Примечания

   По замечанию де Токвиля, «международная политика вряд ли требует тех качеств, которые считаются свойственными демократии; напротив, она требует правильного использования почти всех тех качеств, которых демократии не хватает. ...Лишь с большим трудом демократия может вырабатывать подробности важных решений, четко придерживаться жесткого плана действий и проводить его в жизнь, несмотря на серьезные препятствия. Она не может держать свои действия в тайне или терпеливо ждать их результатов».

   Справедливости ради по отношению к профессору Уорду следует добавить его утверждение: «Это все лишь очень простые и крайне обобщенные положения. К тому же, будучи основанными только на японском опыте, они также и весьма предполагаемы». Он явно не ожидал, что с его положениями будут обращаться так, как это делаем мы.

   Статья 10 гласит: «Император определяет организацию различных ветвей администрации и жалованье всех гражданских и военнослужащих и назначает и увольняет их».

   Ито Миедзи был одним из тех, кто отказался присоединиться к первому кабинету Кацуры.

   Статья 11: «Император имеет высшую власть над армией и военно-морским флотом». Статья 12: «Император определяет организацию и мирное состояние армии и военно-морского флота».

   Кодама Гэнтаро часто считается выходцем из Тесю, но его родной клан Токуяма из Тесю был всего лишь ответвлением клана Ямагути.

   Британский офицер писал о Кодаме: «Его единственный язык – японский (...). Это самый восточный из всех восточных людей».

   Во время Русско-японской войны в Высший военный совет входило семь человек. Назначенными 14 января 1904 года были: генерал Куроки Тамемото (60 лет, Сацума), генерал Ноцу Мичицура (63 года, Сацума), генерал Оку Ясутака (58 лет, Кокура), адмирал Иноуэ Есика (59 лет, Сацума). Назначенными 17 марта 1904 года: генерал-лейтенант Ямагути Мотооми (58 лет, Тесю; умер 7 августа 1904 года). Назначенными в январе 1905 года: генерал князь Саданару (46 лет, князь империи), адмирал князь Такэхито (42 года, князь империи).

   Совет, очевидно, во время войны не собирался ни разу, поскольку четверо из его членов были в Маньчжурии, один – в Европе, а еще один умер.

   Император Мэйдзи редко задавал вопросы на собраниях центрального штаба империи, якобы потому, что не хотел беспокоить своих подчиненных вопросами. Ведь ответы на вопросы императора всегда должны быть верными!

   Статья 56 гласит: «Члены Тайного совета, в соответствии с обеспечением организации Тайного совета, совещаются по поводу важных государственных дел, когда их консультирует император». Несколько важных договоров было заключено без получения формального совета от Тайного совета, выдающимся примером чего был англо-японский союз 1902 года.

   Тайный совет должен был состоять из президента, вице-президента и 24 советников. Однако их общее число часто было непостоянным.

   Пост генерального секретаря Тайного совета во время ратификации Портсмутского договора занимал Цузуки Кэйроку, зять гэнро Иноуэ Каору. Генеральный секретарь часто оказывал огромное влияние на действия совета.

   Так, Маруяма Macao утверждает: «Знаменательно, что первый раз с периода Мэйдзи требования жесткой международной политики исходят от простого народа, то есть от тех, кто терпит притеснения дома.

   Янсен описывает споры по поводу международной политики во время периода Мэйдзи следующим образом: «О международной политике стало принято судить как о системе из противоположных зарядов, с употреблением таких терминов, как «положительная» и «фундаментальная», в противовес «слабой» и «нерешительной».

   Мы придерживаемся этой позиции, несмотря на то что Конрой усиленно отстаивает ту точку зрения, что у Японии был план аннексии Кореи.

   Янсен утверждает, что дебаты вокруг Кореи «были первым крупным поворотным пунктом в политике страны после Реставрации, и их решение было достигнуто ценой резкого сокращения основ политического руководства... Стабильности руководства и целей пошло на пользу сужение базы. После того как олигархическое руководство сократилось количественно, оно стало гораздо более единым и эффективным».

   К примеру, Скалапино заявляет: «Раннее партийное движение в Японии Мэйдзи было частью – неотделимой – националистических течений, и его лидеры были пылкими националистами, посвятившими себя делу создания Великой Японии».

