Японии в Корее и Маньчжурии привели обе державы к фатальному для судеб Кореи вооруженному столкновению. В то время как, судя по архивным источникам, царь Николай II понимал неподготовленность России к войне на Дальнем Востоке и желал, по крайней мере, оттянуть момент решающей схватки, группировка А.М.Безобразова, поддерживаемая царским наместником на Дальнем Востоке адмиралом Е.И.Алексеевым (внебрачный сын Александра II), вела авантюрную линию, провоцировала японские милитаристские круги на конфликт. Открытие 1 июля 1903 г. движения по всей магистрали КВЖД, т.е. железнодорожного сообщения между европейской Россией и Дальним Востоком, вызвав новые опасения по поводу дальневосточной экспансии России у японского истеблишмента, придало уверенности сторонникам агрессивной линии в окружении Николая II. Уже в июле 1903 г., готовясь к возможным столкновениям с Японией, российские части заняли позиции под городом Ёнампхо на корейской стороне границы с Китаем и начали проводку там телеграфных линий, что вызвало протесты корейского правительства. Ответом на корейские протесты стало усиление российских позиций на корейском берегу пограничной реки Амноккан (Ялуцзян) и требование сдать Ёнампхо в аренду России. Со своей стороны, японский кабинет направил 30 июня 1903 г. в Петербург заведомо неприемлемый для России проект договоренности по корейскому вопросу, требуя от Николая II согласиться на использование всей территории Кореи Японией в «стратегических целях», т.е. практически на японский протекторат над Кореей. Россия, в свою очередь, требовала оставить прилегающую к российской сфере влияния в Маньчжурии территорию Кореи к северу от 39-й параллели нейтральной и, признавая будущий японский протекторат над Кореей в принципе, желала иметь гарантии того, что территория Кореи не будет использована как база для подготовки к войне против России (эти требования иногда не совсем корректно трактуются как предложения о «разделе Кореи по 39-й параллели между Японией и Россией»). Япония же до самого конца (последний ультиматум России был направлен 31 декабря 1903 г.) требовала от российского правительства исключить Корею из сферы российских интересов, т.е. признать «права» японцев на колонизацию Кореи и в перспективе отказаться от всякой политики в отношении Корейского полуострова. На это царское правительство, рассматривавшее милитаризацию японцами северной части Кореи как прямую угрозу своим планам «освоения» оккупированной российским корпусом Маньчжурии, согласиться не могло и не желало.

Не желало оно, в принципе, и идти первым на войну с Японией, для которой у России на Дальнем Востоке пока что не было достаточных сил. Кадровая армия России была самой большой в мире (1135 тыс. чел.), но к январю 1904 г. она имела на Дальнем Востоке лишь около 98 тыс. солдат и офицеров, разбросанных от Читы до Владивостока (не считая железнодорожных войск и погранохраны). Русский военный флот на Дальнем Востоке составлял около 60 боевых судов, из них 7 броненосцев. Японии же было относительно легко в случае необходимости перебазировать на континент свою армию, в мирное время насчитывавшую около 180 тыс. бойцов, а после мобилизации — 442 тыс. Японский флот уже к началу войны числил в своем составе более 130 кораблей (в т.ч. 6 броненосцев и 8 броненосных крейсеров), многие из которых превосходили российские аналоги по ряду военно-технических данных. Зная о неготовности страны к большой войне на Дальнем Востоке, царское правительство стремилось не форсировать события и по возможности затягивать переговоры с японской стороной. В высших сферах господствовала, однако, уверенность, что японцы — по крайней мере, пока что, — «не посмеют» напасть на огромную Россию первыми. Исходя из этого, официальный Петербург до самого конца отказывался признать за Японией исключительные права на Корею. Именно корейский вопрос (демилитаризация северной части Кореи, японское требование исключить Корею из российской сферы интересов) стал тем «детонатором», что привел Россию и Японию к.

Конечно, конфликт колониальных амбиций в Корее и Маньчжурии был только одним из факторов, делавших крупномасштабную бойню на Дальнем Востоке «привлекательной» как для значительной части правящих кругов обеих стран, так и для их заморских покровителей. С точки зрения царского правительства, «маленькая победоносная война» (выражение известного реакционера, министра внутренних дел В.К. Плеве) должна была поднять пошатнувшийся авторитет самодержавной власти, связать руки ее либерально-демократическим критикам. Обуздание экспансионистских планов Японии на Дальнем Востоке соответствовало и интересам главного кредитора и союзника царизма— Франции, активно поддерживавшей российскую дипломатию в ее корейской игре. В то же время финансовую поддержку Японии оказывали США, считавшие, что японский контроль над Кореей и Южной Маньчжурией будет благоприятнее для их собственной экономической экспансии, и в принципе желавшие, чтобы русские и японцы «истощили бы друг друга как можно больше и умерили бы в результате свои аппетиты» (президент США Т.Рузвельт). Великобритания, союзник и главный военный поставщик Японии, была резко настроена против российской экспансии на Дальнем Востоке вообще и делала все возможное для разжигания конфликта. Интересы Кореи как таковые не принимались в расчет ни одной из держав. Для центральных империалистических хищников (Великобритания, США, Франция), стравливавших между собой две периферийные империи (Россия, Япония), двор Коджона был лишь пешкой в большой игре. Наконец, для правящих кругов Японии война также была средством «дисциплинировать нацию», еще раз разжечь поутихшую со времени войны с Китаем военно-патриотическую истерию, а заодно и завоевать мировой престиж, победив одну из старых европейских империалистических держав. Платить же за дипломатические, военно-стратегические и экономические амбиции элит пришлось в итоге сотням тысяч российских и японских солдат, погибших или изувеченных в бессмысленной военной мясорубке.

