3.2. Византия и концепция европейского универсализма

Политическая система Запада на рубеже XIV-XV вв. находилась под воздействием разнонаправленных тенденций интеграции и дезинтеграции⁷. Византийцам пришлось столкнуться с тем и с другим. Возраставшая политическая разобщенность западных государств, конфликтность отношений между ними заметно актуализировали в европейском политическом сознании тему войны и мира, которая подогревалась опасениями перед стремительным наступлением ислама⁸, тем более что с 1378 г. сама католическая церковь стала жертвой национальной дезинтеграции. Конциляризм, в свою очередь, был попыткой положить предел дроблению христианского сообщества. Хотя внешне он имел много общего с национально-церковным движением, все-таки не был идентичен ему. Напротив, конциляризм стремился подвести под это движение принцип иерархического соподчинения церкви национальной и церкви римско-католической, реализуя его через церковный собор⁹. Этот институт в своем новом качестве становился выразителем церковно-религиозного единства латинского мира в условиях его прогрессировавшего политико-государственного размежевания.

Именно в качестве интегрирующего фактора конциляризм сомкнулся с империей, которая наряду с папством и церковными соборами также являлась традиционным носителем универсалистских тенденций¹⁰. Упадок папства открыл для империи новые перспективы подъема. Этот вывод ярко демонстрирует политика Сигизмунда Люксембургского. В его лице получили второе рождение старые претензии германского императора на роль покровителя церкви и всего западного христианства. Действительно, именно ему принадлежала ведущая роль в преодолении схизмы. Но активность Сигизмунда не ограничивалась делами церкви. Непрерывно с его стороны следовали акции, направленные на внутреннее объединение Европы, что мотивировалось необходимостью вести борьбу с исламом. Поэтому идея крестового похода была постоянным спутником его правления.

Эта политика германского императора в значительной степени вдохновлялась и оправдывалась общественными настроениями, преобладавшими в тот период. Как уже было замечено, пацифистская риторика, призывавшая к прекращению войн и конфликтов в Европе перед угрозой с Востока, становится характерной чертой публицистики и темой выступлений на общественных форумах. Самой яркой фигурой в этом смысле можно назвать Дитриха Нимского. В написанном незадолго до Констанцского собора трактате «De scismate libri tres» этот немецкий автор, размышляя над причинами поражения христиан в битве под Никополем, делает вывод, что катастрофы не произошло бы, если бы во главе войска стоял сильный император, а немцы и французы тогда не стали бы решать вопрос о первенстве¹¹. Принцип европейского единства в интересах защиты христианства впоследствии активно проповедуется им же на Констанцском соборе. В одном из своих сочинений Дитрих проводит параллель между Клермоном и Констанцем, полагая, что закономерным финалом последнего церковного собора тоже должен стать крестовый поход, возглавляемый императором. При этом уже и сам крестовый поход преподносится как объединяющий христиан фактор¹². Иными словами, он выступает как конечная цель консолидации и одновременно как ее средство.

Определить, какая из этих двух функций преобладала в пропаганде крестового похода, почти невозможно¹³. Европейская политика императора Сигизмунда постоянно была ориентирована на идею крестового похода. С одной стороны, в этом была реальная потребность. Турецкая проблема была для него, венгерского короля, всегда актуальной. В 1415 г. Констанцский собор даже обратился ко всем христианам с призывом оказывать Венгрии помощь в борьбе против турок, особенно пока ее правитель находится за пределами своего королевства¹⁴. С другой стороны, эта идея служила Сигизмунду основанием для его вмешательства в международные отношения, что укрепляло престиж и значение империи¹⁵. Все сказанное необходимо для понимания того, что универсалистские тенденции в Европе первой половины XV в., нашедшие опору в конциляризме и империи, не могли обойти стороной проблему Византии. Политика императора Сигизмунда стремилась охватить все значимые точки международных конфликтов, подрывавших стабильность в Европе. На этот же уровень он пытался поднять и вопрос объединения с греками. Показательно в этом отношении его письмо к английскому королю Генриху IV от 1412 г¹⁶. Сигизмунд писал последнему о своих посреднических усилиях в целях примирения Польши с Тевтонским орденом (польский король Владислав Ягеллон как раз в тот момент посетил Буду), о своих планах в ближайшее время добиться уступок от Венеции. Далее речь шла о предстоящем осенью того же года Франкфуртском рейхстаге (который, правда, так и не состоялся). Сигизмунд предлагал королю отправить туда своих делегатов, чтобы обсудить перспективы урегулирования конфликта аристократических группировок во Франции - бургиньонов и арманьяков. Безусловно, через это открывалась бы возможность прекращения и самой Столетней войны, чего упорно добивался германский император. На том же рейхстаге, как считал Сигизмунд, следовало также определить время и место для церковного собора, на котором, как он надеялся, будет заключена уния с греками. Чтобы этот собор состоялся, по его мнению, должны были потрудиться все светские князья.

Как видно на данном примере, вопрос о греках рассматривался Сигизмундом в качестве одного из пунктов его общеевропейской политики, которая - под знаменем умиротворения - призвана была возвысить авторитет императорской короны на Западе. Финалом всех этих мероприятий провозглашался крестовый поход, ради которого якобы и требовалось положить конец войнам на континенте. Вопрос о западной схизме Сигизмунд здесь не поднимает вовсе, что подтверждает ранее уже высказанную мысль о том, что предстоящий собор предназначался им первоначально исключительно для преодоления схизмы восточной.

Универсалистские тенденции в политике Сигизмунда побуждают его обратиться к старой проблеме о природе и соотношении двух империй - западной и восточной. Свои суждения на эту тему он изложил в одном из писем византийскому императору Мануилу II от 1412 г. Сама постановка вопроса напрямую оправдывалась перспективой церковной унии. Иными словами, религиозное единство, по мнению Сигизмунда, следовало скрепить единством политическим. Решение проблемы он видел в том, чтобы изменить традицию титулования. При этом он не пытался поставить под сомнение императорское достоинство византийского правителя и пожелал, чтобы тот продолжал свободно им пользоваться. Изменение состояло лишь в том, что василевсу ромеев было предложено отныне именовать себя «imperator Graecorum», чего никогда не было в византийской государственной практике. Новый титул подчеркивал национальные границы его власти, тогда как император Запада сохранил бы за собой прежний титул «imperator Romanorum». Оставшееся противоречие Сигизмунд снимал, ссылаясь на традиции позднеримской государственности, напомнив Мануилу II о том, что «в давние времена многие императоры приобретали себе помощников, чтобы шире могла простираться их власть»¹⁷. Таким образом, восточному императору отводилась роль младшего коллеги по отношению к западному.

