Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Николай Скрицкий.   Флагманы Победы. Командующие флотами и флотилиями в годы Великой Отечественной войны 1941–1945

КУЗНЕЦОВ НИКОЛАЙ ГЕРАСИМОВИЧ. Нарком ВМФ

   Как-то Николай Герасимович Кузнецов писал другу о результатах необычных подсчетов. Оказалось, моряк дважды был в звании контр-адмирала, трижды вице-адмиралом, дважды адмиралом и дважды Адмиралом Флота. Он тогда еще не предполагал, что через годы, уже после смерти, ему вторично присвоят звание Адмирала Флота Советского Союза. Этого звания его лишили, когда моряк завершал путь на флоте, пролегший от низшего до высшего морского звания.



   Родился Николай Кузнецов 11 (24) июля 1904 года в селе Медведки ныне Котласского района Архангельской области. Деревня стояла на берегу реки Ухтомки, впадавшей в Северную Двину. Двенадцати лет мальчик остался без отца и отправился на заработки в Архангельск[2]. Летом 1915 года мать отвезла младшего сына в Котлас, что был в 20 верстах от Медведки. Оттуда дядя Павел Федорович на речном пароходе перевез мальчика в Архангельск. Это было первое плавание в жизни будущего флагмана. Он жил у дяди, работал по дому, а летом возвращался в деревню помогать матери и брату в поле. Учебу в Архангельске вскоре пришлось бросить, однако юноша много читал, устроился рассыльным в Управление работ по улучшению Архангельского порта. Его взяли однажды в море рыбаки, и старшой артели, понаблюдав, напророчил: «Будешь добрым моряком»[3].

   В июне 1919 года Кузнецов уехал, как обычно, в деревню, а в июле интервенты заняли Архангельск и двинулись на Котлас. Для обороны на реке была организована Северо-Двинская военная флотилия. Пятнадцатилетнего юношу не могли призвать на военную службу, но приняли перепечатывать документы. В 1920 году он числился машинистом-переписчиком 2-го разряда Технического отдела Военного порта флотилии. Вскоре с изгнанием интервентов кончилась война, и флотилию расформировали. При помощи знакомого писаря Кузнецов получил «Перерегистрационную карту», в которой был указан возраст на два года больше и то, что он зачислен в центральный флотский экипаж. Это позволило ему получить военно-морское образование[4].

   Военмор Кузнецов полгода проходил строевую подготовку в Соломбальском полуэкипаже. Затем с эшелоном моряк прибыл служить и учиться на Балтику. В подавлении Кронштадтского мятежа ему участвовать не довелось. В 1921–1923 годах Кузнецов прошел подготовительную школу для моряков военного флота и подготовительные курсы при Военно-морском училище. Его зачислили на специальный курс училища. Моряк старательно учился, что отражают характеристики в личном деле. Одна из них гласит: «Очень способный. Общее развитие хорошее. Специальная подготовка отличная, политическая подготовка хорошая, отношение к службе отличное, будет хороший артиллерист»[5]. В частности, как старшекурсника Кузнецова в 1925 году назначили командиром 1-го отделения 1-го взвода роты А первого курса нового набора.

   Будущие командиры прошли хорошую морскую школу, четыре кампании плавали на различных кораблях, побывали в дальнем походе, прошли по Балтике, Северному и Норвежскому морям в Северный Ледовитый океан, получили значительный опыт в навигации и морской практике. В последнем году будущим командирам было доверено покомандовать стоявшим на якоре линкором[6].

   В 1924 году Кузнецов – член делегации от училища на похороны В.И. Ленина. После возвращения с похорон он выступал перед рабочими фабрик и заводов о виденном в Москве. Моряк подал заявление о вступлении в партию и в 1925 году стал членом ВКП(б)[7].

   После училища Кузнецову, как одному из пяти лучших выпускников, предложили самому избрать флот, на котором он хочет продолжить службу. Несмотря на то что была возможность служить на линкоре, самом крупном корабле Морских сил Балтийского моря, моряк избрал Черное море, где почти не оставалось кораблей, кроме крейсера «Коминтерн» и нескольких миноносцев. Однако в Николаеве достраивали крейсер, получивший название «Червона Украина». Именно на этот современный корабль и хотел попасть Кузнецов. После окончания Высшего военно-морского училища имени М.В. Фрунзе в октябре 1926 года молодого командира направили вахтенным начальником крейсера «Червона Украина» Морских сил Черного моря. В 1926–1929 годах он – вахтенный, затем старший вахтенный начальник крейсера «Червона Украина», командир батареи. За четыре кампании моряк хорошо себя зарекомендовал. В одной из ежегодных аттестаций было написано: «Приспособляемость к практической жизни удивительно высока. Инициативен, дисциплинирован, требователен к подчиненным, любит море. В походной обстановке исключительно вынослив»[8].

   В аттестации 1927 года было записано: «Заслуживает продвижения во внеочередном порядке». Эту аттестацию моряк подтвердил в походе 1928 года, когда в Стамбуле пришлось ликвидировать пожар на борту[9].

   Через три года, в 1929-м, перспективного командира направили в Морскую академию на факультет оперативного искусства, который он окончил в 1932 году. Вместе с В.А. Алафузовым Кузнецов самостоятельно занимался сверх программы французским и немецким языками. За блестящее окончание оперативного факультета в мае 1932 года Кузнецов получил первую награду – именной пистолет с надписью «Командиру-ударнику Н.Г. Кузнецову за успешное окончание В. М. Академии от Наморси РККА. 4.5.1932»[10].

   Сам он об этом времени писал: «В Военно-морской академии мы получили солидное оперативно-тактическое образование, основательно изучили многие проблемы будущей войны на море. Именно в стенах академии нам привили правильные взгляды на роль флота в обороне нашей Родины. Исходя из единой для всех Вооруженных Сил стратегии, мы ясно стали видеть место флота как одного из видов вооруженных сил»[11].

   Кузнецов считал, что у офицеров должен быть либо командный, либо штабной склад ума. Сам он относил себя к первой категории, избегая работы в штабе. Когда Кузнецову предложили после академии службу в штабе с повышением (моряка знали по стажировке в штабе Морских сил Балтийского моря), он попросился на корабль. Отказался Кузнецов и от должности командира. Как добросовестный человек, он посчитал, что следует пройти необходимую ступень – должность старшего помощника командира корабля[12].

   В мае 1932 года Кузнецов и В.А. Алафузов прибыли в Севастополь. Алафузова определили в штаб флота, а Кузнецова – старпомом на крейсер «Красный Кавказ», на котором после столкновения с другим кораблем сменили командование. В 1932–1934 годах Кузнецов – старший помощник командира крейсера «Красный Кавказ», который в 1933 году стал одним из лучших кораблей Морских сил Черного моря. Моряк учился искусству управления кораблем и сам совершенствовал систему подготовки экипажа. За время деятельности Кузнецова на корабле появился четкий уставной порядок, твердо соблюдали корабельное расписание, экипаж получал все положенное. Флаг-штурман бригады крейсеров А.Н. Петров вспоминал, что старпом был близок к команде, как бывший матрос, однако сохранял высокую требовательность к боевой подготовке: «Впервые я увидел, как старпом заставил всех командиров боевых частей, да и нас, флагманских специалистов, разработать методику боевой подготовки. Раньше никакой методики не было. Старослужащие обучали молодых, как и что надо делать. Но это пригодно для одиночек. А действия подразделения? А взаимодействие? А учения по боевым частям, по кораблю в целом? Все, по сути, началось с «Красного Кавказа». В полной мере эту работу развернул, когда стал командиром «Червоной Украины». Все потом вылилось в «Курс боевой подготовки корабля» в масштабе флота. Мы тогда только рожали БУМС – временный Боевой устав Морских Сил. Это академия работала. А «Курс» на корабле – его инициатива и заслуга. Он, помнится, вроде бы и не работал. Стоим на рейде, выглянешь – старпом на юте, а всюду все вертится. Это было чудом!»[13]

   Кузнецов поддержал предложение командира БЧ-V И. Прохватилова организовать обучение команды борьбе за живучесть в масштабах всего корабля. Сначала общекорабельные учения проводили на якоре, затем отрабатывали на ходу. Подготовку экипажа крейсер продемонстрировал в плавании по иностранным портам: Турция, Италия, Греция. Через год, в сентябре, командующий флотом приказал Кузнецову принять крейсер «Червона Украина», отправлявшийся в Батум. По возвращении моряк вступил в командование.

   Крейсер являлся флагманским кораблем командующего И.К. Кожанова. Кузнецов добился выхода корабля из ремонта в марте. К осени 1934 года крейсер претендовал на звание лучшего корабля Морских сил. К стрельбам была подготовлена новинка, предложенная главным артиллеристом A.B. Свердловым, – стрельба на больших скоростях и дистанциях с упреждением неприятеля для поражения его с первых залпов. Со второго залпа шит был изрешечен. Однако при выходе в ночной поход крейсер намотал на винт сеть, и первое место досталось «Красному Кавказу». Винил в неудаче Кузнецов только себя, как командира[14]. Тем не менее крейсер «Червона Украина» под командованием моряка достиг высоких показателей в боевой и политической подготовке, а командира наградили орденом Красной Звезды. Командующий флотом И.К. Кожанов в 1935 году писал о самом молодом капитане как о растущей личности[15].

   В 1935 году «Червоной Украине» не раз приходилось, кроме плановых учений, выходить в море с К.Е. Ворошиловым, Т.К. Орджоникидзе, Г. Димитровым. Продолжалась борьба за первый залп при активной деятельности всего экипажа. На сентябрьских учениях Морских сил с авиацией экипаж крейсера продемонстрировал отличную подготовку. Наблюдавший за учениями представитель Морских сил страны Э.С. Панцержанский после блестящей ночной швартовки крейсера сказал Кузнецову: «Браво, кэптен!»

   В один из последних походов за границу турецкая пресса отметила: «Русские, очевидно, хорошо знают наши проливы, если сумели ночью самостоятельно пройти через Босфор». Речь шла о «Червоной Украине», которую Кузнецов, выполняя приказ командования, ночью провел через пролив и доставил в Севастополь[16].

   За время командования кораблями моряк ни разу не был в отпуске, а когда представилась возможность отдохнуть в академии, он выпросился в плавание на торгово-пассажирском судне в Кильскую бухту, Гамбург, Гулль и Лондон. Навсегда командование крейсером осталось первой его любовью.

   В августе 1936 года Кузнецова срочно вызвали в Москву. Предстояла поездка в Испанию. Моряка назначили на незнакомую ему должность военно-морского атташе. До Испании он добирался через Германию и Францию, увидел разгул германского фашизма.

   О деятельности Николая Герасимовича в Испании можно судить по его книге «На далеком меридиане», в которой он рассказывал о работе своей и своих помощников по повышению боеспособности республиканского флота[17].

   Первоначально Кузнецов – военно-морской атташе. Не имея возможности вмешиваться, он только наблюдал за состоянием испанского флота, поражался своеобразному подходу моряков к дисциплине, отмечал слабую подготовку команд. Испанский язык не входил в число известных ему. Пришлось осваивать язык и добиваться доверия. После того как атташе участвовал с испанским флотом в опасном боевом походе к Бискайе и флот вернулся в Средиземное море, его назначили главным военно-морским советником.

   Приходилось делать немало. Основной задачей стало охранение грузовых судов, которые из СССР доставляли грузы для Испанской республики. Так как Франко располагал эскадрой и в любой момент мог получить поддержку германского и итальянского флотов, следовало приводить в боеспособное состояние республиканский флот. Необходимо было учить морскому делу и порядку корабельной службы командиров, выдвинутых из матросов, отучать от расхлябанности и недисциплинированности массу моряков, приводить в порядок техническую часть флота. В частности, пришлось восстанавливать формуляры на торпеды, уничтоженные вражьей рукой. При этом Кузнецов и прибывавшие в его распоряжение опытные советские моряки должны были действовать не приказами, а советами и личным примером. Дон Николас, как называли главного советника в Испании, добился уважения умением, тактом и мужеством, что испанцы особенно ценили.

   Уже в 1937 году республиканский флот при помощи советских советников добился первых успехов. В бою с крейсером «Либертад» получил повреждения новейший крейсер мятежников «Балеарес»; через полгода его потопили торпеды с республиканского миноносца.

   Кузнецову приходилось много ездить по портам, налаживая боевую службу, организовывая прием «игреков» (судов с военными грузами). Его называли «альмиранте», хотя адмиральского чина моряк еще не имел. Один из советников позднее вспоминал, что авторитет главного советника был так велик, что при упоминании его имени самые несговорчивые заявляли: «Не надо говорить с альмиранте, я подумаю, все будет сделано»[18].

   Имел авторитет Кузнецов и у противника. Испанский генерал Кейпо де Льяно грозил смести с лица земли Картахену, через которую шли танки и самолеты, действовавшие против франкистов. Когда испанские самолеты в ходе ночной атаки добились попадания в немецкий линкор «Дойчланд», генерал по радио обвинял «альмиранте Кузнецова» в том, что тот явился главным виновником провала блокады республики.

   Отозвали Кузнецова осенью 1937 года, за заслуги наградили орденами Ленина и Красного Знамени. На должности, требовавшей не только знаний, но и дипломатического искусства, моряк пользовался уважением и своих товарищей, и испанцев. Он получил опыт организации операций против германских фашистов и представление о значении флота, авиации и подводных лодок в современной войне. Значительно позднее флотоводец оценивал значение командировки: «Во время этой войны мы, советские моряки, приобрели немалый опыт, ясно представили себе роль авиации в любых операциях флота, необходимость воздушного прикрытия его сил в базах, убедились, как важно, чтобы авиация, призванная действовать с флотом, организационно входила в его состав, была с ним под единым командованием и повседневно обучалась действовать на море. Наконец мы воочию увидели, насколько быстротечны события в современной войне, особенно в ее начале, как внезапным ударом можно повлиять на весь ход войны. Это заставило серьезно думать о постоянной боевой готовности нашего советского флота»[19].

   Кузнецов считал, что не следует слишком быстро отзывать советников, которым требовалось немало времени на освоение. Однако новые энергичные люди требовались и в СССР. После многочисленных арестов среди высшего командования в 1937 году освободились должности разных уровней. Одну из них предстояло занять Кузнецову. Он не пробыл в санатории положенного месяца: уже через неделю моряка вызвали в Москву и сообщили о назначении на Тихоокеанский флот (ТОФ).

   С августа 1937 года Кузнецов – первый заместитель командующего Тихоокеанским флотом в звании капитана 1-го ранга. Затем его произвели в флагманы 2-го ранга и назначили вскоре командующим[20]. Командовал он ТОФ с 10 января 1938 по 28 апреля 1939 года[21].

   К тому времени флот еще создавали. По Северному морскому пути в 1936 году перевели два нефтяных эсминца. Торпедные катера и малые подводные лодки перевозили по железной дороге, минные заградители и тральщики переоборудовали из мирных судов. Кораблестроение на Дальнем Востоке только начиналось. Требовались огромные средства и усилия, чтобы построить базы, гарнизоны, освоить и изучить Тихоокеанский театр.

   Кузнецов не имел опыта командования соединением. Тем не менее он учился на ходу. Не засиживаясь в кабинете, молодой флагман бывал в частях и на кораблях, объехал огромное пространство Дальнего Востока, вникал в суть службы, добивался от командиров досконального знания театра военных действий и противника.

   В отличие от других флотов на Тихом океане учились плавать круглогодично, несмотря на тяжелые климатические условия. Именно здесь ставили рекорды автономности для подводных лодок и пересматривали нормы мореходности малых судов. В условиях, когда могла неожиданно вспыхнуть война, моряки не прекращали службу никогда. Учитывая недостаток надводных кораблей, которым часто приходилось выступать в роли вспомогательных судов, основную силу составляли береговая оборона, авиация и подводные лодки. Последние нередко выводили в море за ледоколами.

   Особое значение на Дальнем Востоке имело взаимодействие с сухопутными войсками. Маршал В.К. Блюхер, командовавший Отдельной краснознаменной Дальневосточной армией (ОКДВА), был главнокомандующим на Дальнем Востоке, которому оперативно подчинялся флот. Видимо, присматривавшийся к молодому флагману маршал и рекомендовал его на пост командующего. В беседах с Кузнецовым он высказывал свои мысли о совместной деятельности сухопутных и морских сил. Зная соотношение сил ТОФ и Японии, Блюхер ставил морякам выполнимую задачу – охранять фланги, оборонять побережье и готовиться к защите Владивостока. Одновременно он рекомендовал активнее использовать подводные лодки и авиацию для действий против противника в море. Значительно позднее адмирал писал: «Опыт Великой Отечественной войны показал, насколько был прав талантливый полководец. В войне нет ничего более необходимого и более сложного, чем взаимодействие всех родов оружия и видов Вооруженных Сил. Чтобы правильно распределять между ними задачи, согласовывать планы совместных действий, надо еще в мирную пору много поработать. Во время учений некоторые оперативные ошибки еще можно исправить. Иное дело в боевых условиях; здесь каждый промах в организации взаимодействия грозит тяжелыми последствиями»[22].

   В период двухнедельного конфликта на озере Хасан, когда возникла опасность для Владивостока, Кузнецов изыскивал способы действия сил флота во взаимодействии с наземными войсками. На позициях были развернуты подводные лодки; на север, где баз не было, отправили подводные минные заградители серии «Л» с плавбазой «Саратов». Малые суда перевозили войска, грузы для армии, участвовали в боевых действиях.

   В ходе боевых действий, ожидая воздушный налет на Владивосток, командующий организовал полномасштабные учения по затемнению, которые выявили недостатки готовности базы и флота. Вопрос готовности к нападению надолго стал важнейшим для Кузнецова. Так как флот – это не только корабли, но и многочисленные береговые организации, верфи и т. п., потребовалось обеспечить всеобщую их готовность на случай войны. Уже с начала 1938 года Кузнецов организовал тренировки «Тыловое обеспечение боевых операций». В штабе флота начальник штаба Б.Л. Богденко и начальник оперативного отдела М.С. Клевенский разрабатывали систему ступенчатой готовности флота, которая со временем приобрела общефлотский характер[23].

   На Тихом океане отрабатывали первые подледные плавания, подводники осваивали прием погружения лодок от налета авиации на стоянке.

   Как командующий, Кузнецов стал членом Главного военного совета ВМФ, но редко ездил в Москву, чтобы не терять месяц на дорогу. Контр-адмирал привык к Тихоокеанскому флоту, привез жену во Владивосток. Однако весной 1939 года он получил новое назначение.

   Умение Кузнецова наладить боевую подготовку флота и управлять его силами в трудных условиях было замечено в столице. 28 марта И.В. Сталин предложил флагману 2-го ранга работу в Москве. На следующий день Главный военный совет РК ВМФ решил освободить наркома ВМФ М.П. Фриновского (не моряка, бывшего заместителя наркома НКВД) от должности и сменить его первого заместителя флагмана 2-го ранга П.И. Смирнова Н.Г. Кузнецовым. С марта 1939 года Кузнецов был заместителем наркома ВМФ. С апреля 1939 года он уже оказался на посту наркома. Так как и Смирнова, и Фриновского арестовали, принимать дела было не у кого. Сразу пришлось действовать самостоятельно[24].

   Уже в первый день руководства наркоматом Кузнецов потребовал от подчиненных жить жизнью флота и знать все о нем в своей сфере деятельности, уменьшить бюрократическую переписку. Флагман не стеснялся делать выговор опытному моряку H.H. Несвицкому за то, что на учениях Балтийского флота осенью 1939 года линейные корабли шли без противолодочного зигзага. Он ограничил число отпускников и кораблей в ремонте зимой; остальным следовало плавать и учиться. На всех флотах развернулась борьба за первый залп. Кузнецов распорядился воссоздать на кораблях кают-компании как место отдыха и воспитания командиров. На совещаниях он поддерживал дух свободного обсуждения. Нарком записал как-то, что объединяет людей не здание, а единство цели, стремление каждого внести свой вклад[25].

   Так получилось, что моряку досталась нелегкая ноша подготовки к войне с Германией, которую он считал неизбежной, и руководство флотом в ходе самой тяжелой из войн истории.

   Не хватало специалистов после репрессий 30-х годов. Не существовало документа, регламентировавшего взаимоотношения Наркоматов обороны и ВМФ. Строили немало кораблей, однако основные средства шли на линкоры и крейсера, тогда как мало уделяли внимания противолодочным и тральным силам, зенитной обороне кораблей. Система базирования и организация флота отставали от роста его численности. Потому 25 июля 1940 года, представляя трехлетний план кораблестроения (1940–1942), Кузнецов направил И.В. Сталину, В.М. Молотову, А.А. Жданову и К.Е. Ворошилову доклад, в котором отметил несбалансированность в развитии сил флота. Лишь 19 октября 1940 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР решили пересмотреть программу в пользу легких сил. Однако до начала войны устранить диспропорции не удалось[26].

   Предполагали создать в 40-х годах сбалансированный флот, но не успели. Об этом Кузнецов писал в статье, вышедшей уже после смерти: «Главный морской штаб… считал тогда, что война начнется не так скоро, и документы готовил с расчетом на «большой флот», понимая под этим готовность многих военно-морских баз, окончание строительства береговой обороны и наличие на театрах сбалансированных флотов (то есть на рациональное соотношение разных кораблей – вплоть до авианосцев, подводных лодок, тральщиков»[27].

   Лучше получилось с повышением боевой готовности флотов. Еще на Тихом океане флагман продумывал систему, позволяющую флоту всегда быть в готовности к нападению. Уже через несколько месяцев после вступления в должность он ввел в действие трехстепенную систему оперативной готовности флота[28]. По этой системе готовность № 3 предусматривала поддержание обычной службы при готовности к войне. При готовности № 2 корабли принимали все запасы, увольнение сокращали до минимума. По готовности № 1 все корабли и части были готовы немедленно действовать.

   Позднее Кузнецов сам признавался, что основной трудностью на первом этапе работы наркомом явился трепет перед авторитетами. Не всегда удавалось отстоять свои взгляды. В частности, не удалось доказать, что приграничная Либава годится лишь как операционная база. Тем не менее нарком добился разрешения перевести оттуда линкор, а затем, за месяц до войны, и весь отряд легких сил в Рижский залив. Слишком поздно руководство страны пришло к выводу, что необходимо, прекратив постройку линейных кораблей, направить средства на более нужные легкие силы. Со временем, получив опыт, Кузнецов все чаще спорил по кардинальным вопросам развития флота, даже если его возражения вызывали недовольство самого И.В. Сталина.

   Кузнецов в качестве наркома ВМФ участвовал в переговорах с представителями Англии и Франции. Он был искренне уверен, что при конструктивном подходе государства могли выступить единым фронтом против фашизма. Заключенный с Германией договор о ненападении он считал только средством получить отсрочку, необходимую для перевооружения, и был уверен, что Гитлер непременно нападет на Советский Союз. К этому он и готовил флот.

   В конце 1940 года вступило в силу Временное наставление по ведению морских операций. В декабре 1940 года под руководством Кузнецова были проведены сборы высшего комсостава ВМФ, посвященные изучению опыта первого года мировой войны в Европе и войны с Финляндией. В результате были определены недостатки и выработаны пути их исправления.

   На расширенном Главном военном совете ВМФ под председательством Кузнецова выступил с анализом современного состояния военно-морского дела по опыту первого года мировой войны адмирал И.С. Исаков. Он сменил на посту начальника Главного морского штаба Л.М. Галлера. Кузнецов, считая себя из-за особенностей прохождения службы недостаточно подготовленным штабистом, полагал необходимым в качестве поддержки опираться на теоретически подготовленного начальника ГМШ[29].

   В феврале 1941 года Кузнецов приказал увеличить состав боевого ядра флота и издал директиву о разработке оперативного плана войны против Германии и ее союзников. В апреле-июне 1941 года проводили учения и проверки хода ремонта кораблей, постройки новых баз, аэродромов, фактической готовности флота к переходу на оперативную готовность № 1. Любые недостатки в оперативной готовности кораблей, частей и соединений флота нарком считал чрезвычайным происшествием и приказывал сурово наказывать виновных. Приказ этот вышел 5 июня 1941 года. В ближайшие дни обстановка еще более обострилась. Исходя из поступавших сведений о сосредоточении неприятельских войск у границ, нарком ВМФ по собственной инициативе перевел флоты 18–19 июня на оперативную готовность № 2, а в ночь на 22 июня – на оперативную готовность № 1[30]. Командующих флотами конфиденциально предупредили о возможности войны.

