XVI. Первый период руководства университетом

Семь лет, в течение которых Магницкий уродовал Казанский университет, наложили тяжелую печать на все стороны его жизни. Первый биограф Лобачевского Э. II. Янишевский в конце своей жизни напечатал в распространенной казанской газете ряд статей, посвященных воспоминаниям о былых годах Казанского университета¹. В одной из них он пишет:

«При составлении биографии Лобачевского пришлось перечитать много архивных университетских дел времени Магницкого, и я дивился только, каким образом учебное заведение, только что возникшее, полное молодой жизни, можно было так перековеркать, что оно сделалось в короткое время чем-то уродливым, похожим на монастырь, в котором все живое было похоронено, и остались лишь тени наук, переполненные ханжеством и лицемерием. Студенчество того времени представляло каких-то нравственно исковерканных, загнанных, приниженных, полных ханжества уродов, похожих не на молодежь, полную свежести, юношеских сил и мечтаний, а на какую-то нищенствующую братию ордена ханжества».

Магницкий пал. Его падение, как указано выше, было вызвано двумя причинами. Во-первых, Магницкий зашел в своих тенденциях далеко за пределы какого бы то ни было здравого смысла; во-вторых, в своем усердии он лично задел Николая Павловича, будущего императора, и вызвал его недоверие. Но какого-либо поворота в политике правительства, более либерального его отношения к делу просвещения не было и в помине. Наступила николаевская эпоха, углубившая реакцию, даже укрепившая кое-что из того, что проводил Магницкий; так, в университетах твердо проводилось единообразие преподавания. Но Казанский университет находился в таком состоянии, при котором даже эта новая эпоха все же значительно облегчила его существование. Созданию более здоровых условий жизни университета теперь содействовал главным образом Лобачевский.

Попечителем Казанского учебного округа, вместо Магницкого, был назначен граф М. Н. Мусин-Пушкин. Это был казанский помещик, проведший многие годы на военной службе в казацких полках. Позже он был назначен попечителем в Петербург; вот как характеризует его бывший петербургский профессор Ф. Устрялов².

«Личность эта была оригинальная, недалекая и в высшей степени неприятная. Получив самое ограниченное образование, он служил прежде в военной службе и, может быть, нюхал порох, но, конечно, не изобрел его. Он свыкся с казарменной жизнью и все спасение находил в дисциплине прежних, аракчеевских времен. Дисциплину он старался применить и к науке, и к профессорам, и к студентам. Вид его был свирепый: густые, нахмуренные брови, крючком выдающийся нос и угловатый подбородок обозначали некоторую силу характера и упрямство. Говорили, будто по временам он бывал добрым человеком; но я полагаю, что если в редких случаях и выказывал он доброту, то она происходила единственно от самодурства. Он умел пользоваться обстоятельствами, надевал на себя личину человека с страшною силой характера и подделывался к великим мира. В нем точно в последнем осколке воплощались отживший строй жизни, порядок ненавистных времен: все то, что дали нам казенщина, солдатчина, крепостное право и барство, выражалось в нем во всем своем безобразии. Представитель николаевской эпохи, Мусин-Пушкин стремился олицетворить собой идеал маленького деспота, считая, что только одним страхом можно действовать на молодежь. А наилучшим средством для держания ее в страхе являлась, по его мнению, лишь грубость. И, действительно, трудно представить себе в настоящее время, до какой степени неукоснительно строго придерживался Мусин-Пушкин этих принципов грубости и дерзкого обращения. Он не мог понимать нравственное состояние молодежи, так как сам был человек мало образованный и невоспитанный».

Еще более резко характеризует Мусина-Пушкина другой петербургский профессор—Никитенко³. Может быть, эта характеристика относится главным образом к петербургскому периоду его деятельности; но большой разницы в его взглядах, конечно, произойти не могло.