   Осуги Сакаэ, руководитель анархического движения в Японии во время периода Тайсе, как и многие японские школьники, был разъярен интервенцией. Он выучил императорское предписание по поводу возврата полуострова Ляодун и повторял его каждое утро.

   Самой большой трудностью в изучении Гэниося и других националистических обществ является необходимость полагаться на весьма ненадежные материалы, подготовленные или самими обществами, или людьми, разделявшими их взгляды. Эти материалы носят до отвращения (или до смешного, если читатель обладает более широкими взглядами) нарциссический характер. В своих официальных биографиях главные фигуры этих обществ предстают как супермены. Эти биографии можно назвать «Банзай-биографиями» (от клича «Банзай!» – «Ура!»). Жаль, что написание биографий в Японии все еще находится на зачаточном уровне.

   В 1903 году Учимура Канзо сказал: «Ничего не может быть легче, чем уговорить сегодняшних японцев начать войну, потому что их учили, что слова «верность» и «патриотизм» просто означают, что надо воевать против другой страны.

   Обсуждая универсализацию культа императора средствами религиозного и образовательного аппарата государства Мэйдзи, Гершель Уэбб пишет: «Современная Япония, таким образом, согласилась с риском того, что карьеры праведных нарушителей закона к некоторым призовут («Реставраторы Тайсе» или «Реставраторы Сева» в XX веке, крайне правое крыло, к примеру) и что такой курс действий будут оспаривать, взывая к императорскому имени. Этот риск был принят ради преимуществ модернизации страны допущением масс к участию в политике».

   «Токио нити-нити симбун» тоже изменила свою позицию, как только императорское совещание приняло решение в пользу войны 4 февраля 1904 года. Передовица от 6 декабря, озаглавленная «Решение нашей имперской нации», содержала страстную поддержку войны.

   Есть сообщения о том, что много людей писали письма благодарности Коно.

   Бельгийский посол в Токио Альберт д'Анетан 22 января 1904 года докладывал своему правительству: «Естественно было бы считать представления о мире преобладающими в мире бизнеса и финансов. Банкирам и финансистам не свойственно питать теплые чувства к войне. Однако в Японии мы наблюдаем именно это удивительное явление».

   Переговоры были перенесены в Токио. Дэвид Дж. Даллин утверждает, что «политика России накануне Русско-японской войны представляет собой набор неопределенных бесцельных метаний, пример растерянности и нерешительности».

   Гриском докладывал в Вашингтон 11 января 1904 года: «Мне кажется, можно честно заявить, что до середины декабря «старейшины» не имели намерения позволять Японии занять позицию, которая могла бы привести к конфликту с Россией.

   ...Полная и непредсказуемая метаморфоза произошла в ситуации, когда 30 декабря вдруг стало известно, что «старейшины» встречались и консультировались с императором для того, чтобы определиться... Неожиданное прекращение оппозиции «старейшин» позволило кабинету предпринять эти внезапные военные меры».

   Офицер российской дипломатической службы, находившийся во время войны в Санкт-Петербурге, вспоминает:

   «В Санкт-Петербурге не представляли себе истинной силы Японии и думали, что крошечная Япония никогда не осмелится напасть на могучую Россию. Отчеты наших разведчиков в Японии, как и большинство других отчетов, отражали не реальное положение дел, а то, которое хотелось бы видеть властям, подтверждая представление о том, что японская армия не может тягаться с европейской армией... Военного энтузиазма не было, половина населения вообще не знала, где находится эта Маньчжурия. Единственными, кто радовался случившемуся, были революционеры, которые всегда видели единственный шанс своего успеха в неудачной войне. Конфликт застал нас врасплох, количество наших войск на Дальнем Востоке было слишком мало».

   Все источники, как российские, так и иностранные, сходятся в том, что отношение народа в России к дальневосточным предприятиям царя и его соратников колебалось от равнодушного до откровенно враждебного и что Русско-японская война не пользовалась поддержкой общественного мнения. Внимательное прочтение журналов того времени подтверждает это предположение.

   Специальный корреспондент Рейтер в Маньчжурии, лорд Брук, докладывал, что «он [солдат] не питает никакой непрязни к японцам и не понимает, за что воюет».

   Глава штаба 3-й армии, напавшей на Порт-Артур, открыто жаловался на недостаток снабжения. Ямагата сделал ему строгий выговор, потому что боялся того воздействия, которое подобные жалобы могут оказать на дух армии.