Тремя годами ранее этой же темы коснулся и Жан Жерсон, представивший французскому королю свой трактат об унии с греками в 1410 г. Руководитель Парижского университета, являвшегося ведущим центром конциляризма, всерьез считал, что византийская государственная доктрина ойкуменизма является препятствием к единству церкви. Об этом говорят следующие его строки: «Людям доброй воли требуется не столько один светский правитель, сколько один духовный. Этот тезис соответствует нашему мнению о греках, если те захотят сказать, что император Константинопольский должен считаться главой всего земного мира, как правопреемник Августа, Цезаря и Константина. Справедливость же нашего тезиса исходит из того, что людьми должны управлять и объединять их не столько одинаковые гражданские и политические законы, сколько общая вера и догматы»¹⁸.

Стоит обратить внимание еще на два свидетельства, которые преподносят обсуждаемую здесь проблему в совершенно ином ракурсе. Примечательно, что они исходят от разных сторон.

В протоколах Констанцского собора за февраль 1415 г. зафиксирована речь одного неизвестного автора, которая призывает решить вопрос о ликвидации латинской схизмы методом отставки всех трех пап. В самом конце этого выступления мы неожиданно встречаем следующую реплику: «...так как король Сигизмунд, вступивший в распоряжение Римской империей, заявил, что отречется от нее и передаст императору греков, как это и было раньше - и так будет, если тот пожелает со своими подданными вновь вернуться к церкви католической, - то тем более римский понтифик должен сделать то, что ему здесь предложено (т. е. тоже отречься. - Н. П.)»¹⁹.

Эти слова относятся к тому времени, когда сам Сигизмунд еще находился в Констанце. О достоверности же приведенного высказывания ничего сказать нельзя. Однако с ним очень созвучен еще один пассаж, который имеется у Сиропула и относится к более позднему времени. Византийский историк в своем сочинении воспроизводит речь императора Иоанна VIII, в которой василевс выражал свою готовность заключить церковную унию с Западом. Среди прочих доводов он назвал следующий: во время его визита в венгерскую столицу в 1423 г. германский император якобы заявил, что если византийскому правителю удастся осуществить эту цель (заключить унию с католиками), то он, Сигизмунд, сделает его наследником своего престола. В оправдание своего столь неординарного решения Сигизмунд якобы также указал на то, что уния с греками поможет реформировать западную церковь, так как латиняне по многим пунктам свернули с верного пути церковной реформы²⁰.

Достоверно подтвердить свидетельство Сиропула также не представляется возможным. Можно согласиться с мнением, что автор в скрытой форме иронизировал по поводу честолюбивых планов византийского императора²¹. С другой стороны, данный пассаж подчеркивает достоинство последнего, и это уже не вполне вписывается в мировоззрение историка, который стремился показать унию преимущественно с негативной стороны. Не исключено, что Сигизмунд мог на самом деле утверждать что-либо подобное. Дело в том, что мотивы, которые он, согласно Сиропулу, выдвигает, не лишены определенного смысла. В вопросе церковной реформы на Западе империя и конциляризм имели далеко не однозначные позиции. Поддержка конциляристов со стороны Сигизмунда носила очень условный характер. Ему необходим был собор в качестве сильного инструмента влияния на церковную, а через нее в значительной степени и на международную политику. Но ограничение статуса папы для него имело свои допустимые пределы. Об ориентации на национальную церковь речь вообще не шла²². В то же время Констанцский собор, как установлено на сегодняшний день, пошел явно не по тому сценарию, который первоначально готовил ему Сигизмунд²³. Его итоги вообще весьма сильно пошатнули универсалистские претензии императора. По его завершении он имел все основания сказать, что реформа церкви (в его понимании) не состоялась.

Выше уже было сказано, что Византия реально была заинтересована в том, чтобы политический климат на Западе стал как можно менее конфликтным. Отсюда ее усилия, направленные на сглаживание внутриевропейских противоречий, и негативная реакция на любое их обострение. Но не менее важно и то, что осознание миротворческого потенциала византийского фактора в какой-то степени присутствовало и на самом Западе. В этом византийцы подходили под интеграционную струю в европейской политике, которая пыталась реализоваться через империю и конциляризм. Под этим углом зрения, очевидно, и следует рассматривать пробудившийся интерес к византийцам как носителям имперской идеологии. Но если посмотреть глубже, то можно сделать вывод, что на Западе решение вопроса о греках рассматривалось в общем русле усилий по религиозной и политической консолидации Европы, как своего рода предпосылка к этому.

Отчасти это видно уже на примере латинской схизмы и путей ее преодоления. Скорее всего, не был случайным тот факт, что в 1409 г. по решению Пизанского собора папой был выбран грек по происхождению. Избравшие его кардиналы добивались, чтобы новый папа получил всеобщее признание. Национальная принадлежность понтифика играла в этом смысле далеко не последнюю роль. Другого кандидата могли обвинить в политических и национальных пристрастиях. Как раз на почве национальной неприязни в 1378 г. разгорелась схизма. В случае с греком эти опасения снимались²⁴. Это же обстоятельство должно было обеспечить скорейшее объединение с Востоком. Жерсон специально акцентировал на этом внимание, когда писал: «Папа же грек по происхождению и опытный доктор теологии, так тем более с его помощью греки скорее присоединятся к нам»²⁵. Уния с греками, в свою очередь, позволила бы искоренить остатки схизмы среди латинян. Об этом Жерсон также счел нужным упомянуть.

Во время Констанцского собора разговоры о возможном объединении с восточными христианами были одним из стимулов, подтолкнувших арагонского короля отказать в своей поддержке антипапе Бенедикту XIII²⁶. Стоит обратить внимание и на такой факт. Избранный в Констанце папа Мартин V, заявивший о полной поддержке планов но воссоединению церквей, дважды назначал легатов для ведения переговоров. Правда, никто из них так и не успел приступить к своей миссии. Первый скончался в Богемии, второй легат, как уже говорилось, сохраняя за собой официальный мандат для поездки в Константинополь, сначала отправляется в Испанию. Оба региона объединяло то, что там существовала широкая оппозиция по отношению к официальной церкви. Легат, получивший назначение в Испанию, должен был принудить к отречению последнего антипапу Бенедикта XIII, который упорно не желал этого делать²⁷. Свою деятельность папский эмиссар, пользуясь статусом посла в Византию, сопровождал пропагандой унии с греками. Это должно было повысить эффективность его усилий по ликвидации последнего рудимента латинской схизмы (хотя положительных результатов он не добился). О деятельности первого легата мы не знаем. Наверняка тот же статус призван был облегчить ему миссию в Богемии, которая была очагом гуситской ереси, т. е. мы видим и здесь очень похожую ситуацию, когда идея воссоединения католиков с православными должна была способствовать установлению внутреннего религиозно-политического мира на самом Западе.

