Глава 1. Киммерийско-скифская проблема
|
Киммерийцы являются древнейшим из числа известных по своему имени народов, обитавших в Европе к северу от Черного моря и Дуная. С киммерийцами связана эпоха, которая освещается не только немыми археологическими материалами, но и свидетельствами письменных источников, что имеет особое значение для исторической науки.
Античный миф, историческое предание и ассирийские клинописные тексты создали у нас представление о киммерийцах как о многочисленном и грозном в военном отношении народе. Пока трудно сказать, как рано они вышли на арену истории. Точно это не было известно даже греческим хронографам, согласно которым, как пишет Страбон, первое вторжение киммерийцев в Элиду и Ионию произошло при Гомере или незадолго до его времени (Страбон, I, 2, 9; III, 2, 12) [24, с. 178]*. Именно к этой давней поре относится старейшее упоминание киммерийцев у Гомера в повествовании о пути следования Одиссея с острова Эя, который древними авторами локализовался в устье Риона в Колхиде. «Закатилось солнце,— рассказывается в „Одиссее",— и покрылись тьмою все пути, а судно наше достигло пределов глубокого Океана. Там народ и город людей киммерийских, окутанные мглою и тучами; и никогда сияющее солнце не заглядывает к ним своими лучами — ни тогда, когда восходит на звездное небо, ни тогда, когда с неба склоняется к земле, но непроглядная ночь распростерта над жалкими смертными» (Одиссея, XI, 12—19) [21, с. 281—282]. Другое упоминание о киммерийцах, хотя они и не названы в нем собственным именем, находим в «Илиаде»: «Зевс, приблизив троянцев и Гектора к ахейским судам, оставил их перед судами..., а сам обратил вспять светлые очи, взирая вдаль на землю конеборных фракийцев, сражающихся врукопашную мисийцев и дивных гиппемологов млекоедов, бедных и справедливейших людей» (Илиада, XIII, Л-7) [21, с. 280]. В одном из отрывков сочинений поэта Гесиода, жившего, как считается, в VIII или в VII в. до н. э., «доители кобылиц» Гомера названы скифами («... и доителей кобылиц — скифов») (Страбон, VII, 300) [21, с. 295]. Как нам представляется, в этом следует видеть лишь анахронизм, обусловленный обычным смешением этнических имен у древних авторов. Отрывок из Гесиода, как известно, используется исследователями для подтверждения глубокой древности пребывания скифов вместе с киммерийцами в Северном Причерноморье, а также для установления их автохтонного восточноевропейского происхождения [43, с. 13, 18]. Ошибочность сопоставления гиппемологов со скифами у Гесиода, обязанная, очевидно, комментаторам, ясно видна из известного текста гимна «К Артемиде» поэта и ученого Каллимаха (около 310 — около 235 г. до н. э.), который гласит: «...Впоследствии вокруг твоего кумира (в Эфесе) был воздвигнут обширный храм; заря не узрит никакого храма ни святее, ни богаче его: он легко превзойдет и Пифон. Поэтому-то наглец Лигдамис и пригрозил разрушить его и привел бесчисленное войско доителей кобылиц киммерийцев, которые живут отдельно от других у самого пролива Инаховой телицы. О жалкий царь, как он ошибся! Ни ему самому, ни кому-либо другому, чьи повозки стояли на Каистрийском лугу, не суждено было вернуться в Скифию, ибо твой лук всегда защищает Эфес...» (Каллимах, 248—258) [23, с. 262]. Итак, грекам в качестве обитателей Северного Причерноморья с микенского или раннего после микенского времени были известны только киммерийцы, но не скифы, о которых они узнали лишь много веков спустя, никак не ранее VII в. до н. э. У Геродота (около 484—425 гг. до н. э.) в сообщениях о киммерийцах, в отличие от более древних известий, история уже решительно преобладает над мифом. От причерноморских греков и скифов он узнал, что вся страна, то есть Понтийская степь, которая в его время была занята кочевыми скифами, прежде принадлежала киммерийцам, покинувшим ее под давлением скифов, пришедших с востока, из глубин Азии. Этническое имя киммерийцев звучало в его время и позднее во многих местностях в Причерноморье как в названии некоторых греческих поселений, так и в других различных топонимах от восточного побережья Азовского моря до нижнего течения Днестра (Геродот, IV, 11, 12) [22, с. 260— 261]. Известно имя киммерийцев и для рубежа нашей эры (Страбон, VII, 4, 3; XI, 2, 4, 5) [24, с. 206, 210—211]. Все сведения подобного рода давно уже пробудили глубокий интерес к киммерийцам в археологии. Однако их памятники очень долго оставались недоступными, что объясняется многими обстоятельствами, особенно же сравнительной редкостью их, а также недостаточным уровнем развития дореволюционной археологии. В своем роде итогом знаний прошлого столетия в интересующем нас вопросе можно назвать работу Д. Я. Самоквасова, посвященную хронологии многочисленных погребальных памятников, которые он лично исследовал на территории России [132]. Более подробно об этом же он писал в монографии, в которой опубликовал результаты своих многолетних раскопок. Д. Я. Самоквасов отчетливо представлял себе методологическую важность определения не только времени, но и отождествления этнической принадлежности памятников. Он писал, что археологические материалы только тогда могут приобрести значение исторических источников, когда будет установлен предварительно их возраст и народность, к которой они относятся. Однако ссылаясь на отсутствие необходимой научной осведомленности, он ограничился в своих исследованиях лишь разграничением памятников во времени, в связи с чем писал: «Могильники киммерийской эпохи отличаются от могильников последующих исторических эпох главным образом тем, что не содержат в себе оружия и орудий домашнего быта из железа, а содержат только предметы быта из глины, кости, камня и меди; могильники этой эпохи относятся к тому времени, когда древнейшим обитателям Русской земли еще неизвестно было употребление железа на человеческие нужды» [131, с. 141 и сл.]. В конце прошлого и в начале нашего века в археологических трудах было принято называть «киммерийскими» ’ любые захоронения бронзового века: как древнейшие, так и позднейшие — со скорченными и окрашенными скелетами. Научная периодизация бронзового века на юге России была талантливо разработана В. А. Городцовым, который, произведя раскопки большого количества курганов в 1901 и 1903 гг. в Харьковской и Екатеринославской губерниях, выделил в нем древнеямную, катакомбную и срубную культуры [38, 39]. Следуя правильно намеченному пути освещения бронзового века, В. А. Городцов еще в 20х годах предпринял попытку научно выделить такие памятники, которые можно было бы достоверно отождествить с киммерийцами наиболее позднего периода их пребывания на юге Восточной Европы, той поры, когда они по своей военной мощи успешно соревновались с ассирийцами, лидийцами и другими передовыми народами древнего Востока. В подходе к решению этого вопроса В. А. Городцов использовал совершенно верные в методологическом отношении средства. Он исходил из предположения, что киммерийцы по своей культуре могли быть близки скифам, гак как в ассирийских клинописных источниках они нередко смешивались со скифами. «Так как этот факт,— писал он еще в начале нашего века,— указывает на отсутствие резкой разницы и в бытовой обстановке этих народов, то нужно полагать, что киммерийские памятники, если только они имеются в наших собраниях, скрываются в одной массе со скифскими» [36, с. 344]. Столь же верным было его соображение, что искомые памятники позднейших киммерийцев должны были быть по своей культуре особенно близки к таким хронологически соответствующим им культурам начала железного века, как кобанская на Кавказе, ананьинская в