   Танака, как упоминалось в главе 3, указал заниженную пропускную способность Транссибирской магистрали. На самом же деле транспортные возможности России превышали указанные Танакой.

   Примерно в то же самое время Ямагата сказал журналисту: «Глупо продолжать сражаться с упорствующим врагом».

   Письмо Кацуры к Ито Хиробуми от 23 марта 1904 года в «Ито (Хиробуми) ке Буншо» (неопубликованный материал в «Кэнсэй Сиресицу», «Кокурицу Коккай Тосокан»).

   2 апреля 1905 года гэнро Иноуэ сказал Харе Такаси из Сэйюкай: «Глава штаба Маньчжурской армии тайно вернулся в Токио и сообщил правительству, что дальнейшее продвижение армии невозможно».

   Требования народа будут рассмотрены в главе 5.

   Кацура писал: «Эти действия предпринимались на основе наших предыдущих консультаций. Я думаю, что Вы понимаете, что именно по этой причине я не посоветовался с Вами перед тем, как предпринимать эти действия».

   Президент Рузвельт писал своему близкому другу Генри Кабо Лоджу: «Мне нравится, как они попросили меня пригласить две воюющих стороны вместе по моей собственной инициативе. Это мне напоминает требование о пожертвовании, которые рассылает руководство компании главам офисов, призывая их добровольно пожертвовать десять процентов своих окладов. Это демонстрирует определенную наивность со стороны японцев».

   Несколько лет спустя Ито объяснял Харе Такаси, почему он не поехал с миссией, тем, что «он выразил императору свое желание ехать в Америку, в случае если его отсутствие не вызовет волнения его величества. Когда император спросил Кацуру, сможет ли тот вести дела без Ито, Кацура показался не слишком уверенным. Поэтому император приказал Ито не уезжать в Америку.

   7 июня 1905 года Ито сказал Тани Кадзе, что заставить Россию разоружить Владивосток было бы невозможно.

   13 июня 1905 года Иноуэ Каору сказал Харе Такаси из Сэйюкай: «Вопрос о мире еще не урегулирован. С финансовой точки зрения, однако, нам может понадобиться еще полмиллиарда иен до следующего марта, а если война продлится весь год, то нам потребуется миллиард иен. Если посмотреть на ситуацию с финансовой точки зрения, то становится ясно, что мир нужно заключать с разумными требованиями».

   Премьер-министр Кацура проводил вечеринку для японской делегации в своей официальной резиденции. Присутствовали четыре гэнро – Ито, Ямагата, Мацуката и Иноуэ – и все министры кабинета. За столом один из гэнро начал гордо рассказывать о своих дипломатических успехах. Вдруг обычно тихий Комура издевательски заметил: «Сдается мне, что выходцы из крупных кланов не очень хорошо ведут военную дипломатию, потому что у них всегда есть для этого кто-то из другого клана». Быстро соображающий Кацура едва смог разрядить обстановку, тотчас же сменив тему.

   Некоторые из тех, кто был достаточно информирован, чтобы знать о тайной поездке Кодамы в Токио 28 марта 1905 года, считали, что истинной целью этой поездки было выразить протест армии против движения за мир, начатого некоторыми политиками. Хорошо информированный Тани Кайе посетил Ито 7 июня 1905 года, но он не подозревал о предстоящих посреднических усилиях Рузвельта. Заместитель главы штаба Нагаока, не вполне уверенный в том, кто являлся настоящим инициатором посредничества, расспрашивал Ито о подробностях, приведших к посредничеству. Если верить Нагаоке, Ито просто ответил: «Не важно, чья это была идея!»

   Ланцелот Лоутон писал: «Целью стараний правительства соблюсти определенные действия в тайне было не столько не дать информации России, сколько утаить правду от народа».

   Правительственный контроль над иностранными корреспондентами был настолько строгим, что враждебно настраивал их и приводил к обратному эффекту. Обращение с иностранными корреспондентами в Маньчжурской армии однажды вызвало такую бурю негодования по всему миру, что глава генерального штаба Кодама вынужден был подать прошение об отставке, несмотря на критическую военную ситуацию. Впрочем, по приказу императора он остался на своем месте.