В трагический для страны момент, когда судьбы Кореи решались в схватке чужеземных армий, раздираемая фракционной и межклановой борьбой правящая верхушка так и не смогла даже выработать единой и последовательной внешнеполитической позиции, не говоря уж об организации действенного сопротивления империализму. Сам Коджон и лидер пророссийской группировки Ли Ёнъик (1854-1907; выходец из низших слоев населения пограничной с Россией провинции Северная Хамгён, полностью преданный монарху и настолько близкий ему, что его часто называли «заместителем императора») желали сохранять себе определенную свободу рук путем дипломатической игры на российско-японских противоречиях и надеялись, что даже в случае войны провозглашение Кореи нейтральным государством под гарантиями великих держав спасет страну от колонизации. В то время как Коджон, питавший большие надежды на Россию как защитницу от японской угрозы, соглашался сдать Ёнампхо в аренду России, Ли Ёнъик, при всех его пророссийских симпатиях, опасался, что решительный шаг такого рода в сторону России толкнет Японию на вооруженную акцию против корейского двора. Если некоторые пророссийские политики (например, остававшийся до конца 1903 г. в тесных связях с российской миссией Ли Гынтхэк) видели основным «гарантом нейтралитета Кореи» союзницу России Францию, то проамериканские политики (Пак Чонъян, Мин Ёнхван и другие) пытались договориться о бегстве Коджона в случае войны в американскую миссию, но натолкнулись на полную незаинтересованность американской дипломатии, к этому моменту поддерживавшей Японию против России. В свою очередь, ряд влиятельных политиков, начиная с исполнявшего обязанности министра иностранных дел Ли Хаёна, открыто выступал за союз с Японией против России. В конце концов, двор официально определил позицию Кореи в надвигающемся конфликте как нейтральную (23 ноября 1903 г.), но неофициально придворные группировки продолжали координировать свою деятельность с иностранными покровителями и надеялись, прежде всего, на их содействие. Никакой подготовки к обороне страны не велось, о том, чтобы поднять народ на борьбу с агрессией, не было и речи. В грозный для Кореи час правительство Коджона тратило время на бессмысленные мольбы об иностранном покровительстве и даже не попыталось мобилизовать своих подданных под националистическими— или хотя бы традиционно-конфуцианскими патриотическими — лозунгами.


Рис. 1. Крейсер «Варяг» перед морским сражением под Чемульпхо (Инчхоном). 9 февраля 1904 г. японская эскадра в составе шести бронированных крейсеров и восьми миноносцев напала на крейсер «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец», стоявшие в порту Чемульпхо (Инчхон) для выполнения задач по охране российской миссии в Сеуле. В результате неравного боя в открытом море перед Чемульпхо «Варяг» потерял 31 моряка убитыми и почти 200 — ранеными (экипаж всего состоял из 18 офицеров и 535 матросов), но отказался сдаваться на милость противника, затопив вместо этого корабль на рейде Чемульпхо («Кореец» был взорван — см. иллюстрацию далее). Героизм «Варяга» был высоко оценен даже противником — в 1907 г. японский император наградил командира крейсера В.Ф. Руднева орденом Восходящего Солнца (который тот принял, но никогда не носил). Боем под Чемульпхо началась русско-японская война, итоги которой стали роковыми для судеб корейской государственности.

9 января 1904 г. по приказу из Петербурга российские войска начали выдвижение на передовые позиции в районе реки Амноккан (Ялуцзян). Стало ясно, что, если стороны не достигнут компромисса в самый последний момент, война неизбежна. В предвидении надвигающегося конфликта Коджон издал 13 января декларацию о нейтралитете Кореи, намереваясь со временем даже сделать ее основой для придания стране постоянного нейтрального статуса под гарантиями держав. Державы, впрочем, не относились слишком серьезно к его заявлениям. Россия, на основе неофициально переданного российскому посланнику в Сеуле А.И.Павлову тайного заверения Коджона в том, что он в случае войны встанет на сторону России, рассматривала его как потенциального союзника. Япония же, в свою очередь, вообще не собиралась считаться с суверенитетом Кореи, рассматривая ее как свой будущий протекторат. Не испросив согласия у корейского правительства, японцы — уже 6 февраля официально разорвавшие дипломатические отношения с Россией — ввели 9 февраля 1904 г. в Сеул свои войска и приступили к оккупации стратегически важных пунктов страны. 10 февраля 1904 г. Япония официально объявила войну России. Коджон, веривший в тот момент в победу России, всерьез готовился просить убежища в миссии союзницы России Франции, но был остановлен жестким протестом английских и американских дипломатов.



Рис. 2. Канонерская лодка «Кореец», взорванная командой для того, чтобы не отдать корабль в руки противника. (Японская почтовая открытка)



Рис. 3. Перенос раненых российских моряков в принадлежавшую миссии англиканской церкви в Корее больницу Св. Михаила в Инчхоне. Другие медицинские учреждения современного типа в городе на тот момент отсутствовали.


Заняв Сеул, японцы сразу начали давить на Коджона, требуя от него дезавуировать его собственную декларацию о нейтралитете, вступить в союз с Японией и тем самым легитимизировать post factum японскую агрессию против Кореи. В условиях, когда Сеул был оккупирован более чем 20 тыс. японских войск, а значительная часть высшего чиновничества встала на открыто прояпонские позиции, Коджон не смог отказаться от навязанного ему японской стороной кабального «Союзного Договора» (подписан 23 февраля 1904 г.). Это соглашение разрешало японцам «давать политические рекомендации корейскому правительству» (т.е. вмешиваться во внутренние дела страны), а также «временно занимать стратегически важные пункты». Соглашение содержало обещание японской стороны «гарантировать спокойствие и благополучие корейского императорского дома».