Прикамье и гальштатская в Западной Европе. Это заключение убедительно подтверждено специальной таблицей с представленными на ней руководящими формами вещей названных культур. Оставалось только выделить такие вещи из древностей Восточной Европы, которые хронологически и по своим формам могли бы найти необходимые параллели в кобанской, ананьинской и гальштатской культурах и определить синхронную им киммерийскую культуру. Однако так четко намеченную программу В. А. Городцову, в сущности, осуществить в то время не удалось. Позднейший предскиф ский период, соответствующий переходу от бронзового к железному веку, оставался еще почти недоступным для исследования по состоянию имевшихся археологических источников. Свою культуру киммерийцев он восстанавливал преимущественно по материалам таких кладов бронзовых орудий, как Кабаковский, Райгородский и др. [37], которые ныне вполне обоснованно относятся к несравнимо более ранней поре, в основном к сабатиновской ступени сруб ной культуры, к XIV—XII вв. до н. э. В таком крайне архаизированном виде культура киммерийцев позднейшего периода, как ее выделял В. А. Городцов, в течение многих и многих лет пользовалась широким признанием в археологии. Так, Е. И. Крупнов преимущественно по находкам бронзовых кельтов, кинжалов и ножей срубной культуры даже в начале 60х годов неоднократно предпринимал попытки проследить пути проникновения киммерийцев VIII—VII вв. до н. э. из степей юга Европейской части СССР через Кавказ в страны Передней Азии [88, с. 190; 86, с. 114 и сл.]. Поиск затерявшихся в глубине веков киммерийцев и их культуры возобновился после Великой Отечественной войны. Изучением киммерийцев занимались многие ученые: Л. А. Ельницкий, В. Н. Даниленко, В. Д. Блаватский, О. А. Кривцова-Гракова и др. Статья Л. А. Ельницкого о киммерийцах выделяется гиперкритическим отношением к письменным известиям о киммерийцах. В ней одинаково отрицается как сам факт пребывания киммерийцев в Северном Причерноморье, так и историчность киммерийцев. Вместе с тем мы обнаруживаем у Л. А. Ельницкого явное противоречие. Категорически настаивая на том, что киммерийцы в Причерноморье являются плодом древнего греческого мифотворчества, он счел возможным предпринять собственный поиск тех археологических памятников, которые можно было бы связать с отвергнутыми им киммерийцами. Он отождествил их с кобанской культурой Кавказа, считая, что она по своей яркости и изобилию предметами вооружения более всего может соответствовать воинственным киммерийцам [52]. Обе гипотезы Л. А. Ельницкого, как несостоятельные, отвергнуты отечественной наукой. Относительно тождества кобанцев с киммерийцами и скифоведы и кавказоведы высказались одинаково: античные письменные источники сообщали о пребывании киммерийцев только в Северном Причерноморье, но отнюдь не на Кавказе. В 20х годах около г. Умани в Белогрудовском лесу было найдено несколько антропоморфных стел, которые чисто случайно, по соседству с известными белогру довскими зольниками конца бронзового века, вошли в науку как киммерийские. Подобного рода стелы, находимые и в других местах (Илурат, Мирмекий, Тиритака, Пантикапей и др.), стали называться киммерийскими [34, с. 31, рис. 2], причем такого рода ответственное заключение не считали нужным подтверждать какими-нибудь серьезными научными доводами. Столь же бездоказательно, без должного научного обоснования к каменным стелам «белогрудовского» типа как к памятникам киммерийцев подошел и В. Н. Даниленко. В 1951 г. он опубликовал изумительную по своим художественным достоинствам и технике выполнения Наталовскую стелу из Днепропетровской области и привлек в качестве аналогии к ней ряд антропоморфных изображений, в том числе две стелы, найденные над древнеямной могилой в кургане у с. Белозерка в низовьях Днепра Г. Л. Скадовским. Стелы, обнаруженные Г. Л. Скадовским, свидетельствовали против идей, которыми руководствовался В. Н. Даниленко в своем истолковании стел «белогрудовского» типа как киммерийских, так как они без всяких сомнений относятся к эпохе энеолита. Пренебрегая очевидными данными, он отнес их к началу железного века и воспользовался этими стелами для освещения проблемы киммерийцев конца предскифского периода, особенно их социального строя [47, с. 218 и сл.]. Вот что он писал: «Все приведенное по этому поводу дает основания предполагать, что наиболее значительная часть описанных стел представляет собой изображения воинов, вооруженных и одетых в очень легкий военный, северно-«средиземноморского» типа костюм. Нужно думать, что таким образом вооруженные и снаряженные воины жили на берегах южных морей Европы, отражая определенную ступень социально экономического развития. Это были представители тех форм пехотной и колесничной военной организации, которая предшествовала конной военной организации времени Скифии и гальштата. Носители подобной военной организации киммерийцев не могли не быть участниками героического периода Северо-Восточного Средиземноморья и Северного Причерноморья, отзвуки которого доходили до Малой Азии и Ассирии. Это могло произойти благодаря тому, что Киммерия вследствие хозяйственной и социальной зрелости стала заметной политической силой в международных отношениях» [47, с. 223—224]. Ошибочность подхода В. Н. Даниленко к решению киммерийского вопроса была установлена почти немедленно, причем окончательно, благодаря тому, что в одном из курганов в долине р. Молочной в 1951 г. было обнаружено древнеямное захоронение с перекрытием в виде антропоморфной стелы белогрудовского типа, чем еще раз подтвердилась достоверность глубокой древности стел, открытых в свое время Г. Л. Скадовским [151, с. 7, 38, рис. 17, 18]. В настоящее время стало известно множество находок стел подобного рода из степных курганов, в которых они неизменно обнаруживаются при древнеямных захоронениях и подтверждают, что они не имеют никакого отношения к культуре позднейших киммерийцев (189, с. 38 и сл.; 164]. Ряд интересных соображений о киммерийцах в 1948 г. был высказан В. Д. Бла ватским, обратившим внимание на прочную связь их с восточной частью Крыма, которую можно установить по наличию различных поселений и урочищ, носивших в античное время название киммерийских: Боспор Киммерийский, два поселения по его обоим берегам назывались Киммериками, мыс Киммерий близ устья Кубани (Вардана) и пр. [15, с. 9 и сл.]. Мы не можем согласиться лишь с высказанным В. Д. Блаватским мнением, что киммерийцы обладали какимто особым могуществом на Боспоре, так как основное их ядро находилось в степи, там, где позднее обитали сменившие их скифы. Керченский полуостров, очевидно, был лишь юго восточной границей расселения киммерийцев, поэтому их имя и оказалось здесь прочно закрепленным в топонимике в прямом соответствии с известными законами возникновения названий мест, обязанных этническим наименованиям прежде всего в зонах контактов различных племен и народов. Особое место в изучении срубной культуры принадлежит О. А. КривцовойГраковой. Ее труды, публиковавшиеся в 30— 50х годах, пользовались большим авторитетом как у нас в стране, так и за рубежом, что было обусловлено их содержательностью, наличием новых ценных данных и аргументированностью доказательств, на которые они опирались. Многое из них не утратило своего научного значения и в настоящее время. О. А. Кривцова-Гракова обобщила результаты исследований срубных погребений и поселений в степном Поволжье, осуществленных в свое время П. С. Рыковым, П. Д. Рау, В. В. Гольмстен и др.; она произвела большие раскопки памятников андроновской культуры в Казахстане, имевшие весьма существенное значение для интерпретации вопросов позднего бронзового века на юге Европейской части СССР, и, наконец, ею же начаты систематические раскопки срубных памятников в области нижнего Днепра, способствовавшие выработке нового аспекта в подходе к срубной проблеме. Археологическая периодизация срубной культуры, осуществленная О.