   В 1.12 22 июня узел связи Наркомата ВМФ передал следующую директиву Кузнецова Военным советам КБФ, СФ, ЧФ, командующим Пинской и Дунайской флотилиями: «В течение 22.6/23.6 возможно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности, встретить возможный удар немцев и их союзников. Приказываю: перейдя на оперативную готовность № 1, тщательно маскировать повышенную боевую готовность. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить»[31].

   Все эти меры позволили флотам ВМФ СССР встретить нападение 22 июня 1941 года во всеоружии. От первых налетов гитлеровской авиации на военно-морские базы потерь не было.



   В 3.15 22 июня Н.Г. Кузнецову позвонил командующий Черноморским флотом Ф.С. Октябрьский и сообщил о налете германской авиации на Севастополь. Вскоре последовали звонки с других флотов. Стало ясно: война началась[32].

   Гитлеровцы, вторгаясь в СССР, рассчитывали на внезапность. Прорвав слабую оборону на границе, они крупными танковыми группировками направились в глубь страны. Массу советских самолетов и другой техники уничтожали на местах стоянок ударами с воздуха. Потеря складов вооружения и боеприпасов в приграничной зоне затруднила мобилизацию.

   Положение на флотах в начале войны оказалось лучше. Благодаря отработанной системе боевой готовности моряки вовремя и во всеоружии встретили первое нападение. По планам развертывания флоты ставили минные заграждения, начинали мобилизацию, развертывали дозоры. В море на патрулирование выходили надводные корабли и подводные лодки. Донесения с флотов за первый день войны свидетельствовали: моряки выдержали экзамен. На Черном море зенитным огнем отбили попытку неприятельской авиации перекрыть фарватер магнитными минами. На Севере день прошел относительно спокойно, и Кузнецов запретил затрагивать территорию Финляндии, атакуя аэродромы противника лишь в Норвегии. Дунайская флотилия ответила огнем на обстрел неприятеля. На Балтике сброшенные у Кронштадта мины заметили, и их начали тралить. Единственно беспокоило положение Либавы. На базу двигался неприятель, а взаимодействие с сухопутными войсками еще не отладили. Нарком ВМФ позднее писал: «…никто не мог предугадать, как сложится с началом военных действий обстановка на фронтах. А без ее учета нельзя было планировать дальнейшие крупные операции. Тогда мы впервые на деле почувствовали подчиненную роль Военно-Морского Флота общим стратегическим планам Вооруженных Сил, ощутили необходимость координации действий с сухопутным командованием. Пока что оба военных наркома самостоятельно разбирались в обстановке, и каждый по своему усмотрению реагировал на нее. Но уже на второй день войны была создана Ставка Главного Командования во главе с Наркомом обороны Маршалом Советского Союза С.К. Тимошенко»[33].

   Позднее в не опубликованной при его жизни рукописи Н.Г. Кузнецов отмечал: «Накануне войны у нас не было четкой военной доктрины, а потому не могло быть и четко сформулированных задач флоту, не была определена и его роль в системе Вооруженных сил. Без этого нельзя было приступить к разработке конкретных задач флотам»[34].

   До начала боевых действий в руководстве вооруженных сил считали, что война для Красной армии будет наступательной. Соответствующие задачи имели и флоты, которым, по предвоенным планам, следовало бороться с флотами противника. Так как высшее военное командование не верило в способности флота решать оперативно-стратегические задачи, в мирное время не было налажено взаимодействие сухопутных и морских сил. В реальности оказалось, что основная задача флотов и флотилий – именно поддержка войск, ведущих боевые действия, да еще в условиях отступлений. Однако первые годы войны ни Генеральный штаб, ни командующие фронтами не ставили Главный морской штаб в известность о планируемых с подчиненными им морскими силами операциях[35]. Такое положение вещей затрудняло взаимодействие флотов и флотилий с сухопутными войсками.

   Любопытно отношение к флоту в высшем звене военного руководства. Если в Ставке Главного Командования Вооруженных сил СССР нарком ВМФ присутствовал, то в составе образованной 10 июля Ставки Верховного Командования во главе с И.В. Сталиным ни одного моряка не было. Не вошел Кузнецов и в состав Ставки Верховного Главнокомандования, созданной 8 августа, когда Сталина назначили Верховным главнокомандующим. Наркома ВМФ включили в состав Ставки только 17 февраля 1945 года[36].



   Нападение Германии на Советский Союз сразу изменило расстановку сил в мире. Уже 22 июня премьер-министр Великобритании У. Черчилль заявил о поддержке СССР в войне. 24 июня президент США Ф.Д. Рузвельт, несмотря на то что страна еще не вступила в войну, обещал предоставить «всю возможную помощь». Со временем обещания вылились в поставки вооружения и продовольствия по ленд-лизу. 12 июля Кузнецова вызвали в Кремль на церемонию подписания англо-советского соглашения, которое предусматривало совместные действия и содержало обязательства не заключать сепаратного мира. Не раз нарком встречался с английским морским представителем контр-адмиралом Дж. Майлсом. Два моряка быстро нашли общий язык. После первого же разговора Майлс обещал доложить в адмиралтейство о проблемах обеспечения морских перевозок между двумя странами. Позднее Англия и СССР обменивались информацией о современном вооружении. В конце июля 1941 года прибыл специальный представитель президента США Гарри Гопкинс. Он вел переговоры со Сталиным, в которых участвовал и нарком ВМФ. Обсуждали вопросы о том, какие грузы должны поступить из Америки для фронта и промышленности. Гопкинс был уверен, что Соединенным Штатам предстоит вступить в войну. Он являлся сторонником активизации английских действий в Европе. Улетев в Лондон, Гопкинс организовал Московскую конференцию трех стран (Англии, США и СССР) в сентябре-октябре 1941 года, на которой были решены важные вопросы совместных действий и помощи Советскому Союзу снабжением[37].

   Но помощь союзников начала поступать позднее. Теперь же приходилось рассчитывать только на свои силы. Как и в Финской кампании, война для флота явилась несколько иной, чем планировали. В Главном морском штабе ожидали, что противник будет высаживать морские и воздушные десанты. Однако Германия, не располагавшая большим флотом, сберегала его для войны с Англией и США и поставила целью брать военно-морские базы с суши. Потому основной задачей ВМФ СССР стало взаимодействие с армией и авиацией. Кроме того, флот выполнял типичные для него задачи: действия на неприятельских коммуникациях силами подводных лодок и легких сил, постановку минных заграждений и траление поставленных неприятелем мин, перевозки войск и грузов. Но и в этих типичных для морских сил действиях возникли проблемы, в первую очередь на Балтийском море.

   Еще за два дня до начала войны германские и финские суда начали постановку минных заграждений на вероятных путях движения советских кораблей. На позиции вышли подводные лодки. Активность противника заметили, но ее причины до начала боевых действий оказались неясны. Уже 23 июня на минах подорвались эсминец «Гневный» и крейсер «Максим Горький»; первый затонул, а крейсер потребовал длительного ремонта[38].

   Так как для обеспечения защиты от минной опасности требовалась сотня быстроходных тральщиков, а налицо состояло лишь двадцать, в первые же дни командование Балтийского флота приказало подобрать в Ленинграде все пригодное для траления, не исключая речных колесных буксиров. Слабой оказалась зенитная оборона. Недостаток сторожевых кораблей пришлось компенсировать даже весьма дефицитными тральщиками[39].

   Наиболее острое положение возникло в районе Либавы (Лиепаи). Атаку неприятельской авиации защитники базы успешно отбили, в ответ самолеты Балтийского флота нанесли удар по Мемелю (Клайпеде). С утра 22 июня подводные лодки вышли на позиции, надводные корабли начали ставить минные заграждения. Часть кораблей отправили в тыл. Однако неприятельские сухопутные войска быстро прошли дорогу от границы до города. Неотмобилизованная 67-я стрелковая дивизия и флотские подразделения сдерживали натиск противника, не позволив взять Либаву с ходу. До войны Н.Г. Кузнецов говорил с командующим Прибалтийским военным округом об обороне Либавы и Риги с суши, но тот был уверен, что немцы так далеко не пройдут. Неподготовленность сказалась. 25 июня неприятель прорвался к судостроительному заводу. Пришлось взорвать стоявшие на ремонте корабли и склады. Остатки защитников продолжали вести бои в окружении еще пять дней. В примечаниях к книге «На флотах боевая тревога» Николай Герасимович самокритично отмечал:

   «Уже после войны я слышал замечания о нецелесообразности создания военно-морской базы в Либаве. Мне представляется, что основная ошибка заключается не в этом. В Либаве следовало иметь военно-морскую базу лишь для временного базирования небольших сил. Строительство же Либавской военно-морской базы не было увязано с планами сухопутного командования, и поэтому она оказалась плохо прикрытой с суши.

   Бесспорной ошибкой Наркомата ВМФ нужно признать развертывание в Либаве военно-морского училища противовоздушной обороны, за что мы и поплатились»[40].

   В начале войны морская авиация обнаруживала в море неприятельские конвои с грузами для войск, продвигавшихся к Риге, а потом и далее, на Псков и Таллин. Однако не всегда было возможно выслать в море специально подготовленную минно-торпедную авиацию. Ее самолеты использовали для поддержки сухопутных войск. Когда В.Ф. Трибуц сообщал в Москву о ненормальности положения, из Наркомата ВМФ он получил указание: «Таллин, Ханко и острова Эзель и Даго удерживать до последней возможности». Удары по конвоям наносили теми силами и средствами, которые были под рукой. Оказалось, что опробованные на довоенных учениях согласованные действия авиации, подводных лодок и надводных кораблей в боевых условиях осуществлять не удавалось. Следовало учиться в боях уже без упрощений мирного времени[41].

   К счастью, германский флот слабо поддерживал действия сухопутных войск. Правда, в конце сентября в Або-Аландский район прибыли линкор «Тирпиц», тяжелый крейсер и несколько легких крейсеров. Крейсера стояли и в Либаве. Но этой морской группировке поставили иную задачу: не позволить прорваться кораблям Балтийского флота после захвата Ленинграда и Кронштадта в Северное море. Так крупные корабли германского флота и простояли на Балтике в бездействии.

   Отмечая, что люди блестяще выдержали тяжелые испытания 1941 года, когда пришлось отходить от границы до Ленинграда, оставляя после героической обороны свои базы, Кузнецов писал, что в отличие от довоенных планов флоту пришлось заниматься делами сухопутными, к которым ранее готовились мало: «Конечно, если бы войска фашистской Германии были остановлены на наших границах, немецкому флоту пришлось бы действовать активнее. Тогда пригодились бы все варианты наших довоенных оперативных планов. Недостаточная же подготовленность к началу войны театра военных действий, неожиданное направление вражеских ударов подчас приводили нас к ряду ошибок в борьбе за свои районы и базы, а иногда ставили в исключительно тяжелое положение. Так, в конце июня, когда была захвачена Рига, кораблям отряда легких сил пришлось базироваться на не приспособленные для этого бухты, а затем отходить мелководным фарватером через Моонзунд. И все же командование Балтийского флота сумело под носом у противника углубить моонзундский фарватер и вывести через него крейсер «Киров» и многие другие корабли и суда. На поверку вышло, что гитлеровцы раньше времени прокричали о том, что им удалось «запереть большие силы красных в Рижском заливе»[42].

   К началу июля выявилась угроза Таллину. Главком Северо-Западного направления К.Е. Ворошилов приказал командованию Балтфлота выставить засаду сухопутных частей южнее Таллина, вести разведку и лишние корабли отправить на восток. Не располагая войсками, В.Ф. Трибуц мог выставить в качестве заслона лишь небольшие флотские подразделения. Не оставалось времени строить укрепления, ибо со стороны Риги уже двигались на Таллин войска противника. В воспоминаниях Н.Г. Кузнецов сокрушался, что не пришло в голову решение стянуть для обороны столицы Эстонии всю 8-ю армию. Однако в Наркомате ВМФ твердо решили оставить флагманский командный пункт именно в Таллине, ибо только оттуда можно было управлять гарнизонами на Ханко и на островах. Решение поддержал и Сталин, сказав: «Таллин нужно оборонять всеми силами». За лето удалось построить три линии обороны, основанные на заброшенных укреплениях времен Первой мировой войны. Части 10-го стрелкового корпуса, боевые корабли, береговая артиллерия, зенитная артиллерия и авиация флота остановили продвижение противника и заставили его подтянуть подкрепления. 19 августа неприятель перешел в наступление на первый оборонительный рубеж. Несмотря на значительные потери от огня корабельной и береговой артиллерии, гитлеровцы решительно продвигались вперед. 25–27 августа бои шли на последней линии обороны. В этой ситуации 26 августа Кузнецов получил разрешение Ставки вывести корабли и войска для обороны Ленинграда[43].

   Переход прикрывали две подводные лодки южнее Хельсинки и морская авиация (от Кронштадта до острова Гогланд). Боевые корабли распределили на три отряда, которым предстояло прикрывать переход четырех конвоев на определенных участках маршрута. После полудня войска, оборонявшие Таллин, перешли в наступление, оттеснив противника местами до нескольких километров, и вернулись в Таллин для погрузки. Корабли и суда вышли на рейд утром 28 августа. Отход войск и посадку на суда прикрывала корабельная и береговая артиллерия. На переходе неприятельские самолеты и торпедные катера наносили удары по судам конвоев. Но главную опасность представляли мины. После подрыва нескольких кораблей и судов В.Ф. Трибуц приказал до рассвета встать на якоря. Днем 29 августа отряд главных сил прибыл в Кронштадт. За ним постепенно подходили конвои. Всего на переходе из 195 кораблей, транспортов и вспомогательных судов погибло 53, в основном от мин. Из 23 тысяч бойцов на дно ушли 4 тысячи, однако боевое ядро флота и большая часть войск прибыли к цели и влились в оборону Ленинграда. В сентябре-октябре после упорной защиты были оставлены острова Моонзундского архипелага, на которые гитлеровцы осуществили несколько высадок десанта.

   Ханко оставался последним пунктом, далеко оторванным от главных сил. Несмотря на сложное положение в полуокружении, защитники полуострова не только отбивали нападения противника, но и сами один за другим захватывали десантами окружающие островки. Держался и островок Осмуссар с сильными береговыми батареями. Лишь в конце ноября организовали вывоз войск с Ханко. К 2 декабря в Ленинград было переброшено более 22 тысяч из 27 тысяч защитников. В октябре и ноябре эвакуировали также 10 тысяч человек с Гогланда, Бьёркё и других островов Финского залива[44].

   В общем, на приморских направлениях основным результатом действия флота явилась оборона портов и островов, задерживавшая на дни, недели и месяцы наступление противника и сорвавшая замысел «молниеносной» войны. Моряки приковали значительные силы неприятеля в критический период обороны Ленинграда. Именно потому Н.Г. Кузнецов уже 29 июня требовал оборонять как Моонзундский архипелаг, так и Ханко до последней возможности.

   Среди неудач и отступлений следует отметить успешную деятельность морской авиации Балтийского флота, которая наносила удары по портам противника и ставила мины в его водах. Наиболее примечательным событием явилась бомбардировка Берлина. Она была задумана как ответ на первую бомбежку Москвы в конце июля. Рассчитали, что если самолеты с бомбовой нагрузкой пятьсот килограммов поднимутся с острова Эзель, то смогут пройти 900 километров до столицы Германии за три с лишним часа и вернуться. После проверок Кузнецов доложил Ставке, и Сталин утвердил предложение, но назначил наркома ВМФ ответственным за выполнение операции. Потребовалось время, чтобы 15 самолетов ДБ-3 перебросить на Эзель, завезти необходимые запасы горючего и авиабомб. В ночь на 8 августа после предварительной разведки бомбардировщики дошли до цели и сбросили бомбы. В Германии считали, что налет совершили англичане, однако английское радио сообщило, что 7–8 августа английская авиация на Берлин не летала. Всего за десять налетов на столицу Германии было сброшено 311 бомб, замечены 32 пожара. Сталин предложил брать на борт по две пятисоткилограммовые авиабомбы. Доводы Кузнецова, что самолеты со старыми моторами не способны выполнить такую задачу, он признал неубедительными. Однако попытки взлета с грузом в тонну кончились аварией двух самолетов, и более Сталин на повышении бомбовой нагрузки не настаивал[45].

   В середине августа Кузнецов хотел выехать на Балтийский флот, но задержало наступление неприятеля под Одессой. Только в конце месяца он получил разрешение Ставки Верховного Главнокомандования. В Ленинграде нарком ВМФ осмотрел только что отремонтированный крейсер «Максим Горький». В то время формировали первые морские отряды для боев на суше. Часть экипажа крейсера могла пойти на фронт, однако не было оружия (винтовки передали ленинградскому народному ополчению). На кораблях даже начали изготавливать ножи и сабли. Тогда еще никто не знал, что балтийцам придется послать на берег свыше 125 тысяч человек, сформированных в семь бригад и другие подразделения. 30 августа Кузнецов побывал в Кронштадте и выслушал отчет о Таллинском переходе, 31 августа он прибыл на форт Красная Горка. Так как 8-я армия отступала, оборону у форта занимали моряки, но им недоставало оружия. Наркому пришлось дать разрешение отбирать оружие у неорганизованно отходивших бойцов. В дальнейшем моряки с помощью береговой и корабельной артиллерии удержали форт и плацдарм у Ораниенбаума, оказали большую помощь в обороне и наступлении. Можно считать, что именно артиллерия флота явилась основной силой, которая преградила неприятелю путь к Ленинграду.

   В начале сентября германские войска у Ивановских порогов вышли к Неве. Кузнецов узнал об этом от женщины, позвонившей по городскому телефону в Смольный. На другом берегу реки строили береговые батареи моряки. Они и начинали борьбу с неприятелем, остававшимся за Невой до конца блокады. Вскоре морякам пришлось создавать Невскую морскую укрепленную позицию, высаживать десанты под Шлиссельбург[46].

   Город оставался в критическом положении. Корабельная артиллерия составила основную огневую силу обороны. Гитлеровцы в сентябре бросили значительные силы авиации, которые тяжело повредили линкор «Марат»; имели повреждения и другие корабли. Когда после возвращения Кузнецов встретился со Сталиным, тот, выслушав доклад об обстановке, сказал, что положение исключительно серьезное, и приказал: «Составьте телеграмму командующему и отдайте приказание, чтобы все было подготовлено на случай уничтожения кораблей». Уже с конца августа на флоте готовили предварительный план минирования кораблей. Но решение о начале минирования было слишком серьезным. Николай Герасимович ответил, что его авторитета будет недостаточно, ибо флот подчинен Ленинградскому фронту и нужна подпись самого Верховного главнокомандующего. Сталин предложил подписать документ у начальника Генерального штаба, но и Б.М. Шапошников не решился. Он с Кузнецовым принес подготовленную телеграмму Сталину, однако тот телеграмму не подписал и оставил у себя. Позднее Николаю Герасимовичу пришлось напомнить о ней, когда в Москву пришла телеграмма, обвинявшая В.Ф. Трибуца в паникерстве и преждевременном минировании кораблей[47].

   О том, какое международное значение имела судьба Балтийского флота, свидетельствуют обязательство англичан возместить ущерб в случае уничтожения его кораблей, и ответ Сталина, что ущерб должна возместить Германия[48].

   В начале октября германское наступление поставило под угрозу столицу СССР. В первой половине месяца нарком ВМФ в соответствии с постановлением ГКО приказал выделить с флотов 35–40 тысяч моряков для формирования 25 морских стрелковых бригад. Он также приказал сформировать для обороны Москвы 5–6 бригад из состава моряков Тихоокеанского флота и Амурской флотилии. Подготовленный им проект решения ГКО был утвержден на заседании 18 октября 1941 года. Узнав о начале эвакуации Наркомата обороны, Кузнецов побывал в Ставке и получил указание вывезти Наркомат ВМФ, оставив в Москве минимум людей. Нарком отдал распоряжение перевести управления наркомата в Куйбышев и Ульяновск. Пришлось выехать на Волгу и Н.Г. Кузнецову, чтобы добиться помещений для эвакуированных работников штаба и узла связи. После возвращения он прибыл в почти пустое здание наркомата, где оставался Л.М. Галлер[49].

   Для обороны Москвы использовали все возможные силы. Участвовали в ней и моряки. Еще в июне по запросу Генерального штаба Наркомат ВМФ начал формировать Особую артиллерийскую группу ВМФ из двух артиллерийских дивизионов с орудиями калибром 100–152 миллиметров. Они были развернуты под Вязьмой и Ржевом и погибли в октябрьских боях. 23 октября нарком ВМФ приказал образовать в подчинении командующего войсками Московской зоны обороны первый морской отдельный отряд моряков, составленный из батальона охраны Наркомата ВМФ, батальона Московского флотского экипажа, гвардейского флотского дивизиона «катюш» и дивизиона противотанковых орудий. Такие сравнительно небольшие силы имели огромное значение, ибо Г.К. Жуков рассказывал, что для прикрытия опасных направлений набирал бойцов батальонами, ротами и даже десятками[50].

   Вскоре под Москву прибыло несколько морских стрелковых бригад, укомплектованных преимущественно моряками, во главе с командирами, имевшими опыт командования на суше. Кузнецов вспоминал, что, несмотря на то что после боев и пополнения из других родов войск моряков оставалось немного, морские традиции в бригадах сохранялись. Благодаря совместным усилиям удалось остановить наступление немцев на Москву, а 5–6 декабря началось контрнаступление, в котором участвовали и морские бригады. Моряков отличало то, что они в атаке расстегивали ворот гимнастерки, чтобы были видны тельняшки.



   Северный флот в 1941 году главным образом помогал сухопутным войскам защитить Мурманск. 29 июня 1941 года 19-й немецкий горнострелковый корпус вторгся с финской территории. Германское командование планировало овладеть Кировской железной дорогой, Мурманском, Полярным и всем бассейном Белого моря до Архангельска включительно, а также Карелией. Для этого были сосредоточены превосходящие силы немецких и финских войск и авиации. Участие кораблей флота в операции не предполагали. Однако 14-я армия при поддержке Северного флота не позволила гитлеровцам осуществить свои намерения[51].

   Северный флот имел 8 эсминцев, 15 подводных лодок и ни одного более крупного корабля. В ходе мобилизации его численность возросла лишь за счет вооруженных мирных судов. Тем не менее роль североморцев в обороне подступов к Мурманску оказалась значительно больше, чем роль германского флота в поддержке наступления. Моряки огнем артиллерии и высадками десантов сорвали замыслы противника.

   Советское командование рассчитывало на помощь английского флота в Варангер-фьорде, по которому проходили основные коммуникации германской группировки под Мурманском. 30 июля английская авиация с авианосцев нанесла удар по Киркенесу и Петсамо, на север прибыли две подводные лодки и несколько тральщиков для обеспечения проводки конвоев. Но помощь союзники ограничили преимущественно поставками. Осенью 1941 года, после Московской конференции трех союзных держав, началось движение конвоев по Баренцеву морю в незамерзающий Мурманск. Путь этот пролегал в зоне действий германских подводных лодок и авиации, действовавших с баз в Норвегии. Требовалось организовать обеспечение безопасности перевозок. Потому в октябре 1941 года Кузнецова вызвал Сталин и поручил спешно отправиться на Северный флот, чтобы выяснить, все ли подготовлено для встречи конвоев. Нарком выехал в Архангельск, где с А.Г. Головко обсудил, какие силы выделить для обеспечения проводки конвоев и каков должен быть порядок взаимодействия с англичанами, как в осенне-зимнее время использовать Архангельский порт. В этот период неприятель еще не организовал борьбы с конвоями, и транспорты осенними ночами прибывали к цели почти без потерь.



   Если другие флоты только оборонялись, Черноморский флот и Дунайская флотилия в начале войны даже переходили в наступление. Первоначально флот действовал традиционно. Входы в базы прикрыли минными заграждениями. Подводные лодки вышли на патрулирование к неприятельским берегам. Морская авиация наносила удары по объектам в Румынии. Основными целями стали нефтяные месторождения в Плоешти и порт Констанца, через который вывозили нефть в Германию. Обстрел Констанцы осуществили и надводные корабли. Дунайская флотилия, отразив нападение, сама высадила десант на румынский берег. Командование ожидало от неприятеля высадки крупного воздушного десанта в Крыму по образцу захвата Крита. И действительно, Гитлер в приказе от 21 августа объявил одной из важнейших целей наступления на юге захват Крыма с его аэродромами. Однако задачу эту решали силами сухопутных войск.