   Томас Ф. Миллард представляет весомый аргумент в пользу того, что британской и американской прессой тоже поощрялось прояпонское общественное мнение и что новости, доходившие до японцев из этих стран, соответствовали намерениям правительства. Он даже доходит до утверждений о том, что российская «цензура была более либеральна, чем японская».

   Такахаси Корекье, финансовый работник, ответственный за получение международных займов во время войны, приводит в своих мемуарах подробности об усилиях Японии по получению иностранных займов.

   В долговых обязательствах первого выпуска, на 100 миллионов иен, от 19 февраля 1904 года, полная сумма взносов составила 452,11 миллиона иен.

   Потери в Русско-японской войне были следующими:

   28 июля 1904 года Бэлз записал в дневнике: «В Токио продукты, особенно рыба, подорожали на 20 – 60 процентов, поскольку рыбаки больше не выходят в море».

   Огава пишет: «Говорилось, что подрядчики армии и флота не получили от войны с Россией таких выгод, как от войны с Китаем, но «Мицуи Буссан Кайся», «Мицубиси Госи Кайся», «Фудзитагуми», фирма Окуры по производству консервов, и «Таката Секай» (снабжавшая продуктами флот) возглавляли список тех, кто сделал на войне огромные капиталы. Те, кто занимался добычей угля, кораблестроительством и морскими перевозками, тоже получили большие суммы денег».

   Поскольку Томизу требовал, чтобы Япония распространила свой контроль вплоть до Байкала, японская пресса прозвала его «Байкал Хакасэ» («доктор Байкал»).

   Арига Нагао, известный профессор международного законодательства в Императорском университете в Токио, утверждал, что после войны Япония должна, как минимум, получить под мандат часть Маньчжурии.

   Перед двадцатым заседанием парламента правительство изначально планировало получить финансирование войны посредством императорского указа, основываясь на статье 70 конституции, утверждавшей: «Если императорский парламент не может быть созван ввиду внутренних или внешних обстоятельств, в случае срочной необходимости сохранения безопасности общества, правительство может получить все необходимые финансовые средства путем императорского указа...» Однако этот план был отброшен, поскольку правительство пожелало продемонстрировать единство в военных усилиях путем получения сотрудничества политических партий.

   По внутренним правилам Сэйюкай от 15 сентября 1900 года, верхний эшелон партийной власти должен был состоять из президента (сосай), неопределенного числа заместителей по общим вопросам (сомуйин), секретаря партии (кандзичо) и неопределенного числа исполнительных секретарей (кандзи). Президент должен был определять число заместителей по общим вопросам и исполнительных секретарей и выбирать персонал на все должности. Также он имел власть назначать специальные комиссии.

   Хотя позже Хара и стал ведущим партийным политиком, записи его дневника гласят, что вскоре после того, как он вступил в Сэйюкай, он просил Ито Хиробуми порекомендовать его на место в палате пэров.

   Лидеры Кэнсэйхонто искушали своих противников компромиссом со следующей бессмысленной резолюцией: «Наша партия будет сотрудничать не только с Сэйюкай, но с любым, вне зависимости от его партийной принадлежности, кто разделяет взгляды нашей партии».

   В трудностях Хара проявил себя как «внеклановый политический честолюбец». Хаттори утверждает: Хара Такаси был более велик, чем любой из его политических противников или союзников.

   Горячее стремление Хары к власти ярко раскрывает запись в его дневнике о беседе с Ито Хиробуми 6 июня 1903 года: «Когда Ито начал поучать меня, что не следует слишком стремиться к тому, чтобы заполучить бразды правления, я сказал ему: «У вас сейчас, может быть, и нет к этому особого стремления, потому что вы уже совершили много великих дел. Но такие люди, как я, чувствуют себя иначе. Более того, вы постепенно входите в последний этап своей жизни. Если вы не вырастите себе преемника, однажды она [Сэйюкай] развалится...»

   Широко распространено мнение, что Хара был близок к Иноуэ, поскольку жена Хары была дочерью жены Иноуэ от предыдущего брака. Однако это входит в противоречие с утверждениями дневника Хары: «От жены Идзуна Канэцунэ из Токио я узнал, что [настоящая] мать моей жены Садако, вышедшая замуж за человека по имени Имамура, инженера в правительственном бюро печати, после разрыва с семьей Накаи умерла от какой-то болезни».