А. КривцовойГраковой в конце 40х годов, в общем остается в силе и в наши дни. Следуя П. Д. Рау, она видела истоки срубной культуры в полтавкинской ступени среднего бронзового века в Нижнем Поволжье. В соответствии с этим ею были выделены на востоке Европейской части СССР памятники старшей срубной культуры с руководящими Покровскими курганами, которые на основании происходящих из них бронзовых наконечников копий сей минского типа она датировала XV—XIII вв. до н. э. Вторая ступень этой культуры в Поволжье была названа О. А. Кривцовой Граковой «хвалынской» и отнесена к концу II — началу I тысячелетия до н. э. Опорными памятниками для нее послужили известный клад бронзовых орудий из с. Сосновая Маза близ г. Хвалынска и поселение у с. Ивановки недалеко от того же города: Вместе с тем она обосновала плодотворную гипотезу миграции срубных племен с территории их родины в степном Заволжье на запад, в результате которой они широко расселились к северу от Черного моря. Придерживаясь взглядов В. А. Городцо ва на принадлежность причерноморских кладов бронзовых орудий киммерийцам, О. А. КривцоваГракова выделила для Степного Причерноморья позднесрубные памятники в виде особой киммерийской культуры и датировала ее XII—IX вв. до н. э. [82, с. 155 и сл.]. С начала 50х годов в отечественной науке с особой силой пробудился интерес к проблеме происхождения скифов и их культуры, коренным образом изменилось и ее решение. Б. Н. Граков и М. И. Артамонов, отвергнув ставшие традиционными представления о приходе скифов в VII ст. до н. э. в Причерноморье с востока, из глубин Азии, стали доказывать, что скифы, как и киммерийцы, являлись исконными обитателями, подлинными автохтонами Северного Причерноморья. В своей гипотезе, ставшей одно время очень популярной в науке, они опирались преимущественно на генеалогические предания. Согласно одному, так называемому скифскому преданию, первым человеком, жившим в Скифии за 1000 лет до прихода Дария, был Таргитай, сын Зевса и нимфы, дочери реки Борисфе на — Днепра. По греческому мифу скифские цари произошли от брака Геракла и хтонического божества — ехидны, полу девыполузмеи, жившей в пещере, находившейся в низовье Днепра, в Гилее — Полесье [43, с. 21 и сл.]. Вместе с тем возродилась гипотеза об истоках скифской культуры в срубной, высказанная в 20х годах А. М. Тальгреном, которую он подкреплял находками при срубных погребениях трехгранных втульчатых костяных наконечников стрел, морфологически подобных бронзовым скифским, и сходством деревянных срубных гробниц со столбовыми гробницами скифской культуры. По А. М. Тальгрену, срубники были протоскифами, продвинувшимися из Поволжья на территорию Украины около 700 г. до н. э. 1208, с. 202 и сл.]. В новое время эта в общем готовая схема этногенеза скифов А. М. Тальгрепа была подвергнута лишь небольшой модернизации. Так, М. И. Артамонов, следуя гипотезе О. А. Кривцовой-Граковой о миграции сруб ников из Поволжья на запад, поставил в связь с ней рассказ Геродота о вторжении скифов из Азии в Северное Причерноморье, но соответственно отнес его не к VII в., а к концу II тысячелетия до н. э. Киммерийцев же он связал с большими кубанскими курганами бронзового века, с катакомбной культурой и, вопреки научным данным, крайне омолодил эти курганы, отнеся к позднейшему предскифскому времени. Несостоятельность такой поздней датировки больших кубанских курганов была в свое время безукоризненно доказана А. А. Иессеном, который установил, что в действительности они относятся к 2300— 1700 гг. до н. э. и, следовательно, не могут иметь даже косвенного отношения ни к киммерийской, ни тем более к скифской проблеме, несмотря на «заманчивость видеть в погребениях в больших курганах» непосредственных предшественников скифских племенных вождей VI в. до н. э. [58, с. 193]. Таким образом была решительно опровергнута гипотеза М. И. Артамонова, считавшего Прикубанье главным центром киммерийцев и плацдармом их походов через Кавказ в страны древнего Востока. Кстати сказать, на крайнем омолаживании памятников катакомбной культуры, отождествлении их с киммерийцами и размещении киммерийского плацдарма в Прикубанье М. И. Артамонов продолжал настаивать и много лет спустя [5, с. 5; 6, с. 7 и сл.], даже после того, как Н. В. Анфимов точно установил, что в позднейшее предскифское время в Прикубанье обитали не киммерийцы, а протомеоты 13, с. 103 и сл.; 4, с. 170 и сл.]. Б. Н. Граков раньше других исследователей (еще в конце 40х годов) стал писать, что в степях Причерноморья в предскифское время одновременно обитали как киммерийцы, так и предки скифов [42, с. 13 и сл.]. Более аргументированно свои взгляды на этот вопрос он изложил в монографии о Каменском городище, где, в частности, отметил ошибочность локализации М. И. Артамоновым киммерийцев в Прикубанье, поскольку она противоречит всем античным свидетельствам о пребывании их в местностях, расположенных только к северу от Черного моря [41, с. 9 и сл., с. 167 и сл.]. Гипотеза причерноморского происхождения скифов была поддержана и О. А. Кривцовой-Граковой, которых она стала отождествлять со срубной культурой. Памятники срубной культуры в Причерноморье в середине 50х годов были разделены ею на две ступени: белозерскую и сабатиновскую, из которых первая была датирована XI—X, а вторая — IX—VIII вв. до н. э. Особое внимание она обратила на памятники сабатиновской ступени и до пределов сблизила ее с выводившейся из нее скифской культурой как по составу материальной культуры, так и по времени. Уделяя особое внимание изучению керамики, О. А. Кривцова-Гракова произвела от белозерской сабатиновскую посуду, а из последней — скифскую. Как старейшее скифское поселение она описала Обиточенское селище в Приазовье и датировала его VII в. до н. э. В бронзовых изделиях сабатиновской ступени она указывала прямые прототипы некоторых предметов скифского оружия и культов. При отождествлении срубной культуры с древними скифами в трудах Б. Н. Гракова и О. А. Кривцовой-Граковой для киммерийцев не осталось места в Причерноморье. Лишь условно киммерийцев стали связывать с некоторыми поселениями Восточного Крыма, на которых встречалась случайно, механически перемешанная срубная и катакомбная керамика, а также селища кобяковского типа белозерской поры в устье Дона {84, с. 6—7, 156—169]. Многое в этих поисках оказалось ошибочным, вызванным напрасным стремлением во что бы то ни стало подтвердить автохтонное, причерноморское происхождение скифов. Позднее Б. Н. Граков, как и М. И. Артамонов, стал называть киммерийской катакомбную культуру {43, с. 25]. Выделение белозерской и сабатиновской ступеней срубной культуры, если учесть крайнюю ограниченность тех источников, которые могли быть использованы в свое время О. А. Кривцовой-Граковой, явилось важнейшим и далеко идущим по своему значению открытием. Однако относительная и абсолютная хронология, а вследствие этого в первую очередь историческая интерпретация этих ступеней оказались неправильными и подверглись в дальнейшем пересмотру. В исследовании конца бронзового века в степях юга Восточной Европы было игнорировано весьма верное, можно сказать, незыблемое в методическом отношении, положение, что здесь, как и всюду, раннему железному веку, в данном случае скифскому периоду, должна была предшествовать переходная пора — время смены бронзовых орудий железными. Так, устанавливая возраст Алексеевского поселения андроновской культуры на Тоболе, О. А. Кривцова-Гракова писала, что оно, несомненно, древнее начала скифского периода, что, возникнув в конце II тысячелетия до н. э., могло просуществовать до середины VIII в. до н. э. (в действительности, в свете современных данных,— не позднее XIV—XII вв. до н. э.