Коджон, однако, не склонен был доверять японским обещаниям и продолжал посылать эвакуировавшемуся в Шанхай А.И.Павлову тайные письма (одно из них было перехвачено японской агентурой) с жалобами на японский произвол и уверениями в том, что, несмотря на все навязанные японцами соглашения, Корея остается союзницей России. Корейские войска, дислоцированные на северных границах страны, получили тайный приказ ни в коем случае не стрелять в русских, хотя отдельные стычки между казацкими отрядами и корейскими провинциальными частями всё-таки имели место. Вообще, на самой территории Кореи военные действия были относительно незначительны — потери в них российской стороны составили лишь 38 чел. погибшими и убитыми. В российском общественном мнении Корея воспринималась не как противник, но скорее как потенциальный (хотя и весьма слабый) союзник. Россия также осталась последним гарантом независимости Кореи для Коджона и ряда близких ему лиц из его окружения. Попытки Коджона продолжать маневрирование между Японией и Россией с использованием методов тайной дипломатии были, однако, сильно затруднены разгромом пророссийской группировки при дворе. Ее лидер Ли Ёнъик был задержан японскими военными и насильственно вывезен в Японию, в то время как многие из близких ему по взглядам придворных были высланы в провинцию, вынуждены эмигрировать или сменили внешнеполитическую ориентацию. Правительство оказалось в руках про-японской фракции, подчинившей большую часть высшего чиновничества своему влиянию.



Рис. 4. Японские солдаты высаживаются, в Инчхоне. Февраль 1905 г.



Рис. 5. Карикатурное изображение русско-японской войны в американской газете «Миннеаполис Трибюн» (художник Сепп Линарт). Карикатура подчеркивает пассивную позицию пинского Китая (официально нейтрального), «раздираемого на части» российским казаком и японским солдатом.



Рис. 6. «Завтрак казака» — типичная «шапкозакидательская» российская открытка начального периода войны. В российском обществе бытовало пренебрежительное отношение к потенциалу Японии и японских вооруженных сил, причем разделялось оно частично и прогрессивной интеллигенцией (А.П. Чехов, услышав о военных приготовлениях, сокрушался о «бедной маленькой Японии», которую Россия может уничтожить). Николай II был еще в начале января 1904 г. уверен, что Япония «не посмеет» первой объявить России войну. Расплата за самоуверенность и близорукость не заставила себя ждать...

Поражение российской армии в битве на реке Амноккан (Ялуцзян) 26 апреля — 7 мая 1904 г. и последовавший перенос основных военных действий на маньчжурский театр подорвали надежды Коджона на успешную высадку российских войск в Корее и избавление от японской оккупации. Для Японии, оккупировавшей к тому времени северные районы Кореи и взявшей в свои руки постройку железной дороги Сеул — Ыйджу для перевозки на север войск и военных грузов, это означало, в свою очередь, что Корея останется в ее руках. 18 мая 1904 г. корейский двор под давлением японцев денонсировал все имеющиеся договора с Россией, тем самым официально встав на сторону Японии в войне против России. 31 мая 1904 г. японский кабинет принял решение дислоцировать японские войска в стратегически важных районах Кореи на постоянной основе, взять в свои руки международные связи корейского государства, а также сократить корейскую армию до небольшого отряда дворцовой охраны. Практически был взят курс на превращение страны в японский протекторат.

Зондируя реакцию двора и чиновничества на дальнейшее проникновение японского капитала в экономическую жизнь страны, японский посланник Хаяси Гонсукэ в июне 1904 г. потребовал от Коджона передать японским предпринимателям все необрабатываемые, но потенциально пригодные для обработки земли Кореи в аренду на 50 лет. В случае ее осуществления, эта мера означала бы, что в Корее появится значительный слой японских поселенцев, которые станут в дальнейшем авангардом в деле полного порабощения страны. Новое кабальное соглашение, навязанное японскими властями корейскому правительству (подписано 22 августа 1904 г.), обязало последнее приглашать японских советников или рекомендованных японцами иностранцев в основные министерства, прежде всего иностранных дел и финансов. Практически это означало передачу под японский контроль внешней и финансовой политики страны. Под нажимом японцев корейское правительство начало отзыв корейских дипломатов из корейских миссий за рубежом. Протестуя против навязанной японцами политики постепенного свертывания дипломатических связей Кореи с иностранными государствами, покончил с собой, приняв яд, корейский посланник в Лондоне Ли Ханын (1874-1905). Корейский посланник в Петербурге, Ли Бомджин, следуя тайному указанию Коджона, отказался покинуть свой пост и остался в России.