В 1431 г. папа Евгений IV, принимая решение о роспуске Базельского собора, наталкивается на сопротивление депутатов. Но вопрос об унии с греками опять преподносится в качестве главной причины, требующей от латинян сохранения внутреннего мира. Противники и сторонники роспуска доказывают, что греки не захотят присоединяться к римской церкви, если в ней будет посеяна смута²⁸.

Надежда на то, что уния с Византией поможет Западу обрести внутренний мир, присутствовала в момент отправки посольства Базельского собора в Константинополь в 1437 г. Его организаторы просили послов передать византийскому императору, что греки, воссоединяясь с римской церковью, возможно, этим своим актом помогут погасить многочисленные конфликты, которые потрясали латинское сообщество. Среди них были названы Столетняя война между Англией и Францией, борьба Арагона с Анжуйской династией за Неаполь, противостояние Милана и Итальянской лиги, состоящей из Флоренции, Венеции и Генуи, а также смуты в вотчине Св. Петра²⁹. О том, какие ожидания связывались с предстоящим вселенским собором, говорят следующие слова, которыми Базель напутствовал своих делегатов перед тем, как отправить их на Восток: «...если мы изо всех сил стремимся к союзу с ними (с греками. - Н. П.), то разве они не захотят равным образом потрудиться для умиротворения сыновей наших, разве не должны они переплыть море и добраться до самых крайних провинций западной церкви, чтобы установился мир?»³⁰ Одним словом, воспроизводилась уже знакомая идея о миротворческой силе, которую заключала в себе уния с восточными христианами³¹.

Как уже говорилось, Базельский собор отнюдь не сразу озаботился проблемой греков. Безусловно, конкуренция с папой впоследствии заставила депутатов пересмотреть свою позицию. Таков традиционный взгляд. Однако он требует существенного дополнения. Скорее всего, вопрос о церковной унии стал неожиданно актуальным для Базеля не в силу противостояния с папой. В начале 30-х гг. собор вполне уверенно чувствовал себя перед понтификом. Но известно, что в тот момент первоочередной задачей собора было искоренение гуситской ереси. Возможно, именно это и подтолкнуло депутатов к тому, чтобы начать переговоры с Востоком. Если в декабре 1431 г. собор фактически самоустранился от решения этого вопроса и даже согласен был передать его в ведение папы, то в январе 1433 г. он уже по собственной инициативе, не считаясь с планами курии, снарядил посольство в Константинополь. Иными словами, объединение с греками должны были считать важным стимулом к примирению с гуситами и рассматривать как важную предпосылку к ликвидации опасной смуты в католической церкви.

На эту мысль, кстати, депутатов могли вывести сами богемские делегаты. Приехав в Базель, они призвали собор пригласить также и греков к участию в нем, объясняя это тем, что якобы имеют с ними немало общего³². Возможно, из этих соображений, а вовсе не для того, чтобы указать грекам на еретическую сущность их вероучения, депутаты в договоре с византийскими послами от 1434 г. записали о своем намерении преодолеть раскол с греками по аналогии с гуситской ересью. Таким образом, начиная переговоры с Византией, собор оценивал их опять же как фактор консолидации самой латинской церкви³³.

Такой взгляд на проблему представляется весьма продуктивным, так как заставляет задуматься еще над целым кругом подобных вопросов. Как уже было отмечено, западный конциляризм имел универсалистскую природу. В условиях политической дезинтеграции он стремился сохранить, хотя и в своеобразной форме, универсализм церкви, не допустить ее разрушения. В этом смысле особенно большую опасность представляли ереси, имевшие явную национальную окраску, которые могли стать идеологическим фундаментом национально-ориентированной церкви. Тем более что их представители могли открыто заявлять о некоторых преимуществах православия перед католицизмом, как это делал, например, Джон Виклиф. Не случайно Констанцский собор осудил учение последнего и так сурово расправился с Яном Гусом. Верный способ пресечь подобного рода тенденции конциляристы, по-видимому, усматривали в утверждении католической веры, свободной от каких-либо искажений, во вселенских масштабах. Предполагалось охватить ею не только восточных христиан, но и исламский мир, о чем еще пойдет речь ниже.

Уния с восточной церковью, но на условиях церкви западной, должна была, таким образом, создать для последней дополнительные ресурсы жизнестойкости и укрепить ее иммунитет к ересям. Это подтверждается и тем, что меры против них подчас принимались практически параллельно с решением вопроса о греках. Жан Жерсон еще в 1409 г., пропагандируя унию с Востоком, не преминул упомянуть в данном контексте «лживые учения, зародившиеся в Лондоне и Праге, которые вносят смуту в римскую церковь»³⁴. Спустя несколько лет Констанцский собор выносит решения, осуждающие эти учения. При этом объединение с греками мыслится уже не иначе, как повестка следующего собора.

Но гораздо сильнее эта тенденция затем обнаруживается в Базеле. В 1434 г. собор единым пакетом рассматривает три вопроса -о соглашении с греками, о манихейской ереси в Боснии и о задуманной кампании с целью крещения евреев. 3 сентября депутаты подготовили последнюю редакцию договора с византийским посольством (декрет «Sicut pia mater»). Вслед за этим на том же самом заседании вносится предложение о том, что собор должен задуматься об обращении в католичество жителей Боснии, «отравленных манихейской ересью, ибо есть надежда на то, что эту проблему можно решить по аналогии с греками»³⁵. Приведенное свидетельство, кстати, подтверждает высказанную выше версию, что именно в таком ключе депутаты соотносили между собой вопросы о греках и гуситах. Хуан Сеговианский, который описывает это заседание, пишет далее, как в мае 1435 г. император Сигизмунд сообщил собору о подчинении короля Боснии и о согласии последнего очистить свою страну от ереси, для чего депутатам следовало принять соответствующие меры; еще через месяц по настоянию Иоанна Рагузанского решено было подготовить посольство в Боснию³⁶. Но доминиканец в тот момент находился с дипломатической миссией в Константинополе. Отсюда следует, что и он ставил унию с греками в один ряд с другими подобными акциями.

Вслед за вопросами о греках и манихеях собор обсуждает еще один, который касается евреев. Как известно, 7 сентября 1434 г. XIX сессия собора заключает договор с византийцами - декрет «Sicut pia mater». Весьма символично, что на этой же самой сессии принимается второй декрет - о процедуре крещения евреев и о социальном статусе новообращенных³⁷. Судя по его содержанию, замышлялась исключительно масштабная акция. Декрет предусматривал введение исключительных мер в отношении всех отказавшихся переходить в католичество, вплоть до особой формы одежды и создания гетто. При этом весьма показательно, что под действие декрета попадали не только евреи, но и вообще все иноверцы (Judei aut alii in fideles), поэтому будущие миссионеры должны были знать один из четырех языков - еврейский, арабский, греческий или халдейский. Греков, возможно, и не приравнивали к обычным иноверцам. Включение греческого языка в этот список наверняка было продиктовано ожиданием предстоящей церковной унии и, следовательно, имело бы смысл только после ее заключения. Эта деталь указывает на прямую связь двух актов XIX сессии Базельского собора. Реализация второго декрета скорее всего должна была начаться после реализации первого, т. е. после заключения унии с греками. Одно привязывалось к другому. Объединение с восточными христианами призвано было подготовить почву для полного очищения христианства по канонам западной церкви и для максимального расширения его конфессиональных границ.