   Первые недели, пока неприятельские войска двигались сравнительно далеко, основными оставались традиционные вопросы. Подрыв на магнитных минах эсминца «Быстрый» и других судов вызвал необходимость изучить устройство этих мин и найти средства для борьбы с ними. Сотрудничество моряков с учеными позволило разработать магнитные тралы, а также ввести систему размагничивания для боевых кораблей.

   22 июня 1941 года нарком ВМФ Кузнецов предписал ставить минные заграждения перед черноморскими портами. Это требование вытекало из того, что в Москве опасались появления на Черном море итальянского флота или нападений румынских и германских кораблей с целью выставить мины на подступах к портам. Мины, выставленные за июнь – июль, стали причиной затруднения для отечественного судоходства, на них погибло несколько кораблей и судов.

   Сам Кузнецов считал, что потери на своих минных полях происходили из-за плохой организации переходов судов и слабой подготовки лоцманов[52]. В одной из книг своих мемуаров он писал, отвечая тем, кто критиковал минные постановки у черноморских портов при отсутствии опасности от неприятельских флотов:

   «Бесспорно одно: минировать нужно продуманно. Следует помнить, что мины – угроза не только противнику, но и своим кораблям, что рано или поздно их придется тралить, что штормы срывают их и тогда они носятся по воле волн.

   Я и теперь придерживаюсь мнения, что с оперативной точки зрения постановка оборонительных минных заграждений около своих баз не только на Черном море, но и на Дальнем Востоке была правильной. По идее своей минные поля не могут представлять сколько-нибудь серьезной опасности для плавания и в то же время дают почти полную гарантию командованию от появления в этих местах ночью или в тумане кораблей противника… Постановка минных полей, конечно, требовала ходить строго по фарватерам.

   Считать применение такого мощного оборонительного оружия, как мины, неправильным лишь из-за того, что с ним прибавилось забот, – значило бы признавать свое неумение обращаться с ним»[53].

   Тогда же, в июне-июле 1941 года, по данным разведки, на Черное море прибыли 10–12 итальянских подводных лодок и ожидали появления итальянских надводных кораблей и судов с десантом. Сообщали и о деятельности на Черном море германских подводных лодок. Поэтому, кроме минных постановок, Черноморскому флоту пришлось организовать патрулирование подступов к важнейшим портам. 7 июля нарком ВМФ, опираясь на данные разведки, даже приказал выставить в Керченском проливе сети, чтобы неприятельские подлодки не прошли в Азовское море. Разведданные, поступавшие в Москву из Севастополя, дезориентировали командование ВМФ. Ожидали высадку морского и воздушного десанта. 13 июля Кузнецов предупредил Военный совет Черноморского флота о возможных активных действиях противника на Черном море. Он писал, что «…оборона побережья на ближайшие дни должна считаться основной задачей Черноморского флота»[54]. Только позднее стало известно, что неприятель в 1941 году не собирался действовать на море, а добивался победы сухопутными войсками и авиацией.

   Обстрел Констанцы, который проводили под огнем неприятельских батарей на минных полях два лидера эсминцев, привел к гибели одного из них и повреждению второго. Позднее Кузнецов отмечал, что следовало по опыту предвоенных учений обстреливать цели на берегу дальнобойной артиллерией крейсеров из-за пределов минного поля. Так и действовали далее[55].

   Несмотря на то что Черноморский флот по мощи превосходил все морские силы его противников на театре, он оказался в сложном положении из-за того, что к обороне баз с сухопутного направления черноморцы готовились мало.

   В первые же дни войны командующий Одесской военно-морской базой контр-адмирал Г.В. Жуков получил приказ немедленно строить оборону со стороны берега. До того защитой Одессы служили минные заграждения, береговые батареи и корабли. 19 июля Ставка Верховного Командования преобразовала Приморскую группу войск, которая все еще удерживала государственную границу, в Приморскую армию. Командующий армией Г.П. Софронов получил задачу от Г.К. Жукова: «Положение на Южном фронте трудное. Не исключено, что этой армии придется, увязывая свои действия с Черноморским флотом, остаться в тылу противника. Конкретно – в районе Одессы. Одессу нам нужно удержать, не дать врагу использовать ее как свою базу на Черном море». В тот же день армия начала отход с боями к Днестру и удерживала этот рубеж до конца июля. 26 июля Кузнецов направил в адрес Военного совета Черноморского флота телеграмму с требованием удерживать Одессу до последней возможности, а также готовить береговые батареи к стрельбе по суше и учить их взаимодействовать с авиацией и кораблями.

   15 августа войска оставили Николаев, в котором были собраны Дунайская флотилия и недостроенные боевые корабли. Их пришлось уводить своим ходом или на буксире в порты Азовского моря, а потом на Кавказ.

   Когда противник прорвал фронт и отрезал Приморскую армию, та отошла на передовые рубежи под Одессой. 5 августа началась 73-дневная оборона. Захват Одессы гитлеровцы возложили на 4-ю румынскую армию, составлявшую половину вооруженных сил Румынии. Однако эта задача оказалась румынам не по силам, и 24 сентября румынский диктатор И. Антонеску обратился к Гитлеру с просьбой поддержать его войсками и авиацией.

   В воспоминаниях, возвращаясь к Одессе, Н.Г. Кузнецов считал ее примером «тесного взаимодействия вооруженных сил»: «Можно с уверенностью сказать, что Приморская армия не удержала бы Одессу столько времени без моряков, но и сравнительно малочисленные флотские части тоже не смогли бы заполнить всю линию обороны и долго защищать город. Я не говорю уже о том, что значили в те дни боеприпасы и продовольствие, которые доставляли сражавшимся черноморцы…»[56]

   Первоначально существовало два командования: Отдельной Приморской армии, подчиненной Южному фронту, и командования Одесской военно-морской базы. Даже когда в начале августа Приморская армия была отрезана от главных сил Южного фронта и Кузнецов предложил назначить руководителем обороны командира военно-морской базы Г.В. Жукова, решение не приняли. Лишь 19 августа, после того как вновь Кузнецов предложил объединить командование, решили организовать Одесский оборонительный район (OOP) под руководством контр-адмирала Жукова. В его подчинении оказались и Приморская армия, и военно-морская база. Благодаря такой структуре город получал всемерную помощь флота. Корабли поддерживали огнем действия сухопутных войск, перевозили подкрепления, с них высадили десант под Григорьевкой 22 сентября. Своевременно принятые меры помешали противнику захватить город и в августе, и в сентябре 1941 года. Одесса могла продолжать оборону. Однако появилась угроза Крыму и Севастополю.

   Угроза Крыму возникла уже 12 сентября 1941 года, когда морская батарея у Перекопа сделала первые выстрелы по войскам 11-й армии неприятеля. Главную базу флота с моря обороняли береговые батареи и минные заграждения. Сухопутную оборону города начали строить только летом 1941 года. В сентябре были готовы сотни дотов, дзотов и окопов, но для их обороны следовало иметь 10 тысяч человек. Флот мог выделить половину. Севастополю требовались сухопутные войска. Именно такие обстрелянные войска и могла предоставить Приморская армия. 29 сентября Ставка приняла решение оставить Одессу. В тот же день Кузнецов передал Военному совету Черноморского флота приказ приготовиться к эвакуации, 30 сентября послал телеграмму с рядом практических указаний, основанных на опыте Таллинского прорыва. Так как приказ поступил заблаговременно, эвакуация прошла удивительно спокойно и незаметно. Почти без потерь последним рейсом вывезли более 30 тысяч войск прикрытия. Кузнецов вспоминал: «Войска отошли настолько скрытно, что, когда последний эшелон уже вышел из порта, румыны все еще боялись двинуться к городу»[57].

   Пока Приморская армия не прибыла, частям 51-й армии, занимавшим оборону на Перекопском перешейке, флот предоставил зенитную и береговую артиллерию, поддержку авиации и Азовской флотилии, 7-ю бригаду морской пехоты. Так как моряки играли большую роль в Крыму, в трудный период Ставка назначила командующим войсками Крыма заместителя наркома ВМФ вице-адмирала Т.П. Левченко. Но исправить критическую ситуацию не удалось. Кузнецов сетовал: «Перечитывая документы того периода, относящиеся к обороне Крыма, я снова и снова прихожу к выводу, что мне, как Наркому ВМФ, надлежало более настойчиво ставить перед правительством вопрос об организации единого командования в Крыму на случай войны»[58].

   Когда войска 11-й немецкой армии прорвали Ишуньские позиции, 51-я армия отступила на Керченский полуостров под давлением противника, который старался отрезать пути отхода советских войск. 28 октября командующий Черноморским флотом Ф.С. Октябрьский отбыл на Кавказ, чтобы готовить базы для перевода кораблей. Приморская армия еще двигалась к Севастополю. Так как наличных сил на позициях (около 12 тысяч человек) оказалось недостаточно, пришлось сформировать батальоны на базе училищ и эвакуированных гарнизонов Евпатории и Тендры.

   30 октября береговая батарея № 54 открыла огонь по немецкой танковой колонне. Началась оборона города. В ноябре неприятель наступал на Севастополь, но его отражали защитники. Постепенно к городу прибывали измотанные войска Приморской армии. Несколько дней потребовалось на переформирование. 9 ноября оборона была организована. Левченко назначил командовать Севастопольским оборонительным районом командующего Приморской армией И.Е. Петрова, хотя командующий флотом Ф.С. Октябрьский уже прибыл в главную базу. В начале ноября вице-адмирал Октябрьский получил разрешение Главного морского штаба и наркома ВМФ перевести все силы, не нужные для обороны Севастополя, на Кавказ. Но Октябрьский 4 ноября послал Сталину и Кузнецову телеграмму, в которой официально предлагал перенести командный пункт в Туапсе, оставив руководителем обороны Севастополя Г.В. Жукова. 6 ноября в телеграмме Сталину он сообщал, что вывел основные силы флота из Севастополя. В тот же день поступила телеграмма Левченко об организации Севастопольского и Керченского направлений; на обоих направлениях командование он передал армии и считал допустимым, чтобы Военный совет флота руководил с кавказского побережья.

   Кузнецов выступил против смены командования перед штурмом главной базы; он считал, что только командующий флотом способен руководить обороной Севастополя, и послал соответствующую телеграмму в Генеральный штаб. Б.М. Шапошников согласился с ним. 7 ноября завизированный им и Кузнецовым проект директивы был подписан Сталиным и направлен на имя Левченко. В соответствии с директивой Левченко следовало оставаться в Керчи, а руководство обороной Севастополем возлагали на Ф.С. Октябрьского, которому следовало иметь в Туапсе начальника штаба флота. Главной задачей флота стала активная оборона Севастополя и Керченского полуострова, чтобы связать силы неприятеля и не позволить ему переправить войска на Таманский полуостров. Старым крейсерам и эсминцам следовало действовать под Севастополем и в Феодосийском заливе для поддержки сухопутных войск. В помощь армии было разрешено использовать линкор, новые крейсера и Азовскую флотилию. Большую часть авиации следовало перевести на аэродромы Северо-Кавказского военного округа и действовать с них по целям в Крыму. Предстояло эвакуировать из Севастополя и Керчи все лишнее для обороны. Сам нарком ВМФ 7 ноября послал телеграмму Военному совету Черноморского флота с призывом защищать упорно главную базу флота[59].

   В своих воспоминаниях Н.Г. Кузнецов особо остановился на боязни командующих различными флотами потерять дорогостоящие корабли. В результате такой боязни противник получал преимущество, активно используя свои силы. Потому Николай Герасимович считал вполне правильным рисковать линкором и крейсерами для обороны Севастополя, тогда важнейшей задачи. Разумеется, следовало использовать их разумно. Крейсер «Червона Украина» погиб от налета германской авиации после того, как несколько дней стоял на одном месте в бухте, тогда как другие корабли, появлявшиеся в Севастополе для обстрела и сразу уходившие в море, не получали заметных повреждений от действия авиации. Кузнецов писал: «…Мне представлялось правильным артиллерийские корабли уводить в последнюю очередь, хотя их и могла уничтожить авиация противника. Впоследствии, когда военные годы остались позади и оборона Севастополя стала историей, а опытом уже было проверено, как в свое время нужна была корабельная артиллерия для защиты побережья Кавказа, приходилось выслушивать по этому поводу критику в свой адрес. Но я и теперь считаю, что действовал правильно»[60].

   11 ноября 11-я немецкая армия предприняла решительный штурм Севастополя. Защитники при поддержке с моря успешно выдержали натиск, и 21 ноября штурм прекратился. Противник не смог взять город с ходу и приступил к осаде.



   В ходе кампании 1941 года потребовалось широко использовать для взаимодействия с сухопутными войсками флотилии, как те, что существовали до войны, так и заново организованные.

   В ноябре 1941 года Кузнецов побывал в Архангельске. Кроме проблемы защиты союзных конвоев на переходе, потребовалось прикрывать грузы в портах Мурманске и Архангельске от германских атак с воздуха. Рано наступавшая зима потребовала срочно приготовить ледоколы. Этим занималась Беломорская военная флотилия, обеспечивавшая перевозки на севере.

   Кроме Беломорской, в 1941 году действовало еще несколько военных флотилий. Одной из первых потребовалось восстановить Ладожскую военную флотилию, которую расформировали после заключения мирного договора с Финляндией. Первоначально флотилия взаимодействовала с сухопутными войсками, а с 12 сентября, когда начались перевозки для блокированного Ленинграда по Ладожскому озеру, основной задачей моряков стало поддержание Дороги жизни, как эту трассу, проходившую летом по воде, а зимой – по льду, называли ленинградцы. Только с 12 сентября по 1 декабря по ней перевезли 40 тысяч человек и более 60 тысяч тонн грузов. Уже налаживали ледовую трассу, а суда продолжали пробиваться сквозь замерзающие воды озера. Несмотря на обстрелы артиллерии и атаки авиации, несмотря на потери, моряки Ладожской флотилии выполняли свой долг. Суда флотилии в ноябре перебросили войска, которые позволили восстановить фронт у Волховстроя. Важность трассы оказалась такова, что ее действия проходили под контролем Ставки, а начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников в октябре 1941 года передал Кузнецову слова Сталина, что необходимо увеличить перевозки и уменьшить потери[61].

   С 7 августа до начала осеннего ледостава действовала Онежская военная флотилия, сформированная для поддержки сухопутных войск. Дунайская флотилия оказалась единственной, которая не только не отступала в первые дни войны, но даже перешла в наступление. После отхода с Дуная флотилия не исчезла, ее ядро послужило основой для Азовской флотилии.

   Особенно сложно оказалось воевать морякам Пинской военной флотилии. Она была в 1939 году преобразована из Днепровской, когда границу переместили на запад после присоединения к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии. По предложению Наркомата ВМФ речные корабли передвинули ближе к новой границе, а командование флотилии расположили в Пинске. Киев, который являлся прежней базой, считали тыловым городом. Морякам флотилии пришлось принять бой на стыке групп германских армий «Юг» и «Центр». Зачастую из-за ненадежной связи моряки флотилии под командованием Д.Д. Рогачева действовали самостоятельно, поддерживая части Красной армии. Последние бои флотилия вела 15–19 сентября под Киевом, в окружении. 5 октября Н.Г. Кузнецов с горечью подписал приказ о расформировании флотилии. Но ее личный состав продолжил борьбу. Расстреляв снаряды, моряки взорвали корабли, воевали на суше; часть их через линию фронта вернулась на флот[62].



   Дальний Восток располагался вдали от линии фронта. Однако Тихоокеанский флот оставался в боевой готовности. Договор о нейтралитете с Японией, подписанный 13 апреля 1941 года, не мог служить гарантией безопасности, как и договор о ненападении с Германией. Только необходимость нанести поражение США и овладеть источниками природных ресурсов в Юго-Восточной Азии сдерживала японцев; на Советский Союз они планировали напасть после успешного завершения войны на Тихом океане. 8 декабря 1941 года Япония объявила о закрытии для мирного судоходства проливов Лаперуза, Сангарского и Корейского, которые она объявила «морскими оборонительными зонами». Японцы топили и захватывали советские суда. Поэтому тихоокеанцам следовало быть начеку. Кузнецову удалось добиться у правительства разрешения поставить минные заграждения; постановки у Владивостока и других военно-морских баз начали только после 12 июля. Минные постановки не привели к политическим осложнениям: Япония готовилась воевать против США. А командованию Тихоокеанского флота было спокойнее укрываться за минно-артиллерийскими позициями.

   Нападение японцев на Пёрл-Харбор заставило США вступить в войну. Однако первоначально это мало повлияло на советско-германскую войну, да и опасность со стороны Японии хотя и ослабела, но не исчезла совсем.

   По-прежнему в Европе Красная армия вела войну против гитлеровцев в одиночку. Но к новому году положение на фронтах было стабилизировано. Под Москвой германские войска отбросили далеко на запад. На Балтике с помощью флота возникла прочная оборона Ленинграда. На Севере удалось остановить наступление на Мурманск. Переоценив успехи и возможности, Ставка Верховного Главнокомандования сама решила перейти в наступление. Первой целью для флота стал Керченский полуостров.



   Нарком ВМФ узнал о том, что намечено вторжение войск Закавказского фронта на Керченский полуостров, только в 20-х числах ноября. Главный морской штаб немедленно приступил к расчетам. Времени на подготовку оказалось недостаточно, но командование Закавказского фронта, Черноморского флота и Азовской флотилии подготовило план, утвержденный 7 декабря Ставкой. Кроме высадок десантов у Керчи и у горы Опук, по предложению флота наметили десант в порту Феодосии[63].

   17 декабря гитлеровцы предприняли решительный штурм Севастополя. Защитникам при поддержке флота удалось остановить неприятельский натиск. Потребовалось отвлечь часть сил от десанта у Керчи и Феодосии для помощи Севастополю. Поэтому высадку пришлось проводить по частям: 26 декабря на северное и восточное побережье и у горы Опук, а 29 декабря – в Феодосии. В результате решительных действий войска 44-й армии освободили Феодосию, а 51-я армия оттеснила противника с Керченского полуострова. Командованию германских войск пришлось прекратить второй штурм Севастополя и перебросить подкрепления под Керчь. Н.Г. Кузнецов высоко оценил значение Керченско-Феодосийской десантной операции. Однако без резервов возможности развить успешную высадку не оказалось. Противник, подтянув войска, в январских боях вернул Феодосию и потеснил части 51-й армии. Кузнецов писал в мемуарах: «…Об этом поучительном примере полезно вспомнить. Внезапный захват города с моря – дело великое, но он далеко еще не венчает выполнения всего задуманного плана. Опыт показывает: удержать захваченный подобным образом город или район побережья иногда бывает не легче, чем занять»[64].

   Новый 1942 год Н.Г. Кузнецов встречал дома с женой, которая приехала из Куйбышева, и командующим ВВС Красной армии П.Ф. Жигаревым. Оба военачальника поздравили с Новым годом Сталина. Все были уверены, что впереди год перемен. Сталин в беседе с Г. Гопкинсом, специальным представителем президента США, назвал победу под Москвой началом коренного перелома в войне. Николай Герасимович, как и другие советские люди, был уверен, что Красная армия перейдет в наступление, и в первую очередь войска, высаженные на Керченском полуострове, смогут деблокировать Севастополь и освободить Крым. К началу года восстановили работу государственного аппарата. Главный морской штаб уверенно управлял действиями флота и готовил планы участия флота в намеченных наступательных операциях[65].

   Однако у гитлеровского командования оказались прямо противоположные планы: как можно быстрее овладеть Севастополем, чтобы без помех развернуть наступление на юге. В результате не Красная армия, а германские войска весной 1942 года перешли в наступление, и пришлось от планов наступательных перейти к планированию обороны. Позднее Николай Герасимович писал: «События 1942 года показали, что при более осторожной и точной оценке сил противника, учете нехватки техники в нашей армии в начале 1942 года и уровня подготовки войск нам следовало планировать наступательные операции в более скромных масштабах и тщательнее готовиться к тому, чтобы измотать врага в оборонительных боях, если он предпримет наступление. Чего бывает достаточно для обороны, может оказаться мало на случай наступления! Переход Красной Армии к обороне летом 1942 года совершался в обстановке, не выгодной для нас, при значительном превосходстве сил противника. Потребовались огромные усилия, чтобы остановить его, разгромить под Сталинградом и вынудить к отступлению на других участках фронта. Возможности наших Вооруженных Сил в то время были еще недостаточными, чтобы вести стратегическую оборону и одновременно проводить крупные наступления»[66].

   В январе-феврале 1942 года германская авиация наносила такие удары по транспортам, идущим в Севастополь, что пришлось доставлять грузы и пополнения в осажденный город на боевых кораблях. К этому времени возникли проблемы с управлением действиями флота, ибо штаб находился на Кавказе, а командующий Черноморским флотом – в Севастополе. В начале марта Н.Г. Кузнецов доложил лично Сталину о необходимости назначить руководителем обороны Главной базы человека, знакомого со спецификой флота, и предложил направить командующим Севастопольским оборонительным районом генерала С.И. Кабанова, ранее руководившего обороной Ханко. Верховный главнокомандующий уклонился от ответа. В начале апреля начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников предложил кандидатуру И.Е. Петрова. В конце апреля Ф.С. Октябрьский на вопрос Кузнецова, согласен ли он, что во главе СОР должен быть моряк, после раздумий ответил отрицательно. И позднее этот вопрос вызывал споры. В воспоминаниях Н.Г. Кузнецов отмечал, что общевойсковой начальник может командовать обороной морской базы, если большая часть действий происходит на суше. Так было на Ханко. В Одессе руководство оставалось за моряками. Кузнецов делал вывод, что успех зависел от личных качеств военачальника, а не от рода войск, к которому он принадлежал[67].

   23 апреля 1942 года Кузнецов вылетел в Краснодар с С.М. Буденным, которого назначили главкомом Северо-Кавказского направления. Прибывший на следующий день Ф.С. Октябрьский доложил о состоянии Черноморского флота. По его мнению, Севастополь должен был устоять, и командующий просил лишь не отвлекать значительные силы Приморской армии для наступления на Симферополь. Побывав в Новороссийске, нарком с Буденным 27 апреля вылетел на Керченский полуостров. Командовавший войсками генерал-лейтенант Д.Т. Козлов доложил о состоянии дел, но вскоре в разговор вмешался представитель Ставки Л.3. Мехлис. Он полностью отрицал возможность успешного наступления немцев и отхода наших войск. К этому времени уже дважды была изменена дата наступления в Крыму. Не хватало транспортных средств, медленно шла разгрузка[68].

   Пока продолжалась подготовка, противник сам перешел в наступление на Керченском полуострове. Кузнецов узнал об этом 8 мая в Поти. Немедленно нарком вылетел на гидросамолете в Новороссийск, затем выехал в Краснодар. Член Военного совета Северо-Кавказского направления адмирал И.С. Исаков сообщил ему, что части 11-й германской армии стараются ликвидировать Керченский плацдарм, чтобы повернуть все силы на Севастополь. Сталин 11 мая через Шапошникова вызвал Кузнецова в Москву. Он приказал Буденному и Исакову выехать на Керченский полуостров. Подступы к плацдарму не были укреплены так, как в Севастополе, и штабу пришлось укрыться в каменоломнях. Так как войска не имели резервов, они не смогли долго сопротивляться натиску противника. Сразу же после прибытия в Керчь после совещания с командующим фронтом Д.Т. Козловым, Мехлисом и другими было принято решение прекратить перевозки грузов для Крымского фронта, весь свободный тоннаж с конвоем из катеров и тральщиков направить в Керчь, немедленно начать эвакуацию тяжелой артиллерии. Исаков распорядился выслать все суда, находившиеся поблизости, вне зависимости от ведомственной принадлежности. 19 мая через Керченский пролив переправили последние части из 120 тысяч эвакуированных войск. Однако в Аджимушкайских каменоломнях до октября 1942 года продолжали сражаться тысячи бойцов[69].