Реквизиции и мобилизации японских военных властей, беспрецедентные требования передачи под японский контроль громадных массивов необрабатываемых земель, жесткое давление на корейский двор не могли не вызвать антияпонского сопротивления в самых разных слоях корейского общества. Пассивное сопротивление было политикой Коджона и части лично близких ему чиновников, прежде всего из Ведомства Двора. Не видя в своих подданных граждан страны, способных отстоять ее независимость и достоинство, и плохо понимая, какую роль должно играть гражданское общество в современном государстве, они продолжали цепляться за старую, обанкротившуюся политику маневрирования между империалистическими державами. Так, в согласии с тайным приказом все-таки надеявшегося на победу России Коджона, на стороне России сражалась Корейская вольная дружина под командованием доверенного лица корейского государя, бывшего начальника над корейским населением приграничных китайских областей Ли Бомюна (1856-1940). В Петербург с тайной миссией к Николаю II был послан летом 1905 г. вернувшийся из Японии Ли Ёнъик. В то же время, не понимая сути антироссийской и прояпонской линии правительства президента Т.Рузвельта, Коджон, по рекомендации Мин Ён-хвана, послал еще в ноябре 1904 г. освобожденного из тюрьмы Ли Сынмана — к тому времени ставшего протестантом-методистом и уже хорошо известного американским миссионерам и дипломатам — с тайной миссией к президенту США, естественно, закончившейся неудачей. Опираясь на поддержку общественного мнения, Коджон ответил отказом на наглое требование японской стороны о передаче необрабатываемых земель Кореи в аренду японским предпринимателям, однако общего хода постепенной колонизации страны этот акт переломить не мог. Рупором Коджона должна была стать тайно финансировавшаяся двором газета «Тэхан мэиль синбо», одновременно издававшаяся также и на английском языке (под названием «Korean Daily News») бывшим дворцовым переводчиком Ян Гитхаком (1871-1938) и английским журналистом Эрнестом Бетеллом (1872-1909). Официально зарегистрированная на имя неподсудного корейским или японским властям английского подданного Бетелла, газета могла позволить себе смелую антияпонскую линию и стала к концу 1900-х годов одним из центров радикального ан-тияпонского и прозападного христианского национализма.



Рис. 7. Ли Бомджин (1852-1911) — первый (с июля 1900 г. по начало 1906 г.) дипломатический посланник Кореи в России. После подписания Договора о протекторате (18 ноября 1905 г.) по тайному указанию Коджона остался в Санкт-Петербурге. Указом Николая II на его содержание выплачивалось пособие. Находясь в эмиграции, Ли Бомджин поддерживал тесные связи с национально-освободительным движением в своей стране, оказывая ему политическую и финансовую поддержку. Покончил жизнь самоубийством в знак протеста против аннексии Кореи. Похоронен в Санкт-Петербурге.


В то же время Коджону даже в голову не приходило обратиться к рядовым подданным Кореи с призывом подняться на борьбу за независимость страны, хотя стихийные бунты против произвола японской военщины, насильственных мобилизаций и реквизиций вспыхивали в 1904-1905 гг. в целом ряде районов Кореи. Именно отчуждение режима Коджона как от традиционных крестьянских масс, так и от зарождавшегося стоя мелких и средних торговцев и предпринимателей и предопределило в конечном счете неудачу всех его попыток удержать на плаву тонущий корабль «Корейской Империи». В то время как Коджон продолжал опасливо относиться к таким современным формам гражданской организации, как политическое общество (сказался неприятный опыт с «Обществом Независимости»!), японцы повели активную борьбу за умы и сердца средних слоев, организовав в августе 1904 г. с помощью своей марионетки, жившего в Японии с 1895 г. торговца и промышленника Сон Бёнджуна (1857-1925), общество Ильчинхве («Единение и Прогресс»). Это общество, возглавлявшееся частью бывших активистов «Общества Независимости» и лидеров тонхак и объединявшее заинтересованных в «новых знаниях» мелких чиновников, землевладельцев и торговцев, использовало антироссийскую пропаганду с позиций «желтого» расизма (Россия объявлялась «вечным врагом всей желтой расы») для мобилизации десятков тысяч своих членов на перевозку японских армейских грузов, строительство железной дороги Сеул — Ыйджу и т.д. Расистская пропаганда Ильчинхве должна была «подготовить почву» для принятия японского господства наиболее активными и заинтересованными в усвоении современной культуры слоями корейского общества, парализовать развитие национального сознания на антияпонской основе.

В то время как битвы на суше и море между Российской и Японской империями окончательно решали вопрос о том, какая из двух держав будет доминировать на Корейском полуострове в течение следующих десятилетий, японские военные и гражданские чиновники постепенно входили во владение государственным аппаратом и экономикой Кореи. Пока японские армия и военная полиция жестоко подавляли любые попытки активного сопротивления на оккупированной ими территории (по обвинениям в «прорусском шпионаже», «саботаже» и т.д. было казнено приговорами военных судов 257 корейцев), японские советники «реформировали» Ведомство Двора, выведя из его подчинения ряд важных управлений (железнодорожного строительства и т.д.) и лишив его права собирать дополнительные налоги и акцизные сборы. Это выбивало почву из-под ног Коджона, ибо именно не контролировавшиеся кабинетом министров доходы Ведомства Двора использовались им для тайной дипломатии, финансирования «дружественной» прессы и т.д. Японский советник Министерства финансов, выпускник Гарвардского университета Мэгата Танэтаро (1853-1926), передал японскому «Дайити Гинко» функции центрального банка Кореи и объявил, что в будущем облигации этого банка, наряду с японскими иенами, станут единственной валютой страны. Корейские никелевые монеты, ограниченные теперь в использовании (ими нельзя было, скажем, платить налоги), предлагалось обменивать в отделениях этого банка, но многие из них признавались порченными и обменивались только по заниженной стоимости. Эта «реформа», проводившаяся под предлогом «модернизации корейских финансов», ограбила сотни тысяч крестьян, ремесленников и мелких торговцев, обесценив их сбережения. В то же время находившиеся на счетах «Дайити Гинко» личные средства Коджона были переведены в распоряжение прояпонского кабинета министров. Под контроль японцев перешли корейские почты, японские полицейские инспекторы получили полную власть над провинциальной корейской полицией. Примерно в два раза, до 9 тыс. человек, была сокращена численность корейской армии. К тому времени, как тайный протокол Тафт-Кацура (29 июля 1905 г.), в котором США признавали господство японцев в Корее в обмен на японский отказ от претензий на колонизированные Америкой Филиппины, и поражение России в войне с Японией и признание ею в тексте Портсмутского мирного договора (23 августа /5 сентября 1905 г.) «преобладающих интересов Японии» в Корее, создали внешнеполитические условия для дальнейшей колонизации страны, ключевые сферы ее хозяйства и администрации уже находились в руках колонизаторов.