Этот универсализм пытался искать выход и за естественные пределы христианства. Теоретически считалось возможным крещение мусульман и распространение христианской религии на исламский мир. Жерсон, рассуждая о воссоединении греков и латинян, писал, что единение под эгидой вселенской церкви в конечном итоге должно охватить всех - язычников, турок, иудеев и сарацинов³⁸. Иоанн Рагузанский, находившийся в Константинополе и имевший возможность наблюдать ислам вблизи, считал решение такого рода задачи вполне допустимым. В одном из своих посланий кардиналу Чезарини он пишет о якобы возникшем смятении среди турок, причиной которого стало предсказание пророка Мухаммеда. Оно гласило, что основанная им религия просуществует восемьсот лет. Поскольку этот срок на исходе, то, как считал автор письма, «множество мусульман уже усомнилось, настоящим ли был пророк, в которого они верят». Отсюда он делал вывод, что многие из них чувствуют себя обманутыми и охотно поменяли бы веру, если бы только видели, что хорошо обстоят дела у христиан. «Если Бог ниспошлет единство церкви и установит мир между христианскими правителями, - писал доминиканец, - то легко будет не только Грецию, но и большую часть Азии освободить от этой зловещей секты - не из-за мощи христиан, а потому, что мусульман поразил раскол»³⁹. Если при этом вспомнить, что одновременно Иоанн Рагузанский успевал интересоваться перспективой обращения в католицизм жителей Боснии, то нетрудно еще раз предположить, что грядущее объединение с греками воспринималось им как часть глобального процесса внутренней интеграции и унификации христианства, расширения его географических границ. По всей видимости, в системе конциляризма уния означала не что иное, как превращение византийской церкви в структурно-национальное звено католической вселенской церкви.

Из всего сказанного можно сделать вывод, что идея церковной унии с Востоком стала одним из источников, питающих универсалистские тенденции на Западе, носителями которых стали империя и конциляризм. В первом случае востребованной оказалась византийская доктрина об универсальной власти христианского императора. Во втором случае унию с православием воспринимали как один из аспектов общей консолидации христианского сообщества, основанного на безусловном признании католического вероучения⁴⁰, и одновременно оценивали как важнейший фактор этой консолидации. Византийское мировосприятие, также проникнутое универсализмом, теоретически могло положительно откликнуться на этот вызов. Но этот вопрос гораздо сложнее, и к нему еще предстоит вернуться⁴¹.

Выше была сделана попытка осветить лишь один аспект влияния византийского фактора на европейскую политику. Но уже из содержания предыдущих глав явствует со всей очевидностью, что у проблемы была и другая сторона. Как уже было заявлено в самом начале, интеграционные тенденции на Западе появились в качестве ответной реакции на его внутреннюю дезинтеграцию. Вопрос о греках оказался тем материалом, который начал подогревать уже имеющиеся межнациональные и межгосударственные противоречия. Византийцы, которые пытались осуществить принцип взаимного примирения между латинянами, едва ли могли представить, что сами станут источником жестоких коллизий, захлестнувших Запад.

Нигде не обнаружилось это так ярко, как в вопросе о выборе места для проведения греко-латинского собора. Византийцы были согласны на любой вариант в Италии. Но Базельский собор в большинстве своем не соглашался на это, опасаясь тем самым передать папе сильнейший инструмент влияния, способный погубить идею церковной реформы. Но, пожалуй, даже это обстоятельство затем отступило на второй план на фоне национальных и политических пристрастий. Предстоящий собор с греками стал рассматриваться с точки зрения политических выгод, и фактически борьба в конечном итоге вылилась в противостояние двух партий - французской и итальянской.

Это противостояние имело весьма глубокие корни. Уже авиньонское пленение пап породило взаимные нападки между итальянцами и французами. Затем на почве тех же национальных амбиций разразилась схизма⁴². Констанцский собор не решил проблему, назначив папой итальянца Мартина V. Налицо была устойчивая тенденция к превращению папства в один из политических институтов Италии. В этом качестве оно очень слабо поддавалось и церковной реформе, не говоря уже о том, что вело к усилению антиитальянских настроений.

Стремительное возрождение французской монархии в 30-е гг. XV в., чему особенно способствовали победы в Столетней войне, не могло пройти мимо этой проблемы. Французская нация оказалась на Базельском соборе самой многочисленной и монолитной. Под ее мощным давлением и начал реализовываться план организации греко-латинского собора в Авиньоне. Насколько обоснованны были при этом обвинения французов в том, что они вместе с собором стремятся переместить туда курию, вопрос спорный. Важно еще раз подчеркнуть, что здесь следует отдельно говорить о позиции французских делегатов на Базельском соборе и политике французского двора, которая носила более взвешенный характер. Однако король Карл VII свои симпатии к авиньонскому проекту тоже мотивировал национальными интересами. Позднее он запретил своим подданным принимать участие в Ферраро-Флорентийском соборе именно на том основании, что, после того как вселенские соборы уже состоялись в Германии (Констанц) и Италии (Сиена), это право должно принадлежать Франции⁴³.

Но в Базеле со стороны радикально настроенных французов наблюдались более откровенные проявления национальной ревности, которые так взволновали императора Сигизмунда. Французы выражали недовольство тем, что немцы контролируют империю, а итальянцы - церковь. Вопрос об униатском соборе оказался на пересечении взаимных национальных претензий. Это ярко отразилось в истории с базельским посольством. С одной стороны, ему постарались придать характер общеевропейской миссии: каждый из четырех назначенных в его состав епископов представлял одну из наций - германскую, французскую, испанскую и итальянскую. Но сопроводительная дипломатическая корреспонденция была насквозь пронизана заостренной антиитальянской риторикой, за которой достаточно явно проступает французское влияние⁴⁴. Византийцев убеждали в том, что ехать на вселенский собор в Италию - это значит связать свое будущее с одной лишь итальянской нацией. Базельский собор, как известно, реформировал источники доходов для папской казны. Поэтому инициаторы посольства четко дали понять грекам, что если они поставят себя на сторону папы Евгения IV, то и положиться смогут разве что на скудные ресурсы его итальянских владений, а вовсе не всей западной церкви⁴⁵. Союз с папой, таким образом, преподносился как союз с итальянцами, а не со всеми латинянами в целом. На словах итальянцам были противопоставлены три остальные нации - французская, германская и испанская. Но авторы сплошь и рядом объединяли их термином «ultramontanes», т. е. расположенные по ту сторону Альп. Это определение подразумевало прежде всего французов⁴⁶.