Такому администратору не под силу было вывести университет из того состояния, в котором он находился. Всю неприглядность этой картины сам Мусин-Пушкин себе очень скоро уяснил. «Рассказывали, — пишет Янишевский в тех же «Воспоминаниях»,— что когда Мусин-Пушкин, вскоре после его назначения, заметивши, что на танцевальных вечерах в дворянском собрании не бывает студентов, приказал инспектору, чтобы в следующий же раз студенты были на вечере, то инспектор привел троих из наиболее смелых; но и те, войдя в танцевальную залу, прежде всего начали креститься на образ и кланяться на все стороны, после чего Мусин-Пушкин обругал их дураками и выгнал вон».

При. всем том не подлежит сомнению, что к Казанскому университету Мусин-Пушкин относился очень благожелательно и тех свойств своего характера, о которых в таких резких выражениях говорили петербургские профессора, он в Казани отнюдь не проявлял. Он сам провел в Казани свои молодые годы; здесь при университете получил, как тогда говорили, «право на чип»; работа на почве просвещения еще была для него внове. Янишевский в тех же «Воспоминаниях» описывает его деятельность в Казани в гораздо более мягких тонах. «Пушкин считал университет своим детищем; он иначе не говорил, как «мой университет», «мои профессора», «мои студенты»; он ревниво оберегал это свое детище от вмешательства посторонних... Вместе с тем Мусин-Пушкин был чрезвычайно строг и требователен ко всем служащим университета». Роль Мусина-Пушкина в жизни Казанского университета и самого Лобачевского была очень велика. Мы приведем отрывок из воспоминании известного профессора Казанского университета Н. П. Вагнера, характеризующий Мусина-Пушкина и его значение в жизни университета⁴. «В цельном характере Пушкина было много хорошего. Он был безукоризненно честен, благороден, вполне справедлив. Он как бы чутьем слышал, где была ложь и неправда. К этому должно прибавить необыкновенную энергию, деятельность и аккуратность. Он был суров, деспотичен, строг и горяч. В Петербургском университете, там, где гражданственность и гуманность уже пустили свои корни, такой попечитель был не к месту. Он был там даже более чем странен. Но в Казанском университете, в исходе 20-х годов, подобный человек был крайне необходим, чтобы поддержать здание, расшатанное долгим управлением такого неблагоразумного деспота-ханжи, каким был Магницкий».

Оттого ли, что Мусин-Пушкин сознавал трудность лежавшей на нем задачи, или оттого, что он не предполагал постоянно жить в Казани, он подыскивал себе надежного помощника в лице ректора университета. Ко времени его назначения ректором состоял профессор-медик К. Ф. Фукс. По словам многих лиц, это был далеко не плохой и не заурядный человек. В Казани о нем вспоминают как об очень культурном человеке; одно время его дом считался даже центром казанской интеллигенции. Но это был совершенно безвольный человек. Он не только целиком подчинялся влиянию Магницкого, но не был даже в состоянии вести заседания совета, которые носили при нем шумный и беспорядочный характер. После ухода Магницкого ему, конечно, уже не было места на посту ректора. Не без натяжки было признано необходимым произвести новые досрочные выборы. Но Мусин-Пушкин на этом настаивал, члены совета не возражали, не возражал и Фукс. Мусин Пушкин повел переговоры с членами совета о кандидате в ректоры. Остановились на Лобачевском. Николай Иванович долго колебался: он, конечно, понимал всю трудность предстоявшей задачи.