   Ожидали, что противник сразу постарается форсировать Керченский пролив и вторгнется на Таманский полуостров. Однако немецкое командование решило сначала окончательно овладеть Крымом. 7 июня начался третий штурм Севастополя. Неприятель располагал большим превосходством в силе и технике. Перед наступлением неприятельская авиация и артиллерия пять дней наносили удары по позициям защитников. Несмотря на такую подготовку, гитлеровцы не могли первые дни заметно продвинуться. Захваченные ими пункты севастопольцы отбивали в контратаках, восстанавливали разрушенные укрепления.

   Севастопольская авиация действовала под огнем артиллерии и бомбежками. Неприятельские торпедные катера и самолеты блокировали Севастополь с моря. В результате значительных потерь в судах грузы и пополнения доставляли на боевых кораблях, потом пришлось ограничиться доставкой самого необходимого на быстроходных кораблях, самолетах и даже подводных лодках. Флот мог принять на свои аэродромы сотню самолетов, перевезти танки, но их недоставало: начиналось наступление неприятеля в направлении Сталинграда. О трудностях с вооружением свидетельствует телеграмма Н.Г. Кузнецова в Ставку с просьбой выслать 5 тысяч винтовок для моряков[70].

   30 июня Кузнецов получил телеграмму Ф.С. Октябрьского о том, что в Севастополе идут уличные бои и более 2–3 дней продержаться невозможно. Нарком ВМФ связался по телефону со Сталиным и получил его разрешение на эвакуацию. 1 июля Военный совет Черноморского флота вылетел в Новороссийск с последнего аэродрома. Однако до 12 июля не имевшие возможности эвакуироваться защитники Главной базы продолжали вести бои[71].

   Позднее И.С. Исаков сказал в разговоре Н.Г. Кузнецову, что, если бы эвакуацию продумали и подготовили заранее, вероятно, удалось бы спасти больше людей и ценностей. Однако возможно ли было в условиях того времени заранее ставить вопрос о подготовке эвакуации, когда следовало драться до последней возможности? Только героическая оборона смогла удержать надолго 11-ю германскую армию в Крыму и не позволить использовать ее при наступлении на Кавказ и к Волге. А это сыграло важную роль в крушении гитлеровских планов[72].

   В условиях господства противника в воздухе невозможно оказалось повторить тот вариант, который получился в Одессе. К моменту эвакуации из Одессы защитники еще далеко не исчерпали возможности обороны. Севастопольцы обратились с телеграммой именно тогда, когда дальнейшую борьбу продолжать стало невозможно. Они выполнили приказ драться до последнего. Возможности прикрыть эвакуацию у них не оставалось. Поэтому спастись и добраться до Кавказа удалось немногим.

   После взятия Севастополя германские войска развернули наступление на Кавказ и Сталинград. Важнейшими целями для них стали Новороссийск и Туапсе – порты, необходимые для снабжения. Однако здесь гитлеровцев ждало разочарование. Несмотря на то что германская авиация еще с весны бомбила Новороссийск (один из этих налетов видел сам Кузнецов 26 апреля 1942 года), неприятель не заставил отказаться от использования порта. Неудачные бои на Керченском полуострове побудили Ставку принять меры к обороне Таманского полуострова и подступов к Новороссийску и Туапсе. И хотя неприятель не форсировал пролив вслед за отступившими войсками Крымского фронта, укрепления пригодились в августе, когда встала угроза Кавказу. Сталин сказал Кузнецову: «Немцы не должны завладеть Новороссийском». 17 августа был создан Новороссийский оборонительный район (НОР), а в конце месяца ему уже пришлось принять натиск противника. Город защищали совместно войска армии и моряки. Ценой больших потерь гитлеровцам удалось взять почти весь город, но советские войска удержали берег Цемесской бухты на окраине Новороссийска. Артиллерия простреливала акваторию. Из-за этого противнику так и не удалось воспользоваться портом. Туапсе гитлеровцам вообще не удалось взять. Их остановили на Гойтхском перевале[73].



   На Севере фронт стабилизировался. Более того, для отвлечения внимания противника от проведения наступательных операций на других участках фронта, в первую очередь в Крыму, наметили провести небольшое наступление: силами 14-й армии прорвать фронт на рубеже реки Большая Лица и двинуться на запад. Для содействия наступлению 28 апреля высадили десант на мысе Пикшуев, который занял значительный плацдарм. Однако 14-я армия не смогла продвинуться, и десанту пришлось перейти к обороне. Флот продолжал артиллерийским огнем кораблей и береговых батарей поддерживать сухопутные войска[74].

   Так как оборону Полярного и Кольского заливов Ставка возложила по предложению Наркомата ВМФ на Северный флот, в конце июля 1942 года организовали Северный оборонительный район под командованием генерал-лейтенанта береговой службы С.И. Кабанова. Организация СОР способствовала улучшению взаимодействия с 14-й армией. Линия фронта практически не менялась. Это позволило флоту заниматься традиционными задачами.

   Одной из важнейших явилась борьба по пресечению коммуникаций противника. В условиях бездорожья грузы и подкрепления германским войскам можно было подвозить только морем. Для борьбы с судоходством использовали в первую очередь подводные лодки, сведенные в бригаду из четырех дивизионов во главе с опытными командирами. Подводники, действуя вдоль широкой полосы побережья, вынуждали противника распылять противолодочные силы. Они не только патрулировали на позиции в море, но и прорывались в неприятельские базы. Подводные лодки Северного флота пользовались торпедным оружием, ставили мины на фарватерах, которыми ходили вражеские суда, а при необходимости использовали и корабельную артиллерию. Подводные лодки Д-3, К-22, М-171, М-174 первыми в советском ВМФ получили звания гвардейских. Наряду с подводниками на коммуникациях противника действовали торпедные катера, эсминцы, а также авиация. Уже к зиме 1941/42 года неприятель почувствовал необходимость защищать свои перевозки. С декабря он начал минные постановки, чтобы преградить путь подводным лодкам к судоходным путям. Суда стали идти под прикрытием кораблей и авиации. В результате советские подводники, в 1941 году не имевшие потерь, за 1942 год лишились девяти подводных лодок[75].

   Зимой 1941/42 года германское командование перевело на Север линкор «Тирпиц» и другие крупные корабли, увеличило до 520 число самолетов. Однако вырос и состав Северного флота за счет кораблей и самолетов, переброшенных с других флотов. Соотношение сил менялось в пользу Северного флота. Все было сделано, чтобы флот мог выполнять наиболее важную теперь задачу – обеспечение проводки конвоев. Кроме внутренних конвоев, позволявших доставлять необходимые грузы в заполярные порты Сибири, предстояло охранять конвои, прибывавшие из-за границы с военными грузами.

   1942 год стал началом массовых перевозок военных грузов союзников через северные моря. В этот период Кузнецову не раз приходилось разговаривать с английскими и американскими морскими представителями. Все чаще разговоры касались конвоев. Для обеспечения их переходов в Архангельске и Мурманске работали английские и американские представители.

   Конвои 1941–1943 годов формировали в портах Лox-Ю, Скапа-Флоу (Англия) и Рейкьявик (Исландия). В 1942 году численность судов в конвоях доходила до сорока. Конвои шли мимо островов Ян-Майен и Медвежий в Мурманск и Архангельск. Корабли от эсминца и ниже осуществляли круговое охранение судов от нападения подводных лодок и авиации. Ближнее прикрытие от надводных кораблей противника осуществлял обычно отряд крейсеров. При необходимости защитить конвой от нападения крупных кораблей неприятеля создавали отряд дальнего прикрытия из крейсеров, линкоров и авианосцев. Союзники обеспечивали переход до подступов к советским портам. Осенью 1942 года была установлена разграничительная линия по меридиану 18 (позднее 20) градусов, за которой лежала зона ответственности Северного флота. Командование флота самостоятельно решало конкретные вопросы движения конвоев с отделениями английской морской миссии в Полярном и Архангельске; те имели свои радиостанции и сообщали советскому командованию о выходе и перемещении конвоя[76].

   С наступлением весны и полярного дня потери возросли до 10 процентов состава судов, тем более что гитлеровцы, понявшие, что блицкриг не получился, выделили значительные силы для борьбы с северными конвоями. Черчилль считал, что необходимо прервать отправку конвоев до наступления полярной ночи. Под его влиянием британское адмиралтейство пыталось прекратить посылать суда. Кузнецову не раз приходилось сообщать в Ставку Верховного Главнокомандования о таких попытках. Он же готовил проекты телеграмм советскому представителю в Англии или непосредственно Черчиллю.

   Скандальный случай произошел летом 1942 года с конвоем PQ-17. 34 транспорта с охранением оставили Исландию 27 июня. Отряд адмирала Гамильтона из 4 крейсеров и 3 эсминцев прикрывал конвой от надводных кораблей. Для дополнительного прикрытия конвоя сосредоточили линкоры «Дюк оф Йорк» и «Вашингтон», авианосец «Викториес», 2 крейсера и 14 эсминцев адмирала Д. Тови. Советские подводные лодки развернули в линию на случай выхода «Тирпица» в море. Сил было достаточно даже на случай появления мощного германского линкора. Более того, существовал замысел заманить «Тирпиц» под удар линейных кораблей и авианосной авиации. Однако начальник английского морского штаба адмирал Д. Паунд не хотел рисковать крупными кораблями. Он запретил эскадре Тови заходить восточнее Медвежьего острова. Узнав о выходе в море «Тирпица», Паунд приказал силам прикрытия отойти на запад. Гамильтон перестарался и отозвал корабли непосредственного охранения конвоя. Позднее стало известно, что «Тирпиц» с прикрытием был обнаружен английской авиацией и советской подводной лодкой К-21, которая выпустила четыре торпеды. Германское командование приказало эскадре возвращаться. Но конвой оставался без прикрытия. В итоге тихоходные транспорты попали под удары подводных лодок и авиации. Погибло 24 судна. Уменьшить потери удалось лишь после вступления конвоя в зону действия Северного флота. Кузнецов заключил описание гибели конвоя: «Крупные потери транспортов в конвое PQ-17 не раз потом были предметом официальных и частных разговоров. Как я уже отмечал, наши союзники имели все основания не уклоняться от встречи с «Тирпицем» и, если потребуется, принять бой. Во время таких разговоров вспоминались и случаи оставления отдельных транспортов без достаточного прикрытия, имевшие место и в нашем флоте. Конечно, подходя к делу с чисто военной стороны, надо сказать, что обстоятельства иногда заставляют жертвовать отдельными кораблями, как транспортными, так и боевыми, чтобы не понести еще больших потерь. Но нельзя сбрасывать со счетов моральную сторону вопроса. Мы всегда придерживались принципа – не оставлять в беде товарищей по плаванию, особенно если они не вооружены»[77].

   Гибель конвоя PQ-17 вызвала понятное недовольство Сталина, которому Кузнецов доложил, что у англичан не было оснований оставлять конвой без охранения. Черчилль же воспользовался этим эпизодом, чтобы прекратить движение конвоев до осени, и предлагал увеличить поставки через Иран. Однако как раз в это время Советский Союз вел тяжелые бои с наступавшими германскими войсками и нуждался в притоке военных материалов. Поэтому 23 июля Сталин заявил в письме Черчиллю протест, он писал о том, что наша страна несет гораздо более тяжелые потери. Черчиллю пришлось реагировать. 31 июля прибыло письмо, в котором премьер-министр сообщал о том, что очередной конвой из 40 судов будет отправлен в начале сентября, но предупредил о возможных потерях двух третей судов[78].

   Конвой PQ-18 вышел из Исландии только 7 сентября. В английской зоне обеспечения он потерял 13 транспортов, в советской – только 1. Тем не менее британское адмиралтейство отказалось посылать конвои, и по предложению советского командования перевозки производили одиночные транспорты, шедшие без охранения. С октября 1942 по февраль 1943 года из 40 одиночных судов погибло 6 союзных и 4 советских транспорта[79].

   В конце 1942 года Кузнецов получил разрешение вновь побывать на Северном флоте. Он увидел, что флот основательно приготовился к борьбе с неприятелем. Командные пункты укрыли в скалах. Скалы служили маскировкой и некоторой защитой стоявшим у них кораблям. Полярная ночь способствовала проводке конвоев. Однако льды в Архангельске и неприятельские бомбардировки с воздуха Мурманска затрудняли разгрузку судов. В годы войны потребовалось организовать и конвойную службу для судов, переходивших из порта в порт у северных берегов Советского Союза. Перевозками в Арктике руководил уполномоченный Государственного Комитета Обороны и начальник Главсевморпути контр-адмирал И.Д. Папанин, известный полярник. Он не раз обращался за помощью к флоту. К весне 1942 года Беломорскую флотилию пополнили кораблями; для проводки судов в Карском море существовал отряд Карского моря из кораблей, береговых батарей и самолетов. Уже в начале войны Папанин просил у Кузнецова несколько пушек для защиты острова Диксон. В 1942 году эти пушки пригодились.

   24 августа старший офицер английской военной миссии в Архангельске сообщил, что германский линейный корабль («карманный линкор») «Адмирал Шеер» вышел из Норвегии в неизвестном направлении. Позднее выяснили, что командование противника решило нанести удар по советским конвоям в Карском море. Гитлеровцы рассчитывали уничтожить несколько транспортов с ценными грузами и весь ледокольный флот. Операция «Вундерланд» началась с выхода в море подводных лодок, за ними последовал 16 августа линкор. Он прошел в Карское море. Перехватить конвой, шедший с востока, не удалось. Тогда командир «Адмирала Шеера» решил истребить суда в проливе Вилькицкого. Однако 25 августа линкор столкнулся в море с ледокольным пароходом «Сибиряков». «Адмирал Шеер» быстро потопил пароход, пытавшийся сопротивляться, но радист успел сообщить на Диксон, что его преследует военный корабль. Сразу же в боевую готовность привели все базы в Арктике. Когда германский линкор появился перед Диксоном, его встретили огнем береговое орудие и малые пушки сторожевого корабля «Дежнев». Получив несколько попаданий, немцы отказались от высадки десанта и вернулись в базу. Операция «Вундерланд» провалилась: неприятелю не удалось прервать движение по Северному морскому пути и даже нанести заметный ущерб. Больше потерь нанесли минные постановки противника, проведенные в 1942 году у Кольского залива, в Белом море, на подступах к Архангельску и в Арктике. В первый период войны было потеряно в Арктике 7 транспортов, 7 кораблей охранения и 10 вспомогательных судов. Но принятые меры позволили не допустить более значительных потерь[80].



   На Балтике в 1942 году флот содействовал сухопутным войскам в обороне Ленинграда. Кузнецов вспоминал, что корабельная артиллерия и береговые батареи из морских орудий, в том числе и снятые с крейсера «Аврора» пушки, прикрывали город с суши, зенитная артиллерия и истребители – с воздуха. Много моряков воевало на суше. Главным образом моряки при поддержке артиллерии флота удерживали Ораниенбаумский плацдарм, с которого позднее началось освобождение города.

   Гитлеровцы постарались запереть и уничтожить Балтийский флот. Весной 1942 года несколько авиационных налетов германской авиации на Кронштадт и Ленинград имели целью именно боевые корабли. Однако потери оказались сравнительно невелики, и большая часть кораблей продолжала действовать в целях обороны города. Не сыграли в полной мере в 1942 году свою роль и минные заграждения в Финском заливе, и минные постановки перед Кронштадтом с самолетов. Подводные лодки летом 1942 года с потерями, но прорывались сквозь минные заграждения в воды Балтийского моря. Немецкое командование недоумевало, какие подлодки топят его суда, пока не выяснилось, что подводники выходят из Кронштадта. Ущерб неприятельскому судоходству наносила и авиация Балтийского флота; бомбардировщики и торпедоносцы сделали тысячи вылетов в «крейсерство», уничтожая транспорты[81].

   Азовская флотилия в 1942 году главным образом содействовала сухопутным войскам на берегах Азовского моря, участвовала в Керченско-Феодосийской операции. После потери Крыма и продвижения неприятеля на юг к концу августа флотилия покинула Азовское море, и ее силы подкрепили Черноморский флот в борьбе за Кавказ.

   Ладожская флотилия зимой 1941/42 года готовилась к весенней навигации, которая началась в мае и продолжалась до января 1943 года. За навигацию флотилия перевезла по воде более миллиона человек и 1 миллион 690 тысяч тонн грузов. Ладожская трасса оказалась настолько важна для существования блокированного города, что гитлеровцы сбрасывали на суда тысячи бомб, а осенью даже попробовали прервать перевозки с помощью надводных сил. 22 октября свыше 20 судов, вооруженных пушками и пулеметами, направились к острову Сухо, прикрывавшему восточную часть трассы. Однако огонь защитников острова, удары авиации и кораблей флотилии привели к разгрому неприятельской попытки захватить остров. Когда 8 ноября Кузнецов вновь вылетел в Ленинград, он рассматривал полузатопленные суда – трофеи боя у Сухо. Далее противник не предпринимал таких серьезных попыток помешать перевозкам по Ладожскому озеру[82].

   Сформированная в 1941 году Онежская флотилия на зиму была уведена на восток, на Волгу. В апреле 1942 года для поддержки сухопутных войск был сформирован Онежский отряд кораблей; он успешно действовал и к концу года был переформирован в Онежскую военную флотилию.

   Особая задача выпала в 1942 году Волжской военной флотилии. Летом 1941 года Наркомат ВМФ создал на Волге учебный отряд для подготовки моряков. В октябре, когда шли бои за Москву, отряд преобразовали в военную флотилию. Весной 1942 года одним из основных направлений гитлеровского наступления стал Сталинград. Неприятель намеревался перерезать пути доставки нефти и горючего с Каспийского моря для нужд страны и фронта. Флотилия в дни Сталинградской битвы обеспечивала военные перевозки, несмотря на то что в июле германская авиация начала минирование реки. Для борьбы с электромагнитными донными минами потребовалось срочно переоборудовать суда в тральщики. Было развернуто 500 постов наблюдения за сбрасываемыми минами, суда усиленно проводили траление. Волжане продолжали перевозки, несмотря на потерю 60 судов от авиации и 20 – от мин. Только помощь авиации флота помогла отбивать налеты противника с воздуха. Когда неприятель приблизился к Сталинграду, в августе-сентябре 1942 года флотилия главные силы направила на поддержку сухопутных войск. Моряки взаимодействовали с защитниками города, поддерживали их огнем артиллерии. Опаснейшим делом являлась перевозка войск и грузов через Волгу в осажденный Сталинград. Этим занимались под огнем и боевые корабли, и суда Волжского речного пароходства. За время Сталинградской битвы волгари перебросили на плацдарм свыше 100 тысяч солдат и офицеров, необходимые грузы и вывезли тысячи раненых. В частности, когда шли бои за центр города, флотилия на боевых кораблях за две ночи перевезла через реку 13-ю гвардейскую дивизию генерала А.И. Родимцева. Моряки несли большие потери (на бронекатерах до 65 процентов), но продолжали выполнять боевую задачу. В боях под Сталинградом впервые применили с бронекатеров «катюши». На суше воевали морские стрелковые бригады, присланные с разных флотов.

   Так как обстановка на Тихом океане в 1942 году оставалась относительно спокойной, часть сил флота использовали для нужд фронта. Несколько морских бригад, укомплектованных тихоокеанцами, сражались при обороне Москвы и на других участках. В 1942 году с Тихоокеанского флота были направлены на Северный шесть подводных лодок. Им предстояло пересечь Тихий океан, через Панамский канал пройти в Атлантический океан и дальше следовать в Полярный. Лодки прошли 17 тысяч миль. Это был самый длительный поход советских подводных лодок. Л-16 погибла, торпедированная неизвестной подводной лодкой. Остальные в январе-июне 1943 года прибыли на Северный флот и заметно усилили его возможности.



   Кузнецов координировал действия флотов. Особенное внимание он обращал на взаимодействие с сухопутными войсками. По указанию наркома Главный морской штаб в 1942 году при содействии специалистов Генштаба разработал Инструкцию по организации связи взаимодействия войск Красной Армии с кораблями, соединениями и частями Военно-Морского Флота.

   Еще на совещании в декабре 1940 года Кузнецов высказал мысль о том, что историю необходимо знать, чтобы она помогала разгадать вероятные способы борьбы противника и найти контрмеры. В 1942 года он это конкретизировал как требование «быстро извлекать непосредственный опыт по проведенным операциям или боевой деятельности флотов с тем, чтобы также быстро помочь остальным, указать на наши сильные стороны и ошибки».

   В.А. Касатонов, осенью 1941 года переведенный в оперативный отдел Главного морского штаба, вспоминал: «Здесь мне довелось наблюдать работу Н.Г. Кузнецова на командном пункте при оперативных докладах, рассмотрении планов операций и боевых действий сил флотов и флотилий. Поражала его великолепная память. Он всегда хорошо знал обстановку на морских театрах, на фронтах, состояние сил, планируемые боевые действия, ход их выполнения, допущенные просчеты и принятые меры по их устранению. Часто выезжал на флоты и флотилии, в осажденный Ленинград. Но каждый раз ему приходилось обращаться за разрешением в Ставку (он не был ее членом до конца марта 1944 года), что, конечно, сковывало его инициативу»[83].

   На местах Кузнецов не ограничивался встречами с командующими, а бывал в частях и на кораблях, лично наблюдая положение дел. Он имел постоянную связь с начальником Генерального штаба, что способствовало тесному взаимодействию сухопутных и морских сил.

   Существовали проблемы и в области судостроения. Потери верфей и недостаток материалов ограничивали воз можности пополнения флотов и флотилий. В частности, с первых дней войны бронекатера оказались таким удобным средством борьбы с противником на реках, что для их постройки выделили несколько заводов. Проблемой являлись башни и броня, необходимые для танков. Удавалось получать вооружение для бронекатеров лишь за счет сверхпланового выпуска их предприятиями. Несмотря на трудности, заводы достраивали подводные лодки и эскортные корабли. А конструкторы продолжали разработку новых проектов кораблей и совершенствование существующих[84].

   Рассчитывая на содействие союзников, еще 18 июля 1941 года Сталин в письме предлагал Черчиллю открыть второй фронт во Франции и действовать морскими и воздушными силами Великобритании на Севере. Рассматривали вариант высадки в Норвегии английской дивизии или норвежских добровольцев для отвлечения неприятеля от Восточного фронта. Так как Черчилль признал высадку во Франции непосильной, Советский Союз предложил высадить 25–30 дивизий в Архангельске или перевезти их в южные районы СССР через Иран. Премьер-министр Великобритании предложил направить войска для охраны нефтеносных районов на Кавказе, что оказалось неприемлемо для СССР.

   Нарком ВМФ знал о переговорах Сталина с У. Черчиллем в Москве в августе 1942 года, когда бои шли на подступах к Сталинграду и Северному Кавказу. Однако Черчилль приехал не для обсуждения сроков открытия второго фронта. В 1942 году речь шла о высадке англо-американских войск в Африке. И этот год, и следующий советские войска вели боевые действия против Германии и ее союзников почти в одиночку[85].

   Н.Г. Кузнецов, начиная в своих мемуарах описание событий 1943 года, отметил, что новогодний праздник в Германии отмечали трауром по войскам, погибшим в Сталинграде. После победы на Волге изменился характер советских операций. Войска от обороны переходили в наступление. Но кампания 1943 года не стала триумфальным маршем. Мощь противника не удалось окончательно сломить. Поэтому наступательные действия проходили далеко не в тепличных условиях. Новые задачи вставали и перед моряками. Николай Герасимович вспоминал: «В новой обстановке Главный морской штаб детально анализировал положение на побережье и морских театрах, где предстояло освободить военно-морские базы и крупные приморские города. Естественно, возник ряд существенных вопросов: что предстоит делать флотам, где вероятнее всего предстоит высаживать десанты, какие корабли лучше всего использовать в этой обстановке?»[86]

   Наступление первоначально развернули на юге страны, при освобождении Кавказа и Крыма. В них принимали участие как Черноморский флот, так и Азовская военная флотилия.