Действительно, наиболее серьезным конкурентом Авиньона в борьбе за право принять у себя восточную делегацию стала итальянская Флоренция. И подобно тому как проект по перемещению собора в Авиньон опирался в основном на французов, действия папы в противоположном направлении получили мощную поддержку в итальянских кругах. Французская корона выражала свою заинтересованность весьма пассивно. Зато в распоряжении папы оказались не только услуги его сторонников на Базельском соборе, но и огромный политический ресурс. Это связано с тем, что главными союзниками понтифика стали его соотечественники-венецианцы. Без их помощи Евгений IV не имел бы возможности в столь сжатые сроки снарядить и отправить собственное посольство в Константинополь. Показателен и следующий факт. Базельское посольство заготовило для греков охранные грамоты от многочисленных правителей и городов Европы, что создавало ему имидж общеевропейского представительства. В то же время папская делегация имела при себе лишь несколько подобных документов. Мало того, что они были выданы исключительно от итальянских городов, но к тому же еще и были написаны по венецианскому шаблону.

В распоряжении папы оказался венецианский флот, команда лучников для охраны византийской столицы была набрана на Крите, являвшемся венецианской колонией. Возможно, опасения византийского императора нарушить отношения с Венецией впоследствии сыграли не последнюю роль в его решении принять сторону папы. К этому стоит добавить, что Флоренция, где первоначально предполагалось открыть собор, являлась политическим союзником Венеции.

В венецианской политике, покровительствующей папе, итальянский национализм оказался перемешан с сугубо венецианскими политическими интересами. Этот факт вызывал стойкое неприятие у многих современников. Одним из тех, кто попытался дать оценку происходящему под таким углом зрения, был Эней Сильвий Пикколомини⁴⁷. В июне 1437 г. он изложил свои соображения в письме императору Сигизмунду⁴⁸. Автор поспешил напомнить императору, что Флоренция, которая скоро может принять у себя вселенский собор, является оплотом гвельфов, главных врагов империи на итальянской земле. Но основную тревогу у него вызывал тот факт, что за Флоренцией, как и за папой, стоят венецианцы, которые, по его словам, уже «безраздельно властвуют в Италии, за исключением разве что Ломбардии, которая подчиняется герцогу Миланскому».

Цель венецианской политики Пикколомини видел в том, чтобы установить постоянный контроль над папством и покончить с присутствием империи в Италии. Размышляя над этим, он ставил риторический вопрос Сигизмунду: «С каким хитрым умыслом, как ты думаешь, будет созван собор во Флоренции, если не для того, чтобы на соборе главенствовал папа, чтобы были назначены кардиналы (нужные папе. - Н. П.) и чтобы папский престол непрерывно находился в руках венецианцев, благодаря чему они приберут к своим рукам и империю?»⁴⁹ В том, что папа Евгений IV действует в интересах своих соотечественников, Эней Сильвий не сомневался. По его мнению, германскому императору следовало сделать все, чтобы собор не был созван во Флоренции. Поскольку еще оставалась надежда, что из-за финансовых проблем авиньонский вариант будет провален, он считал, что Сигизмунд должен сам явиться в Базель, и тогда ему удастся перенести собор туда, куда сочтет нужным. Но в первую очередь он призывал германского императора повлиять на позицию греков⁵⁰. Судя по всему, автор письма готов был принять его план по перемещению собора в венгерскую столицу⁵¹.

Это говорит о том, что Эней Сильвий и те, кто подобно ему оценивал ситуацию, видели опасность в том, что вопрос об униатском соборе с греками становится средством национально ориентированной политики. Фактически всего лишь субъектом такой политики стал и сам папа. В этом смысле Флоренция как место проведения вселенского христианского форума казалась едва ли лучшим вариантом, нежели Авиньон. В обоих случаях уния с Востоком не обещала установить единство на Западе, но становилась фактором раскола.

Ферраро-Флорентийский собор действительно практически не получил настоящего признания за пределами Италии. Разрыв между папой и Базелем дал повод светским правителям сделать выбор между этими двумя полюсами. Арагонский король Альфонс V открыто перешел на сторону Базеля. К этому же склонялся французский двор, несмотря на формальный нейтралитет. О нейтральной позиции заявили также немецкие князья и австрийский герцог Альбрехт⁵². Начавшийся собор на самом деле становился делом итальянской нации. Не случайно впоследствии под его главным декретом «Laetentur Coeli», которым в 1439 г. была провозглашена церковная уния с Византией, 70 процентов подписей принадлежали именно итальянцам⁵³.

Когда в 1453 г. на Западе господствовало мнение о том, что падение Константинополя - это божья кара, понесенная греками за игнорирование ими флорентийской унии, то удивительным диссонансом прозвучало суждение одного австрийского клирика. «Я не знаю, - говорил он, - за ниспровержение каких врагов веры христианской должен я молить Господа. Если попрошу его обратить гнев свой против турок, то боюсь, что мольба моя не будет услышана. Ведь недавно Господь послал их несметное войско, чтобы осадить и взять Константинополь - тот самый город, который под влиянием папы разорвал договоры, заключенные перед этим с Базельским собором. Но возмедие до конца еще не свершилось. Кто знает, не нашлет ли Господь снова турок, чтобы в наказание отдать им на разграбление Рим и Италию»⁵⁴. Как видно из этих слов, Флорентийский собор воспринимался в данном случае как союз Византии с папой, а последний стойко ассоциировался с итальянской нацией, из-за чего, по мнению автора, и Италия должна была вместе с греками понести заслуженную кару.

В связи с этим следует сказать еще об одном аспекте. Для Византии ориентация на папство не принесла практически никакой пользы. Но для противоположной стороны последствия оказались весьма значительными. Византийский фактор в руках папы стал тем средством, которое обеспечило ему победу над западным конциляризмом⁵⁵. Это стало возможным в результате того, что Ферраро-Флорентийский собор, противопоставленный оппозиционному Базелю, восстановил статус римского понтифика в том виде, в котором он оспаривался конциляристами. Прежде всего в этом отношении союз с греками был выгоден папскому престолу. То, как на униатском соборе был решен вопрос о папском примате, означало серьезные последствия в первую очередь для западной церкви.