Рис. 8. Расстрел японскими солдатами корейца, обвиненного в шпионаже в пользу России. Illustrated London News, 25 июня 1904 г.

Видя, что ни в самой стране, ни за ее пределами не существует более серьезных препятствий к юридическому оформлению японского доминирования на Корейском полуострове, японский кабинет принял 27 октября 1905 г. решение о превращении Кореи в протекторат Японии. Для осуществления этого решения в Сеул отправился «тяжеловес» японской политики Ито Хиробуми, попытавшийся вначале уговорить Коджона на «добровольное» подписание договора о протекторате, который передал бы страну практически под власть японской администрации.



Рис. 9. Подписание мирного договора между Россией и Японией в Портсмуте. В центре — Т. Рузвельт, слева — представитель России граф С.Ю.Витте (1849-1915), второй справа — представитель Японии барон Комура Дзютаро (1855-1911).

Коджон, проявив несвойственную ему твердость, отказался. Тогда Ито, приказав изолировать упорно сопротивлявшегося японскому произволу премьер-министра Хан Гюсоля (1848-1930), удовлетворился подписями, поставленными на договоре в ночь с 17 на 18 ноября пяти прояпонски настроенными членами корейского кабинета (Ли Ванъён, Пак Чесун, Ли Гынтхэк, Ли Джиён, Квон Джунхён). Договор, лишавший Корею прав на дипломатические контакты с зарубежными странами и передававший администрацию страны под контроль японского генерального резидента в Сеуле и его подручных на местах, не был даже заверен хранившейся у Коджона государственной печатью. Заполнившей дворец японской солдатне удалось отыскать и использовать в своих целях лишь печать министра иностранных дел Пак Джесуна. Оформленный таким образом договор должен был бы считаться недействительным по всем международным юридическим нормам того времени. Однако ни одна из европейских держав не заявила Японии официальный протест. Как новый член империалистического «клуба», Япония уже получила на практике привилегию попирать нормы международного права в отношении периферийных стран. Тот факт, что первой иностранной миссией, покинувшей Сеул сразу после 18 ноября, была миссия США, на которую Коджон возлагал особые надежды, должен был бы показать Коджону и его окружению полную призрачность их упований на «международное сообщество». Однако, как мы увидим далее, горький урок так и не был усвоен ими до конца.



Рис. 10. Памятное фото — после подписания Договора о протекторате (Ыльса чояк). Сеул, 18 ноября 1905 г. В центре — Ито Хиробуми.

Кабальный договор был встречен в штыки общественным мнением Кореи. Самоубийством выразил свой протест против японского произвола ряд видных политиков, в том числе близкий к американской мисс-сии видный дипломат Мин Ёнхван, чьи надежды на вмешательство США потерпели после 18 ноября полное крушение. Интересно, что, хотя при жизни Мин Ёнхван, соучаствовавший в проводимой Коджоном торговле чинами и должностями, был фигурой весьма малопопулярной, самоубийство сделало его героем в образованной среде: столь сильна была антипатия по отношению к японцам и их корейским лакеям. Пятеро министров, подписавших договор о протекторате, получили прозвище «пяти предателей» и стали мишенями для всеобщего гнева и презрения. Показательно, что, несмотря на сопровождавшие их повсюду японские полицейские эскорты, трое из них подверглись покушениям, причем один из них, чье имя стало синонимом предательства, — прояпонский политикан Ли Ванъён (ранее заигрывавший с российской и американской дипломатией)— всю жизнь не мог оправиться от ножевой раны, нанесенной ему в 1909 г. протестантом-националистом Ли Джэ-мёном (1890-1910).




Рис. 11. Ли Ванъён — глава прояпонской группировки, самая одиозная фигура корейской истории начала XX век. Сыграл большую роль в отречении Коджона от престола 21 июля 1907 г. Его подпись стоит на Договорах о протекторате (1905) и об аннексии Кореи (1910). За эти «заслуги» перед японцами был награжден титулом графа и суммой в 150 тыс. иен.

Месть «пяти предателям» и их пособникам стала целью для целого ряда тайных групп вставших на националистические позиции конфуцианских интеллигентов. Лидером одной из таких групп был, например, известный конфуцианский ученый из провинции Чолла, На Чхоль (1863-1916), создавший позже (в 1908 г.) основанную на поклонении «предку нации» Тангу ну религию тэджонгё.

Однако всеобщее возмущение произволом японцев и предательством чиновной верхушки не являлось особым препятствием в осуществлении японских колониальных амбиций, за которыми стояла прежде всего вооруженная сила. Ито Хиробуми, вступивший с марта 1906 г. в обязанности японского генерального резидента (кор. тхонгам, яп. токаи) в Корее, и подчиненные ему 12 провинциальных резидентов очень скоро сосредоточили в своих руках административную власть через разветвленный аппарат японских «советников» и «помощников», -назначавшихся теперь в каждое министерство и ведомство и к каждому из 13 провинциальных губернаторов. На самом верху административной системы Коджон лишился права публиковать указы и распоряжения без согласия министров кабинета, подбиравшихся из числа про-японских бюрократов и решавших основные вопросы жизни страны на еженедельных заседаниях «Комитета по административным реформам» в резиденции Ито Хиробуми. Внизу же командовавшие расквартированными в провинциях японскими военными частями офицеры, японские резиденты, а также японские полицейские и юридические советники при провинциальных губернаторах оставили корейской бюрократии чисто технические функции. Несколько десятков японских военных и полицейских офицеров, дислоцированные в каждом из 333 уездов страны, стали реальной властью на местах. Из компетенции корейских провинциальных чиновников — губернаторов и начальников уездов — был исключен сбор налогов, которым занимались теперь подчиненные японской администрации налоговые управления (36 главных и сборщики налогов в каждой волости-мён в их подчинении).