   В начале 1943 года Ставка поставила задачу перед Южным и Закавказским фронтами окружить и уничтожить вражескую группировку на Северном Кавказе. Для моряков первой целью стал Новороссийск. Еще во второй половине ноября 1942 года Н.Г. Кузнецова вызвали в Генеральный штаб и сообщили план наступательной операции на юге. Флоту следовало огнем корабельной и береговой артиллерии и высадкой десанта у Южной Озерейки содействовать наступлению 47-й армии на Новороссийск и взятию города, а также обеспечить коммуникации вдоль кавказского побережья и прервать перевозки противника между Крымом и Таманским полуостровом. Для подготовки операции нарком ВМФ направил на юг начальника Главного политического управления ВМФ И.В. Рогова с группой политработников. Одновременно готовили план высадки десанта. Н.Г. Кузнецов своей властью выделил войска, которым предстояло высаживаться на берег. Моряки усиленно тренировали десантников, отрабатывали взаимодействие между всеми участвовавшими в операции силами[87].

   Предпринятое 27 января наступление левого фланга Черноморской группы войск, несмотря на поддержку шести береговых батарей и артиллерии кораблей, окончилось неудачей. Хотя основной десант у Южной Озерейки следовало высадить после прорыва обороны противника, командующий Закавказским фронтом, которому оперативно подчинялся Черноморский флот, приказал провести десантирование немедленно, чтобы помочь наступлению 47-й армии севернее Новороссийска. Однако 4 февраля у Южной Озерейки из-за штормовой погоды и сопротивления противника удалось высадить только часть войск; поэтому командующий флотом перенацелил все десантные силы в район Станички, где отвлекающий отряд майора Ц.Л. Куникова высадился успешно. К 5 февраля на расширенном плацдарме собрали 17 тысяч бойцов. Однако 47-я армия не могла прорвать оборону неприятеля, и плацдарм, названный Малой Землей, смог только притянуть значительные силы противника, пытавшиеся сбросить десантников в море[88].

   18 февраля Ставка направила Н.Г. Кузнецова на Черноморский флот. Ему предстояло проследить за переброской в Геленджик войск, предназначенных для Малой Земли. Пользуясь этим плацдармом, предстояло начать освобождение Новороссийска. Добираться пришлось кружным путем, через Саратов – Астрахань – Краснодар в Туапсе. Так как последние части уже грузили на корабли, нарком ВМФ с командующим флотом Ф.С. Октябрьским направился в Геленджик по суше. К концу февраля на плацдарме сосредоточили два корпуса. Ставка требовала перевезти на Малую Землю артиллерию, танки, автомашины. Однако флот не располагал достаточными плавучими средствами для переправы тяжелой техники. Перевозки проводили ночами на малых судах под непрерывным обстрелом неприятеля. Каждую операцию такого рода прикрывали огнем артиллерии и действиями авиации. Прибыв в Москву, Кузнецов доложил об этом Сталину. Сталин не согласился с его мнением и направил под Новороссийск группу специалистов во главе с Г.К. Жуковым. С ними на Северный Кавказ выехал и нарком ВМФ. Кузнецову и Жукову удалось увеличить перевозки на Малую Землю. Однако и Жуков пришел к выводу, что высадка значительных сил на Малую Землю теперь нецелесообразна, и убедил Сталина, что следует прекратить наступление Северо-Кавказского фронта, чтобы подготовить войска к решительным действиям.

   Сталин, недовольный действиями Октябрьского, вызвал вернувшегося с Черного моря Кузнецова и предложил ему назвать замену. Нарком ВМФ предложил кандидатуру командующего эскадрой Л.A. Владимирского, который вскоре принял командование[89].

   Продвижение Красной армии на запад после победы под Сталинградом поставило под угрозу германские войска на Северном Кавказе и в Крыму. Чтобы обеспечить их снабжение морем, гитлеровцы укрепляли военно-морские базы в Севастополе, Евпатории, Феодосии и Керчи. Транспорты шли преимущественно ночами под сильным охранением. Чтобы помочь наступающим войскам, следовало нарушить перевозки противника. 1 января 1943 года нарком ВМФ направил Военному совету Черноморского флота телеграмму с текстом: «По имеющимся сведениям, немцы очень заинтересованы в морских перевозках из Румынии в Крым и на Керченский полуостров, и нарушение этих сообщений в данный момент будет большим содействием нашему сухопутному фронту». 30 января и 4 февраля Н.Г. Кузнецов подтвердил задачу, требуя использовать надводные корабли и авиацию флота. Подводники и авиация действовали у западного побережья моря, а с конца мая по указанию наркома ВМФ летчики начали постановку мин в северо-западной части моря, на Дунае и Днепре.

   Чтобы стимулировать действия подводников, катерников, летчиков по уничтожению кораблей и судов противника, 31 мая Совнарком издал постановление о выплате денежных сумм участникам в зависимости от вида потопленного судна. 3 июня соответствующий приказ об установлении денежных наград подписал Н.Г. Кузнецов. Однако в июне же он издал и второй приказ, в котором указал те признаки, которые могли подтвердить потопление корабля противника[90]. Таким образом, на основе голословного заявления невозможно было потребовать награду.



   Ленинград в ноябре 1942 года, когда Н.Г. Кузнецов прибыл в город, продолжал жить в условиях блокады, однако снабжение уже позволяло избежать голодных смертей массы населения. Сохранял боеспособность и Балтийский флот. Нарком ВМФ обсудил с командованием флота задачи на 1943 год. Успешные прорывы советских подводников на просторы Балтики в 1942 году позволяли надеяться на успех и в кампанию 1943 года. Через много лет Николай Герасимович вспоминал:

   «Подводные лодки мы очень берегли и старались использовать их с максимальной эффективностью. Помню, когда над Ленинградом нависла особая угроза и даже возник вопрос о возможном уничтожении кораблей, кое-кто из флотских товарищей предлагал воспользоваться Зундом – проливом, связывающим Балтийское и Северное моря, чтобы перевести часть подводных лодок на Северный флот. Уже был назначен и командир отряда, который поведет лодки, – Герой Советского Союза Н.П. Египко. Я доложил Ставке о готовящейся операции (хотя в душе и не совсем соглашался с этим замыслом). И.В. Сталин хмуро выслушал меня и ответил довольно резко, в том смысле, что не об этом следует думать, надо отстаивать Ленинград, а для этого и подводные лодки нужны, а коль отстоим город, тогда подводникам и на Балтике дела хватит.

   И действительно, летом 1942 года балтийские подводники славно поработали, отправили на дно десятки вражеских судов, парализуя морские перевозки противника»[91].

   Подводники действовали, несмотря на то что временами буквально приходилось скрести дно килем, проходя минные поля. Однако немцы перекрыли узость Финского залива в районе Нарген – Порккала-Удд двойными линиями сетей и минными заграждениями, вблизи которых патрулировали десятки сторожевых кораблей и катеров. Несколько подводных лодок в 1943 году погибло при попытке преодолеть этот противолодочный рубеж. Поэтому пришлось отказаться от действий подводников, и борьба с неприятельскими перевозками легла на авиацию. Для этого потребовалось получить разрешение начальника Генерального штаба на ограничение действий морских самолетов по сухопутным целям. В Балтийском море, Рижском и Ботническом заливах пикирующие бомбардировщики и торпедоносцы в свободной охоте находили и атаковали неприятельские суда, ставили мины. Гитлеровцам даже в отдаленных районах Балтики пришлось применять систему конвоев. В ближних районах успешно действовали советские катера, а тральщики обеспечивали кораблям и судам благополучное движение сквозь минные поля.

   Рассказывая, как приходилось от одних средств борьбы переходить к другим, Н.Г. Кузнецов вспоминал о предвоенных спорах сторонников подводного и катерного флотов: «Война и тем и другим раскрыла ошибочность их суждений. Как невозможно одним «москитным» флотом решать все задачи на море, так нельзя рассчитывать только на подводные лодки. Скажем прямо: весной и летом 1943 года противнику удалось сковать действия наших подводных лодок. И нам пришлось бы туго, если бы мы не имели «сбалансированный», разнообразный по классам кораблей флот. Те боевые задачи, которые не могли решить в то время подводные лодки, решили корабли других классов и морская авиация»[92].

   Но все это происходило позднее. А в ноябре 1942 года Николай Герасимович знал, что намечено наступление Ленинградского и Волховского фронтов, чтобы деблокировать Ленинград, и серьезная роль предстояла морякам. Когда в конце ноября нарком ВМФ вернулся в Москву, Сталин настойчиво расспрашивал его об отражении германского десанта на остров Сухо. Кузнецов догадывался, что этот интерес связан с предстоящим наступлением, но не знал конкретных деталей плана, разработанного Генеральным штабом. Его ознакомили с планом операции позднее, когда уже шла подготовка к наступлению.

   Первой приняла участие в подготовке Ладожская флотилия, которой пришлось в 1942 году перевозить большую часть грузов и войск, поступавших в Ленинград до прорыва блокады. Зимой подкрепления шли по ледовой Дороге жизни. Именно эти войска и грузы были необходимы для организации наступления изнутри блокады. Береговая и корабельная артиллерия калибром от 100 до 305 миллиметров в период прорыва блокады выпустила по противнику свыше 29 тысяч снарядов. 16 января именно морские орудия сорвали попытку контратаки неприятеля против 67-й армии. Морякам пришлось первыми форсировать Неву. Морская авиация, несмотря на метель и плохую видимость, поддерживала наступавших[93].

   Наступление, начатое 12 января 1943 года, завершилось 18 января прорывом блокады. А уже 6 февраля по спешно построенной железной дороге грузы от Ладожского озера пошли в Ленинград.

   Однако гитлеровцы еще располагали достаточными силами, чтобы наносить ощутимые удары. В апреле 1943 года Н.Г. Кузнецова вместе с наркомами морского флота П.П. Ширшовым и речного флота З.А. Шашковым направили на Волгу, где германские минные постановки с воздуха затруднили перевозки. Совместными усилиями трех наркомов удалось наладить защиту караванов от мин и налетов авиации. На время положение стабилизировалось. Однако летом вновь возникли проблемы с перевозками. На минах подрывались баржи с нефтью. Задержка поставок горючего встревожила Государственный Комитет Обороны. Кузнецова вызвали в кабинет И.В. Сталина, где собрались члены ГКО и Генерального штаба. Задав ряд вопросов о перевозках по Волге, Сталин поручил наркому ВМФ выехать на место и принять самые решительные меры для обеспечения движения судов. 8 мая Кузнецов с новым командующим Волжской военной флотилией Ю.А. Пантелеевым и наркомом речного флота З.А. Шашковым вылетел в Сталинград. Прежде всего была организована система наблюдения за сброшенными минами, подготовлена карта миноопасных мест, развернуто траление. Кузнецов вернулся в Москву, когда движение по реке было восстановлено[94].

   В июне 1943 года, когда накал борьбы за Волгу переместился вверх по реке, Н.Г. Кузнецову вновь потребовалось вылететь, теперь в Саратов. Город постоянно бомбили, немецкая авиация старалась уничтожить мост через Волгу, однако огонь зениток с берега и кораблей не позволил противнику добиться ни одного попадания. К этому времени сотни гражданских судов переоборудовали в тральщики, которые многократно проходили места минных постановок, чтобы сработали аппараты кратности современных германских мин. Свыше 400 наблюдательных постов, тысячи добровольных помощников позволяли определять места, где неприятель ставил мины, и уничтожать их. В результате нефтеналивные суда перестали подрываться. Если в июне 1943 года план перевозок был выполнен на 70 процентов, то в последующих месяцах – полностью. 8 тысяч судов за лето доставили 7 миллионов тонн нефтепродуктов. Это был вклад волгарей в победу под Курском.

   В воспоминаниях Н.Г. Кузнецов признался, что был момент, когда германская военная машина могла одержать верх в борьбе против судоходства, если бы выставила еще пару сотен мин. Однако подвело слепое следование плану. Прекратив операцию, немцы позволили снабжать фронт топливом[95].

   Следующим направлением, которое привлекло внимание наркома ВМФ, стал Новороссийск. Все лето продолжалась подготовка наступления на Северном Кавказе. Во второй половине августа сначала заместитель начальника Генерального штаба А.И. Антонов ознакомил Кузнецова с предстоящей операцией. Затем Сталин вызвал моряка и, выслушав наметки плана освобождения Новороссийска, направил на юг, чтобы оценить положение на месте. 18 августа 1943 года Николай Герасимович вылетел в Краснодар, где командующий Северо-Кавказским фронтом И.Е. Петров ознакомил его с планом разгрома таманской группировки противника. В первую очередь предстояло взять Новороссийск атаками с Малой Земли и с востока. Петров намечал десант у Анапы, однако согласился с предложением моряков провести высадку прямо в Новороссийский порт, где десант могла поддержать береговая артиллерия.

   С трудом Н.Г. Кузнецов добрался по разбитым дорогам до Геленджика, где располагался командный пункт флота. Там уже усиленно разрабатывали план операции. Благодаря тщательной разведке и подготовке высадка десанта в Новороссийске в ночь на 10 сентября 1943 года прошла успешно. После ударов с воздуха и артиллерийского обстрела первая группа из 9 торпедных катеров атаковала торпедами огневые точки на молах; высаженные штурмовые группы подорвали боносетевые заграждения. Через открытый проход в порт ворвалась вторая группа из 13 торпедных катеров, которые атаковали вражеские объекты на берегу. Третья группа катеров выпустила торпеды по причалам. После такой подготовки в порт вошли катера, которые высадили на берег около 4 тысяч человек. Так как наступавшим группировкам 18-й армии не удалось прорвать позиции противника, в ночь на 11 сентября в порт высадили подкрепления. Кузнецов дал разрешение, хотя и понимал, что операция будет стоить жертв. Несмотря на значительные потери, усиленный десант помог восточной группировке прорвать вражескую оборону. Германские войска под угрозой окружения начали отходить. 16 сентября Новороссийск был освобожден.

   Освобождение Новороссийска открыло возможность развития операций в сторону Крыма. Еще в конце января 1943 года Н.Г. Кузнецов предложил воссоздать Азовскую флотилию, ибо северная часть Азовского моря была освобождена, а войска, наступавшие к Перекопу и Таманскому полуострову, нуждались в поддержке с моря. Базой флотилии, возглавлял которую вновь С.Г. Горшков, стал Ейск. В распоряжение флотилии возвратили корабли и катера, уведенные на Черное море. К лету флотилия обрела силу и отбивала нападения германской авиации. В августе-сентябре 1943 года суда флотилии высадили несколько десантов, способствуя освобождению Таганрога, Осипенко и других прибрежных пунктов. После взятия Новороссийска открылась возможность овладеть всем Таманским полуостровом как плацдармом для вторжения в Крым.

   Таманский полуостров противник сильно укрепил. Доставку грузов через Керченский пролив обеспечивали значительные германские морские силы, минные заграждения и береговая артиллерия. Тем не менее Черноморский флот десантом 20 сентября 1943 года занял Анапу. Последующие десанты, высаженные Азовской флотилией и Черноморским флотом в разных пунктах Тамани, способствовали наступлению войск Северо-Кавказского фронта. В октябре весь Таманский полуостров был освобожден[96].



   Северный флот, как и ранее, в 1943 году главным образом обеспечивал переходы конвоев и оставался в непосредственном подчинении наркома ВМФ. В этом году германский флот использовал против судоходства на Севере преимущественно подводные лодки, так как значительную часть бомбардировочной авиации пришлось перебросить на другие участки фронта. В январе и феврале три союзных конвоя достигли советских портов без потерь. Однако с началом полярного дня союзники прекратили отправку конвоев и возобновили доставку грузов северным маршрутом только в ноябре 1943 года. Так как в Альтен-фьорде базировались германские линейные корабли, для прикрытия конвоев англичане посылали линкоры и крейсера. В декабре 1943 года Н.Г. Кузнецов по указанию Ставки побывал в Полярном. Именно в эти дни, 26 декабря, когда линкор «Шарнхорст» попытался атаковать конвой РА-55А, шедший из советских портов, он в свою очередь оказался под обстрелом кораблей прикрытия конвоя и был потоплен.

   Нарком ВМФ побывал на полуострове Средний, где располагался командный пункт командующего Северным оборонительным районом. Оттуда можно было просматривать весь Варангер-фьорд, через который проходил маршрут неприятельских перевозок. Кузнецов сам наблюдал один из боев с неприятельским конвоем, прикрытым дымовой завесой. По судам вели огонь советские береговые батареи, им отвечали германские. Так как эффективность стрельбы по площадям оказалась невысока, вслед за тем конвой атаковали торпедные катера, для которых неприятельская дымовая завеса служила укрытием. Кузнецов отмечал в воспоминаниях, что в 1943 году на Севере основные потери противнику нанесли авиация, подводные лодки и торпедные катера.

   Так как промышленность пополняла подводные силы Северного флота только малыми подводными лодками, которые можно было доставлять по железной дороге, пять средних подлодок с хорошо подготовленными экипажами прибыли в Полярный с Тихого океана. Они успешно воевали.

   Численно советская авиация (около 300 самолетов) сравнялась с германской, но та имела в Северной Норвегии больше аэродромов, с которых атаковала конвои. Нашим летчикам приходилось действовать с большего расстояния. Тем не менее они не раз наносили успешные удары по неприятельским самолетам на аэродромах. Летчики минноторпедной авиации осуществляли одиночную охоту. В воздухе над Варангер-фьордом действовали все типы самолетов. В хорошую погоду конвои атаковали торпедоносцы, в плохую погоду – истребители и штурмовики. Авиационное командование совершенствовало тактику, а со второй половины 1943 года приступило к совместным действиям с подводными лодками и торпедными катерами.

   Совершали набеговые операции и эскадренные миноносцы. Командующий Северным флотом А.Г. Головко, человек энергичный, иногда сам выходил в набег. Торпедные катера и малые охотники ставили мины на подходах к Петсамо и западнее порта. Хорошо была организована разведка. Так как авиация и подводные лодки не всегда могли вовремя сообщить о движении противника, применяли высадку наблюдательных групп на необитаемые острова и берега. Немало информации о движении неприятельских конвоев флот получал от норвежских патриотов. Несмотря на тяжелые погодные условия и действия противника, по внутренним коммуникациям на Севере было за войну перевезено около 1 миллиона 200 тысяч человек пополнения и свыше 1 миллиона 600 тысяч тонн различных грузов.



   На Черноморском флоте осенью 1943 года одной из основных задач стала морская блокада запертых в Крыму неприятельских войск. Для этого использовали авиацию, торпедные катера и эскадренные миноносцы. Последние выходили из Туапсе, два-три часа действовали у берегов Крыма, затем обстреливали береговые объекты и возвращались. Однако гибель трех эсминцев от ударов германской авиации 6 октября 1943 года заставила отказаться от таких рискованных походов.

   В 20-х числах октября Сталин вновь направил Кузнецова на Черноморский флот. Ставка планировала высадить десант на Керченский полуостров, а затем наступлением с плацдарма и ударом Южного фронта овладеть Крымом. Для подготовки операции оставалось всего три недели. Верховный главнокомандующий заявил, что для флота высадка – это основная задача, которой следует уделить все внимание и силы. Однако обстановка внушала тревогу. Неприятель укрепил берега Керченского пролива. Он располагал флотилией из легких, сильно вооруженных судов (быстроходных десантных барж), которым нечего было противопоставить на сильно заминированном мелководье. Германская авиация могла вести разведку и наносить удары по плавучим средствам, которые готовили для высадки. Отвести их далеко не представлялось возможным, ибо приходилось собирать все, что было пригодного, вплоть до шлюпок. Такие суда в осеннюю непогоду не могли пройти по бурному морю значительное расстояние. А им предстояло не только высадить десант, но и снабжать его всем необходимым. Для участия в высадке подбирали лучшие части, которые следовало доставить на берег с минимальными потерями. По плану следовало силами Черноморского флота и Азовской флотилии высадить два десанта, в районе Керчи и у поселка Эльтиген, чтобы сходящимися ударами расчистить плацдарм с портами Керчь и Камыш-Бурун; с плацдарма предстояло начать освобождение Крыма. Однако спешка при подготовке, недостаток сил и средств могли привести к неудаче, тем более что противник ожидал высадку.

   В воспоминаниях Н.Г. Кузнецов высказал свои мысли об организации десантных операций:

   «Опыт учит, что десантные операции бывают лишь тогда удачны, когда продуманы до конца. Сама высадка – это ведь лишь первый этап. Часто самое трудное начинается позже. Десанту мало высадиться и удержаться на узкой береговой полосе. Плацдарм создается для дальнейшего наступления. А если это наступление не удается, теряется весь смысл десанта.

   Командование, принявшее решение о высадке десанта, особенно крупного, обязано детально проанализировать обстановку и предусмотреть все перипетии дальнейшей борьбы. Иначе операция может застопориться, десант придется снимать, или, что еще хуже, он будет окружен и погибнет»[97].

   В случае Керченско-Эльтигенской десантной операции не удалось предусмотреть все заранее, и результат ее оказался далек от запланированного.

   Высадку, назначенную на 28 октября, из-за плохой погоды перенесли на 1 ноября. Но и во второй срок десантирование у Керчи пришлось отменить и суда вернуть в порт. Однако у Эльтигена, хоть и с задержкой, передовые войска высадились с 162 малых судов. Им пришлось сразу же выдержать натиск неприятеля. Только вечером началась переброска подкреплений, стоившая немало жертв. 2 ноября защитники плацдарма выдержали до двадцати контратак. Часть сил противника удалось оттянуть, высадив второй десант. Авиация наносила удары по неприятельским кораблям в портах. До 1 декабря десант удерживал рубежи, после чего был вынужден прорваться к Керчи и занять там оборону. Тем временем 3 ноября на Керченский полуостров высадили десант из состава 56-й армии суда Азовской флотилии; к 20 ноября на плацдарм перевезли весь десант, включая тяжелую технику. Северо-Кавказский фронт, войска которого переправили в Крым, был преобразован в Отдельную Приморскую армию. В Керчь для подкрепления эльтигенцев также перебросили 83-ю бригаду морской пехоты. Однако удержать позиции не удалось, и большую часть десанта перевезли в Тамань. В общей сложности высаженные войска оттянули на себя значительные силы гитлеровцев, которые потеряли в боях за Керченский полуостров с 31 октября по 11 декабря тысячи солдат и много техники. Действия войск с Еникальского полуострова способствовали наступлению 4-го Украинского фронта со стороны Перекопа. Однако сил для освобождения Крыма не хватило.



   Следующей крупной операцией, в которой предстояло участвовать морякам, стало снятие блокады Ленинграда. По замыслу Ставки Ленинградскую область и Новгород следовало освобождать силами Ленинградского и Волховского фронтов во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом и при поддержке сил 2-го Прибалтийского фронта, дальней авиации и партизанских соединений. На флот были возложены две основные задачи: перевозка войск из Ленинграда через Лисий Нос на Ораниенбаумский плацдарм, который советские войска удерживали с начала войны, и сосредоточение сил корабельной и береговой обороны для стрельбы по неприятельским укреплениям в полосе наступления. Обе задачи предстояло выполнять в зимних условиях и скрытно от противника, в руках которого оставались берега Финского залива. Германская артиллерия простреливала залив. Тем не менее с 5 по 20 ноября 1943 года было совершено ночами 93 рейса судов. Второй этап переброски войск проходил с 23 декабря по 21 января 1944 года. На сей раз суда пробивались сквозь льды. Наступление с Ораниенбаумского пятачка началось утром 14 января 1944 года после мощной артподготовки, в которой участвовала артиллерия и авиация флота. Войска сосредоточенной на плацдарме 2-й ударной армии прорвали фронт противника в направлении Ропши. 43-я армия перешла в наступление 15 января. Ропша была освобождена 19 января. Одновременно войска Волховского фронта успешно наступали на Новгород. До 30 января при поддержке авиации и артиллерии флота советские войска полностью разблокировали Ленинград. На втором этапе наступления, с 31 января по 15 февраля, противника отбросили за пределы досягаемости корабельной и морской артиллерии, и поддержку оказывала морская авиация. За войсками шли военные строители, восстанавливавшие береговые батареи, аэродромы и другие сооружения флота[98].

   Успешные действия моряков и рост числа награждений вызвал к жизни проект учреждения специально морских наград. В середине 1943 года нарком ВМФ сделал такое предложение Сталину, но не вызвал его энтузиазма. Тем не менее Кузнецов отдал указания проработать идею в Главном морском штабе. Речь шла об орденах Ушакова и Нахимова. Сразу же появился вопрос: какой орден считать старшим? Не все знали, каковы заслуги Ф.Ф. Ушакова, основательно забытые в народе с XVIII века. Такие же вопросы возникли и в правительстве. После обсуждения проекта правительственной комиссией 3 марта 1944 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР об учреждении орденов Ушакова и Нахимова I и II степеней и медалей Ушакова и Нахимова. Свою роль сыграл И.В. Сталин, который рассмотрел представленные Кузнецовым проекты статутов и рисунки новых наград, без вопросов утвердил эскизы ордена Ушакова и медалей, но предложил украсить орден Нахимова рубинами. Николай Герасимович писал: «Возражать не было оснований. Так орден Нахимова I и II степеней получился, по-моему, самым красивым, но и дороговатым»[99].