Может быть, в силу сложившихся обстоятельств, он .не был уверен в том, что будет избран. В конце концов он согласился баллотироваться и был избран большинством 11 голосов против трех. Очень своеобразное впечатление производит избирательный бюллетень. В заседании 3 мая 1827 г., в котором производились выборы, участвовали 15 членов совета; и при выдвижении кандидатов все 15 членов были названы. Был назван и прежний ректор К. Ф. фукс, но он был освобожден от выборов по слабости здоровья. Был выдвинут и его помощник Г. Б. Никольский. Однако избирательное число голосов получил только Лобачевский. 30 июля он был утвержден и с того дня состоял ректором Казанского университета. Конечно, борьба партий, главным образом немецкой и русской, нескоро затихла. Лобачевскому было тогда только 33 года; нужно было много такта, энергии и труда, чтобы ввести Университет в более здоровые условия жизни. Задача сказалась даже гораздо более трудной, чем Лобачевский е это представлял. Вскоре после вступления в должность в письме к Мусину-Пушкину от 1 сентября 1827 г. Лобачевский писал: «Сперва по предположению только, а теперь по собственному опыту должен сказать, что должность ректора огромна. Едва ли сочинявшие устав могли предполагать, в чем она будет состоять, и едва ли не надобно сожалеть, что отменили директоров⁵. Я уверен, что Вы не примете слова мои, будто я хочу увеличить в глазах Ваших мои труды. Не хочу также слишком мало и на себя надеяться. Наконец, мой нрав не таков и правила, чтобы унывать и раскаиваться, когда нельзя помочь чему. Простительным мне кажется робеть, когда еще надобно решиться; но когда дело решено, то не надобно падать духом. Так Вы заметили без сомнения, сколько я колебался и искал даже уклониться; теперь хочу быть твердым и стараться всеми силами». В этих строках с достаточной ясностью сквозит настроение, вызванное теми трудностями, которые Лобачевский встретил в начале своей деятельности на посту ректора университета; они свидетельствуют о тех усилиях, которые нужно было употребить, чтобы эти трудности преодолеть. Но он с этой сложной задачей справился. И если все писавшие об эпохе Мусина-Пушкина согласны в том, что при крутом его нраве «в Казанском университете все же за дышалось легче», то не подлежит никакому сомнению, что университет и попечитель были обязаны этим Лобачевскому. Он завоевал признание и уважение товарищей, он шесть раз переизбирался на эту должность. При нем деятельность совета вошла в нормальное русло, при нем были частью вновь построены, частью перестроены все университетские здания, библиотека, кабинеты, клиники, обсерватория; все учреждения были снабжены необходимыми пособиями и инструментами; университет начал пополняться профессорами, «между которыми,— говорит Янишевский,— хотя и было немало чудаков, особенно из немцев, но появились и личности вполне достойные, приобретшие заслуженную известность в ученом мире». Мусин-Пушкин, несомненно, понимал и ценил эту роль Лобачевского и почти во всем следовал его советам. Как бы ни бранили Мусина-Пушкина петербуржцы, но в отношении Казанского университета он несомненно имел большие заслуги.

Каким тактом, какой волей, каким моральным авторитетом должен был обладать Лобачевский, чтобы подчинить себе эту грубую, деспотическую натуру и направить его деятельность по здоровому руслу! Уехав вскоре в Петербург, Мусин-Пушкин предложил Лобачевскому вести, помимо официальных сношений, личную переписку; сохранилось 21 письмо Лобачевского и только 2 письма Мусина-Пушкина. Нужно удивляться чрезвычайно равному для той эпохи тону этой переписки, по которому часто не узнаешь, кто начальник, кто подчиненный. «Искренне благодарен Вам,— писал Мусин-Пушкин Лобачевскому 18/1 1829 г.,— за дружбу Вашу. Верьте, что я в чувствах моих к Вам никогда не переменюсь». Эта переписка, даже в сохранившейся ее части, охватывает почти все годы, в продолжение которых Мусин-Пушкин оставался на своем посту. Она посвящена, главным образом, текущей жизни университета, повседневным делам, которые занимали ректора и попечителя,— начиная с важных вопросов строительства университета, организации учебно-вспомогательных учреждений, постановки преподавания, и кончая заботами о младших служащих университета. Две характерные стороны этой переписки необходимо отметить. Во-первых, неустанную заботу Лобачевского об организации университетской жизни: по устроению запущенной библиотеки, по организации физического кабинета и астрономической обсерватории, по снабжению их новыми книгами и приборами; видны его постоянные заботы о студентах и служащих, его внимательное к ним отношение; этому можно было бы привести множество примеров. Во-вторых, в переписке поражает редкое между начальником и подчиненным взаимное их уважение и доверие друг к другу. Мусин-Пушкин чрезвычайно ценил Лобачевского. Он писал ему в начале 1830 г.: «Я имел случай удостоверить Вас, милостивый государь мой, в особенном моем к Вам уважении, а еще приятнее видеть, что я нашел в Вас человека с благородными возвышенными чувствами, совершенно понимающего меня и разделяющего со мною пламенное желание быть полезным во всех случаях Казанскому университету». Представляя Лобачевского к утверждению при вторичном избрании его в ректоры, он пишет министру: «Долгом поставляю присовокупить к сему, что г. Лобачевский усердным исполнением в течение трех лет возложенной на него обязанности, неусыпною деятельностью и честностью оправдал мое о нем перед Вашей светлостью засвидетельствование, а новый выбор его в ректоры доказал и то уважение, которым он пользуется между сослуживцами». Лобачевский, в свою очередь, очень ценил тот искренний интерес и неизменное внимание к нуждам университета, которые проявлял Мусин-Пушкин. В Казанском университете до сих пор живет передаваемое из поколения в поколение воспоминание об этой лучшей поре жизни университета в первую половину прошлого столетия. .