Однако, как замечал в своих мемуарах («Мэчхон ярок» — «Неофициальные записи Мэчхона») известный конфуцианский патриот и талантливый поэт Хван Хён (литературный псевдоним — Мэчхон; 1855— 1910), «даже при том, что японские солдаты и полицейские зачастую позволяли себе издеваться над корейскими начальниками уездов, пинать и оскорблять их, почти никто из уездных начальников не покинул своих должностей». Средние и крупные землевладельцы — а именно из этой прослойки в основном рекрутировалось высшее и среднее провинциальное чиновничество — зачастую охотно шли на сотрудничество с колонизаторами, ибо японская власть показывала себя гораздо более эффективной, чем двор Коджона, в деле подавления угрожавших собственникам народных протестов. Кроме того, новые японские порядки позволяли землевладельцам-ростовщикам безнаказанно и эффективно отбирать заложенные крестьянами земли, регистрировать общинные земельные участки как свою личную собственность. Современное сознание зачастую принимало у этой компрадорской прослойки колониально-периферийную форму, где на месте «нормального» буржуазного национализма оказывалось холуйское поклонение перед «передовой японской культурой».

Видя, как почва постепенно уходит у него из-под ног и опасаясь лишиться последних остатков власти и влияния в недалеком будущем, Коджон решился летом 1907 г. на самый смелый из всех когда-либо предпринятых им шагов. Он послал двух своих доверенных лиц — знавшего русский и английский языки бывшего замминистра юстиции Ли Сансоля (1870-1917) и близкого к Ли Ёнъику прокурора Ли Джуна (1859-1907) — на 2-ю Международную мирную конференцию в Гааге (состоялась 15 июня — 18 октября 1907 г.) с поручением выступить там с разоблачением сфабрикованного японцами договора о протекторате. На пути в Гаагу к Ли Сансолю и Ли Джуну присоединился Ли Ви джон— хорошо владевший французским языком сын бывшего корейского посланника в Петербурге Ли Бомджина, отказавшегося возвращаться на оккупированную японцами родину и продолжавшего анти-японскую борьбу в эмиграции в России.



Рис. 12. Посланники императора Коджона на Второй Международной мирной конференции в Гааге — Ли Сансоль, Ли Джун и Ли Виджон. Фото из бюллетеня конференции от 5 июля 1907 г.

Коджон, по-видимому, так и не оставил до конца надежду на то, что ранее связанные с Кореей договорными обязательствами государства Запада окажут на Японию нажим, чтобы та приостановила колонизацию страны. Ожидания эти были, естественно, наивны. Дипломатам западных стран было прекрасно известно без всяких новых разоблачений, что договор о протекторате был навязан корейскому кабинету в нарушение всех международных правовых норм. Однако ни одна из западных держав не собиралась заступаться за Корею. Для одних (Великобритания) Япония была союзницей, другие (США) видели в японском владычестве на полуострове гарантию неприкосновенности своих коммерческих интересов, для остальных же (Германия, Франция) насилия Японии в Корее были лишь незначительным эпизодом мировой колониальной эпопеи, не затрагивавшим их существенных интересов. Председатель конференции, российский посол во Франции А.И. Нелидов (1835-1910), в полном согласии со своими коллегами— представителями западных держав, категорически отказался дать слово на заседаниях конференции посланцам Коджона.

Пламенные выступления Ли Сансоля и Ли Джуна с обличениями творимых японцами в Корее насилий нашли некоторый отклик в западной прессе, и то главным образом радикальной и социалистической, но никакого влияния на позицию держав по корейскому вопросу не оказали. Ли Джун скоропостижно скончайся от отчаяния и гнева уже через несколько дней пребывания в Гааге; а в это же время запуганный Ито Хиробуми и Ли Ванъёном Коджон официально объявил собственных посланцев «самозванцами» и подтвердил «подлинность» всех соглашений с Японией. Но ни отречение от собственных верных подданных, ни вынесенный Ли Сансолю корейским судом заочный смертный приговор (Ли Сансоль остался в эмиграции во Владивостоке) уже не могли помочь Коджону. С точки зрения японского кабинета неумелая дипломатия корейского «императора» предоставляла новые возможности для дальнейшего закрепления японских позиций в стране, и на пути к этой цели Коджон был лишь препятствием. 21 июля 1907 г., во дворце, занятом несколькими сотнями японских солдат, под давлением Ли Ванъёна и прояпонских чиновников его группировки (один из них, бывший выпускник японской военной академии Ли Бёнму, даже угрожал собственному государю саблей!), Коджон был вынужден отречься от престола в пользу своего безвольного сына Ли Чхока (1874— 1926), впоследствии получившего посмертное тронное имя Сунджон.



Рис. 13. Отречение Коджона. Японская карикатура 1907 г., изображающая теперь уже бывшего императора Кореи в виде бедняка, покидающего дворец с котомками через плечо и банковской чековой книжкой в руке.


Последнее препятствие в деле полной колонизации страны было, таким образом, устранено из корейской политики. Через три дня после этого корейскому кабинету было навязано новое соглашение с Японией, дававшее возможность назначать рекомендованных генеральным резидентом японцев на все официальные посты в Корее вплоть до уровня заместителей министров и требовавшее от корейского правительства следовать руководству генерального резидента во всех сколько-нибудь значимых политических актах. Секретный протокол к этому соглашению предусматривал окончательный роспуск корейской армии, что делало независимость Кореи не более чем фикцией.