   После публикации указа пошли письма. Люди больше знали Нахимова и не понимали, почему орден Ушакова имеет более высокий статус. В годы войны попробовали разъяснить заслуги Ф.Ф. Ушакова через газеты и радио. А после Победы сняли фильм «Адмирал Ушаков», который консультировал И.С. Исаков. Появление фильма на экранах сразу прекратило поток писем.

   В 1944 году Николаю Герасимовичу удалось решить важнейший вопрос взаимодействия родов войск в операциях. В послевоенных воспоминаниях он писал: «Мы не имели единого взгляда на доктрину ведения войны… Доктрина, как нечто плохо осязаемое для нас, скрывалась в голове Сталина, а он неохотно делился своими мыслями и намерениями… И не случайно сейчас нельзя привести в пример ни одного документа за его подписью, в котором излагались бы взгляды на ведение войны, ее характер и взаимоотношения наркоматов». До войны считали, что Ставка Главнокомандования будет ставить задачи флотам на кампанию, а оперативные задачи в ходе кампании – нарком ВМФ и командующие объединениями, в подчинении которых окажутся флоты. Фактически, как известно, война пошла иначе, чем ее планировали. Общее руководство фронтами и подчиненными им флотами оказалось в руках Генерального штаба. Однако Генеральный штаб за два года войны ни разу не ориентировал Главный морской штаб по вопросам дальнейшего хода военных действий, что затрудняло постановку соответствующих задач флотам. Так как наладить обмен информацией между Генеральным и Главным морским штабами Кузнецову не удалось, он в декабре 1943 года доложил непосредственно Сталину, что командующие фронтами и армиями даже не ставят в известность подчиненные им морские силы о намеченных операциях. Нарком предложил, чтобы оперативные директивы флотам исходили только из Ставки Верховного Главнокомандования и чтобы Генеральный и Главный морской штабы объединили усилия при подготовке оперативных директив флотам и флотилиям. Для лучшего взаимодействия было предложено при штабах фронтов (армий) создать морские отделы, подчиненные соответствующим начальникам штабов. Сталин согласился. Но лишь 31 марта 1944 года вышла директива Ставки, в которой были сформулированы основные принципы управления силами флота и их взаимодействия с другими силами. Флоты и флотилии стали подчиняться наркому, как главнокомандующему ВМФ. 5 апреля Кузнецов подписал приказ о формировании морских отделов и морских групп. Вскоре начальники Генерального и Главного морского штабов утвердили положение о морских отделах. После этого проекты оперативных директив Верховного главнокомандующего для флотов разрабатывали в Главном морском штабе. Затем их согласовывали с начальником Генерального штаба. 8 июня было введено в действие Положение о морском представительстве при фронтах, отдельных армиях и военных округах Красной Армии, подготовленное Главным морским штабом по опыту первых наступательных операций 1944 года. Благодаря принятым мерам ВМФ сыграл значительную роль в проведении наступательных операций. Тем не менее лишь 2 февраля 1945 года Н.Г. Кузнецова ввели в состав Ставки Верховного Главнокомандования[100].



   В 1944 году и на Северном флоте появилась эскадра. После капитуляции Италии в конце июля 1943 года союзники получили в качестве трофеев весь итальянский флот. Ставка потребовала от Кузнецова сведения о составе этого флота. На конференции министров иностранных дел СССР, Англии и США советская делегация предложила передать Советскому Союзу треть флота, то есть линкор, крейсер, 8 эсминцев и 4 подводные лодки. После длительных переговоров только 7 февраля 1944 года союзники обещали предоставить все эти корабли. Однако, чтобы не настроить против себя итальянцев, англичане и американцы на время войны выделили старые линейный корабль «Ройял Соверин», крейсер «Милуоки», 8 эсминцев и 4 подводные лодки из состава своих флотов. Доложив Сталину о том, что союзники предлагают старые корабли, Кузнецов предложил направить их на Северный флот для охранения конвоев, противолодочной борьбы и охраны побережья. Сталин согласился. Для приемки и доставки кораблей назначили вице-адмирала Г.И. Левченко, спешно собрали в Архангельске экипажи для кораблей. Ответственным за комплектование назначили Кузнецова, который срочно выехал на Север[101].

   Глава английской военно-морской миссии высказал сомнение, что советские моряки смогут быстро освоить большие, незнакомые для них корабли. Чтобы упростить задачу, для линкора моряков набирали с линкоров, для крейсера – с крейсеров. Потребовалось собрать около 3 тысяч человек. 28 апреля они были отправлены с очередным конвоем. Н.Г. Кузнецов специально прилетел в Архангельск, чтобы проводить их. Команды благополучно достигли Англии. Правда, 30 апреля был потоплен транспорт, на котором располагалась команда одного из эсминцев, но всех спасли. В британских портах советские моряки решительно взялись за освоение неизвестной техники, несмотря на то что не знали языка. Линкор, названный «Архангельск», приняли за двадцать дней, и 30 мая над ним взвился Военно-морской флаг СССР. Успешно прошли как приемка других кораблей, так и их подготовка к переходу. Озадаченные англичане поговаривали, что вместо матросов прислали инженеров. А 17 августа линкор, крейсер и эсминцы вышли из Скапа-Флоу и 24 августа благополучно прибыли в Мурманск, где крейсер был назван «Мурманск». За кораблями, составившими эскадру, последовали 4 подводные лодки с индексом «В»; лишь В-1 не дошла до цели. Все полученные корабли советские моряки успешно использовали до конца войны, а в 1947 году их возвратили хозяевам в обмен на 33 итальянских корабля, переведенные на Черноморский флот[102].

   Еще большую трудность составила доставка предоставленных американцами небольших охотников за подводными лодками и тральщиков. Так как на судах их разместить не удалось, советские моряки решили привести эти малопригодные для океанского плавания суденышки своим ходом. Специалисты Главного морского штаба вынесли заключение, что вряд ли катера и тральщики смогут пересечь океан. Наркому ВМФ пришлось немало подумать, прежде чем он подписал приказ о переходе судов. Первыми за двадцать суток цели достигли 12 охотников за подводными лодками (БО) и 12 тральщиков типа AM; они сразу же включались в боевую службу. Позднее на Северный флот своим ходом перешли еще 34 охотника и 24 тральщика. Советские моряки продемонстрировали как мужество и морское искусство, так и умение изучать в короткий срок сложную технику. Радисты осваивали радиолокаторы, артиллеристы – неизвестные им ранее автоматические пушки. В воспоминаниях Кузнецов отмечал, что благодаря пополнению флот мог выделять для охранения конвоев каждый раз до 40 кораблей и 2 авиационных дивизий.

   Весной 1944 года Ставка стала больше внимания уделять действиям морских сил, которые принимали участие в освобождении берегов и приморских городов, а И.В. Сталин сказал Н.Г. Кузнецову: «Наступило время для более активных действий флотов в море»[103].

   На Черном море это означало в первую очередь освобождение Крыма и Одессы. Потеря трех эсминцев, неполадки при высадке десанта у Керчи и мнение Сталина, что Л.A. Владимирский и И.Е. Петров спорят между собой, вызвали решение сменить командование перед началом активных действий на Черном море. Петрова сняли после того, как Приморская армия была подготовлена им к наступлению. На командование Черноморским флотом вернули Ф.С. Октябрьского. Кузнецов вспоминал: «Ни Генштаб, ни Наркомат ВМФ не вносили предложений о смене командования Приморской армии и Черноморского флота. С.М. Штеменко пишет, что для него остается неразгаданной причина снятия И.Е. Петрова, а для меня до сих пор не ясна причина освобождения от должности Л.A. Владимирского»[104].

   По плану прежде вторжения в Крым следовало взять Одессу, которую противник собирался упорно оборонять. Чтобы блокировать неприятельские коммуникации, использовали подводные лодки, действовавшие из Поти, Очамчире и Туапсе. Часть торпедных катеров и морской авиации перебазировали в Каркинитский залив. На освобожденной Кинбурнской косе в Скадовске возобновили Очаковскую военно-морскую базу. Оттуда катера атаковали неприятельские суда в районе Одессы и Очакова, позднее у Ак-Мечети, Евпатории и берегов Румынии. Морская авиация бомбила Констанцу и Сулину, действовала против судов в море. При поддержке флота с 26 марта по 14 апреля войска 3-го Украинского фронта провели Одесскую наступательную операцию. Начал операцию небольшой десант лейтенанта К.Ф. Ольшанского, который высадился под Николаевом, вызвал тревогу и двое суток притягивал силы противника. А 28 марта войска фронта освободили Николаев. Моряки участвовали и во взятии Очакова, высадив 31 марта группу морских пехотинцев у Очаковского маяка. Пока десантники отвлекали противника, войска овладели Очаковом в тот же день. Утром 10 апреля ударами с трех сторон была освобождена Одесса.

   Еще не пришла к концу операция под Одессой, а уже 11 апреля Ставка утвердила директиву на освобождение Крыма, подготовленную Главным морским штабом. Замысел операции заключался в одновременном наступлении на Симферополь и Севастополь со стороны Перекопа и с Керченского полуострова. Черноморский флот и Азовская флотилия должны были содействовать наступлению Отдельной Приморской армии на первом этапе борьбы и всему фронту – на последнем. В период решительного наступления морякам следовало блокировать с моря крымские порты и коммуникации противника, а также готовиться к перебазированию в Севастополь и созданию Дунайской флотилии[105].

   Когда Кузнецов участвовал в рассмотрении директивы И.В. Сталиным, Верховный главнокомандующий дал прямое указание не рисковать крупными кораблями. Основная тяжесть действий легла на авиацию, легкие силы и подводные лодки.

   Приказ наркома ВМФ предписал бригаде подводных лодок: «Во взаимодействии с авиацией уничтожать транспорты и плавсредства противника на коммуникациях в северо-западной части Черного моря». Несмотря на действия неприятельской авиации, подводники выходили к берегам Румынии, Болгарии и Крымского полуострова, топили неприятельские суда. Ночами из засад активно действовали торпедные катера, которым часто помогали самолеты-разведчики. Некоторые катера были вооружены реактивными установками. Морякам с торпедных катеров также удалось потопить несколько судов и кораблей. Особенно крупные потери противник понес при эвакуации Крыма[106].

   Наступление 4-го Украинского фронта под Перекопом началось утром 8 апреля 1944 года после двух с половиной часов обработки неприятельских позиций на перешейке и у Сиваша обстрелом артиллерии и ударами с воздуха. В наступление перешла и Отдельная Приморская армия. К 13 апреля, сокрушив сопротивление противника, советские войска вышли к внешним обводам обороны Севастополя. Штурм начали 5 мая, а 9 мая город был освобожден. Большую часть войск противника в Крыму удалось уничтожить или пленить.

   После тщательного обследования бухт и траления днем 5 ноября 1944 года эскадра Черноморского флота вступила в Севастополь, отметив возвращение в главную базу двадцать одним залпом из ста орудий. В начале февраля 1945 года нарком ВМФ побывал в Севастополе и видел линкор, крейсера, эсминцы, стоявшие на своих местах[107].

   6 июня 1944 года союзники наконец высадили войска в Нормандии. Появился долгожданный второй фронт. Однако накал боевых действий на советско-германском фронте не ослабевал, ибо боевые действия во Франции мало оттягивали сил на запад. По-прежнему германские корабли и самолеты угрожали конвоям, продолжавшим идти из Исландии в Мурманск и Архангельск. Если на Черном море ввиду освобождения советских берегов стоял вопрос о переносе боевых действий к берегам Болгарии, Румынии и на Дунай, то на Севере противник оставался под Мурманском, а на Балтийском море германские перевозки продолжали играть большую роль для хода войны. На всех флотах оставались постоянные задачи (траление, обеспечение своих перевозок и борьба с перевозками противника). Поэтому для моряков существовало широкое поле деятельности.



   Следующим этапом общего наступления стали действия на берегах Балтики. После деблокирования Ленинграда в марте 1944 года фронты перешли к обороне. Требовалось время для подготовки к последующему наступлению. В частности, чтобы придать Краснознаменному Балтийскому флоту боеспособность, потребовалось вернуть на корабли хотя бы часть специалистов, которые служили в сухопутных частях. Уже в начале марта И.В. Сталин в разговоре с Кузнецовым выяснил, каковы возможности морских сил на Балтике, и утверждал, что наступает период более активных действий на море. По вызову Верховного главнокомандующего для более обстоятельного выяснения положения дел на театре в Москву прибыл В.Ф. Трибуц. Сталин внимательно выслушал Трибуца, который заверил, что к вскрытию льдов флот будет готов выйти в море. Сталин сказал, что у моряков появляется возможность проявить себя на море, и поставил основные задачи: вести борьбу на коммуникациях противника, защищать свои морские сообщения и охранять занятое побережье. Сталин одобрил мысли Кузнецова и Трибуца о том, что следует действовать на море преимущественно авиацией, а там, где возможно, использовать и надводные корабли. Он обратил особое внимание на необходимость борьбы с минной опасностью и предупредил, что вскоре потребуется поддержка флота со стороны моря. В отличие от прежней практики, когда флоты при проведении операций оперативно подчиняли сухопутным войскам, Сталин дал указание: «Задачи по боевым действиям на море будут ставиться главнокомандующим Военно-Морским Флотом», подразумевая Николая Герасимовича. Однако только с начала февраля 1945 года по инициативе Кузнецова была опубликована директива, которая узаконила роль наркома ВМФ как главнокомандующего флотом[108].

   Флот приступил к подготовке Выборгской операции. Н.Г. Кузнецову дважды пришлось побывать в Ленинграде и организовать координацию действий морских сил с войсками Ленинградского фронта. По замыслу операции 21-й и 23-й армиям при поддержке авиации и флота следовало прорвать долговременную оборону противника на Карельском перешейке в направлении Выборга. До начала операции Краснознаменному Балтийскому флоту предстояло с 23 мая по 8 июня перевезти на Лисий Нос 21-ю армию. Прорыв следовало начать с обстрела морской артиллерии и атак авиации на мощный опорный пункт противника Старый Белоостров. В ходе наступления флоту и Ладожской флотилии предстояло огнем поддерживать войска, прикрывать с моря их фланги, уничтожать боевые корабли и транспорты противника.

   Операция прошла успешно. 21-ю армию моряки перевезли незаметно. После длительного обстрела артиллерии, которая разрушила большинство укреплений противника, армия двинулась вперед и 11 июня вышла к новой линии Маннергейма. Вновь морская артиллерия расчистила путь наступающим войскам. Морская авиация и торпедные катера, господствовавшие в Выборгском заливе, не позволили неприятельским кораблям оказать поддержку своим силам, тральщики прокладывали фарватеры. 20 июня советские войска взяли Выборг.

   Военный совет Ленинградского фронта поручил флоту своими силами занять острова Бьёркского архипелага, без чего нельзя было продолжать наступление. Уже 21 июня моряки высадили десант на остров Пийсари и на следующий день овладели им. Затем были заняты Торсари, Бьёркё и другие острова. Сложнее оказалось взять остров Тейкарсари, на который германское командование перебросило дивизию в помощь финнам. Первая попытка высадки в ночь на 1 июля не удалась. Однако в ночь на 4 июля высаженная с кораблей КБФ 224-я дивизия овладела Тейкарсари и Суонинсари. Авиация флота успешно истребляла неприятельские корабли и суда. В результате совместных действий армии и флота Выборгский залив и его северное побережье были очищены от неприятеля.

   В боях за Выборгский залив произошло интересное событие. Гитлеровцы пробовали использовать не только надводные корабли, но и подводные лодки. Одну из них потопил советский катер-охотник под командованием старшего лейтенанта А.П. Коленко. Лодку удалось поднять. Среди других трофеев были найдены немецкие торпеды с акустическими приборами самонаведения. В этот период союзники при борьбе с германскими подводными лодками столкнулись с трудностями. Подводники противника получили на вооружение торпеды, которые шли на шум винтов кораблей охранения и подрывали их. Потому для союзников очень важно было узнать секрет нового оружия. Кузнецов вспоминал: «Свой трофей мы не скрывали от союзников. У. Черчилль обратился к Сталину с просьбой допустить английских специалистов осмотреть немецкую лодку. Верховный вызвал меня и спросил мое мнение. Я ответил, что, по-моему, нет оснований отказывать союзникам. В этом духе и последовал ответ английскому премьеру. Я со своей стороны отдал приказ командующему флотом В.Ф. Трибуцу разрешить английским представителям посетить и осмотреть трофейный корабль. Англичане после осмотра горячо благодарили за эту экскурсию, особенно за ценные сведения о немецких акустических торпедах. Сталина это насторожило: а не слишком ли ценный секрет мы выдали. Нам с Трибуцем пришлось поволноваться. Сталин напомнил, что союзники своими военными секретами делятся с нами очень неохотно. Но ничего, на этот раз все обошлось благополучно»[109].

   Вслед за успешным завершением Выборгской операции началась операция Карельского фронта. Командующий фронтом K.M. Мерецков намеревался силами 7-й армии провести наступление на Олонец, Сортавалу и взять Петрозаводск. Действия армии должны были поддержать Ладожская и Онежская флотилии. Ладожской флотилии, в частности, следовало высадить десант в районе рек Олонка и Видлица и помочь войскам армии форсировать Свирь, а Онежской – содействовать наступлению в сторону Петрозаводска, блокировать корабли противника в базах и обеспечить перевозки войск и грузов. Уже через день после падения Выборга, 21 июня, правый фланг 7-й армии начал наступление; другим войскам следовало начинать днем позднее. Ладожская флотилия 22 июня выступила с войсками на борту из Старой Ладоги и на рассвете следующего дня высадила под Видлицей десант, который способствовал успешному наступлению. Суда флотилии переправили через Свирь свыше 48 тысяч человек и значительное количество грузов, включая 212 танков и 305 автомашин. В то же время корабли Онежской военной флотилии помогли переправиться на правый берег Свири частям 368-й стрелковой дивизии. Тактические десанты установили, что южнее Петрозаводска противника нет, и командующий флотилией капитан 1-го ранга Н.В. Антонов высадил десант в самом городе. Неожиданной атакой противника выбили из столицы Карелии[110].

   Следующим объектом наступления стала Прибалтика. Гитлер на совещании отметил этот район как стратегически важный, из которого Германия получала 50 тысяч тонн сланцевой нефти, 10 тысяч тонн никеля и 9 миллионов тонн высококачественной шведской руды. Поэтому группа армий «Север» получила приказ упорно защищать оборонительные рубежи между Нарвским заливом и Псковом. С другой стороны, советские войска нанесли поражение германским войскам в Белоруссии, вступили в Литву. Гитлеровскому командованию пришлось перебросить часть сил группы армий «Север» в Белоруссию, что создало условия для перехода в наступление и в Прибалтике.

   Неприятель упорно оборонялся. На Чудском озере немцы создали флотилию, насчитывавшую свыше сотни судов, в том числе более полусотни хорошо вооруженных барж. Советская Чудская военная флотилия, составленная преимущественно из катеров, уступала по силе. Однако в результате решительных атак морской авиации противник понес большие потери. Это помогло успешным действиям, когда войска 3-го Прибалтийского фронта 10 августа перешли в наступление на Тарту. 16 августа был высажен десант в тылу неприятельской группировки; речные корабли обеспечили переправу войск. 25 августа 1944 года советские войска взяли Тарту.

   Гитлер 9 июля дал директиву не допустить прорыва русских к Балтийскому морю. Так как это все же произошло, морское командование получило приказ всеми силами защищать Наргенскую позицию и острова Моонзундского архипелага. На передовой Гогландской минно-артиллерийской позиции только с января по сентябрь 1944 года противник выставил около 15 тысяч мин и минных защитников, а всего их было на позиции свыше 30 тысяч. Минная опасность была такова, что германские корабли подрывались на собственных минах. Но эти меры не помогли.

   4 сентября правительство Финляндии объявило о разрыве отношений с фашистской Германией. Германское командование, ожидая этого, заранее подготовило десанты на Гогланд и Аландские острова. Однако попытка высадить 14 сентября на Гогланде войска кончилась для гитлеровцев неудачей: финны по условиям перемирия с СССР при поддержке советской авиации удержали остров. Десантные силы понесли значительные потери, а высадившиеся на Гогланде капитулировали. Немцам пришлось отказаться от высадки и на Аландские острова. Советские же корабли со временем получили возможность базирования в финляндских портах за линией минных заграждений.

   14 сентября в наступление перешли все три Прибалтийских фронта. 1-й Прибалтийский фронт решительно наступал в направлении Даугавы, тогда как два остальных продвигались медленно. Гитлеровское командование под угрозой охвата отвело войска на подготовленные тыловые рубежи перед Ригой. Однако отход из Эстонии проходил под ударами Ленинградского фронта, который 17 сентября перешел в наступление при поддержке КБФ.

   В Прибалтийской наступательной операции Ленинградскому фронту предстояло освободить Таллин. Флоту следовало поддерживать наступление огнем, прикрытием переправ на Теплом озере (проливе между Чудским и Псковским озерами) и высадками десантов на Чудском озере. В частности, бригада речных кораблей за две недели переправила через Теплое озеро войска 2-й ударной армии, которая и осуществила прорыв фронта. Так как из-за минной опасности крупные корабли не могли поддерживать огнем наступление с моря и Ставка разрешила использовать их только в крайнем случае, мелкие десанты высаживали отряды торпедных катеров, а поддержку с воды дополнила помощь подразделений 260-й отдельной бригады морской пехоты, которые двигались по берегу на автомашинах. После прорыва фронта 2-я ударная армия направилась на Пярну, а 8-я армия перешла в наступление на Таллин. 22 сентября войска армии освободили столицу Эстонии, а на следующий день советские войска вышли к Рижскому заливу. Вскоре войска фронта взяли остров Вормси и полуостров Виртсу, что позволяло перевести некоторые соединения кораблей Моонзундским проливом.

   Следующей важной целью стал Моонзундский архипелаг, который по решению Ставки следовало очистить от противника не позднее 5 октября, то есть всего за шесть суток. Эту задачу предстояло решить Ленинградскому фронту во взаимодействии с флотом. Неприятель кроме сильных войск на островах организовал два отряда поддержки из крейсеров и эсминцев, использовал другие корабли и суда, чтобы обеспечить быструю переброску войск и артиллерийскую поддержку. С советской стороны из-за минной опасности можно было применить, кроме авиации, лишь катера и другие мелкие суда. Тем не менее, использовав занятые уже 27 сентября Вормси и полуостров Виртсу, 29 сентября советские войска высадили десант на остров Моон (Муху). В тот же день остров очистили от противника. 2 октября десант с катеров Балтийского флота при поддержке авиации был высажен на острове Даго (Хийумаа). 3 октября после боев остров освободили от неприятеля. 5 октября десанты высадили на остров Эзель (Сааремаа); одновременно войска 8-го эстонского корпуса переправились через пролив и по Ориссарской дамбе с острова Муху. К исходу 8 октября большая часть острова была очищена от противника. Однако задержка действий из-за штормовой погоды позволила немцам перебросить на Эзель дивизию из Курляндии, что позволило затянуть бои, особенно за полуостров Сырве. Неприятеля поддерживали корабли флота, тогда как советские корабли из-за минной опасности не могли пройти в район боев. Когда Кузнецов по просьбе Трибуца обратился в Ставку, ему было указано: «Крупными кораблями не рисковать, используйте авиацию, торпедные катера и подводные лодки». Однако и так большую часть авиации флота использовали против неприятеля на полуострове Сырве. Только 24 ноября остров Эзель был полностью освобожден[111].