Фактический материал, относящийся к жизни Казанского университета за время совместной работы Лобачевского и Мусина-Пушкина, содержится в выпущенном за это время отчете по университету⁶. Отчет делит это время на два периода, из которых первый охватывает первые десять лет, когда университет жил по уставу 1804 г., второй — следующие семь лет (1837—1844), когда был полностью проведен в жизнь устав 1835 г. Это деление здесь тем более подходит, что и научная работа Лобачевского была в эти годы существенно различной.

Первой задачей Лобачевского на посту ректора было внесение успокоения в среду профессоров и студентов. Нельзя сказать, что он совершенно устранил разногласия, особенно между немецкой и русской группировками профессоров; но спокойной выдержанностью, убеждениями в заседаниях совета и у себя на дому он значительно их смягчил. Заседания совета, прежде шумные и беспорядочные, приняли нормальный характер⁷. Между студентами же совершенно исчезли шпионство и ханжество, которые были так распространены в эпоху Магницкого⁸. Во всей университетской среде наступило оздоровление; это была первая и очень важная заслуга Лобачевского. По-видимому, в этом деле сыграли большую роль и взгляды Лобачевского на дело воспитания.

Через год после вступления в должность ректора в торжественном собрании университета 5 (17) июля 1828 г. Лобачевский произнес речь, которую позже опубликовал под названием «О важнейших предметах воспитания»⁹. Речь, несомненно, содержит немало тривиального, и притом не только с нашей точки зрения: такой она показалась бы и в то время в Европе; несмотря на упоминания о Бэконе, Декарте, она показалась бы странной по своей оторванности от тех споров о воспитании, которые так настойчиво велись в западной литературе. Но здесь, на далекой восточной окраине, в условиях николаевского режима она производит впечатление не только самостоятельности и свежести, но даже и смелости: она несомненно шла вразрез с теми тенденциями, которые господствовали в деле воспитания юношества в русской школе того времени на всех ее ступенях. Речь начинается тривиальными соображениями о необходимости образования; но, переходя к тому, какое образование должен давать университет, Лобачевский высказывает взгляды, очень характерные для его мировоззрения. Исходная его мысль заключается в том, что это образование должно быть чуждо всякой схоластике. В словах, обращенных к студентам, по-видимому слышатся указания профессорам: «Мы живем уже в такие времена, когда едва тень прежней схоластики бродит по университетам. Здесь, в это заведение вступивши, юношество не услышит пустых слов без всякой мысли, одних звуков без всякого значения. Здесь учат тому, что на самом деле существует, а не тому, что известно одним праздным умам».