Византийцы традиционно считали главным препятствием для заключения унии чисто догматический спор о filioque. Все остальные пункты казались им второстепенными. Поэтому, когда дискуссии по данной проблеме закончились, они склонны были считать, что более глубоких разногласий с латинянами не существует⁵⁶. Постановка вопроса о примате в весьма неожиданной для них форме была навязана папой. Греки никогда не отрицали примат Рима над восточными патриархатами, но трактовали его исключительно как первенство чести, не имеющее прямого отношения к церковной юрисдикции. Требования, предъявленные папой во Флоренции, простирались гораздо дальше, и на самом деле решение этого вопроса имело гораздо большее практическое значение для самой западной церкви. Принятые на Флорентийском соборе формулировки о папском примате опровергали ранее утвержденные концилиарные представления о главе римской церкви и в полном объеме возвращали ему авторитет наместника Христа, Отменялся основополагающий для конциляризма тезис о супрематии церковного собора. Тем самым на Западе восстанавливалась традиционная монархическая структура церкви⁵⁷.

С поражением концилиарного движения факторы универсализма в Европе сходят на нет⁵⁸. На фоне восстановленной иерархической организации церкви начинает неуклонно падать статус империи, а ее влияние в Италии необратимо ослабевать. В Германии в выигрыше оказались князья, в Италии - территориальные государства⁵⁹. Политической реальностью этого же порядка можно считать процесс продолжавшейся итальянизации папства, ставший знаковым явлением времени. Возвращаясь назад, необходимо признать, что Эней Сильвий был весьма точен в своих прогнозах относительно последствий переноса церковного собора во Флоренцию.

В XV в. на Западе полным ходом шел процесс национально-государственного раздробления. Папский Рим все сильнее отождествлялся с Италией и в этом смысле противопоставлялся регионам, расположенным но другую сторону Альп. Политические реалии были таковы, что отношение западных держав к папе напоминало отношение к нему как к одному из итальянских суверенов⁶⁰. В этих условиях церковная уния с Востоком тоже начинала рассматриваться как часть европейской политики, сквозь призму временных политических интересов. В аспекте такой политики вселенский собор с участием восточных христиан оценивался как атрибут национального и государственного престижа.

Вместе с тем была и другая, хотя и менее стойкая тенденция, опиравшаяся на западный конциляризм, которая была нацелена на сохранение целостности и консолидацию христианского мира вместе с его восточным ареалом. Здесь уния с византийцами расценивалась именно в этом глобальном аспекте - как важная предпосылка для примирения всех стран и народов и объединения их на базе универсальной церкви, управляемой собором. С другой стороны, византийцы тоже стремились играть на Западе роль объединяющего фактора. Их нацеленность на устранение внутренних конфликтов между самими латинянами была очевидной. Теоретически это должно было сближать византийцев с конциляристами и в итоге привести их не в Италию, а в Базель. Однако этот выбор был отвергнут ими с самого начала. В этой связи обоснованной представляется постановка вопроса о причинах ориентации Византии на папство.

⁷Подробнее на эту тему см.: Wallach R. Das abendlandische Gemeinschaftsbewusstsein im Mittelalter. Leipzig; В., 1928. S. 34-44.
⁸См. об этом: Mertens D. Europaischer Friede und Trirkenkrieg im Spatmittelalter// Zwischenstaatliche Friedenswahrung in Mittelalter und Fruher Neuzeit. Koln, 1991.
⁹См.: Wallach R. Op. cit. S. 41.
¹⁰См.: Ibid. S. 42. См. также: Angermeier H. Das Reih und der Konziliarismus // HZ. Bd. 192. 1961. S. 529-583; Engels O. Der Reichsgedanke auf dem Konstanzer Konzil // Das Konstanzer Konzil / Hrsg. von R. Baumer. Darmstadt, 1977. S. 369-403.
¹¹См.: Dietrich von Niem. De Scismate libri tres. Leipzig, 1890. S. 331.
¹²12ACC. III, 607.
¹³В этом была характерная черта трансформации крестоносной идеи Позднего Средневековья: крестовый поход рассматривался как стимул и способ урегулирования отношений между государствами - см.: Нуждин О. И. Крестоносная идея в отношениях между Англией и Францией середины XIV - первой половины XV в. // Кумуляция и трансляция византийской культуры: Материалы XI науч. Сюзюмов. чтений. Екатеринбург, 2003. С. 66-68.
¹⁴АСС. IV, 659-662.
¹⁵Подробнее об этом аспекте идеи крестового похода в политике Сигизмунда см.: Erkens F. Uberlegungen zur Balkan- und Orientpolitik Sigismunds von Luxemburg // Studien zum 15. Jahrhundert / Hrsg. von J. Helmrath. Munchen, 1994. S. 759-761. Собственно, ту же функцию, призванную укрепить авторитет монарха, играла идея крестового похода и при Генрихе V английском, которому в ходе Столетней войны почти удалось достичь объединения своего королевства с Францией. Как раз ему принадлежала инициатива отправить в Польшу и Константинополь Жильбера де Ланнуа, чтобы проверить возможность ее воплощения. Что касается курии, то для нее идея крестового похода приобретала еще более прагматическое значение. Под предлогом крестового похода папа мог и дальше собирать доходы, которые в противном случае могли пойти в казну светских правителей. Одним словом, прагматизм все сильнее заслонял собой прямое назначение этой идеи в рассматриваемый период.
¹⁶Sigismund von Luxemburg. Brief an Konig Hemrich IV von England // ACC. I, 88-92.
¹⁷АСС. I, 397: ...si esset suspicio in materia de temporalibus seu de imperio Graecorum, responderetur, non esse verendum, quia plurimi imperatores ab antiquo adiunxerunt sibi cooperatores, ut longe lateque diffusa imperii ditio et potestas possit aiori providentia moderari. Quemadmodum ita multotiens factum fuisse antiquitus hystoriographorum autcntice scripturae manifeste pandunt et attestantur, sic et nos consentimus et vellemus vos permanere in titulo imperiali Graecorum et libere uti illo... ita ut nos Romanorum imperator et vos Graecomm imperator intitularemur.
¹⁸Gerson, 741: Homines bonae voluntatis non adeo in tantum astringuntur habere unum caput temporale sicut unum spirituale. Haec consideratio conducit nostra proposito de Graecis, si dicere velint quod Imperator Constantinopolitanus debet cognosci pro uno et solo capite temporali totius mundi, tanquam successor Augusti, Caesaris vel Constantini. Huius considerationis veritas liquet per hocquod non est adeo expediens omnes homines gubernari et uniri per similes leges civiles atque politicas, sicut gubernari debent per unam eandemque fidem et eosdem articulos et sacramenta.
¹⁹АСС, III, 89-91: ...quia iste serenissimus rex Sigismundus, cum esset assumptus ad impenum Romanorum, obtulit sic depositurum imperium et dimissurum imperatori Graecorum, quantum in ipso erat, et hoc si ille velit redire cum suis ad ecclesiae katholice unitatem, quanto ergo magis Romanus pontifex debet hoc facere...
²⁰Syropulos II, 44.
²¹См.: Dieten van J.-L. Silvester Syropulos. S. 173-174.
²²См.: Angermeier H. Op cit. S. 550-551.
²³См.: Boockmann H. Zur politischen Geschichte des Konstanzer Konzils // ZKG. Bd. 85. 1974. S. 54, 56.
²⁴В этой связи можно обратить внимание на следующий эпизод. В 1455 г. в качестве кандидата на замещение папского престола фигурировал известный византийский гуманист Виссарион Никейский, который к тому времени уже давно перешел в католичество и занимал высокое положение в римской церкви. Несмотря на это его кандидатура была отклонена прежде всего ввиду греческого происхождения Виссариона - см.: Mohler L. Kardinai Bessarion als Theologe, Humanist und Staatsmann. Bd. 1: Darstellung. Paderborn, 1923. S. 267-269.
²⁵Gerson, 752.
²⁶Соглашение об этом было достигнуто после переговоров в Нарбонне, которые вел сам император Сигизмунд в 1415 г.
²⁷Бенедикт XIII отказался признать факт своего низложения и остаток жизни провел в окружении своих сторонников в замке Пенискола в Испании.
²⁸См.: Viller M. Op. cit. P. 29.
²⁹См. инструкции Базельского собора своим послам в Константинополь в 1437 г. - СВ. V, 203: Modo cum a tantis temporibus citra inter christianissimum Francorum regem et illustrissimum principem regem Anglie super certis gera intencissima viguerit... necnon inter regem Renatum Cecilie etc. et regem Aragonum super regno Cecilie gera in regno Cecilie in partibus Neapolitanis ad presens intencissima sit ac etiam totum fere patrimonium ecclesiae extra manus ecclesiae positum sit sicque etiam inter illustrissimum principem dominum ducem Mediolanensem et ligam communitatum Florentinorum, Januencium et Venetiarum...

