Литература воинских ценностей

Вас, даже в большей степени, чем Гальфрид Монмутский, превращает Артура в литературного персонажа и готовит почву для создания «романов» — то есть повествований на народном языке, — полностью сосредоточенных на приключениях короля Артура, королевы Гвиневеры, их племянника Гавейна и рыцарей из их ближайшего окружения. Отныне авторы этих историй происхождение уже имеют по большей части не английское, а французское — начиная с самого известного из них и, возможно, оказавшего наибольшее влияние на последующую традицию, Кретьена де Труа. О его жизни нам практически ничего не известно: кроме того, что он был клириком при Шампанском дворе во времена графа Генриха Щедрого и его жены Марии, дочери Альеноры от ее первого мужа, короля Франции Людовика VII; помимо этого он был еще и поэтом в истинном смысле этого слова; он писал в период примерно с 1165 по 1190 год и оставил после себя пять стихотворных «романов», действие которых происходит в артуровском мире. Четыре из них считаются шедеврами французской средневековой литературы: «Эрек и Энида», «Рыцарь телеги», «Рыцарь со львом», «Повесть о Граале». В них отчетливо вырисовываются характеры главных героев Круглого Стола (Артура, Гвиневеры, Гавейна, Ланселота, Персеваля, Ивейна, Кея и некоторых других), основные темы и мотивы, вокруг которых строится посвященная им литература, а также некоторые авантюры и “conjointures”¹, которые затем практически в обязательном порядке будут использоваться большинством авторов — продолжателей Кретьена².

У Кретьена и в самом деле было множество подражателей, перелагателей и переводчиков, по большей части анонимных. Кроме того, по воле судьбы Кретьен так и не закончил свой самый грандиозный, а для современного читателя и самый завораживающий роман — «Повесть о Граале». С конца XII века и по 1230-е годы по меньшей мере четверо авторов пишут продолжения к кретьеновскому тексту, подхватывая стихотворное повествование об удивительных, переплетающихся авантюрах молодого, наивного Персеваля и доблестного, куртуазного Гавейна. Между тем появляются первые переводы на средневерхненемецкий, древнескандинавский, средненидерландский языки, а также первые романы в прозе, более или менее непосредственно вдохновленные текстами Гальфрида Монмутского, Васа, Кретьена и их эпигонов. Их авторы стремятся теснее переплести между собой приключения основных персонажей и заполнить лакуны, оставленные великими предшественниками, касающиеся детства героев и связей между разными поколениями. В итоге это приводит к созданию в первой половине XIII века обширных компилятивных прозаических циклов, где целиком пересказывается легенда о короле Артуре и его соратниках, развивается христианская тематика, связанная с Граалем, затем в составленный таким образом корпус втягиваются две другие легенды: сперва легенда о волшебнике Мерлине, до тех пор относительно незаметная, потом легенда о Тристане и Изольде, которая была известна издавна и пользовалась большим успехом. Этот анонимный труд по переписыванию и переработке литературного материала привел к составлению между 1215 и 1240 годами трех больших циклов — «Ланселот — Грааль», «Тристан» в прозе и роман «Гирон Куртуазный»: среди артуровской литературы на французском языке именно их будут чаще всего переписывать и читать вплоть до начала Нового времени. Все они оказали значительное влияние на рыцарское общество, на его коды, ценности и способы мировосприятия³.

В XII-XIII веках романы Круглого Стола представляли собой литературу, предназначенную почти исключительно для аристократической аудитории. Это крайне идеологизированная, транслирующая воинские ценности литература, которая, столкнувшись с преобразованием социального порядка, пытается навязать свое видение мира и общества: она прославляет молодых⁴; она превозносит рыцарство⁵; она сетует на непрерывно возрастающую власть суверена — Артур, в отличие от королей из династий Капетингов и Плантагенетов, продолжает оставаться феодальным королем, который обязан советоваться со своими подданными⁶, — и особенно на политическое и экономическое истощение мелкой и средней знати; она презирает вилланов, а еще больше коммуны, купцов и городское население⁷.