Но основная мысль Лобачевского заключается в том, что культура человека не определяется одним образованием, как ни велико его значение; она не в меньшей море определяется воспитанием. Главная задача воспитания заключается в том, чтобы растить в человеке жизнерадостность, ибо «жить значит чувствовать, наслаждаться жизнью, чувствовать непрестанно новое, которое бы напоминало, что мы живем». Воспитание не должно подавлять личность, оно должно растить «все способности ума, все дарования, все страсти», ибо нет ничего более ничтожного, чем бесстрастие, отсутствие вкуса к изящному, к воображению. Нужно растить в человеке стремление к славе, не опасаясь растущего с этим честолюбия. Во всем этом слышится протест против того гнетущего воспитания, подавления личности, которое преобладало, как мы видели, в той школе, где учился сам Лобачевский. И, может быть, как протест против той обиды, которую он, мальчик из бедной семьи, переживал в школе, звучат следующие слова: «Но вы, которых существование несправедливый случай обратил в тяжелый налог другим, вы, которых ум отупел и чувство заглохло, вы не наслаждаетесь жизнью. Для вас мертва природа, чужды красоты поэзии, лишена прелести и великолепия архитектура, незанимательна история веков. Я утешаюсь мыслью, что из нашего университета не выйдут произведения растительной природы; даже не войдут сюда, если к несчастью родились с таким назначением. Не войдут, повторяю, потому что здесь продолжается любовь славы, чувство чести и внутреннего достоинства».

Лобачевский был доволен результатами своего воздействия на молодежь. Сообщения об этом постоянно повторяются в его письмах к Мусину-Пушкину. Но за этими общими задачами, за этими его взглядами, пронизывавшими всю его деятельность, стояла сложная и трудная повседневная работа. Переписка отражает все ее многообразие.

В сущности, административная работа Лобачевского, его участие в различных органах управления, в различных формах деятельности университета начались уже задолго до его избрания ректором. Как мы видели, он около семи лет был деканом факультета; он входил в состав библиотечной, строительной, редакционной, школьной и других комиссий. Но прежде он был если и деятельным,то все же рядовым членом каждой из этих комиссий; теперь он в каждой из них становится главным, руководящим и ответственным лицом. И непростым было это руководство, нелегка была эта ответственность.

Целую эпопею, например, составляет история борьбы за приведение в порядок университетской библиотеки, борьбы с людьми, принимавшими на себя обязанности, которых они не исполняли, с тем же Кондыревым, который теперь управлял библиотекой. Не стоит, конечно, здесь на этом останавливаться; важно то, что Лобачевскому стоило очень большого труда сделать из этого скопища книг, приведенного в управление Магницкого в полный беспорядок, настоящую научную библиотеку, создать в ней традиции, которые преемственно поддерживаются по сей день. Более того, ему удалось получить значительные суммы на ее пополнение и улучшение.

Библиотека была не единственным учреждением, в котором в эпоху Магницкого царил такой беспорядок. Нельзя не удивляться тому состоянию, в котором находились, можно сказать, все учебно-вспомогательные учреждения. Нельзя было даже разобраться в том, кто заведывал тем или иным учреждением, как расходовались отпускавшиеся на них средства. Целые коллекции, прибывшие из-за границы, не были распакованы, некоторые лишь с большим трудом удалось разыскать. Методическим, неослабным вниманием и надзором Лобачевский добился того, что все эти учреждения пришли в благоустроенное состояние. Чтобы завершить это оборудование, Мусин-Пушкин в апреле 1831 г. ходатайствовал перед министром народного просвещения о командировании Лобачевского в сопровождении профессора ботаники и зоологии Э. А. Эверсмана за границу для приобретения книг и пособий. Однако происходившие в то время во Франции революционные вспышки вызвали беспокойство в правительственных кругах (министр указывал на это в своем ответе), и в командировке было отказано. Но ходатайство об ассигновании средств на оборудование было удовлетворено. Так, благодаря неутомимой энергии Лобачевского университет становится в его управление настоящим высшим учебным заведением, устанавливаются формы его нормального развития.