После этого следовал пассаж о том, что византийский император и патриарх должны также стремиться погасить все эти войны, что обе церкви, соединившись вместе, будут трудиться во имя мира, и лишь в этом случае греки смогут рассчитывать на получение в достаточном количестве военной и финансовой помощи для себя: ...ad cedandum omnes et singulas dissentiones debent ipsi imperator Graecorum et patriarcha velle condecendere, ut unita ecclesia orientali cum occidentali ambe coniuncte cooperentur ad pacem, ut etiam inde succursum et gentium et pecuniarum in maiori numero habere possint.
³⁰СB. V, 203:.. .si nos eorum unitatem nostris propriis sumptibus et expensis avelamus, cur et ipsi eisdem similibus expensisad pacificationem filiorum nostromm non aveiabunt, ne omnes ipsi etiam pro tale pacificatione mare transfretare deberent et partes ultimas ecclesiae occidentalis adire pro pace danda utique sic?
³¹Необходимо отметить, что меры по установлению внутреннего мира в Европе провозглашались в качестве одной из главных задач уже на Констанцском соборе. Базель официально включил этот пункт в свою программу. Соборы действительно предпринимали шаги в целях прекращения наиболее острых и затяжных военно-политических конфликтов, таких, как Столетняя война, противостояние Польши и Литвы с Тевтонским орденом, и др. Кульминацией этих попыток стал мирный конгресс в Аррасе, который был созван в 1435 г. при посредничестве Базельского собора для примирения Англии и Франции (поставленная цель не была достигнута, но на конгрессе удалось примирить Францию с герцогом Бургундии). На этом фоне весьма показательно, что отправка базельского посольства в Константинополь сопровождалась пацифистской риторикой.
³²СВ. V, 203. Р. 299. Этот факт подтверждается и хронологическими данными. Чешское посольство приехало в Базель 4 января 1433 г. - см.: Geschichte der Konzilien... S. 255. В этом же месяце собор изъявил готовность начать переговоры с Византией.
³³Этот вывод, пожалуй, можно подкрепить ссылкой еще на один факт, который, как правило, не упоминается в специальных работах по истории церковной унии. В октябре 1431 г. Базельский собор (едва успевший открыться и в тот момент еще собиравший делегатов) обратился к папе с предложением начать подготовку православно-католической унии в Польско-Литовском королевстве. Известно, что на этой почве имели место регулярные контакты между Базелем и Вильно до 1435 г. - см.: Jablonowski H. Westrussland zwischen Wilna und Moskau. Leiden, 1955. S. 91-92. Таким образом, переговоры с греками, инициированные собором в 1433 г., можно рассматривать как продолжение его политики, проводимой в отношении чешских гуситов и православных подданных Литвы. Уния с Востоком становилась следующим логическим звеном в полосе мероприятий собора по достижению религиозного единства и политического мира в Европе. Неизвестный византийский автор, сочинивший речь к Базельскому собору в 1436/37 гг. (идентифицируемый с греком Димитрием - см. с. 162-164) с похвалой отзывался о его действиях по прекращению гуситских войн, высоко оценил конресс в Аррасе (см. сноску 31), указав, что все это должно увеличить шансы на грядущее объединение греков с латинянами.
³⁴Gerson, 744.
³⁵МС. II, 749-750: Post vero plurimas agitationes inter deputatos concilii et oratores Graecorum die XXVI. Augusti cedula utrimque concordata posita in deputationibus, quamvis ibidem difficultates ingererentur super materia loci, nichilominus placuit in generali congregatione, Septembris die tertia synodali conclusione secuta desuper. In qua per episcopum Terbipolensem propositum est per concilium intendi debere ad reductionem regnicolarum Boxne Manicheorum errore infectorum, de quibus tanta spes foret conversionis sicut et Graecorum...
³⁶Обо всем этом пишет Хуан Сеговианский - см.: МС. II, 750: Circa materiam istam Februario mense anni XXXV. Imperator Romanorum significavit concilio regem Boxne submisisse sibi, et quoniam vellet ab errore converti, hortabatur diligentiam fieri per concilium pro eius suorumque regnicolarum reductione; menseque Junio Jobanne de Ragusio instantiam faciente commissum est legato et Arelatensi cardinalibus praesidentibus papae... providere de ambasiatoribus ad ipsum regnum mittendis...
³⁷MC. II, 757-759. У Хуана Сеговианского текст этого документа приводится сразу после декрета «Sicut pia mater» под титулом «De Judeis et neophitis aliud decretum pronunciatum in eadem sessione». См. также: COD, 483-484.
³⁸Gerson, 737: Et in hac bonitate uniti esse debent omnes hominess, cuiuscumque fuerint legis: pagani, Turci, Iudaei vel Saraceni.
³⁹См. письмо Иоанна Рагузанского кардиналу Чезарини от 9 февраля 1436 г.: Cecconi, CCVII-CCIX. Непонятно, на основании чего у автора письма появились подобные сведения о настроениях среди мусульман.
⁴⁰Конциляристы, несмотря на оправдательные заверения Иоанна Рагузанского в Константинополе, едва ли относились к грекам мягче, чем к еретикам, и в этом плане никакие уступки не предусматривались. Впоследствии одно из главных обвинений, предъявленных папе со стороны отколовшегося от него Базельского собора, состояло как раз в том, что римский понтифик вообще позволил византийцам во Флоренции вести свободные дискуссии с латинянами по вопросам вероучения.
⁴¹См. параграф 3.3 настоящей главы.
⁴²См.: Wallach R. Op. cit. S. 33-35.