Однако несмотря на эту, одновременно феодальную и «реакционную», идеологию, артуровская легенда с давних пор была востребована и за пределами благородного сословия. Можно только посетовать на дефицит исследований, посвященных восприятию легенды и ее воздействию на все общество⁸. Источников же для проведения такой работы предостаточно. Более того, они благоприятствуют междисциплинарным исследованиям, в рамках которых выделяются четыре наиболее плодотворные области: рыцарские ритуалы (турниры, копейные состязания, праздники, pas d'armes⁹), антропонимика, иконография и геральдика. Изучение геральдики, в частности, уже дало нам ряд ценнейших сведений¹⁰. А вот исследования по иконографии еще только предстоят, ведь труды первопроходцев — Роджера Шермана Лумиса и его жены Лоры Хиббард — практически не имели последователей, по крайней мере, существенный контраст между изобилием источников и незначительным числом серьезных работ, посвященных их изучению, ощущается до сих пор¹¹. Что же касается антропонимики, поддающейся точному анализу и способной охватывать значительный с точки зрения количества документальный материал, то эта область должна стать приоритетной для будущих исследований, посвященных изучению рецепции артуровской легенды. Попробуем наметить ее основные направления.

¹ Conjointure (старофр.) — букв, «соединение», «связка». Слово, используемое самим Кретьеном, в частности в прологе «Эрека и Эниды»: tret d’un conte d’aventure une molt bele conjointure, «извлекает из рассказа об авантюре прекраснейшее соединение <частей>» (ст. 13-14). — Прим. перев.
² Среди весьма обширной литературы о Кретьене де Труа и его творчестве см.: Bezzola R. Le Sens de l'aventure et de l'amour: Chretien de Troyes. Paris, 1947; Loomis R. S. Arthurian Tradition and Chretien de Troyes. New York, 1949; Frappier J. Chretien de Troyes. L’homme et l'auvre, 2e ed. Paris, 1969; Chandes G. Le Serpent, la Femme et l'Epee. Recherches sur l'imagination symbolique d’un romancier medieval: Chretien de Troyes. Amsterdam, 1986. Также можно обратиться к библиографии Д. Келли: Kelly D. Chretien de Troyes: An Analytic Bibliography. London, 1976.
³ О взаимосвязях между рыцарской литературой и обществом: Benson L. D. and Leyerle J., eds. Chivalric Literature. Essays on the Relations between Literature and Life in the Later Middle Ages, 2nd ed. Kalamazoo, 1985; Bumke J. Hofische Kultur. Literatur und Gesellschaft im hohen Mittelalter. Munchen, 1986, 2 vol.; Kohler E. L'Aventure chevalresque. Ideal et realite dans le roman courtois. Paris, 1974; Paravicini W. Die ritterlich-hofische Kultur des Mittelalters. Munchen, 1994; Pastoureau M. La Vie quotidienne en France et en Angleterre au temps des chevaliers de la Table Ronde. Paris, 1976; Pickford С. E. l'Evolution du roman arthurien en prose vers la fin du Moyen Age. Paris, 1960.
⁴ Duby G. Les jeunes dans la societe aristocratique dans la France du Nord-Ouest au XIIе siecle // Annales. ESC, vol., 19/5, 1964, p. 835-846.
⁵ Артуровские романы, на мой взгляд, в гораздо большей степени, нежели песни о деяниях, выражали рыцарский идеал аристократии XII-XIII вв. и потому несли более серьезную идеологическую нагрузку. Эпическая литература не является в полном смысле слова литературой сословной, транслирующей исключительно воинские ценности; будучи предназначена для более широкой публики, чем собственно романы, она отрабатывает «архетипические» темы, которые восходят к более древнему пласту воображаемого, возможно слишком древнему, для того, чтобы он мог как-то воздействовать на ту социальную реальность, в которой жила ее аудитория. Пока не возродились сравнительные исследования эпической и куртуазной литературы, см. побуждающую к размышлениям книгу: Boutet D. Charlemagne et Arthur, ou le Roi imaginaire. Paris, 1992.