Рис. 14. Церемония роспуска старой корейской армии 1 августа 1907 г.


Хотя режим Коджона до самого своего конца так и не решился использовать армию для защиты независимости страны, само существование корейских вооруженных сил, а также антияпонские настроения среди солдат и части офицерства, проявившиеся, в частности, в вооруженных столкновениях между корейскими военными и японской полицией 19 июля 1907 г. на улицах Сеула, были потенциальной угрозой японским планам. Поэтому одним из первых актов японцев после отречения Коджона от престола было опубликование от имени Сунджона указа о роспуске корейской армии (31 июля 1907 г.). Попытки солдат столичного и нескольких провинциальных гарнизонов оказать сопротивление японскому произволу не имели особого успеха — большая часть амуниции и оружия уже была в японских руках. В конце концов, финальная «реорганизация» корейской армии в конце 1907 г. оставила Сунджону в качестве личной охраны всего 644 пехотинца и 92 кавалериста, но и те находились под японским командованием.

Насильственный роспуск армии, вкупе с отречением Коджона и назначением японцев на основные посты в ключевых министерствах и ведомствах, вызвало взрывы народного возмущения и в столице, и в провинциях. Дома некоторых министров-предателей, в том числе Ли Ванъёна, были сожжены разгневанными толпами, а они сами с их семьями — вынуждены искать убежища в хорошо охраняемом японском квартале столице (современный квартал Мёндон). Действия антияпонских «армий справедливости» в провинциях привели почти к полному параличу местной администрации. Ответом на активизацию народного сопротивления было ужесточение репрессий, формирование на корейской земле казарменного военно-колониального режима, опиравшегося на грубую силу, а также на своекорыстную поддержку части средних и крупных землевладельцев и привлекаемых на японскую службу деклассированных элементов. В Корею были дополнительно присланы японские подкрепления численностью около 7500 человек, всю территорию страны покрыли опорными пунктами японской военной жандармерии — кэм-пэй (их было 457), а в дополнение к 2369 японским военным жандармам набрали еще 4065 корейских помощников, в основном из числа деклассированных элементов, готовых участвовать в расправах над соотечественниками. Под предлогом «модернизации» юридическая система Кореи была полностью изъята из ведения провинциальной корейской администрации и объявлена «независимой». В реальности это означало, что назначаемые теперь прокурорами и судьями в Корею японские юристы могли больше не оглядываться на корейскую администрацию, вынося жестокие приговоры участникам антияпонского сопротивления. В октябре — ноябре 1909 г. контроль над тюремной системой и судопроизводством был полностью передан японской адмнистрации. Распоряжением от 3 октября 1908 г. полиция получила право наказывать мелких правонарушителей штрафами и тюремным заклюючением вообще безо всякого суда, в административном порядке. При этом к корейцам — «согласно корейской традиции и практике» — разрешалось применять телесные наказания, к японцам не применявшиеся. «Модернизированные» японские законы запрещали пытки и бессудные расстрелы, но на практике и то, и другое могло быть применено к любому корейцу, подозреваемому в связях с сопротивлением.

Введение в Корее казарменного колониального режима сыграло значительную роль в процессе роста японского капитализма, ибо давало Японии привилегированный рынок для ее товаров, снабжало ее растущее городское население дешевым рисом, а также предоставляло «лишнему» населению Японии возможность «попробовать счастье» на Корейском полуострове в качестве колонистов. Вытесняя и разоряя корейских производителей, японский текстиль захватил к 1910 г. уже около 60% корейского рынка. В обмен Корея поставляла рис, бобовые и хлопковое сырье для японских фабрик, но нестабильность цен на продовольственные и сырьевые товары приводила к тому, что отрицательный баланс корейской внешней торговли составлял к концу 1910-х годов ежегодно 20-30%. Средства корейских потребителей перекачивались в растущую индустриальную экономику Японии. Количество японских поселенцев в Корее выросло с 25 тыс. в 1903 г. до 145 тыс. в 1909 г., и общий капитал их коммерческих предприятий составлял приблизительно 10 млн. иен. Многие из них делали себе состояния скупкой крестьянских земель и эксплуатацией труда корейских арендаторов, а также ростовщичеством, часто практикуя худшие формы насилия, произвола и обмана в отношении корейского населения. Для покрытия расходов на содержание войск и администрации в Корее японцы провели в 1906 г. тщательную всеобщую перепись населения, приступили с 1907 г. к составлению нового земельного кадастра, а также ввели новые акцизные сборы на важнейшие потребительские товары — соль, алкоголь, табак. Собранные с обездоленных крестьян налоги тратились также на строительство, в добавление к уже существовавшим железнодорожным линиям Сеул — Пусан и Сеул — Ыйджу, шоссейных дорог, связывавших торговые центры внутри страны (Тэгу, Кванджу, Чонджу) с портами (Ёниль, Кунсан, Мокпхо). Эти работы, проводившиеся под вывеской «модернизации и прогресса», на деле обеспечивали японской армии лучшие возможности контролировать внутренние районы страны, а также облегчали сбыт японских товаров в корейской провинции.

При всех «успехах» в деле закабаления Кореи и подавления антияпон-ского освободительного движения— только за 1907-1909 гг. японцами было убито 17 тыс. и ранено 36 тыс. участников «армий справедливости» и подозревавшихся в связях с ними — темпы колонизации Кореи не удовлетворяли праворадикальные круги японского истэблишмента. В частности, находившийся в Корее в качестве советника генерального резидента лидер тайного «Общества реки Амур» (Кокурюкай)2 Утида Рёхэй (1874-1937) использовал свои близкие связи с авторитетнейшим политиком официальной Японии, князем Ямагата Аритомо (1838-1922), и премьер-министром князем Кацура Таро (1847-1913) для того, чтобы обвинить Ито Хиробуми в «медлительности и чрезмерной осторожности».