— А. Т.): «Полное отсутствие указаний на обработку железа не дает возможности снижать эту дату, так как в следующую скифскую эпоху железные орудия появляются уже в хорошо выработанных и устойчивых формах. Несомненно, этому должен был предшествовать известный период развития форм железных предметов» [82, с. 163]. Открытию этого переходного периода, остававшегося недоучтенным в археологии Южной России и Украины, более всего способствовали новые исследования археологов кавказоведов. Начало было положено раскопками Е. И. Крупнова на Каменномостском могильнике кобанской культуры в Кабарде в 1948 г., где были обнаружены захоронения с вещами переходного времени от бронзового к железному веку, представление о котором было существенно восполнено материалами из могильника той же культуры в Кисловодске. Эти памятники предварительно датировались Е. И. Крупновым концом VIII —началом VII в. до н. э. Особенно существенным для археологии оказалось то, что среди вещей из этих могил, помимо изделий собственно кобанской культуры, нашлись такие, как бронзовые удила с двукольчатыми концами и бляшками в виде лунниц, ряд аналогий которым Е. И. Крупнов указал в древностях с других территорий Восточной Европы. Подобное сочетание вещей кобанской и степной восточноевропейской культур встречалось на Кавказе и раньше, например в знаменитом Кобанском могильнике. Однако Е. И. Крупнов впервые в науке определил их истинное историческое место среди древностей и указал, что они будут играть особую роль в поиске памятников позднейшего предскифского периода в Европейской части СССР. В итоге своего исследования Каменно мостского могильника Е. И. Крупнов пришел к следующим выводам, выходящим по своему значению далеко за рамки собственно северокавказской проблематики: «1. Ка меиномостский могильник, как и Кисловод ский, является наиболее ранним могильником из целой серии более поздних памятников Северного Кавказа, представляющих собой культуру смешанного характера VII—IV вв. до н. э. 2. Могильный инвентарь отражает процесс перехода на Северном Кавказе от бронзы к железу в его далеко еще не завершенном виде. 3. В Каменномостском могильнике, равно и в Кисловодском, как нигде в другом, наблюдается скрещение более древних черт кобанской (горной) и киммерийской (степной) культуры...» [85, с. 273]. Трудами Е. И. Крупнова положено начало научной археологии наиболее позднего предскифского периода в Восточной Европе, проникновение в ее реальное археологическое содержание. С одной стороны, они позволили уточнить возраст поздней (второй) ступени чернолесской культуры в области днепровского лесостепного Правобережья, а с другой,— приступить к выделению синхронных с ней столь же поздних, переходных по времени от бронзового к железному веку памятников предскифской поры в Степном Причерноморье. В начале 50х годов к числу таких позднейших доскифских памятников в степях Восточной Европы мы с наибольшей уверенностью отнесли четыре кургана с захоронениями конных воинов (рис. 1): Черно горовский в Харьковской области, Камы шевахский в Днепропетровской области, Малую Цимбалку в Запорожской области и Обрывский у станицы Чернышевской при впадении р. Чир в Дон. Право отнести к позднейшему предскиф скому времени названные курганы и решительно выделить их из числа скифских, с которыми они смешивались раньше, позволили найденные в них характерные руководящие по своим формам предметы конского снаряжения и вооружения: Обрывский курган — по найденным в нем бронзовым удилам с двукольчатыми концами, происходящим из Каменномостского могильника; бронзовые псалии при бронзовых удилах со стремечковидными концами из Черногоровского кургана нашли себе аналогии не только в фракокиммерийских памятниках Средней Европы, но и в костяных псалиях из слоя поздней чернолесской культуры на Субботовском городище; бронзовые псалии различных типов при бронзовых удилах со стремечковидными концами из Камышевахи и Малой Цимбалки оказались аналогичными фракокиммерийским в странах КарпатоДунайского бассейна. Предскифский возраст Малой Цимбалки подтвердился, кроме того, тем, что костяные наконечники стрел из колчанного набора, найденного в этом кургане, оказались одинаковыми с костяными наконечниками стрел поздней чернолесской культуры в Среднем Поднепровье. В обнаруживающейся связи наших степных предскифских памятников с фракокиммерийской культурой, датировка которой концом гальштата В к тому времени достаточно прочно установилась в средне европейской археологии, мы видели веское подтверждение их возраста VIII — ранним VII в. до н. э. Очень многим в освещении позднейшего предскифского периода на юге Европейской части СССР мы обязаны А. А. Иессену. В качестве опорного объекта исследования этой поры ему послужил замечательный по своему составу клад бронзовых вещей, найденный в г. Новочеркасске в 1939 г., в котором оказались ранее не встречавшиеся в подобном сочетании в одном комплексе кобанский топор, 
Рис. 1. Памятники киммерийцев и находки вещей киммерийских типов на юге Европейской частиСССР: I.Степные памятники: 1 — Аккермень; 2 — Аксай; 3 — Алитуп; 4 — Балки (Высокая могила); 5 —Белгород-Днестровский; 6 — Белоградец (Болгария); 7 — Бережновка; 8 — Березки; 9 — Благодаровка; 10 — Букановская*; И — Васильевка; 12 — Верхнепогромиое; 13 — Верхнеподпольный; 14 — Веселая Долина; 15 — Веселый; 16—Вольногрушевское; 17 — Волошское; 18 — Воронеж; 19—Гербино; 20—Демкино; 21 — Днепропетровск*; 22 — Днепрорудный; 23 — Днепрострой*; 24 — Ездоцкая; 25 — Енджа (Болгария); 26 — Жирно клеевский; 27 — Зеленый Яр; 28 — Золотая Балка; 29 — Зольное; 30 — Ивановка; 31 — Калиновка и Новая Одесса; 32 — Камбурлиевка; 33 — Каменка; 34 — Ка мышеваха; 35 — Керчь; 36 — Кише; 37 — Ковалевка; 38 — Колотаев *; 39 — Красноград; 40—Крым*; 41 — Кут; 42 — Ливеицовка; 43 — Луганское; 44 — Луговое; 45 — Львово; 46 — Любимовка; 47 — Малая Цимбалка у с. Большая Белозерка; 48 — Марьино; 49 — Маяки; 50 — Мешков*; 51 — Навки; 52 — Нижнекурмоярская*; 53— Никополь; 54 — Новая Белогорка; 55 — Новочеркасск; 56 — Норка; 57 — Обрывский; 58 — Огородное; 59 — Парканы; 60 — Перещепино; 61 — ПетроСвисту ново; 62 — Петровское; 63 — Пивденне; 64 — Привольное; 65 — Родионовка; 66 — РостовнаДону; 67 — Саратов; 68— Саркел; 69 — Сергеевка; 70 — Соленовская; 71 — Софиевка (близ Каховки); 72 — Ставрополь; 73 — Старая Яблонка; 74 — Степана Разина; 75 — Суворово; 76— Суклея; 77 — Таганрог; 78 — Терновое; 79 —Тирасполь; 80 — Филипповская; 81 — Фронтовое; 82 — Ча хоткин; 83 — ЧеболакчияВикторовка; 84 — Черногоров ский; 85 — Шированка. II. Лесостепные памятники Украины: 86 — Адамовка; 87 — Басовка; 88 — Вельск; 89 — Бутенки; 90 — Васи щево; 91 — Головятино; 92 — Гулы; 93 — Жаботин; 94 — Залевки; 95 — Зарубинцы; 96 — Каневский уезд Киевской губернии*; 97 — Киев; 98 — Киевский уезд*; 99 — Киевская и Полтавская губернии*; 100 — Кны шевка; 101 — Колонтаево; 102 — Константинова; 103 — Лихачевка; 104 — Лубенцы; 105 — Лубны; 106 — Любо тин; 107 — Московское городище; 108 —Мошны; 109 — Носачево; 110 — Оситняжка; 111 — Пастерское; 112 — Пищальники *; 113 — Подгорцы; 114 — Рыжановка; 115 — Софиевка (Черкасская область); 116— Среднее