Научные спекуляции

На первый взгляд, ученые в Средневековье редко говорят о цвете ради самого цвета. Контраст разительный: тексты, посвященные физике или метафизике света, встречаются в избытке, тогда как специальный дискурс о цвете весьма беден. Так, например, XIII век, великий век оптики¹, когда были изобретены очки и ставились эксперименты с разного рода линзами, когда интересовались слепыми, а Христа окончательно сделали Богом света, проявлял мало любопытства к познанию природы цвета и видению цветов. Энциклопедии и популяризированные сочинения, равно как и трактаты по оптике, уделяют мало места этим вопросам и не привносят почти ничего нового; обычно все ограничивается спекуляциями по поводу радуги.

Зато последние многочисленны и не лишены новаторства. Радуга привлекает внимание самых больших ученых, некоторые из которых являются по совместительству теологами. Они заново открывают «Метеорологику» Аристотеля и впервые — арабскую оптику, в частности Альгазена (Ибн аль-Хайсама, 965-1039). Так, на христианском Западе дискурс о радуге, до сего времени исключительно поэтический и символический, становится еще и физическим и затрагивает такие вопросы, как изгиб радуги, ее положение по отношению к Солнцу, природа облаков и в особенности феномены отражения и преломления световых лучей². И пусть авторы далеко не во всем соглашаются друг с другом, их стремление познавать и доказывать огромно. Упомянем имена некоторых выдающихся авторов в истории средневековой науки XIII века: Роберт Гроссетест³, Иоанн Пеккам⁴, Роджер Бэкон⁵, Теодорик Фрайбургский⁶, Витело⁷. Впрочем, несмотря на дискуссии по поводу радуги, никто из них по-настоящему не продвинул знания о природе цвета и видении цветов за пределы этой специфической темы. Ученые пытаются прежде всего установить количество видимых цветов в радуге и их последовательность. Мнения разделились между тремя, четырьмя и пятью цветами. Единственный ученый — Роджер Бэкон (1214- 1294) — насчитывает шесть цветов: синий, зеленый, красный, серый, розовый, белый⁸. Ни один из них не называет цветовую последовательность или хотя бы часть последовательности, которая имела бы хоть какое-то отношение к спектру, то есть к нашей современной радуге: до этого еще далеко. Все или почти все видят в радуге рассеянный солнечный свет, проходящий через водную среду, более плотную, чем воздух. В основном ученые спорят о явлениях отражения, преломления, поглощения световых лучей, об их длине и величине углов. Многие аргументы и доказательства заимствуются из Античности или у арабов, равно как и все объяснения цветного зрения, выдвигаемые врачами и энциклопедистами.

Что касается последнего вопроса, то здесь Средневековье не предлагает почти ничего нового и даже слепо следует древнейшим теориям⁹. Так, вслед за Пифагором, который говорил об этом за шесть веков до нашей эры, полагают, что из глаза исходят лучи, которые встречаются с материей и «свойствами» видимых предметов — среди этих «свойств» почетное место отводится цвету. Еще чаще, опираясь на Платона, считают, что мы видим цвета потому, что «зрительный огонь», исходящий из глаз¹⁰, сталкивается с частицами, которые излучают воспринимаемые тела; из-за того, что частицы, из которых состоит «зрительный огонь», бывают больше или меньше тех, что образуют лучи, испускаемые телами, глаз видит тот или иной цвет. Несмотря на то, что Аристотель привнес в эту теорию ряд дополнений (указав на важность окружающей среды, материала, из которого состоит объект, личности смотрящего) — дополнений, которые могли бы дать пищу для новых размышлений, — а также несмотря на новые знания, касающиеся строения глаза, природы его различных жидкостей и оболочек, роли глазного нерва (подчеркнутой Галеном), именно эта теория (экстрамиссии/интромиссии), заимствованная из греческой Античности, господствовала на протяжении всего Средневековья.