⁴³См.: Muller H. Op. cit. S. 509. 44 См. С. 126.
⁴⁴См. С. 126.
⁴⁵См. инструкции Базельского собора посольству в Константинополь - СВ. V, 190: Item quia aliunde succursum, iuvamen, et auxilium ipsi Graeci hodiernis temporis considerata tribulatione ecciesiae in suo patrimonio et reformatione ecclesiae in vacanciis et annatis suhlatis non poterunt habere, quam a nationibus Gallicana, Germanica et Ispanica.
⁴⁶См.: Wallach R. Op. cit. S. 35.
⁴⁷Пикколомини (будущий папа Пий II) принадлежал к умеренным конциляристам. После раскола в мае 1437 г. он остался в Базеле.
⁴⁸См.: Aeneae Silvii Piccolomini Senensis opera inedita. Roma, 1883. P. 63-65.
⁴⁹Ibid. P. 65: ...ad quid paeti Concilium Florentiae credis, nisi ut apa Concilio dominetur, fiantque destinati Cardinales, et perpetuetur in Venelis Pontificatus Maximus, per quem etiam imperium nanciscantur?
⁵⁰См.: Aeneae Silvii Piccolomini Senensis opera inedita. P. 65: Prius tamen Graecos de tua mente monendos utile arbitrarer...
⁵¹Как уже говорилось, за год до этого Пикколомини добивался перемещения собора в Сиену.
⁵²Об отношении наиболее значимых политических фигур к папе и Базельскому собору см.: Meuthen E. Papst Eugen IV... S. 218-233.
⁵³См.: Helmrath J. Die lateinische Teilnehmer... S. 156-157.
⁵⁴Codex diplomatico-historico-epistolaris. Augsburg, 1729. Pars III. P. 331: ...nesciens pro quorum Christianae fidei inimicorum suppressione debeam exorare. Si enim oravero pro Teucri improsperitate, timeo, Domino Deo, velle repugnare. Ipse enim Teucer servire fecit exercitum suum multum valde in obsidionem et acquisitionem urbis Constantinopolitanae, quae pacta inita cum concilio Basiliensi, sciente et favente Papa tunc existente, irrita fecit: et merces condigna huic servituti non est sibi data. Quis scit, si forte pro huiusmodi salario recompensando Dominus sibi tradiderit Romam et Italiam spoliandas.
⁵⁵Базельский собор, перешедший в оппозицию к папе после известных событий, просуществует до 1449 г., после чего бесславно уйдет с исторической сцены.
⁵⁶См.: Leidl A. Die Primatsverhandlungen auf dem Konzil von Florenz // AHC. Bd. 7. 1975. S. 272.
⁵⁷См.: Ibid. S. 288-289.
⁵⁸To, что конциляризм, как уже было отмечено, ориентировался на идеи политического и христианского универсализма, доказывают взгляды и жизненные позиции ряда виднейших деятелей, следовавших этому течению и продолжавших следовать ему уже после всех описанных событий, означавших необратимый упадок соборного движения. Их выбор в той ситуации был неодинаков. Николай Кузанский и кардинал Чезарини перешли на сторону папы, Хуан Сеговианский и Иоанн Рагузанский сохранили верность Базельскому собору. Это же сначала сделал Эней Сильвий, который лишь много позднее перешел к папе Николаю V (1447-1455) и впоследствии сам стал папой под именем Пий II (1458-1464). Но всех их объединяла общая направленность мыслей и поступков. Кардинал Чезарини после заключения унии на Флорентийском соборе неожиданно выступил с публичной защитой конциляризма, - характер его убеждений является и по сей день непостижимой загадкой для исследователей (См.: Meuthen Е. Die lateimsche Teilnehmer... S. 194-198). Кардинал впоследствии был активным сторонником крестового похода против турок и погиб в 1444 г. в печально знаменитом сражении под Варной Николай Кузанский до конца жизни вынашивал универсально-политические идеи, в которых значительную роль отводил институту империи (см.: Meuthen E. Die iniversalpolitischen Ideen des Nikolaus von Kues in seiner Erfahrung der poltischen Wirklichkeit // QFIAB. 1957. Bd. 37. S. 192-216), а после падения Константинополя в 1453 г. считал необходимым организовать новый крестовый поход на Восток. Об этом же мечтал Эней Сильвий, который, впрочем, всерьез допускал возможность добровольного крещения мусульман (о подобных взглядах у Иоанна Рагузаиского уже было сказано). Эту идею он, став папой, выразил в своем знаменитом письме к турецкому султану Мехмеду II, завоевателю Константинополя, в надежде осуществить таким способом новую трансляцию универсальной империи. О мирном обращении мусульман в христианство размышлял и Хуан Сеговиаиский (см.: Southern W. R. Das Islambild des Spatmittelalters. Stuttgart, 1981. S. 59-63, 66-69).
⁵⁹См.: Huter F. Niedergang der Mitte, Aufstieg der Randstaaten Europas im Spatmittelalter // Historia mundi. Bd. 6: Hohes und spates Mittelalter. Bern, 1958. Дело в том, что добиваться признания, конкурируя с перешедшим в оппозицию Базельским собором, папе приходилось, кроме всего прочего, ценой уступок в отношении территориальных правителей. Эта политика стала одним из факторов усиления княжеского суверенитета в Германии и ослабления империи, в том числе ее позиций в Италии.
⁶⁰Это видно уже по тому, как восстанавливались отношения европейских монархов с папой, нарушенные в результате церковного раскола. Все решали государственные интересы. Французский король Карл VII, не признав Ферраро-Флорентийский собор, вместе с тем постарался сохранить отношения с самим папой и впоследствии полностью нормализовать их, тем более что папа признал особый статус галликанской церкви. Примирение с Альфонсом V Арагонским стало возможным после того, как тот сумел в 1442 г. захватить Неаполь (арагонские делегаты тут же были отозваны из «мятежного» Базеля).

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3527

загрузка...

Другие книги по данной тематике