   Кажется, что Оиси одно время хотел союза Кэнсэйхонто с Сэйюкай, даже если это означало бы заставить Окуму отказаться от поста президента партии.

   Во время войны группа Оиси планировала послать Окуму советником в Корею в качестве первого шага к превращению страны в протекторат Японии.

   Оцука Наоко, которую часто считают героиней антивоенного движения, сочинила полностью шовинистскую «Синкэги но ута» («Песню для марша»).

   Это направление поощрял растущий энтузиазм бизнесменов по поводу войны, поскольку в середине войны их экономическая деятельность начала улучшать показатели.

   «Токио нити-нити симбун» была основана в 1872 году. Это была ведущая проправительственная газета, традиционно служившая выразителем мнения клана Тесю. В 1904 году во главе газеты стоял Ито Миедзи, протеже гэнро Ито Хиробуми. Как мы уже видели, эта газета выражала полное неприятие войны, пока та не разразилась, что отражало конечно же отношение Ито Хиробуми, менее всех склонного к войне. Во время войны Като Такааки часто встречался с Ито Миедзи для политических обсуждений. Вскоре их объединила враждебность к Кацуре. Като, обнаружив, что «Токио нити-нити симбун» стоит двадцати – тридцати политических последователей, купил ее у Ито Миедзи 11 октября 1904 года за 100 000 иен, заплатив за нее деньгами Мицубиси, семьи его жены. После этого Като использовал газету для продвижения своего политического курса. Его позиция по отношению к правительству постепенно изменилась от поддержки и поощрения до оппозиции по мере того, как он понимал, что дни кабинета Кацуры сочтены.

   Отставка Томизу позже привела к ожесточенной полемике между правительством и университетскими профессорами, которые расценили эту отставку как вмешательство в академическую свободу. Последние в конце концов победили, заставив министра образования уйти в отставку.

   Большинство населения было явно разочаровано назначением Комуры на пост полномочного представителя.

   Когда Коно Хиронака пришел к Ито с просьбой отправиться с миссией, Ито сказал: «Никто в правительстве не обладает таким глубоким чутьем этой проблемы, как вы. Они решили послать Комуру, потому что они считают меня слабым дипломатом». Некоторые считали, что первые переговоры о мире закончатся провалом, поэтому правительство оставило Ито дома, чтобы использовать его во втором раунде переговоров.

   Оцу Дзунитиро, однократный член парламента и автор десятитомного труда по истории японской конституционной политики, заявляет даже: «Если бы поехал Ито, люди более терпимо отнеслись бы даже к неудовлетворительным для них результатам переговоров. Но к Комуре это не относилось».

   Президент Рузвельт, по сообщениям, выразил свое удовлетворение назначением Комуры японским полномочным представителем, сожалея в то же время о том, что не приехал Ито.

   Общество было один раз распущено, но с началом переговоров возобновило свою деятельность.

   Цель войны была определена в императорском объявлении войны как обеспечение безопасности японских интересов путем сохранения целостности Кореи и вытеснения России из Маньчжурии.

   Некоторые считали достаточной контрибуцию в миллиард или полтора миллиарда иен, хотя большинство требовало вдобавок коммерческих договоров. Некоторые требовали пять миллиардов иен, считая, что большая контрибуция замедлит восстановление России и ослабит угрозу от российской военно-морской базы во Владивостоке.

   Некоторые требовали территорий к востоку от Байкала и в провинции Хейлунцзян.

   28 января 1905 года Бэлз записал в своем дневнике: «Юридическое общество Японии назначило подкомиссию для составления доклада о маньчжурском вопросе с точки зрения международного права. На генеральном собрании общества подкомиссия предложит следующий шаг: «В интересах всеобщего мира и для пущей сохранности Китая, Китайской империи следует безоговорочно передать права на Маньчжурию Японии».

   Обратите внимание, что Комуру сопровождали четверо членов группы провоенно настроенных правительственных чиновников, Когэцукай: Ямаза Эндзиро, Хонда Куматаро, Тачибана Коичиро и не отмеченный в газетной статье Очиай Кэнтаро.

   Сидэнара Кидзуро, бывший тогда главой отдела телеграмм в министерстве иностранных дел, докладывал, что во время своего отъезда Комура прошептал ему с улыбкой: «Когда я вернусь, эти люди превратятся в бунтующую толпу и встретят меня комьями грязи или стрельбой. Так что лучше сейчас насладиться их криками «банзай!».