Приднепровье*; 117 — Степанцы; 118 — Субботово; 119 — Субботово-Чмыревка; 120 — Т аганча; 121 — Троянов; 122 — Тясминка; 123 — Харьков; 124 — Хмельна; 125 — Черкасский уезд Киевской губернии*. III. Памятники лесостепной Молдавии: 126 — Алчедар; 127 — Матеуцы; 128 — Сахарна; 129—Царевка; 130 — Цахнауцы; 131 — Шолданешты. IV. Памятники Горного Крыма; 132 — Инкерман, урочище Уч-Баш. * Звездочками помечены памятники, не локализованные на карте. Удила с двукольчатыми концами, трехпетельчатые псалии с одним концом в виде изогнутой лопасти и форма для отливки бронзовых длинновтульчатых наконечников стрел с малой ромбической головкой. В центре внимания исследователя оказались многочисленные предскифские и раннескифские бронзовые и железные удила и псалии Восточной Европы. В соответствии с составом Новочеркасского клада к числу предскиф ских, а вместе с тем и древнейших для Европейской части СССР, А. А. Иессеном были отнесены бронзовые удила с двукольчатыми концами и сопутствующие им трехпетельчатые псалии. Руководствуясь тем, что большая часть находок удил этого типа происходит из области кобанской культуры, он заключил, что они были созданы на Северном Кавказе, откуда и распространились на территорию Восточной Европы. Бронзовые удила с однокольчатыми концами, известные по находкам на Северном Кавказе, он отнес к переходному времени от доскифского к скифскому периоду, а такие памятники, как курганы Малая Цимбалка, Камышеваха и Черногоровский, в которых найдены бронзовые удила со стремечковидными концами, были им отнесены ко второй половине или к концу VII в. до н. э. По инициативе А. А. Иессена все памятники позднейшего предскифского периода стало принято называть памятниками новочеркасской группы. Однако как А. А. Иессен, так и многие другие исследователи в течение еще очень длительного времени продолжали считать памятники черногоровской группы раннескифскими. Остановившись на этническом вопросе, А. А. Иессен писал тогда: «Можно думать, что и скифские, и собственно киммерийские племена в VIII—VII вв. до н. э. обладали чрезвычайно близкой культурой... Выделить среди памятников VIII—VII вв. и более раннего времени собственно киммерийские можно будет только тогда, когда станет ясной карта распространения этнокультурных групп населения всего нашего юга для этого времени. Сейчас, пока мы склонны все памятники X—VII вв. относить к киммерийцам, мы должны помнить, что в состав искусственно конструируемой таким путем единой «киммерийской» культуры неизбежно будет включена и культура собственно скифских племен на ранних ее этапах» {58, с. 109—110]. Несмотря на высказывания такого рода о киммерийскоскифской общности, сам А. А. Иессен был склонен считать, что выделенная и рассматриваемая им культура является, собственно говоря, древнейшей скифской, в соответствии с чем ленинградские археологи стали называть памятники новочеркасской группы древнейшими скифскими. Концепция А. А. Иессена, как казалось тогда, положительно разрешала и примиряла имевшиеся в то время противоречия во взглядах археологов на предскиф ский период. Однако коечто в исследовании А. А. Иессена оказалось недостоверным, понятым слишком прямолинейно: он переоценил значение кавказского производственного центра для раннего железного века в Восточной Европе, что отчасти свойственно и трудам Е. И. Крупнова; он напрасно слишком омолодил погребальные комплексы, представленные материалами из курганов Черногоровский, Камышеваха и Малая Цимбалка, отнеся их к иачвлу скифской поры, тогда как имеющиеся в этих комплексах псалии и наконечники стрел по связи с чернолесской и фракокиммерийской культурой позволяли уже тогда уверенно относить их к доскифскому времени; предскифская культура юга Европейской части СССР без должной аргументации приписана древнейшим скифам. Начало 60х годов ознаменовалось двумя замечательными открытиями, направившими исследования позднего бронзового и начала железного веков в Восточной Европе по новому руслу. Первое открытие принадлежит Д. Я. Телегину, которому в результате раскопок Ушкольского поселения на нижнем Днепре с двумя культурными слоями, разделенными толстым стерильным пластом глиняного наноса, удалось установить новую, правильную относительную хронологию позднесрубной культуры в Северном Причерноморье и безукоризненно доказать, что не сабатиновская ступень сменяет белозер скую, как это было принято считать раньше, а наоборот, что сабатиновская является старшей, а белозерская ступень младшей [144, с. 3 и сл.]. В соответствии с этими выводами мы в 1965 г. осуществили свой опыт определения абсолютного возраста культур и памятников позднего бронзового и начала железного веков на юге Европейской части СССР. Такую хронологию мы обосновали преимущественно руководящими предметами западноевропейского импорта, которые хотя и изредка, но встречаются на востоке. Особая ценность таких находок заключается в том, что они позволяют более или менее прочно поставить в один хронологический ряд культуры востока и запада, периодизация которых в соответствии с системой П. Рейнеке заново разработана Г. Мюллер-Карпе, а абсолютный возраст ступеней позднего бронзового и гальштатского периодов Центральной Европы установлен им на основании связей с памятниками Италии и Восточного Средиземноморья, где они, в свою очередь, датированы по данным исторически известной хронологии Египта, Крита, Микен и субмикенского периода в Греции. В ходе изучения вопроса выяснилась необходимость решительного удревне ния возраста культур эпохи поздней бронзы и начала железа на нашей территории, которые были необоснованно омоложены в нашей археологии теми исследователями, которые проявили неумеренное стремление вывести скифскую культуру развитого железного века непосредственно из срубной культуры эпохи бронзы без какоголибо учета переходного периода от бронзового к железному веку. В результате исследования проблемы нами была предложена следующая датировка позднего бронзового и начала железного века на юге Европейской части СССР: для первой, покровской ступени срубной культуры —XVI—XIV вв., для сабатиновской ступени — XIV—XII вв., для белозерской — XII—IX вв. и для позднейшей предскифской ступени — VIII—VII вв. до н. э. [153, с. 76 и сл.; 156, с. 202—207]. Такие даты позволили поставить в правильное хронологическое соотношение культуры поздней бронзы Восточной Европы со среднеевропейскими, с культурой Ноа и фракийским гальштатом. Вопросы абсолютной хронологии позднего бронзового века привлекли внимание и других исследователей, стремящихся, как правило, доказать, что я в своей периодизации удревнил датировки. Так, В. С. Бочкарев отнес Бессарабский клад, имеющий опорное значение для определения возраста первой ступени срубной культуры и памятников сейминскотурбинского типа, к XV— XIV вв., а В. А. Сафронов — даже к позднему XIII в. до н. э. [133, с. 19]. В изучении срубной культуры наметились некоторые новые направления. Так, В. Д. Рыбалова и И. Н. Шарафутдинова высказали предположение о существовании особой сабатиновской культуры, в которую они выделили памятники позднего бронзового века к западу от Днепра, считая, что они принципиально отличаются от срубной культуры восточной части юга Европейской части СССР [180]. Н. Н. Чередниченко, опираясь на нашу уточненную хронологию позднего бронзового века, углубил разработку вопросов миграции срубных племен из Заволжья на запад, поставленных О. А. КривцовойГра ковой. Он устанавливает, что срубная культура никогда одновременно не занимала того обширнейшего пространства, на котором между реками Уралом и Днестром встречаются ее