   Осенью 1944 года Кузнецов побывал и в Ваенге, где ознакомил командующего Северным флотом А.Г. Головко и командующего Карельским фронтом К.А. Мерецкова с приказом Ставки на наступление с целью овладеть Печенгой. К этому времени Северный флот стал гораздо сильнее, чем к началу войны. Существовала эскадра, выросло число подводных лодок, катеров и самолетов, что позволяло серьезно помогать армии в наступлении. План, разработанный командующими фронтом и флотом, предполагал, что две бригады морской пехоты прорвут фронт противника перед Северным оборонительным районом, после чего морякам предстояло высадить десанты и совместно с 14-й армией наступать на Петсамо. Флоту следовало обеспечить перевозку войск армии из Мурманска на западный берег Кольского залива и ее снабжение. Руководил действиями флота А.Г. Головко с командного пункта на острове Рыбачий. Еще 5 октября был прорван фронт, советские войска форсировали реку Титовку. Высаженный у губы Малая Волоковая десант способствовал наступлению. 7 октября в наступление перешли и главные силы, заставляя противника отходить с полуострова Средний[112].

   В тот же день командующий Северным флотом получил телеграмму: «Нарком считает весьма желательным участие флота в занятии нашей будущей ВМБ и крупнейшего населенного пункта на Севере». Тем самым Н.Г. Кузнецов предлагал морякам подумать, какое участие они могут принять во взятии Печенги, не нарушая взаимодействия с Карельским фронтом. Им предстояло взять порт Лиинахамари на западном берегу Печенгской бухты. Задумали смелый план. Чтобы противник не смог преградить путь десантным судам в узком фьорде, простреливаемом многочисленной артиллерией, было решено высаживать десант с быстроходных катеров. Расчет сделали на быстроту, внезапность и высокие качества морской пехоты, которая составляла десант. Благодаря стремительности потери оказались невелики. Высадка оказалась столь неожиданной, что немецкий командир базы Лиинахамари успел передать в Киркенес: «Большевистские катера прорвались в базу. Срочно эвакуируюсь». 15 октября 14-я армия заняла Петсамо. А 25 октября 1944 года в Москве прогремел салют в честь взятия Киркенеса и освобождения первой части территории Норвегии[113].

   Так как германский флот лишился баз в районе Варангер-фьорда, уменьшилась опасность ударов с воздуха по морским коммуникациям. Англичане стали отправлять большие конвои по 30–50 транспортов. Германский флот попробовал активизировать действия подводных лодок. Однако охранение кораблями и союзников, и Северного флота заметно улучшилось. На путях противника успешно действовали поисковые ударные группы из подводных лодок и надводных кораблей, так что потери конвоев стали невелики. В то же время противник нес потери в транспортах и кораблях от ударов сил Северного флота, в первую очередь авиации. Николай Герасимович отмечал, что иногда против неприятельского конвоя действовало до 800 самолетов. Время от времени сам командующий руководил действиями разнородных сил. Когда в море показывался конвой, его атаковали и подводники, и летчики, и торпедные катера, добиваясь успеха. Для обороны своих судов гитлеровцам приходилось увеличивать число кораблей охранения.

   Итак, Красная армия при поддержке флота почти вытеснила неприятеля с территории Советского Союза и уже перешагнула границы. Теперь войскам предстояло освобождать от фашизма страны Европы.



   Черноморский флот не мог использовать крупные корабли для действий у прикрытых минами берегов Болгарии и Румынии, поэтому с началом Ясско-Кишиневской операции основную роль предоставили авиации. Важнейшими целями стали Констанца и Сулина. Летчики отвлекли внимание нападением на Сулину, а затем обрушились на Констанцу и уничтожили около 70 кораблей и судов. Атаки продолжались до 25 августа и парализовали деятельность портов.

   Дунайская флотилия, сформированная по решению Ставки в апреле 1944 года, осуществила 22 августа переправу через Днестровский лиман и высадила десант на его западный берег. Уже к вечеру высаженные войска овладели Аккерманом (Белгородом-Днестровским). Следующей целью стало устье Дуная. 23 августа корабли флотилии вышли из Одессы, на рассвете 24 августа высадили десант у Жебриян и преградили пути отхода германо-румынских войск, которым пришлось капитулировать. В то же время другой отряд флотилии вошел в Килийское гирло и направился вверх по Дунаю; высаженный десант овладел Вилковом. 23 августа в результате вооруженного восстания профашистское правительство Антонеску было свергнуто. Новое правительство Румынии объявило войну Германии, войска которой начали наступление на Бухарест. В этой обстановке успешно продолжалось наступление на суше. Но моряки двигались быстрее. 25 августа С.Г. Горшков сообщал из Килии, что частей армии поблизости нет[114].

   Командующий Черноморским флотом после прорыва в Килийское гирло оставил часть кораблей Дунайской флотилии при устье Дуная; эти силы заняли 27 августа Сулину. Главные силы направлялись вверх по реке. 26 августа пала Тулча. Весь Нижний Дунай оказался под контролем советских моряков; румынская флотилия капитулировала. Ставка поставила новую задачу. Войска 3-го Украинского фронта должны были выйти на границу с Болгарией и овладеть Констанцей. В этих условиях нарком ВМФ после обсуждения с Главным морским штабом поставил адмиралу Октябрьскому задачу захватить и освоить порт Констанцу. Дунайской флотилии следовало организовать траление и судоходство на реке и поддерживать действия сухопутных войск. С 24 августа по 8 сентября суда флотилии перевезли 179 тысяч человек и много техники на южный берег Дуная. Немцы пытались увести около 200 судов от Браилова по реке, но у Прахова были остановлены наступавшими войсками 2-го Украинского фронта и затопили суда.

   29 августа командующий румынским флотом принял предложение капитулировать. Советские войска заняли Констанцу. Сразу же после капитуляции началось перебазирование кораблей в порт и самолетов на румынские аэродромы. Для управления ими уже 29 августа в Констанцу самолетом прибыла оперативная группа штаба ВВС Черноморского флота, а 8 сентября – оперативная группа штаба флота. Тем временем войска 2-го Украинского фронта заняли Плоешти и 31 августа вошли в Бухарест, а 3-й Украинский фронт 5 сентября вышел на румыно-болгарскую границу.

   Так как болгарское правительство продолжало оказывать поддержку Германии, 5 сентября советское правительство заявило, что Советский Союз начинает войну против Болгарии. 3-му Украинскому фронту было поручено вступить в пределы страны. Черноморскому флоту во взаимодействии с воздушными десантами и сухопутными войсками следовало занять Варну и Бургас. 2 сентября 1944 года Военный совет Черноморского флота утвердил план, в соответствии с которым предстояло подводными лодками, торпедными катерами и авиацией блокировать оба порта, огнем корабельной артиллерии способствовать наступлению сухопутных войск и высадить десанты в Варну и Бургас. Для выполнения плана были выделены корабли Дунайской флотилии, катера, подводные лодки, авиация и части морской пехоты. Так как освобождению Болгарии Ставка придавала особое значение, в штаб командующего 3-м Украинским фронтом направили Г.К. Жукова и Н.Г. Кузнецова. 30 августа они прибыли в Фратешти, где размещался штаб фронта. В пути Жуков со слов Г. Димитрова утверждал, что болгары воевать не будут и встретят советские войска хлебом-солью. Так и получилось, когда 8 сентября передовые советские войска вступили в Болгарию. Тем временем оперативная группа штаба Черноморского флота разработала план высадки в Бургас и Варну. Узнав о начале наступления, командование Черноморского флота предложило в расчете на мирное разрешение послать в эти два порта небольшие десантные партии на самолетах «Каталина». Все произошло так, как предсказывал Георгий Димитров. Болгарские войска и флот не оказывали сопротивления. В ночь на 9 сентября вооруженное восстание в Софии смело профашистское правительство. 9 сентября Ставка приказала прекратить продвижение войск в Болгарии. Взявшее власть в стране правительство Отечественного фронта объявило войну Германии. Черное море перестало быть театром военных действий. Но часть моряков Черноморского флота продолжила воевать в составе Дунайской военной флотилии. С 28 сентября по 21 октября 1944 года флотилия участвовала в Белградской операции. Моряки переправляли через Дунай войска, высаживали десанты в тыл противника, вели бои в столице Югославии. В ходе подготовки к Будапештской операции кораблям Дунайской флотилии пришлось переправлять значительные силы с правого на левый берег Дуная. По приказу Кузнецова создали две дополнительные бригады речных кораблей из мониторов и бронекатеров и бригаду траления. Флотилия успешно участвовала в Будапештской и Венской операциях, завершившихся взятием столиц Венгрии и Австрии[115].



   Успешные действия трех союзных стран в Европе потребовали решения ряда проблем, как военных, так и политических. Для этого было решено провести Ялтинскую (Крымскую) конференцию. Николай Герасимович узнал о конференции в Ставке в январе 1945 года. На наркома ВМФ возложили обязанность подготовить флотский аэродром, обеспечить самолеты, на которых прибудут главы иностранных правительств, а также безопасность союзных кораблей, прибывающих на Черное море для поддержания связи. Поэтому Н.Г. Кузнецов немедленно направил в Крым для подготовки аэродрома командующего авиацией ВМФ генерал-полковника С.Ф. Жаворонкова, а сам прибыл в Севастополь за неделю до конференции.

   2 февраля специальный поезд доставил в Крым И.В. Сталина и В.М. Молотова, а 3 февраля прибыли самолеты с У. Черчиллем и Ф.Д. Рузвельтом. Кузнецов лично встречал английского адмирала флота Э. Каннингхэма; вместе два адмирала встретили американского адмирала Э. Кинга. На автомобилях делегации прибыли в Ялту. Сталин не встретил гостей. Кузнецов считал, что так он выразил недовольство тем, что союзники долго не открывали второй фронт[116].

   В полном составе делегации собирались только на пленарных заседаниях, а в другие дни военные и морские представители встречались отдельно и готовили свои предложения для глав делегаций. Первое пленарное заседание состоялось 4 февраля. На нем обстановку на советско-германском фронте изложил генерал армии А.И. Антонов. Он напомнил, что наступление советских войск началось ранее срока, чтобы помочь союзникам, терпевшим поражение в Арденнах. Три фронта успешно продвигались на 25–30 километров в сутки, тогда как союзникам в Арденнах лишь удалось выйти на прежнюю занятую ими линию. Выступавший адмирал Э. Каннингхэм рассказывал о трудностях борьбы с германскими подводными лодками и просил быстрее взять Данциг, в котором строилось большинство этих лодок. Сталин заверил, что скоро Данциг будет взят, чем удовлетворил Черчилля. Так как разногласий по военным вопросам не было, остальные семь заседаний были посвящены вопросам политическим.

   На Крымской конференции 4–11 февраля 1945 года в Ялте главы СССР, США и Великобритании решали широкий круг военных и политических вопросов. Первейшей задачей являлась координация действий вооруженных сил трех стран в окончательном разгроме гитлеровской Германии. Однако, так как советские войска стояли в 60 километрах от Берлина, вставали вопросы и послевоенного урегулирования. Руководители трех стран договорились о требовании безоговорочной капитуляции Германии после ее поражения, разделении страны на три зоны ответственности, причем Берлин оказывался зоной международного управления. Участники конференции провозгласили своей целью уничтожение германского нацизма и милитаризма, для чего следовало ликвидировать германские вооруженные силы и провести другие шаги по демилитаризации страны. Однако три страны заявили, что в их цели не входит уничтожение германского народа, которому только избавление от нацизма и милитаризма откроет возможность достойного существования в сообществе наций. На конференции стороны рассматривали вопросы о репарациях с Германии в качестве частичного погашения ущерба СССР и другим союзным странам антигитлеровской коалиции, о создании Организации Объединенных Наций и основных принципах ее деятельности, о Польше и Югославии.

   Так как война еще не завершилась, 6 февраля главы правительств пришли к решению, что Советский Союз вступит в войну против Японии. Американский адмирал флота Э. Кинг заявил, что необходимо быстрее кончать войну в Европе против Германии и общими силами действовать против японцев. Союзники не рассчитывали на быстрое окончание войны. Когда Кузнецов на вопрос Кинга, когда окончится война, предположил, что Германия капитулирует в конце 1945 года, а Япония несколько позднее, его сочли оптимистом. Союзников обрадовало заявление советских руководителей, что через два-три месяца после завершения войны на Западе СССР вступит в войну на Востоке. Нарком ВМФ решил, что время подходящее, чтобы обратиться к союзникам с предложением получить от США по ленд-лизу боевые корабли для усиления Тихоокеанского флота. Сталин посчитал такое предложение преждевременным. Позднее он вызвал Кузнецова и спросил, готов ли тот вести разговор о кораблях. Когда главы союзных правительств требовали скорейшего открытия боевых действий на Тихом океане, Сталин и поднял вопрос о поставках кораблей. Вопрос был решен в принципе с Рузвельтом, и Кузнецову оставалось только согласовать детали с Э. Кингом. В результате Советский Союз получил более 250 единиц фрегатов, тральщиков, катеров и десантных судов, за которыми были вскоре направлены в Америку команды[117].

   12 февраля Ф.Д. Рузвельт, а за ним и У. Черчилль оставили Севастополь. Н.Г. Кузнецов мог спокойнее вздохнуть, когда последний самолет и корабль союзников покинули пределы Крыма.

   Вскоре после возвращения из Ялты Кузнецова вызвали в Кремль, где А.Н. Поскребышев сообщил, что 2 февраля Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение ввести в свой состав А.М. Василевского, А.И. Антонова и Н.Г. Кузнецова. Николая Герасимовича удивило, что ни прежний, ни новый начальник Генерального штаба не был членом Ставки. Для самого же наркома ВМФ почти ничего не изменилось. Он вспоминал позднее: «Как нарком, я и до этого бывал на совещаниях Ставки и Государственного Комитета Обороны, куда меня вызывали по флотским вопросам. Нередко я обращался в Ставку сам, когда добивался нужного мне решения правительства или Верховного Главнокомандования. Иногда я звонил И.В. Сталину, если обстановка требовала немедленного доклада. И, несмотря на занятость, Верховный всегда находил время выслушать меня и дать исчерпывающий ответ»[118].

   Николай Герасимович оставил описание деятельности Ставки, как она виделась ему. Все основные вопросы решал сам Верховный главнокомандующий И.В. Сталин. Как правило, он не собирал на заседание всех членов Ставки. Кузнецов заметил, что постоянно на заседаниях присутствовал начальник Генерального штаба. Именно Генштаб являлся основной опорой в работе Верховного главнокомандующего. Других участников вызывали в зависимости от обсуждаемого вопроса. Среди них были представители Ставки, которых Сталин направлял на фронты в важные моменты, командующие фронтами и армиями, которым предстояло выполнять операцию или директиву. Прежде чем принять решение, Сталин тщательно выяснял обстановку у тех, кто имел к нему отношение. Кроме представителей Ставки, на фронты посылали и других ответственных работников аппарата. Не раз Верховный главнокомандующий направлял на флоты заместителей наркома ВМФ, а то и самого наркома и требовал указать, когда тот выезжает. Приглашали на заседания наряду с военными наркомов различных отраслей промышленности, директоров заводов, что устанавливало связь фронта и тыла. Государственный Комитет Обороны фактически сливался со Ставкой, образуя одно целое. Вызывая исполнителей, Сталин интересовался мнением и рядовых летчиков, танкистов, артиллеристов, от которых добивался оценки того или иного вида оружия. От каждого вызванного он требовал исчерпывающего доклада. В частности, от наркома ВМФ он ожидал подробностей о движении конвоев, о доставке в советские порты трофейных кораблей и т. д. Временами Сталин не терпел возражений, однако в большинстве случаев терпеливо выслушивал собеседника и мог согласиться с хорошо обоснованной точкой зрения. Он резко прерывал докладчика, если считал, что тот плохо знает вопрос[119].

   Зимой – весной 1945 года советские войска продолжали наступление на Берлин и против группировки германских войск в Померании и Восточной Пруссии. В боевых действиях, включая взятие Берлина, участвовали моряки.

   В ходе Висло-Одерской операции 12 января – 3 февраля 1945 года советские войска вышли на границу с Германией и начали форсирование Одера. Одновременно с 13 января началась Восточно-Прусская операция 2-го, 3-го Белорусских фронтов и Балтийского флота, проходившая до 25 апреля. По решению Ставки войска 2-го Белорусского фронта совершали обходной маневр на Мариенбург, а 3-му Белорусскому фронту при содействии 2-го Прибалтийского фронта и Балтийского флота следовало ударом на Кенигсберг отсечь и уничтожить по частям восточно-прусскую группировку противника. Одновременно следовало разгромить данцигско-гдынскую группировку неприятеля. 1-му и 2-му Прибалтийским фронтам предстояло блокировать курляндскую группировку противника и не допустить переброски ее войск на другие направления.

   Балтийский флот после выхода из войны Финляндии получил возможность действовать подводными лодками и надводными кораблями из финских портов. Подводники делали все возможное, чтобы не допустить эвакуации неприятельских войск из блокированных с суши портов. Наибольшего успеха добился командир подводной лодки С-13 А.И. Маринеско; он 30 января недалеко от Данцига потопил лайнер «Вильгельм Густлов», на котором вывозили гитлеровцев, в том числе подготовленные команды подводников, а 9 февраля – транспорт «Генерал Штойбен»[120].

   28 января войска 2-го Прибалтийского фронта освободили порт Мемель (Клайпеда). При взятии города отличилась морская артиллерия. Два железнодорожных дивизиона поддерживали сухопутные войска и переправу их на косу Фриш-Нерунг, обстреливали корабли в порту и мешали эвакуировать войска морем.

   10 февраля – 4 апреля проходила Восточно-Померанская операция 1-го и 2-го Белорусских фронтов. 28 марта 1945 года войска 2-го Белорусского фронта освободили город Гдыню, 30 марта – Данциг (Гданьск). Однако противник располагал еще Либавой, через которую сначала доставлял подкрепления, а затем начал эвакуацию войск и имущества. Морякам следовало прервать эти перевозки. Ставка подготовила совместно с Главным морским штабом директиву для Балтийского флота, в которой было указано: «Операционной зоной флота является все Балтийское море вплоть до проливов». Флоту следовало поддерживать наступающие войска огнем, высаживать десанты и уничтожать корабли и суда противника. Действия флота имели важное значение, так как войска 3-го Белорусского фронта готовились к разгрому кенигсбергской группы врага. Кузнецов лично выехал в Палангу (западнее Либавы), откуда командующий Краснознаменным Балтийским флотом В.Ф. Трибуц руководил действиями моряков. Именно мимо Паланги проходили морские коммуникации курляндской группировки. С пирса курортного городка можно было наблюдать, как транспорты входят в Либавский порт. Морская авиация наносила удары по портам, в то время как подводные лодки и торпедные катера действовали против судов в море. Однако неприятель, уклоняясь от атак торпедных катеров, проложил маршруты мористее. Поэтому нарком ВМФ предложил выделить больше воздушных сил для борьбы с судоходством и для ударов по портам в период формирования конвоев. В море авиации следовало взаимодействовать с подводниками и катерниками. От использования крупных надводных кораблей пришлось отказаться: слишком велика оставалась минная опасность. Кроме того, командование считало, что лучше истребители использовать для прикрытия действий против Либавы и позиций противника, чем для охранения кораблей. Несмотря на то что авиация Балтийского флота была вдвое сильнее неприятельской и добилась значительных успехов, нарком ВМФ обратился к начальнику Генерального штаба с просьбой выделить три дивизии бомбардировщиков и дивизию истребителей[121].

   Германское командование попыталось перебросить часть войск из курляндской группировки. 21 марта из Либавы вышли пять транспортов с охранением из сторожевых кораблей и тральщиков. Однако конвой обнаружили балтийские летчики, и ударная авиагруппа потопила 4 транспорта и 2 сторожевика из состава этого конвоя. Всего с января по май, по данным журнала боевых действий группы армий «Север», советская авиация уничтожила 158 судов и 20 повредила.

   9 апреля пал Кенигсберг. В его штурме принимала значительное участие морская железнодорожная артиллерия. Пушки калибром до 180 миллиметров не только разрушали долговременные укрепления противника, но и препятствовали движению судов в Кенигсбергском канале. После падения Кенигсберга морская артиллерия содействовала взятию порта Пиллау. А 26 апреля войска 2-го Белорусского фронта взяли Штеттин (Щецин).

   25 апреля советские войска завершили окружение Берлина, а 2 мая овладели городом. Во взятии столицы Германии принимали участие моряки Днепровской флотилии, которую возродили осенью 1943 года. В марте 1944 года флотилия начала действовать на реках Припять, Птичь, Березина. Днепровцы содействовали войскам огнем артиллерии, высадками десантов и перевозками войск и техники. Флотилия была награждена орденом Красного Знамени. К началу Берлинской операции по рекам и каналам суда флотилии, проделав пятисоткилометровый путь, прибыли на Одер, обеспечивали переправу войск через реку. Затем часть катеров послали на Шпрее. Моряки вели бои во взаимодействии с сухопутными войсками на подступах к Берлину, а затем и внутри города. За успешные действия на Берлинском направлении флотилию наградили орденом Ушакова I степени[122].

   С падением Берлина и даже после капитуляции Германии боевые действия не совсем завершились. В последние дни войны гроссадмирал Дёниц, который стал главой правительства после самоубийства А. Гитлера, направил генерал-адмирала фон Фридебурга с группой офицеров к фельдмаршалу Монтгомери с предложением принять капитуляцию германского флота. Тот, очевидно по указанию Черчилля, приказал с 4 мая прекратить действия английской авиации против германского флота. Пользуясь этими обстоятельствами, 7 мая Дёниц приказал всем германским кораблям на Балтике покинуть порты и базы, которым угрожали советские войска, до полуночи 9 мая; корабли и суда, не имевшие возможности уйти, следовало уничтожить. Даже после подписания Акта о безоговорочной капитуляции продолжали сопротивляться отдельные группировки неприятельских войск, отказывавшиеся сдаваться советским войскам. В морях действовали германские подводные лодки, командование которых не знало о капитуляции. В частности, о появлении немецкой подводной лодки в зоне действия Северного флота А.Г. Головко сообщал еще в середине мая. На датском острове Борнхольм противник продолжал сопротивляться и 9 мая. Но флотская авиация атаковала неприятельские войска и суда на острове, а затем была высажена рота бойцов. Германское командование приступило к оформлению капитуляции. Однако советским катерникам и подводникам приходилось перехватывать суда с войсками, пытавшиеся уходить к берегам Швеции.

   Как нарком ВМФ, Н.Г. Кузнецов участвовал в Потсдамской конференции глав правительств союзных держав 17 июля – 2 августа 1945 года. Получив через начальника Генерального штаба указание готовиться к поездке, 14 июля он вылетел в Берлин. До начала конференции Николай Герасимович успел осмотреть столицу Германии. Он встречался с начальником Генерального штаба А.И. Антоновым, который уже занимался Тихим океаном. Антонов говорил, что, возможно, Кузнецову придется выехать на Восток.

   17 июля состоялось первое заседание, в котором участвовали Сталин, Трумэн и Черчилль. Сразу возникли проблемы. После окончания войны Черчилль не чувствовал большой нужды в Советском Союзе. Г. Трумэн был осторожнее, так как рассчитывал на советскую помощь в борьбе с Японией. Кузнецов, в частности, не раз вел разговоры с Э. Кингом о предстоящих совместных действиях на Тихом океане.

   Одним из камней преткновения стал вопрос о разделе трофейного германского флота. Сталин уже в апреле 1945 года поинтересовался у Кузнецова, готовят ли моряки новую программу кораблестроения, и велел представить при первой возможности наметки программы, а также планы, как можно использовать трофейные суда. В Потсдам нарком взял данные о местонахождении неприятельских судов, собранные Главным морским штабом. На одном из первых заседаний Сталин поставил вопрос о разделе трофейных кораблей. Дальнейшее Н.Г. Кузнецов описал следующими словами:

   «Помнится, как болезненно воспринял У. Черчилль даже постановку этого вопроса. Он считал, что раздел трофейного немецкого флота между союзниками на равные части вообще не правомерен. При этом он в качестве аргумента ссылался на то, что англичане во время войны понесли огромные потери на море, к тому же к моменту капитуляции большая часть немецкого флота оказалась в портах Англии и в оккупированных англичанами военно-морских портах Германии, Дании, Норвегии и Франции.

   Возникла полемика. Мне никогда прежде не приходилось видеть Сталина таким рассерженным. А Черчилль даже вскочил, чуть не уронив кресло. Лицо его налилось кровью, он бросал резкие негодующие реплики. Сталин посоветовал на время отложить рассмотрение этого вопроса»[123].