   Лоутон, однако, выражал противоположное мнение: «К концу кампании солдаты в Маньчжурии безошибочно выражали все признаки тоски по дому; и по их многочисленным письмам домой было видно их глубокое желание скорейшего восстановления мира.

   10 сентября [1905 года] загорелся «Микаса», бывший флагманским кораблем Японии в битве в Японском море. Многие считали, что «Микаса» обрекли на гибель, потому что боялись протеста матросов против предполагаемого предательства в Портсмуте.

   «Осака асахи симбун» писала, что полиция некоторых префектур собирала представителей местных новостных агентств с требованием постараться привлечь подписчиков на «Кокумин симбун», объясняя это тем, что другие газеты своими противоречивыми сообщениями имели склонность вводить людей в заблуждение, в то время как новости, публикуемые в «Кокумин», всегда точны.

   Комура сказал Ямахе: «Договор должен быть ратифицирован, даже если для этого потребуется объявить военное положение».

   Скалапино определяет соси как людей, чьей главной задачей было служить телохранителями своим нанимателям и «бойцами» против оппозиции.

   Непонятно, кого имел в виду Кацура. Маэда Рэнзан, биограф Хары, считает, что он имел в виду «Ямамото Гоннхиоэ из клана Сацума».

   23 августа Оиси пригласил Хару с собой к Кацуре на обсуждение мирных переговоров. Хара отказался.

   Такэкоси Ёсабуро, протеже Саендзи, писал в своей книге «Князь Саендзи»: «Некоторые из членов управления Сэйюкай жаловались, что публикация такого непопулярного обращения может подтолкнуть людей к тому, чтобы уничтожить Сэйюкай. Это разъярило князя. Он сказал: «Даже если одна или две такие партии, как Сэйюкай, будут уничтожены и если это произойдет ради страны, то об этом не стоит и говорить. Обращение должно быть срочно опубликовано, чтобы просветить и умиротворить умы людей». Эта смелость духа живо отражает характер князя Саендзи».

   Авторство речи Саендзи приписывают Харе.

   Во время войны Комути, как «неофициальный посол» Японии, активно участвовал в распространении японского влияния на Корею.

   Рэнгокай приняла решение использовать «Нироку симпо» в качестве своего органа. Многие члены Рэнгокай были связаны с газетами, но эта принадлежала Акияме Тэйцуке, члену парламента, противнику Кацуры, о котором говорили, что он сотрудничал с Коно Хиронакой в его увековечивании на девятнадцатой сессии парламента.

   На следственном допросе Коно утверждал: «Нам внушала трепет мысль о том, что своим мемориалом мы можем потревожить его величество. Но мы решили, что в сложившихся обстоятельствах у нас нет другого способа достичь своей цели».

   По дороге домой из министерства внутренних дел Коно, которому «надо было что-то сообщить», зашел в резиденцию министра финансов Сонэ, но тот был занят с американским деловым магнатом Е.Х. Гаррименом, и Коно не смог с ним увидеться.

   Такада Санроку был младшим членом Рэнгокай, членом Кокурюкай и офицером армии в отставке.

   Цукуда, член Нитто Курабу и старый китайский деятель, не был членом Рэнгокай. Он только что был выпущен под залог из тюрьмы, где сидел за шантаж и был тесно связан со своими адвокатами, Огавой Хэйкичи и Сакураем Куматаро.

   4 сентября Цукуда телеграммой попросил Ёсизаву нанять несколько поденных рабочих. Ёсизава пошел в ночлежку и предложил оплату две иены за день. Поскольку он требовал, чтобы они были одеты в оби и хакама вместо курток, а взять в аренду оби и хакама стоило одну иену за день, то желающих принять предложение Ёсизавы оказывалось немного.

   Ёсизава стал важной фигурой на суде против лидеров Рэнгокай, когда, будучи подкуплен стороной обвинения, начал свидетельствовать против обвиняемых.

   Неизвестно, кто давал деньги национальному собранию. По слухам, это был Ватанабэ Кунитакэ, но прямых свидетельств тому нет.

   В соответствии с полицейским законом о поддержании порядка (чиан кэйсацухо) власти запретили распространение приглашений. Однако приказ об этом вышел только тогда, когда приглашения были уже практически все распространены.