Главную трудность при осуществлении этой задачи представляло создание для университетских учреждений достаточных помещений; нужно было развернуть строительство университета. В этом деле значительную заслугу имел еще Магницкий; но и он уже привлек к этому делу Лобачевского. Теперь Лдбачевский становится председателем строительного комитета; университетское строительство является едва ли не главной его заботой. С каким интересом относился к этому Лобачевский, видно из того, что он занялся изучением архитектуры, чтобы быть на высоте этой задачи. Мы, впрочем, об этом скажем подробнее ниже, когда перейдем к периоду, в который это строительство было завершено.

Одной из самых больших заслуг Лобачевского в первый период его управления университетом была та распорядительность и энергия, которую он проявил во время постигшего Казань стихийного бедствия. В конце 1830 г. в Казани началась эпидемия холеры. Описания этого бедствия можно найти во многих литературных произведениях; большей частью это воспоминания разных лиц, переживших это событие. Особенный интерес для нас представляют «Записки о холере» профессора Фукса¹⁰, так как он лично принимал деятельное участие во врачебном надзоре и в тех мерах, которые проводились в университете; к тому же эти записки написаны вскоре после окончания эпидемии. При первых вестях о появлении холерных заболеваний в Казани Лобачевский запросил губернатора о том, насколько основательны эти слухи. Но губернатор ответил, что ой не имеет достаточной причины подозревать существование холеры. Между тем Фукс пишет, что ворота уже были всюду заперты. «Ужас разлился по всем улицам, многие зажиточные люди оставили город, а другие, менее достаточные, старались по крайней мере запастись съестными припасами на полтора месяца; цены на потребности жизни возвысились». Лобачевский немедленно принял решительные меры для охраны населения университета. Более того, он сейчас же отправился к губернатору и настоял на том, чтобы санитарные мероприятия были приняты во всем городе. Совет, созванный 13 сентября, вынес постановление, напоминающее древнеримское «caveant consules»,— он предоставил ректору «принимать нужные меры для сохранения здоровья казенных воспитанников и всех живущих в зданиях университетам Лобачевский принял па себя эти диктаторские полномочия. Прежде всего оп собрал на территории университета не только профессоров (желавших там поселиться) и студентов, но и всех связанных с университетом людей. Он принял меры к изоляции этой территории; вода, съестные припасы, все необходимое доставлялось на один из отдельных дворов и принималось с возможной осторожностью. Был принят ряд дезинфекционных мер и установлена быстрая изоляция заболевавших; ректор лично принимал в этом деятельное участие. В результате, из 560 человек, живших на территории университета, холерой заболело только 12 человек; это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило в городе. Из студентов ни один не заболел холерой, из профессоров заболело и погибло двое. Трудные это были дни; в Казани память об этом времени живет еще и по сей день; и светлым ореолом на фоне этих страшных событий окружено имя Лобачевского.

К ноябрю заболевания холерой начали стихать; в начале ноября возобновил свои действия совет; в середине месяца начались занятия. В университете восстановилась учебная и ученая жизнь. Лобачевский за свою деятельность во время холерной эпидемии получил благодарность от царя.

¹Э. П. Янишевский. Воспоминания старого студента, волжский вестник, № 4, 7, 11, 13, 17, 20, 1893.
²Ф. Устрялов. Воспоминания о С.-Петербургском университете в 1852—1856 годах. Исторический вестник, июнь 1884, гл. VI.
³Никитенко. Записки и дневник, 2 е изд., 1905, стр. 378, 384, 484.
⁴Л. Б. Модзалевский. Лобачевский, стр. 642. Н. П. Вагнер известен широкой публике как автор «Сказок Кота-Мурлыки».
⁵Должность директора, введенная при Магницком, была отменена тем же указом, которым Магницкий был уволен.
⁶Отчет Казанского университета и учебного округа за 17 лет, с 1827 г. по 1 января 1844 г., Казань, 1844.
⁷Э. П. Янишевский. Историческая записка о жизни Деятельности Н. И. Лобачевского, стр. 49.
⁸Э.П. Янишевский. Воспоминания старого студента. Волжский вестник, 1893, № 4.
⁹Казанский вестник, 1832, июль.
¹⁰Казанский вестник, 1831.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3617

загрузка...

Другие книги по данной тематике