   Когда Кузнецов вновь подошел со списками кораблей к Сталину, тот предложил подождать. Вскоре после неудачи Черчилля на выборах его сменил в качестве премьер-министра Эттли. Он более спокойно отнесся к проблеме раздела германского флота. Однако в ходе заседания глав правительств родилась расплывчатая формулировка: «Участники конференции в принципе договорились относительно мероприятий по использованию сдавшегося германского флота и торговых судов. Было решено, что три правительства назначат экспертов, которые совместно выработают детальные планы осуществления согласованных принципов». Встревоженный Кузнецов высказал Сталину мнение, что, если сразу не решить вопрос, он может бесконечно затянуться. Сталин согласился, и главы правительств поручили военно-морским представителям согласовать вопрос на конференции.

   Совещание Н.Г. Кузнецова, Э. Кинга и Э. Каннингхэма с участием дипломатических советников и флотских специалистов произошло вечером 31 июля. Воспользовавшись тем, что американский адмирал предложил в качестве председателя кандидатуру советского наркома ВМФ, Николай Герасимович дал согласие при условии, что они не разойдутся, пока не решат вопрос. Остальным пришлось согласиться. Если моряки не очень возражали против раздела, постоянные проблемы выдвигал британский дипломат Робертсон. Кузнецов еле успевал опровергать его замечания. Последним стало замечание о том, что невозможно разделить наличные трофейные корабли на три равные группы. Тогда Кузнецов предложил разделить их на примерно равные группы и тянуть жребий. Позднее время заставило всех согласиться. Так как с разделом возникли трудности, решили создать тройственную комиссию. С советской стороны участвовал адмирал Т.П. Левченко, срочно вызванный из Москвы. На заседании 14 августа комиссия примерно распределила корабли на три группы и провела жеребьевку. Союзники разделили более 500 боевых кораблей и 1339 вспомогательных судов. Из них Советский Союз получил 155 боевых кораблей (в том числе крейсер, 4 эсминца, 6 миноносцев, несколько подводных лодок), которые использовали как учебные и вспомогательные суда[124].

   Несмотря на Победу, окончательного мира еще не было. В полной мере вставала проблема борьбы с минной опасностью на всех морях. Требовалось восстанавливать разрушенные базы и верфи, строить новые корабли. Это уже были планы мирного времени. Однако оставалась Япония, которая продолжала сопротивляться союзникам. С ней в соответствии с потсдамскими договоренностями предстояло воевать, в том числе и морякам.



   Подготовку к войне начали заранее. 5 апреля 1945 года советское правительство денонсировало советско-японский договор о нейтралитете от 13 апреля 1941 года. После завершения войны на Западе Главный морской штаб разрабатывал планы взаимодействия Тихоокеанского флота с 1-м Дальневосточным фронтом. В середине мая 1945 года Н.Г. Кузнецова вызвали в Кремль, где решали вопрос о переброске войск на Дальний Восток. Вслед за начальником Генерального штаба нарком ВМФ доложил о планах усиления Тихоокеанского флота.

   На том же заседании было решено отпраздновать День Победы парадом. Парад состоялся 24 июня 1945 года. В нем участвовал и сводный морской полк. В день парада Кузнецов стоял на трибуне Мавзолея В.И. Ленина. Перед ним проходили герои воздушных и торпедных атак, обороны баз и десантных высадок[125].

   Тем временем события нарастали. 6 августа США сбросили атомную бомбу на Хиросиму, 9 августа – на Нагасаки. 8 августа Советский Союз объявил войну Японии и в ночь на 9 августа начал боевые действия. Основания для вступления в войну у Советского Союза были и кроме договоренности с союзниками. Японцы топили и захватывали советские суда. Несмотря на договор о ненападении с Японией, не было никакой уверенности, что восточные границы останутся безопасными. Тихоокеанцам приходилось быть настороже. Они не только отправляли свои корабли и моряков на действующие флоты и фронты, но и поддерживали боеготовность, учились на опыте своих сотоварищей, охраняли побережье и морские перевозки. Командующий флотом И.С. Юмашев просил усилить флот кораблями. Такая возможность возникла только в 1945 году, когда американцы, заинтересованные в том, чтобы Советский Союз вступил в войну против Японии, передали тихоокеанцам фрегаты, десантные и другие корабли, необходимые для операций на море. Тогда же установили разграничительную линию между районами действий американского и советского флотов.

   К августу 1945 года на Восток были переброшены многочисленные обстрелянные войска из Европы, что позволило создать превосходство над противником в людях и технике. Главнокомандующим на Дальнем Востоке назначили маршала A.B. Василевского. Под его командованием находились Забайкальский, 1-й и 2-й Дальневосточные фронты. По стратегическому плану всем трем фронтам следовало наступать по сходящимся направлениям, чтобы овладеть важными пунктами Маньчжурии и разгромить Квантунскую армию. Амурской флотилии предстояло действовать со 2-м Дальневосточным фронтом на Амуре и Сунгари. Тихоокеанскому флоту следовало нарушать неприятельские морские сообщения в Японском море, обеспечить свои коммуникации, не позволять японцам высаживаться на советское побережье и затруднять базирование кораблей врага на порты Северной Кореи. Н.Г. Кузнецову поручили координировать действия флота и флотилии с операциями сухопутных войск. Он узнал об этом в конце Потсдамской конференции и вскоре вылетел на Дальний Восток. До Читы нарком добрался, несмотря на нелетную погоду, и своим появлением удивил маршала Василевского[126].

   К началу военных действий на Дальнем Востоке Тихоокеанский флот насчитывал 1 крейсер, 1 лидер, 12 эсминцев и миноносцев, 78 подводных лодок, 204 торпедных катера, десантные суда, тральщики и другие корабли, более 1500 самолетов. Японский флот был численно сильнее. Несмотря на острый недостаток горючего, он мог при необходимости появиться у советских берегов, и исключать его появления не следовало. Поэтому на рассвете 8 августа флот перевели на оперативную готовность № 1, была организована система конвоев, усилены минные заграждения.

   Важнейшей целью тихоокеанцев стали корейские порты Юки, Расин и Сейсин, через которые японцы снабжали Квантунскую армию. Флот выделил для нападения на эти порты торпедные катера и значительные силы авиации. Атаки с воздуха и моря позволили уже 12 августа овладеть Юки и Расином. Взятие Сейсина, в котором стоял сильный гарнизон, потребовало больших усилий. Предстояло высадить 334-ю стрелковую дивизию, 13-ю бригаду и 355-й батальон морской пехоты. Морякам батальона, высаженного в первом эшелоне, пришлось выдержать несколько атак противника. С прибытием подкреплений порт был взят 16 августа, и тихоокеанцы получили возможность базировать в Корее свои корабли.

   В середине августа Кузнецов с Василевским вылетал в Приморье. Побывал он на командном пункте Тихоокеанского флота во Владивостоке, узнал о боях за Сейсин и подготовке десанта в Гензан, а также о действиях Северной Тихоокеанской флотилии в борьбе за Курильские острова и Южный Сахалин[127].

   11–25 августа проходила Южно-Сахалинская операция 2-го Дальневосточного фронта и Тихоокеанского флота. В то время как войска начали наступление по суше, корабли Тихоокеанского флота высадили десанты в порты Торо и Маока. К 25 августа японская дивизия, оборонявшая Южный Сахалин, была разгромлена, и полуостров вернулся в пределы СССР.

   15 августа Василевский приказал Юмашеву и командующему 2-м Дальневосточным фронтом генералу армии М.А. Пуркаеву провести операцию по освобождению островов северной части Курильской гряды. Командование флота поручило выполнение операции войскам Камчатского оборонительного района и силам Петропавловской военно-морской базы, которым следовало внезапно высадить десант в северо-восточной части острова Шумшу, овладеть военно-морской базой Катаока и, используя ее как опору, брать острова Парамушир и Онекотан. 18 августа моряки высадили десант на остров Сюмусю (Шумшу); после кровопролитных боев 25 августа японский гарнизон капитулировал. В тот же день началась капитуляция японцев на других островах, продолжавшаяся до 1 сентября.

   Перед возвращением в Москву Н.Г. Кузнецов побывал на Амурской флотилии, которой командовал контр-адмирал Н.В. Антонов. Флотилия, используя свыше 200 судов и кораблей, главным образом мониторы и бронекатера, активно действовала на Амуре и Сунгари, заходя в тыл противника. Среди моряков насчитывалось немало людей с военным опытом. Главные силы флотилии обеспечивали переправу через Амур 2-й и 15-й армий, высадку десантов при взятии города Сахаляна и других городов вдоль побережья реки, на Сунгари оказывали поддержку сухопутным войскам во взятии городов Цзямусы, Саньсин и, наконец, Харбина, который пал 20 августа. Двигаясь вверх по Сунгари, моряки флотилии находили фарватеры среди ферм взорванных мостов, лавировали среди пущенных противником по течению бревен. Они высадили десант, который вместе с сухопутными войсками взял базу японцев Фуцзинь, захватили и разоружили Сунгарийскую речную флотилию японцев[128].

   22 августа советские авиадесантные войска взяли Порт-Артур и Дайрен (Далянь). 1 сентября завершилось разоружение японской Квантунской армии. 2 сентября был подписан Акт о безоговорочной капитуляции Японии. 3 сентября стало праздником Победы над Японией.

   Еще шли бои и войска высаживались на последний из Курильских островов – Кунашир, когда Кузнецову позвонил Сталин и шутливо предупредил, чтобы на Хоккайдо не высаживались. А через несколько дней он вызвал наркома ВМФ в Москву. Предстояло рассмотрение новой кораблестроительной программы. Уже в столице Кузнецов увидел в газетах Указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 сентября 1945 года, которым ему, Юмашеву и Антонову было присвоено звание Героя Советского Союза. Через несколько дней моряк получал награду в Кремле[129]. Звание Героя Советского Союза Кузнецов получил за образцовое выполнение заданий Ставки Верховного Главнокомандования по руководству боевыми операциями флотов в войне против фашистской Германии и милитаристской Японии и личный вклад в дело Победы[130].

   По пути с Дальнего Востока нарком набрасывал планы кораблестроения мирного времени. Он считал, что необходимо строить крейсера, эсминцы, подводные лодки, которые себя оправдали, и авианосцы, ибо без авиационной поддержки и надводных сил нет поддержки подводникам. По возвращении Кузнецов поручил начальнику Главного морского штаба и другим помощникам разработку планов, которые легли в основу программы кораблестроения. В воспоминаниях Николай Герасимович не раз повторял основную идею о сбалансированности флота:

   «Флот должен быть сбалансирован исходя из задач, стоящих перед Вооруженными Силами страны. Только это определит соотношение надводного и подводного флота, классов кораблей, типов самолетов, вооружения. И следует учитывать, как изменилась обстановка, изменились средства вооруженной борьбы.

   Все это учитывается сейчас. Наш флот строится с учетом опыта минувших войн и на основе научного предвидения на будущее»[131].

   Это было написано в 60-х годах. Тогда же, осенью 1945 года, для Кузнецова начинался новый этап жизни – послевоенный. Нарком надеялся, что после Победы деятельность его станет проще и спокойнее. Он не мог и предположить, какие трудности и проблемы ждут его впереди.



   Окончание войны поставило перед руководством флота нелегкие проблемы. Требовалось восстанавливать разрушенные базы и создавать новые в районах, которые оказались на территории СССР. На долгое время растянулась очистка акваторий от мин и затопленных судов. За время боевых действий износились боевые корабли. Всеми этими вопросами занимался нарком. Но начиналась работа и на перспективу. Статус СССР как великой державы требовал создания мощного флота.

   В ноябре 1945 года правительству представили проект 10-летнего плана кораблестроения. Несмотря на недостатки, план этот следовало провести в жизнь, чтобы, исходя из возможностей прошедшей через тяжелую войну страны, обеспечить оборону в первые послевоенные годы. Однако выработать единые взгляды руководства на развитие ВМС не удалось. Споры шли на самом высоком уровне. Уже в 1946 году И.В. Сталин сказал Кузнецову: «Почему, Кузнецов, ты все время ругаешься со мной? Ведь органы давно просят у меня разрешения тобой заняться». В следующем году они и занялись, очевидно получив согласие Сталина, желавшего припугнуть несговорчивого наркома. По результатам проверки Главного морского штаба Кузнецова понизили в должности. С февраля 1947 по март 1948 года моряк – начальник Управления военно-морских учебных заведений[132].

   Тем временем против Кузнецова, а также его помощников Л.М. Галлера, В.А. Алафузова и Г.А. Степанова было возбуждено дело о передаче союзникам научно-технических сведений, якобы представлявших военную тайну. Несмотря на отрицательное заключение экспертной комиссии, Сталин приказал привлечь четверых к суду чести. Суд в январе 1948 года приговорил троих обвиняемых к заключению. Кузнецов держался на суде уверенно и пытался защитить своих подчиненных. По решению суда его понизили в звании до контр-адмирала. 8 марта 1948 года моряка сняли с должности и зачислили в распоряжение главкома. Март – июнь 1948 года Кузнецов находился в распоряжении главкома ВМС. С июня 1948 по февраль 1950 моряк состоял заместителем главнокомандующего войсками Дальнего Востока по ВМС[133].

   О деятельности моряка на этом посту свидетельствует характеристика Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского, главкома войск Дальнего Востока. Представляя своего заместителя в 1950 году к ордену Красного Знамени, маршал писал: «…показал себя добросовестным и старательным адмиралом. Свои взаимоотношения с командующими флотами и флотилией организовал на правильной основе, с высокой служебной требовательностью. Среди командования флотов, флотилий и офицеров флотов, а также в управлении ГК войск Дальнего Востока авторитетен. Выдержанный член партии»[134].

   В этот период Тихоокеанский флот делился на два – 5-й и 8-й. Кузнецов не приветствовал разделения ни Балтийского, ни Тихоокеанского флота на два; решения принимал Сталин. Вероятно, он хотел, чтобы СССР имел флотов не менее, чем США. Собственно, несогласие Кузнецова с решением Сталина и стало одной из причин опалы. Теперь контр-адмирала вновь назначили командовать флотом на Дальнем Востоке, правда, уже только частью Тихоокеанского флота.

   Кузнецов командовал 5-м ВМФ с 20 февраля 1950 по 8 июля 1951 года. В 1951 году Сталин сменил гнев на милость. То ли он решил, что достаточно «воспитывал» норовистого моряка, то ли не оказалось более подходящей кандидатуры, но Кузнецова произвели в вице-адмиралы и в июле 1951 года назначили военно-морским министром. С 20 июля 1951 по 5 января 1956 года Н.Г. Кузнецов – военно-морской министр, первый заместитель министра обороны ВМФ СССР – главнокомандующий ВМС СССР[135].

   В 1953 году, вскоре после смерти Сталина, Кузнецова восстановили в звании адмирала флота, а после реорганизации Военного министерства и Министерства Военно-морского флота в Министерство обороны СССР назначили первым заместителем министра обороны – главнокомандующим военно-морскими силами[136].

   В этот период Кузнецов старался создать сбалансированный флот с применением современных видов оружия и техники (атомные двигатели, ракеты, вычислительная техника, электроника и автоматика). О ракетном вооружении Кузнецов поднимал вопрос еще в 1951 году. В 1954–1955 годах на кораблях и берегу появились первые ракетные комплексы, строили первую атомную подводную лодку. В 1955 году флагман подал записку Г.К. Жукову записку о необходимости начать разработку для подводных лодок дальнобойных ракет, гироскопических приборов и вычислительной техники для их применения. Это были последние важные документы, подписанные главкомом ВМС СССР. В дискуссиях о развитии военного флота главком ВМС имел свои взгляды и твердо защищал их, высказавшись даже о некомпетентности Н.С. Хрущева. Вскоре ему это припомнили. В марте 1955 года флотоводцу присвоили звание Адмирала Флота Советского Союза. Однако через два месяца у Кузнецова случился инфаркт. Он обратился к министру обороны с просьбой перевести на более легкую работу. Жуков, расценив обращение как нежелание работать с ним, предложил назвать человека, который мог бы принять должность, и Кузнецов назвал С.Г. Горшкова[137].

   Когда 29 октября 1955 года взорвался и затонул в Севастополе линейный корабль «Новороссийск», главкома обвинили в неудовлетворительном руководстве, хотя из-за инфаркта он полгода не исполнял должность. В начале декабря его сняли с поста. Декабрь 1955 – февраль 1956 года моряк находился в распоряжении министра обороны СССР. В феврале 1956 года его уволили в отставку в звании вице-адмирала. В воспоминаниях Кузнецов писал: «На строгость по уставу жаловаться не положено. Но я возмущался тем, что решение было принято без вызова меня, без дачи объяснений и даже без предъявления документа о моем освобождении»[138].

   Позднее адмиралу Касатонову стало известно от маршала А.М. Василевского, что решение принял по записке Жукова сам Н.С. Хрущев. Долгое время обращения моряка в Президиум ЦК КПСС, к Л.И. Брежневу, министрам обороны Г.К. Жукову и A.A. Гречко с просьбой объективно разобраться в его деле не находили ответа. Только 26 июля 1988 года Президиум Верховного Совета СССР принял указ о восстановлении Н.Г. Кузнецова в воинском звании Адмирала Флота Советского Союза[139].

   Оставленный без должности, Николай Герасимович оставался моряком и энергично взялся за литературную деятельность. Он редактировал и снабдил предисловием книгу о судьбе конвоя PQ-17, переводил книгу Д. Калверта «Подо льдом к полюсу», для академического журнала написал опубликованную в 1975 году статью «Некоторые вопросы океанско-морских операций английского и американского флотов в годы Второй мировой войны»[140].

   Работая в библиотеках и архивах, моряк готовил и воспоминания, и статьи по вопросам истории флота. Кузнецов свободно читал литературу на английском, немецком, испанском и немецком языках. Три года моряк собирал материалы к своим воспоминаниям. В 1965 году книга «Накануне» была готова. Высокую оценку ей дал K.M. Симонов. За первой книгой последовали другие.

   С 1971 года Н.Г. Кузнецов работал на общественных началах в качестве военного консультанта в Главной редакционной комиссии научного труда «История Второй мировой войны 1939–1945 гг.». В этот же период выходят одна за другой статьи и книги воспоминаний флотоводца о его деятельности в Испании и участии в управлении флотом в годы Великой Отечественной войны: «Накануне» (1971), «На далеком меридиане» (1971), «На флотах боевая тревога» (1971), «Курсом к победе» (1975), «Крутые повороты: Из записок адмирала» (1995) и др. Книги давались Кузнецову нелегко, были выстраданы. Часть его работ увидела свет лишь после смерти флотоводца. Другие, опубликованные при жизни, вызывали необычайный интерес читателей (особенно книга «Накануне», от которой ожидали откровений) и были позднее переизданы.

   Основной целью автора явились выводы о прошедшем, из которых следовало извлекать поучения для будущего. Он и других флотоводцев побуждал писать о прошлом, чтобы последующие моряки учились на опыте былом. Одним из немногих мемуаристов он затрагивал вопросы стратегии.

   Адмирал писал и биографические очерки о людях, с которыми встречался. Своему будущему биографу В. Рудному, критикуя одну из написанных им работ, адмирал высказал свое мнение: «В биографической книге, если она назначена не только для временной пропаганды, нужно уметь раскрыть качества военачальника. Не только говорить, где он был, а рассказать, какую работу проводил, что сделал и в чем заключается его талант. Нельзя вырывать из коллектива и ставить над коллективом. Это не поднимает, а обедняет. Он не парил над флотом, а трудился на флоте вместе с другими людьми. У большого начальника наряду с большими делами бывают и ошибки. Они случаются на фоне жизни и деятельности флота. Их нельзя замалчивать, чтобы описание полезной деятельности, хороших дел не превратилось в лакировку»[141].

   Наградили флотоводца за заслуги 4 орденами Ленина (1937, 1945, 1945, 1952), 3 орденами Красного Знамени (1937, 1944, 1950), 2 орденами Ушакова I степени (1944, 1945), орденом Красной Звезды (1935), орденом «Знак Почета» (1934), польскими орденами Крест Грюнвальда 1-го класса, Командорский крест, югославскими – «Партизанская звезда» I степени, «Народное освобождение» (все в 1946 году), монгольским «За боевые заслуги» (1972). Умер Николай Герасимович 6 декабря 1974 года в Москве и похоронен на Новодевичьем кладбище, на 1-м участке, 44-й ряд, 1-е место[142].

   Летчик В.К. Коккинаки называл Кузнецова на редкость порядочным человеком. Маршал Советского Союза А. М. Василевский писал семье покойного, что хранит постоянную память «о редкостном человеке, талантливейшем военачальнике и любимом друге Николае Герасимовиче, отдавшем все, что он мог за свою жизнь, делу укрепления, развития и победы наших славных Вооруженных сил»[143].

   Три сына флотоводца (Виктор, Николай, Владимир) учились в Нахимовском и высших военно-морских училищах. Отец воспитал их в убеждении, что родство не облегчает, а обязывает.

   Лишь в 1988 году моряка восстановили в звании Адмирала Флота Советского Союза. Его именем названы Военно-морская академия в Санкт-Петербурге и авианесущий корабль Северного флота[144]. В Котласе есть улица Н.Г. Кузнецова[145].

   Рассматривая биографию Николая Герасимовича Кузнецова, следует отметить, что перед нами жизнь человека, который всего себя отдал развитию отечественного флота. Когда он мог влиять на развитие подготовки моряков и судостроение в качестве командующего Тихоокеанским флотом, наркома, министра или главкома ВМФ, он делал это, невзирая на беды и неприятности, которые ему грозили. Когда его отлучили от высокого поста, он продолжал заботиться о развитии и совершенствовании флота как морской писатель, стараясь донести до массы читателей свой опыт и мысли, навеянные этим опытом.

   Кузнецов стал одним из первых командующих флотом, которому пришлось управлять морскими силами с берега, практически не выходя в море. Именно такая форма управления из центра с помощью современных средств связи и получения информации стала ныне наиболее эффективной. В мирное же время высшее лицо на флоте обязано бывать на кораблях и театрах военных действий, чтобы знать положение на местах и готовить моряков всех уровней и технику на случай войны.

   Моряк и политический деятель, Н.Г. Кузнецов выше своих личных интересов ставил интересы государственные и ради них переживал и оскорбления Сталина, и непонимание многих властей предержащих и даже соратников. Превратности судьбы не заставили моряка озлобиться против страны и правительства, которые допускали по отношению к нему грубый произвол. И в дальнейшем, получив возможность высказать наболевшее о виновниках своих несчастий, Николай Герасимович был справедлив в их оценке. В частности, его характеристика Г.К. Жукова во многом совпадает с современной оценкой полководца «без ретуши».

   В этом Кузнецов напоминает адмирала Павла Васильевича Чичагова, который не раз выполнял щекотливые поручения императора Александра I, делал все возможное для захвата Наполеона, несправедливо был обвинен в том, что упустил императора, и все же не дал обиде превысить понимание государственного характера решений, под каток которых попал.

   В отличие от П.С. Нахимова, который так и не женился, а семьей для него стали все моряки, Николай Герасимович был хорошим семьянином. Конечно, супруге его нелегко было жить с человеком, которого судьба то поднимала на недосягаемую высоту, то больно роняла с этой высоты.

   Завершая биографию Николая Герасимовича, следует привести слова известного морского специалиста, автора ряда книг о современном отечественном флоте Г.Г. Костева: «Таким образом, можно утверждать, что если военно-морская идея поддерживается верхним эшелоном власти, то она всегда работает как на возвеличивание государства в мире, так и на усиление его военной мощи. В проведении военно-морской идеи в жизнь особая роль принадлежит личностям, четко представляющим значение ВМФ для жизнедеятельности государства. В истории нашего Отечества таких было четыре государственных деятеля, которые оказали исключительное влияние на развитие военного флота страны, – Петр I, Екатерина II, Н.Г. Кузнецов и С.Г. Горшков»[146].

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Николай Скрицкий.
Флагманы Победы. Командующие флотами и флотилиями в годы Великой Отечественной войны 1941–1945

Игорь Мусский.
100 великих заговоров и переворотов

Игорь Мусский.
100 великих актеров

Г. А. Порхунов, Е. Е. Воложанина, К. Ю. Воложанин.
История Сибири: Хрестоматия

Михаил Козырев.
Реактивная авиация Второй мировой войны
e-mail: historylib@yandex.ru