   Наиболее важным источником материалов по восстанию в Хибин являются воспоминания Мацуи Сигэру. Большая часть воспоминаний (тогда Мацуи был главой первого отдела столичной полиции) написана сразу же после событий. В этом смысле они очень ценны. Однако в них происходящее описывается исключительно с полицейской точки зрения, и автор их очень страстно оправдывает все действия полиции во время бунта. Также важным источником является отчет Мацумото, написанный в 1938 году как один из «серии изучения мыслей» министерства юстиции. Его автор, Мацумото Такэхиро, был тогда обвинителем в суде города Осака.

   Утром 5 сентября Томизу пришел в штаб Рэнгокай для участия в национальном съезде. Однако ввиду плохого самочувствия он ушел, так и не приняв участия в работе съезда.

   К сожалению, материалов о правительственном обсуждении, закончившемся этим важным решением, нет. Первое приложение к восьмой статье «Тиан Кэйсацухо» устанавливает, что для поддержания спокойствия и порядка полиция имеет право при необходимости ограничивать, запрещать или разгонять собрания, массовые демонстрации и толпы; в случае необходимости можно разгонять и собрания, проходящие в помещениях.

   Как уже было сказано, Такада исчез сразу же после подачи заявки в городское управление, а остальные члены Рэнгокай отказались подчиниться полицейскому запрету на том основании, что они не просили позволения использовать парк.

   Говорят, что министр внутренних дел Ёсикава предложил главе столичной полиции объявить военное положение, но тот отмел эту идею как не являющуюся необходимой.

   В 1905 году общее количество полицейских в Токио и пригородах составляло 3397 человек.

   Население Токио в это время составляло 1 969 833 человека. Площадь парка Хибия – 219 344 квадратных ярда.

   Коно позже вспоминал, что он «с неохотой дал согласие на этот беспокойный для него вопрос».

   Сакурадамон – это место, где за 45 лет до этого был убит Тайро Ии Наосукэ.

   Лидеры Рэнгокай не пришли к соглашению по поводу движения к дворцу. На следственных допросах и в суде Коно Хиронака утверждал, что действовал тогда в соответствии с планом. Однако Огава Хэйкити утверждал, что никакого плана не существовало. Огава не пошел во дворец.

   Очевидец событий, Ёсикава Морикуни, один из ведущих социалистов эпохи Мэйдзи, писал: «Я слышал, как старик, похожий на поденного рабочего, говорил мятежникам: «Полиция Отяномизу вечно достает меня по поводу регистрации семьи. Сожгите, пожалуйста, полицейский участок».

   Работник страховой компании на следственном допросе свидетельствовал, что президентом компании был Коно и что Коно был там в день мятежа около 14.00.

   Император сочинил по этому поводу стихотворение:

   Направления могут быть различны,

   Их преданность государству же,

   Я верю в это, – одна.

   За исключением Утимуры Канзо, христианские церкви принимали участие в военных усилиях страны. Однако церкви стояли за раннее прекращение войны.

   Против мятежников выдвигались обвинения в том, что они собирались намеренно вызвать у правительства дипломатические проблемы, нападая на христианские церкви, но это крайне сомнительно. В ответ на эти нападения последовал немедленный протест от американского посла Грискома.

   В 1905 году в Токио было 119 христианских церквей и 144 японских и 104 иностранных христианских миссионера, то есть всего 248 христианских миссионеров. В 1906 году в Токио было уже 17 178 христиан.

   Военное положение было объявлено в соответствии со статьей 14 конституции Мэйдзи: «Император объявляет чрезвычайные положения. Условия действия чрезвычайного положения должен определять закон». Идея ввести военное положение принадлежала, кажется, военно-морскому министру Ямамото Гоннохиоэ.

   Поскольку правительство не торопилось объявлять военное положение, быстро распространился слух, что армия недовольна миром и отказалась сотрудничать с правительством.

   Многие полицейские происходили из самураев и были ветеранами восстания Сацума. В целом к народу они относились с презрением.

   Следует отметить, что социалисты в это время выступали в поддержку мирного договора. Изначально придерживаясь антивоенных взглядов, они приветствовали заключение мира. Обвинитель Мацумото заявлял: «Наблюдение о том, что мятеж планировали социалисты или анархисты, полностью беспочвенно». Незу Масаси, сам «прогрессивный» писатель, критикует тех, кто рассматривает мятеж Хибии как предтечу революции.