памятники. Выясняется, что ранние памятники срубной культуры сосредоточены преимущественно на востоке, тогда как поздние—на западе. Тем самым подтверждается обоснованность гипотезы о миграции срубных племен из Заволжья в Северное Причерноморье. Н. Н. Чередниченко прослеживает такие этапы этой миграции: свою заволжскую прародину, как считает он, срубные племена покидают не позже конца ранней покровской ступени; в течение сабатиновского времени происходит запустение территории правобережья Волги и почти всего бассейна Дона; в бе лозерское время срубные племена, сосредоточившись в Причерноморье и на нижнем Дону (памятники кобяковского типа), остаются в указанных географических пределах почти вплоть до момента скифского вторжения [171, с. 36]. Изучением срубной культуры занимался A. М. Лесков. Он основательно и со знанием вопроса исследовал клады бронзовых орудий и склады литейных форм срубной культуры, уточнил представление об их составе, возрасте и местонахождении. Ему удалось восстановить несколько старых кладов, состав которых оказался перепутанным в публикациях, и они сразу же получили в науке первостепенное значение. Однако в своем труде он допустил некоторую торопливость, которая скоро была подмечена многими исследователями, указавшими на то, что А. М. Лесков в Северном Причерноморье ошибочно выделил раннюю срубную культуру, считая ее параллельной ранней срубной культуре на востоке, в Поволжье, и соответствующей памятникам покровского типа О. А. КривцовойГраковой. В числе памятников, имеющих руководящее значение для этой ступени, им названы клады из с. Малые Копани и из Кабаковского хутора [96]. Под воздействием критики со стороны ряда исследователей (Е. Н. Черных, B. А. Сафронов, В. С. Бочкарев, Н. Н. Чередниченко) А. М. Лесков вынужден был отказаться от гипотетической раннесрубной культуры в Северном Причерноморье и признать памятники, отнесенные к ней, ранне сабатиновскими [97а, с. 16—17], к числу которых мы в свое время относили Кабаковский клад. В результате новых раскопок, отличающихся от прежних несравнимо большими масштабами, значительно расширилась источниковедческая база для позднего бронзового века. Наиболее ценные материалы, относящиеся к сабатиновской культуре, были получены А. М. Лесковым в итоге раскопок 1960—1967 гг. на Кировском поселении в Восточном Крыму и И. Н. Шарафутдиновой — Чиколовского поселения к югу от Кременчуга в 1960—1961 гг. Многое было сделано и в изучении белозерской ступени. А. М. Лесков в 1961 —1963 гг. раскопал перворазрядный по своему значению обширный грунтовой могильник с рядовыми захоронениями простых общинников около с. Широкое близ г. Скадовска Херсонской области [9, с. 418 л сл.; 97]. В. В. Отрощен ко в 1972 г. исследовал целую курганную группу с разграбленными захоронениями представителей родоплеменной знати около совхоза «Степной» в Запорожской области. Д. Я Телегин исследовал белозерское поселение близ с. Дереивка в Онуфриев ском районе Кировоградской области [180], а Е. В. Махно — грунтовой могильник с простыми захоронениями около хутора Компанийцы в Кобелякском районе Полтавской области [105]. В итоге новых открытий значительно расширились наши знания об оседлом быте, погребальном обряде, материальной культуре, уточнилось представление о процессе становления аристократического сословия у срубных племен белозерской культуры. В работе о Кировском поселении, давшем также много данных об этой культуре, А. М. Лесков подверг критике гипотезу В. Д. Рыбаловой — И. Н. Шарафут диновой о существовании особой, отличающейся от срубной, сабатиновской культуры, которую они размещают в степи к западу от Днепра. Другое открытие начала 60х годов, имевшее принципиальное значение в археологии, связано с раскопками кургана у с. Зольное близ г. Симферополя, которые были осуществлены А. А. Щепинским в 1959 г. В нем при предскифском (точнее, Новочеркасском по времени) захоронении воина оказалось большое количество предметов вооружения и снаряжения верхового коня. В составе уздечных принадлежностей особое внимание привлек роскошный по выполнению и оформлению набор костяных лунниц, разнородных блях в виде розеток и других предметов, украшенных изящным резным орнаментом с красной инкрустацией, основными мотивами которого служат спирали, циркульиые кружки, меандры. А. А. Щепинский, рассмотрев вещи из Зольного кургана, установил, что он по культуре ничем не связан со скифами, а, судя но древности, мог принадлежать только киммерийцам [190, с. 57 и сл.]. Особенно четко это обнаружилось в изделиях прикладного искусства, которые своим орнаментом никак не связаны со скифским звериным стилем. Благодаря комплексу из Зольного кургана приоткрылась завеса над тайной позднейшего предскифского периода. Он позволил поновому взглянуть на всю совокупность предскифских памятников и установить, что в их материалах нет ничего, что позволяло бы ставить эти памятники в генетическую связь со скифской культурой, что они не могли принадлежать одновременно и скифам, и не обособившимся еще от них в культурном отношении киммерийцам. Такого рода соображения позволили нам начиная с 1964 г. выступать в своих работах против гипотезы автохтонного, причерноморского происхождения скифов, видеть в них народ, пришлый из глубин Азии, сменивший в VII в. до н. э. своих исторических предшественников киммерийцев — исконных аборигенов юга Европейской части СССР [148]. Данные о предскифской поре в те же соды обогатились открытием еще двух нажных по материалам захоронений воинов в южной части Среднего Поднепровья. Одно из них, открытое в с. Бутенки Кобелякского района Полтавской области, представляло собой грунтовую яму с трупосожжением, вероятнее всего поздпечернолесской культуры. Другое захоронение обнаружено в кургане у с. Носачево близ Смелы. Погребение в нем было совершено по обряду трупоположения в деревянном склепе. Публикация вещей из этих могил, особенно предметов вооружения и снаряжения верхового коня, осуществленная Г. Т. Ковпа ненко, значительно обогатила наши знания о культуре населения юга Европейской части СССР в позднейшее предскифское время [78, с. 66 и сл.; 76, с. 174 и сл.]. Дальнейшие открытия памятников предскифской поры на юге СССР подтверждали правильность их отождествления с киммерийцами. Ряд интересных захоронений этого времени, которые мы отнесли к собственно киммерийским, был обнаружен близ РостованаДону [74, 106] и на Керченском полуострове. И. Т. Черняков и Н. М. Шмаглий раскопали в 1970 г. курганный киммерийский могильник у с. Суворово Измаильского района Одесской области [173], давший много важного для характеристики погребального обряда и материальной культуры. Э. В. Яковенко и В. И. Бидзиля в 1971 г. раскопали Высокий курган около с. Балки Запорожской области, в котором оказались два степных захоронения с хорошо вооруженными конными воинами в гробницах, имеющих вид бревенчатых срубов [14]. Кроме того, имеются выдающиеся по своему значению случайные находки. Особенно важными для нас являются находки бронзового меча карасукского типа из с. Гебрино на севере Одесской области (Балтский район) и цельножелезного кинжала с крестовидной рукоятью предскифского типа из с. Березка к югу от Кишинева. Свою точку зрения на киммерийцев и древнейших скифов мы излагали в соответствующих разделах второго тома «Археологи Украіінськоі РСР», написанных совместно с В. А. Ильинской, а также в различных статьях и докладах на научных конференциях [70, с. 8 и сл.; 158, с. 15 и сл.; 149, с. 34—38; 152, с. 166—171; 147, с. 7—8]. Зная киммерийцев исторических, известных по античным источникам, а также мифических