С точки зрения правых радикалов, немедленное присоединение Кореи к Японии в качестве «нормальной» колонии, а не протектората, обеспечило бы Японию надежной базой для дальнейшего «расширения имперских территорий» в Азии, а также позволило бы более эффективно расправляться со всеми попытками антиколониального сопротивления. В качестве аргумента в пользу немедленного присоединения Кореи Утида и его сторонники использовали акции возмездия корейских патриотов внутри и вне страны, в частности, убийство Чон Мёнуном и Чан Инхваном в Сан-Франциско 23 марта 1908 г. служившего японцам американского советника бывшего корейского Министерства иностранных дел Д.В.Стивенса, чья кампания по пропаганде «японских достижений в модернизации Кореи» в США щедро финансировалась японским правительством.

В значительной мере под влиянием праворадикальной пропаганды японское правительство взяло с марта 1909 г. курс на ликвидацию последних остатков суверенитета Кореи. С июня 1909 г. на должность генерального резидента вместо Ито заступил сторонник более радикальных действий в корейском вопросе барон Сонэ Арасукэ (1849-1910), а 6 июля 1909 г. японский кабинет принял решение о полной аннексии Кореи сразу по получению согласия на это держав Европы и США.

Убийство корейским патриотом Ан Джунгыном (1879-1910) одного из главных архитекторов японской политики в Корее, Ито Хиробуми, на вокзале в Харбине 26 октября 1909 г. — акт антиколониального сопротивления, вдохновивший немало борцов с агрессией японского империализма, — также было активно использовано японской пропагандой для дискредитации корейского национального движения, особенно в странах Европы и США, где Ито был весьма известен.

Вскоре после совершенного Ан Джунгыном акта возмездия в отношении Ито тайно финансировавший прояпонское общество Ильчинхве Утида инициировал подачу этой организацией «Прошения о присоединении Кореи к Японии», которое должно было создать для западной и японской публики иллюзию господства японофильских настроений в общественном мнении Кореи. Это пропагандистское шоу вызвало взрыв негодования по всей стране, но, вне зависимости от воли и желания корейцев, активная подготовка к полной аннексии их страны уже велась за кулисами. В апреле-мае 1910 г. тайное согласие на окончательный захват Кореи было получено от России и Великобритании, а в июле на должность генерального резидента прибыл генерал Тэраути Масатакэ (1852-1919), убежденный экспансионист, чьей задачей было формальное оформление колонизации страны.


Рис. 15. Национальный герой корейского народа Ан Джунгын (1879-1910).




Рис. 16. Ан Джунгын в тюрьме, перед исполнением вынесенного ему смертного приговора (март 1910 г.), диктует прощальное письмо матери.


К началу июня он разработал основные принципы колониального управления Кореей. Японский генерал-губернатор Кореи должен был назначаться из числа генералов или адмиралов действительной службы, подчиняться непосредственно императору (минуя парламент), обладать правом издания действительных на территории Кореи указов и распоряжений, а также финансировать администрацию Кореи по возможности из собираемых в Корее налогов. Корея должна была, таким образом, управляться японской военной олигархией на принципах казарменной дисциплины, вне контроля даже со стороны представительных законодательных институтов Японии, не говоря уже о самом народе Кореи, который лишался прав на создание каких бы то ни было политических организаций. После достижения с прояпонским кабинетом Ли Ванъёна соглашения по поводу будущего статуса корейского «императорского» дома обе стороны подписали 22 августа 1910 г. «Договор о присоединении Кореи к Японии», сделавший Корею японским «генерал-губернаторством Тёсэн». Этот день капитуляции компрадорской верхушки старой Кореи перед военной олигархией империалистической Японии вошел в историю Кореи как «день национального позора».

Корее, обреченной теперь на роль бесправной сырьевой периферии японского капитализма, предстояла долгая борьба за право на самостоятельное развитие.



Рис. 17. Торжественное прибытие в Сеул нового генерал-резидента Кореи Тэрауги Масатакэ. 23 июля 1910 г.




Рис. 18. Памятная открытка, выпущенная в Японии в связи с аннексией Кореи (1910). На ней изображены портреты первых трех японских генерал-резидентов в Корее и здание генерал-губернаторства в обрамлении цветущих ветвей.



Рис. 19. Праздничное приложение к газете «Осака симбун», выпущенное в связи с аннексией Кореи. Август 1910 г. На развороте изображены члены правящих домов двух стран (для Кореи — бывших) и видные чиновники. На карте Кореи указаны население по ее административным районам и сведения о производимых в них товарах.




2Созданная в 1901 организация правых экстремистов, ставившая своей целью создание «Восточно-Азиатской Империи» под японским господством, а в перспективе— «полное вытеснение белой расы из Азии». В преддверии русско-японской войны активно занималась шпионажем на российском Дальнем Востоке, стремилась к установлению контактов с российскими и китайскими революционными кругами (особенно с Сунь Ятсеном и его сторонниками), желая в случае революций в Китае и России обеспечить возможности для оккупации Японией Северо-Восточного Китая, Приморья и Сибири. Поддерживала активные связи с военной и политической элитой Японии.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Леонид Васильев.
Проблемы генезиса китайского государства

Эдвард Вернер.
Мифы и легенды Китая

В.М. Тихонов, Кан Мангиль.
История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.

Л.C. Васильев.
Древний Китай. Том 3. Период Чжаньго (V-III вв. до н.э.)

Екатерина Гаджиева.
Страна Восходящего Солнца. История и культура Японии
e-mail: historylib@yandex.ru