   Ханаи был главным адвокатом из 139, занимавшихся этим делом.

   Обвинение подкупило Ёсизаву, чтобы тот свидетельствовал против лидеров Рэнгокай. На последних стадиях суда Ёсикава публично отказался от своих утверждений и свидетельствовал в суде, что его подкупила сторона обвинения. Естественно, это поставило под сомнение честность всего обвинения.

   Позже некоторые из лидеров Рэнгокай стали министрами кабинета. Коно Хиронака стал министром сельского хозяйства и торговли в кабинете Окумы в 1915 году и министром юстиции в кабинете Като Такааки в 1925 году; Огава, будучи министром транспорта в кабинете Танаки Гиити, выразил свой крайний национализм в том, что приказал переименовать романизированные названия железнодорожных станций по всей Японии.

   Хантингтон Уилсон, первый секретарь американского посольства в Токио, критиковал деятельность профессоров по выпуску напоминаний со словами: «Такое часто происходит, когда во внешнюю политику лезут слишком много профессоров».

   Хара Такаси на этом митинге отсутствовал.

   Оиси и Инукай ожидали, что Саендзи даст им войти в свой кабинет.

   Услышав о мятеже в Токио, президент Рузвельт сказал, что он не понимает, почему японское правительство позволило людям ожидать огромной контрибуции, и добавил, что правящий класс в Японии превосходный, но вот народ, по крайней мере тот, что в Токио, так же глуп, как и русский.

   Като Такааки продолжал нападки на Кацуру, не веря косвенной информации Хары о скором падении кабинета Кацуры. Он был назначен министром иностранных дел в кабинете Саендзи, оказавшемся достойным преемником кабинета Кацуры, который Като так яростно осуждал.

   24 ноября Кацура писал Ямагате: «Парламент никогда не примет указ императора об объявлении военного положения и контроле над прессой. Следовательно, я считаю разумным внезапную отмену этих указов до открытия следующей сессии парламента».

   По аналогии с боксерским восстанием в Китае. (Примеч. пер.)

   Утида Рехей, по некоторым сведениям, обсуждал с Кацурой и Ито Хиробуми свой план поездки с выступлениями и получил от Ито персональное одобрение и немного денег перед тем, как уехать в июне 1905-го на северо-восток. Говорят, что в конце августа, вернувшись в Токио, ему «пришлось выступать против правительственной позиции по поводу мирного договора».

   Д'Анетан отметил в своей телеграмме от 10 сентября 1905 года: «Если бы руководство полиции не отдало своей собственной властью произвольного приказа о запрете митинга, беспорядков бы не произошло. Неудача же полиции, у которой не оказалось достаточно сил, чтобы выполнять собственные приказы, имела серьезные последствия – вследствие ее стали возможны все те печальные события, которые затем произошли. Возмущение толпы, которое до этого питалось, может быть, непродуманным, но благородным патриотическим чувством, изменило свой характер и обратилось против полиции и министерства внутренних дел».

   Министр внутренних дел, жалуясь на то, что его сделали козлом отпущения, заявлял, что ответственность за произошедшее лежит не на нем одном, а на всем кабинете. Гэнро Ито был против методов Кацуры, поскольку боялся, что они повредят престижу правительства.

   Один японский историк даже утверждает, что Кацура использовал политических деятелей в провокационных целях, чтобы массовые беспорядки дали правительству повод начать борьбу с растущим народным сопротивлением.

   В выпуске «Тюо корон» за апрель 1914 года Ёсино Сакуз, лидер демократического движения «Тайсе», писал: «Я считаю, что народные массы начали играть важную роль в [японской] политике с сентября 1905 года». Затем он делает вывод, что политическое значение мятежа в Хибии и движения «Тайсе» как массовых движений одинаково.

   Хасэгава Ньезэкан, еще один представитель демократического движения «Тайсе», оценивает мятеж в Хибии следующим образом: «Мятеж в Хибии был лишь мелким шагом политиков, находившихся в то время в оппозиции к кабинету. Это... не было ни общественное, ни политическое движение. Это была демонстрация антиобщественного характера политиков нашей страны. ...Общественное значение мятежа было мало».