киммерийцев, упоминания о которых восходят ко времени не позже начала I тысячелетия до н. э., мы пришли к выводу, что киммерийцев в целом следует отождествлять со всей срубиой культурой. Мысль о принадлежности срубной культуры киммерийцам не новая. К ней так или иначе исследователи, как это отмечалось выше, склонялись часто и раньше, отождествляя киммерийцев преимущественно лишь с западной причерноморской областью срубной культуры или только с ее самыми поздними ступенями. Твердое, научно обоснованное отождествление всей срубной культуры с киммерийцами мифического и исторического периода стало возможным и убедительным лишь в наше время. Срубная культура бронзового века и начала железа, как она раскрывается перед нами в свете современных достижений археологии, вводит нас в глубочайшее прошлое истории киммерийских племен. В соответствии с этим господство киммерийцев на юге Европейской части СССР должно было продолжаться с середины II тысячелетия до VII в. до н. э., то есть в течение почти тысячелетия. Киммерийцы, подобно сменившим их в Причерноморье скифам, были иранцами по языку [1г, с. 125—126]. Таким образом, устанавливая тождество срубной культуры с киммерийцами, мы проникаем в древнейшее прошлое одного из старейших иранских народов Евразии, что представляет большой интерес не только для освещения начальных ступеней истории иранских народов, но и для разработки проблемы индоевропейцев в целом. В свете изложенного освещение киммерийской или киммерийскосрубиой проблемы становится одной из ближайших и важнейших задач отечественной археологии. В настоящей работе мы не претендуем на охват всей этой необычайно сложной и огромной по историческим масштабам проблемы. Цель ее сводится к освещению в археологическом и историческом планах только позднейшего предскифского периода киммерийцев, приблизительно соответствующего IX — раннему VII в. до н. э. (900— 650 гг.). Предварительно следует остановиться на некоторых положениях, которыми мы руководствуемся в исследовании этого периода, более глубокое обоснование которым дается в дальнейшем. Выдающееся историкокультурное значение этого периода в истории киммерийцев определяется прежде всего тем, что в течение его произошли очень большие сдвиги в развитии производительных сил, ознаменовавшиеся переходом от бронзового к железному веку и победой собственно железного века на юге Европейской части СССР. У нас в стране (А. А. Иессен, Е. И. Крупнов) и за рубежом (Г. У. Газдапустай, В. Подборский) стало принятым считать, что главная роль в формировании позднейшей предскифской культуры у степных и лесостепных племен Восточной Европы принадлежала Северному Кавказу с его крупными производственными центрами в Прикубанье, особенно в области кобанской культуры. С кобанью связывалось происхождение таких важнейших категорий материальной культуры, как древнейшие бронзовые удила с двукольчатыми концами, а также железные кинжалы с бронзовыми крестовидными рукоятями, которые архео логамикавказоведами вслед за Е. И. Крупновым стали называться кинжалами кабардинопятигорского типа. В отличие от названных исследователей мы доказывали в своих статьях, что главным фактором истории и культурного прогресса той поры являлись степнякикиммерийцы, так как они ранее других народов оказались в непосредственных контактах с передовыми цивилизациями стран Восточного Средиземноморья, первыми в широких производственных целях овладели железом, были создателями совершенного железного (в сущности, стального) оружия: кинжалов и мечей с бронзовыми рукоятями и подобных им цельножелезиых предметов вооружения и пр. Для нас было очевидным, что не киммерийцы заимствовали культурные достижения у своих соседей, а последние вынуждены были перенять у киммерийцев образцовое оружие и снаряжение верхового коня, как это и обнаруживается по материалам чернолесской культуры в Среднем Поднепровье, протомеотов и кобанцев на Северном Кавказе, ананьинских племен в Волго-Камье и фракокиммерийцев в Средней Европе. Киммерийцы сыграли главную роль в распространении железа не только в Восточной, но отчасти и в Центральной Европе. Образ жизни, воззрения, особенности социальной организации, стиль прикладного искусства и вкусы киммерийцев определили основные особенности культуры позднейшей предскифской поры на обширнейших пространствах от Волги на востоке и до Поду навья на западе. По масштабам и мощи воздействия на окружающий этнокультурный мир Европы киммерийцы предваряют собой все те изменения в древнем мире, которые в еще больших масштабах произошли в пору скифского господства в Северном Причерноморье. Позднейшие киммерийцы известны нам только по погребальным памятникам. Мы еще не знаем их поселений и твердо пока не можем сказать, была ли в это время на нашем степном юге значительная оседлость. Несмотря па новые замечательные открытия, имеющихся в нашем распоряжении степных памятников еще далеко не достаточно для всестороннего освещения культуры, быта и общественного строя киммерийцев. Обогащению наших знаний о киммерийцах более всего способствует то обстоятельство, что типично киммерийские вещи, особенно некоторые виды вооружения и конские уздечные принадлежности, в значительном количестве обнаруживаются в других культурах. Все вещественные остатки такого рода, встреченные в памятниках чернолесской культуры в Среднем Поднепровье, фракийского гальштата и сахарнянской группы в Молдавии используются нами как собственно киммерийские или как изготовленные по киммерийским образцам, поскольку киммерийское воздействие в этих районах особенно непосредственно. Следующее место по своему значению для решения киммерийской проблемы занимает Северный Кавказ, где много вещей степных киммерийских типов найдено в могильниках кобанской культуры. Сосредоточены такие могильники в окрестностях г. Кисловодска, где они в 60х годах исследовались краеведами А. П. Руничем и Н. Н. Михайловым [28, с. 110—111; 26, с. 71 и сл., рис. 9—11, 18, 20]. Полнее всего в их находках представлены большие серии железных кинжалов с бронзовыми крестовидными рукоятями. Нельзя переоценить для нашей темы значение данных, полученных в результате многолетних исследований (главным образом В. И. Козенковой) на поселении и могильнике у с. Сержень-Юрт в Чечено-Ингушской АССР [27; 55; 80; 81; 89; 114]. Наиболее отдаленным на восток памятником с киммерийскими находками является могильник Зандаг в Дагестане [102; 103; 125, с. 13—33]. Исключительно важным для киммерийской проблемы является Прикубанье с его изумительными природными ресурсами. Оно составляет особую в этнографическом и историкокультурном отношении зону юга Европейской части СССР. Н. В. Анфимов исследовал в Прикубанье два позднейших предскифских протомеотских могильника — Николаевский и Кубанский [3, с. 120 и сл.; 4, с. 170 и сл.], позволивших нам выделить среди степных киммерийских памятников старшие, которым соответствуют курганы Черногоровский, Камышевахский и Малая Цимбалка, и поздние памятники, охватывающие новочеркасскую ---группу А. А. Нес сена. Открытие Н. В. Анфимова, давшее возможность наметить хронологическую периодизацию позднейших предскифских киммерийских памятников, имеет непреходящее научное значение. Большим событием в археологии Восточной Европы явилось открытие в области ВолгоКамы памятников неизвестной ранее старейшей ананьинской культуры, предшествующей по времени скифскому вторжению в Причерноморье. Главные заслуги в этом открытии принадлежат А. X. Хали кову, экспедициями которого исследованы могильники с массовыми захоронениями VIII—VII вв. до и. э. с большим количеством вещественных