⁶ Будем опять-таки ждать, что появится больше скрупулезных исследований, сопоставляющих артуровскую модель с моделями королевской власти, представленными во второй половине XII—XIII вв. Плантагенетами и Капетингами. Имела ли литературная модель какое-то идеологическое воздействие на власть? Принес ли пользу идеологии английской монархии "династический" расчет Плантагенетов, связанный с артуровской легендой, или, скорее, навредил ей? См. на эту тему: Stormer W. Konig Artus als aristokratisches Leitbild whrend des spteren Mittelalters // Zeitschrift fur bayerische Landesgeschichte, Bd. 35, 1972, S. 946-971; Johanek P. Konig Arthur und die Plantagenets // Fruhmittelalterliche Studien, Bd. 21, 1987, S. 346-389; Chauou A. L’ldeologie Plantagenet. Royaute arthurienne et monarchique politique dans l'espace Plantagenet (XIIe-XIIIe siecles). Rennes, 2001.
⁷ См. пионерский труд Э. Кёхлера: Kohler Е. Ideal und Wirklichkeit in der hofischen Epik. Tubingen, 1956. Обвинения во "вчитывании" интерпретаций, которые иногда предъявляют Кёхлеру, всегда казались мне необоснованными.
⁸ Я попытался привлечь внимание к этим проблемам на XIV интернациональном артуровском конгрессе (Ренн, август 1984). Тезисы моего доклада «Распространение артуровской легенды: нелитературные свидетельства» (“La diffusion de la legende arthurienne: les tеmoignages non litteraires”), прочитанного на открытии, были опубликованы в: Bulletin bibliographique de la Societe internationale arthurienne, t. 36, 1984, p. 322-323.
⁹ Особый вид театрализованного турнира, в котором схватка между рыцарями представляла собой часть разыгрываемой истории. — Прим. перев.
¹⁰ Prinet M. Armoiries familiales et armoiries de roman au XVе siecle // Romania, t. 58, 1932, p. 569-573; Brault G. J. Arthurian Heraldry and the date of Escanor // Bulletin bibliographique de la Societe internationale arthurienne, t. II, 1959, p. 81-88; de Vaivre J.-B. Les armoiries de Regnier Pot et de Palamede // Cahiers d’heraldique du CNRS, t. 2, 1975, p. 177-212. Позвольте также рекомендовать различные исследования, которые я объединил в: L’Hermine et le Sinople. Etudes d’heraldique medievale. Paris, 1982, p. 261-316, а также к моей работе: Armorial des chevaliers de la Table Ronde. Paris, 1983.
¹¹ К сожалению, работа, начатая Р.Ш. и Л. Лумисами (Arthurian Legends in Medieval Art. New York, 1938), имела мало продолжателей. Тем не менее, см. превосходные исследования: Fouquet D. Wort und Bild in der mittelalterlichen Tristantradition. Berlin, 1971; Fruhmorgen-Voss H. und Otto N. Text und Illustration im Mittelalter. Aufstze zu den Wechselbeziehungen zwischen Literatur und bildender Kunst. Munchen, 1975; Kiihebacher E., Hg. Literatur Und bildende Kunst im Tiroler Mittelalter. Iwein-Fresken von Rodenegg und andere Zeugnisse der Wechselwirkung von Literatur und bildender Kunst. Innsbruck, 1982; Woods-Marsden J. The Gonzaga of Mantua and Pisanello’s Arthurian Frescoes. Princeton, 1988; Whitaker M. The Legend of King Arthur in Art. Cambridge, 1990; Stones A. Arthurian Art since Loomis // Arturus rex. Acta conventus Lovaniensis 1987, ed. W. Van Hoecke, G. Tourny, W. Verbeke. Louvain, 1991, t. II, p. 21-76 ; Schupp V. und Szklenar H. Ywain auf Schloss Rodenegg. Eine Bildergeschichte nach dem “Iwein” Hartmanns von Aue. Sigmaringen, 1996; Le stanze di Artu. Gli affreschi di Frugarolo e rimmaginario cavalleresco nell’autunno del Medioevo, a cura di E. Castelnuovo. Milan, 1999.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3304

загрузка...

Другие книги по данной тематике