остатков, важных не только для характеристики ананьинской, но и киммерийской культуры [166; 167]. На могильнике у с. Новомордово в зоне Куйбышевского водохранилища на Волге найдены ананьинские стелы с изображениями ананьинского и киммерийского оружия [168]. Так, на территории Восточной Европы впервые были засвидетельствованы до скифские каменные воинские надгробия, а в Болгарии в 1971 г. была впервые найдена и подлинно киммерийская антропоморфная стела. Выделенные более 30 лет тому назад в Карпато-Дунайском бассейне памятники конца бронзового и начала железного века вошли в науку под названием фракоким мерийской культуры. Они послужили предметом длительной дискуссии, в которой участвовали многие видные ученые. Особенностью этой культуры является наличие в материалах из могил и кладов большого количества бронзовых уздечных принадлежностей и некоторых предметов вооружения, чуждых по своим формам западу, но близких восточноевропейским образцам. Первоначально в науке преобладало мнение, что эта культура была привнесена с востока, из степей Причерноморья пришлыми киммерийскими завоевателями. В настоящее время исследователи склоняются к мысли, что фракокиммерийская культура сложилась в странах Подунавья на местной культурной и этнической основе, а имеющиеся в ней восточные элементы следует объяснять результатами различных контактов с Северным Причерноморьем, особенно с Предкавказьем. С современным состоянием изучения фракокиммерийской проблемы лучше всего нас знакомит монография В. Подборского, посвященная позднему бронзовому веку в Моравии [201, с. 147 и сл.]. В памятниках фракокиммерийской культуры для нас особенно интересны бронзовые уздечные принадлежности, кинжалы с крестовидными рукоятями и конноголовые скипетры. Последние были исследованы и сопоставлены с подобными же пред скифскими и скифскими скипетрами в одной из работ В. А. Ильинской [64]. При отборе вещей определенного рода чернолесская, протомеотская, кобанская, древнейшая ананьинская и фракокиммерийская культуры дают много различных сведений, обогащающих наше представление о степной культуре киммерийцев. По распространению в этих культурах вещей киммерийских образцов можно судить о направлениях, силе, а отчасти и о времени тех или иных проявлений влияния киммерийской культуры. В течение долгого времени мы считали, что поздпейший предскифский период в степях Причерноморья определеннее всего соответствует позднейшей, второй ступени чернолесской культуры. При этом мы не разделяли между собой во времени памятники черногоровской и новочеркасской групп, однако такое их сочетание в рамках VIII — начала VII в. до н. э. во многом оставалось непонятным, не поддавалось исторической или историкокультурной интерпретации. Конец предскифского периода мы относили к 650 г., считая, что этой хронологической грани соответствует начало жаботин ской раннескифской ступени в Среднем По днепровье. В. А. Ильинская доказала, что жаботинская ступень начинается раньше, в конце VIII или на рубеже VII в. до н. э„ что своим началом она уходит в древности новочеркасской группы памятников, и удревнила, таким образом, конец второй ступени чернолесской культуры минимум на полвека [65; 67]. Хронологически позднейший предскифский период (подробнее об этом ниже) автор делит на две ступени: черногоров скую, которая датируется IX — серединой VIII в. (900—750 гг.), и новочеркасскую, относящуюся к середине VIII — середине VII в. до н. э. (750—650 гг.). Заканчивая на этом свой историографический обзор, вкратце остановимся на двух недавно вышедших работах А. М. Лескова, посвященных вопросам позднего бронзового и начала железного веков на юге Украины. В первой из них, опубликованной в ФРГ в 1974 г., обобщены основные сведения и некоторые выводы о результатах обширных и во многих отношениях плодотворных экспедиционных исследований, производившихся под руководством автора в Херсонской области и на Керченском полуострове с 1961 по 1972 г. [1976]. В другой работе, написанной в более широком исследовательском плане, освещаются проблемы позднего бронзового века на юге Украины, особенно белозерской ступени срубной культуры [97а]. Несмотря на некоторые различия в источниковедческой базе, работы эти объединяются в общем одинаковой проблематикой, одинаковым подходом к решению археологических, исторических и этнических вопросов, а потому рассматриваются нами совместно. Много в них уделено внимания интересующему нас позднейшему предскифскому периоду на юге Европейской части СССР, вопросам археологии и истории киммерийцев последнего периода, происхождения скифов и их культуры. В своем подходе к памятникам позднейшего предскифского периода А. М. Лесков принял нашу периодизацию с разделением на раннюю черногоровскую и позднюю новочеркасскую ступени, хронологическая последовательность которых была установлена нами на основе периодизации протомеот ской культуры в Прикубанье, разработанной Н. В. Анфимовым. Однако в вопросах абсолютной хронологии памятников А. М. Лесков следует особым взглядам, главная тенденция которых заключается во всемерном стремлении к крайнему омолаживанию последних ступеней, в связи с чем он датировал ступени позднего бронзового и начала железного века в Северном Причерноморье следующим образом: раннесрубная — XV—XIV вв., сабатиновская — XIII — первая половина XI в., белозерская, которую он делит на раннюю и позднюю,— вторая половина XI — первая половина VIII в., черногоровская — середина VIII — начало VII в. и новочеркасская — конец VIII — начало третьей четверти VII в. до н. э. Несмотря на неудачи, преследовавшие сторонников тех исследователей, которые стремились доказать автохтонное, причерноморское происхождение скифов, А. М. Лесков в своих последних работах еще раз предпринял попытку возродить эту гипотезу. Вслед за Б. Н. Граковым, А. А. Иессе ном и М. И. Артамоновым он считает, что на юге Восточной Европы в позднейшее предскифское время одновременно обитали и киммерийцы, и древнейшие скифы. Ссылаясь на данные своей картографии памятников, он отождествляет киммерийцев с западной, севернопричерноморской ветвью срубной культуры, для позднейшего предскифского периода — с племенами, известными нам по памятникам черногоровско камышевахского типа, а древнейших скифов — с восточной, поволжской ветвью срубной культуры, на основе которой складываются памятники новочеркасской группы, локализующиеся, в отличие от черного ровских, накануне распространения скифской культуры в основном в ВолгоДонском междуречье и в Предкавказье. Сложение фактически всего скифского культурного комплекса в виде предметов вооружения, снаряжения верхового коня и скифского звериного стиля, он, как и многие другие автохтонисты, приурочивает ко времени скифских походов в страны Переднего Востока в VII в. до н. э. Новая концепция, с которой выступил А. М. Лесков, оказалась очень слабо обоснованной. Ее несостоятельность определеннее всего обнаруживается в тех исходных позициях, которые признаны им ключевыми. Главная его ошибка заключается в том, что он отождествил памятники черногоровской группы с киммерийцами, а новочеркасской— со скифами, жившими будто бы в предскифское время на различных территориях юга Европейской части СССР, тогда как в действительности, как это будет видно из дальнейшего, они представляют собой разновременные ступени в развитии одной и той же срубной культуры в ее позднейших проявлениях, область распространения которой остается одной и той же как в черногоровское, так и в новочеркасское время. * В квадратных скобках — ссылки на список литературы, помещенный в конце книги. |
загрузка...