В таком узком вопросе, как цветное зрение, средневековая наука приходит к весьма скромным результатам. И все-таки исследователь цвета не останется совсем уж с пустыми руками. Из многих сочинений по оптике можно почерпнуть ряд полезных сведений. Прежде всего — разделяемую всеми учеными (но не всеми теологами) идею о том, что цвет состоит из света; из света, который ослабевает или затухает, проходя сквозь различные объекты или среды. Уменьшаются масса света, его интенсивность и чистота, и таким образом рождаются различные цвета. Поэтому если поместить все цвета на оси, то они будут располагаться между двумя полюсами — белым и черным, которые являются полноправными цветами наряду с остальными. Цвета на этой оси следуют вовсе не в спектральном порядке, а в том, который был заимствован из аристотелевского учения, заново открытого в XII веке и преподаваемого вплоть до XVII столетия: белый, желтый, красный, зеленый, синий, черный. Какую бы область мы ни изучали, эти шесть цветов будут основными. Иногда к ним прибавлялся дополнительный, седьмой, цвет — фиолетовый, который помещался между синим и черным. В действительности фиолетовый понимался не как смесь красного и синего, а как получерный, недочерный, о чем свидетельствуют литургические практики¹¹ и самый распространенный выразительный латинский термин, обозначающий этот цвет: subniger¹².

Во-вторых, большинство авторов, рассуждающих о цветном зрении, выдвигают заимствованную из аристотелевского учения идею о том, что любой цвет — это движение: он движется как свет и приводит в движение все, чего касается. Таким образом, цветное зрение — это динамическая деятельность, являющаяся результатом взаимодействия «зрительного огня» (если воспользоваться выражением Платона) и лучей, испускаемых наблюдаемыми телами. Хотя ни один автор не сформулировал этого вполне четко, из ряда научных и философских текстов можно заключить, что для существования феномена цвета необходимо три фактора: свет, объект, на который он падает, и взгляд, который одновременно действует как излучатель и как рецептор. Более простая (и в конечном итоге более современная) теория, чем у Аристотеля и его последователей, сформировалась вокруг идеи взаимодействия четырех элементов: светового огня (огня), материи, из которой состоят объекты (земли), глазной влаги (воды) и воздушной среды, играющей роль оптического модулятора (воздуха).

Если все ученые полагают, что цвет — это прежде всего свет, то теологи, а уж тем более прелаты, придерживаются иной точки зрения. Начиная с XII века столь же часто высказываются те, кто, подобно святому Бернарду, считает, что цвет состоит не из света, а из материи, — стало быть, это нечто презренное, бесполезное и ничтожное — то, что нужно изгонять из христианского храма. Наряду с прелатами-хромофилами, которые уподобляли цвет свету, существовали и хромофобы, которые видели в цвете исключительно материю. Цвета в церкви, представавшие взору монахов, братьев и верующих, часто были связаны с тем, как прелат, основатель или учредитель ордена, понимал цвет. Для историка эта проблема становится еще более сложной и увлекательной в том случае, если это высокопоставленное духовное лицо также является великим теологом и ученым. Как, например, Роберт Гроссетест (1175-1253), один из крупнейших ученых XIII века, положивший начало научной мысли в Оксфордском университете, долгое время стоявший во главе францисканского ордена в этом городе, а затем, в 1235 г., принявший сан епископа Линкольнского (под его началом оказалась самая обширная и самая населенная епархия Англии). Было бы интересно проследить во всех подробностях, как связаны между собой идеи ученого, изучавшего радугу и преломление света, размышления теолога, считавшего свет первоисточником всех тел, и решения священнослужителя, основателя и реформатора, который, задумав частично перестроить Линкольнский собор, руководствовался законами математики и оптики¹³. Этими вопросами можно было бы задаться и в отношении другого францисканского ученого, Иоанна Пеккама (1230-1292), который преподавал в Оксфорде, написал самый читаемый вплоть до конца Средневековья трактат по оптике (“Perspectiva Communis” — «Всеобщая перспектива»), а последние пятнадцать лет своей жизни был архиепископом Кентерберийским, главой английской церкви¹⁴.

¹ По истории средневековой оптики см. работы, упоминаемые ниже, в прим. 12.
² Историю теорий о радуге см.: Воуег С. В. The Rainbow. From Myth to Mathematics. New York, 1959; Blay M. Les Figures de Uarc-en-ciel. Paris, 1995.
³ Robert Grosseteste. De iride seu de iride et speculo, ed. L. Baur, in Beitrge zur Geschichte der Philosophie des Mittelalters, Bd. 9, Munster, 1912, SS. 72-78. См. также: Boyer С. B. Robert Grosseteste on the Rainbow // Osiris, vol. 11, 1954, p. 247-258; Eastwood B. S. Robert Grosseteste s Theory of the Rainbow. A Chapter in the History of Non-Experimental Science // Archives international d’histoire des sciences, t. 19, 1966, p. 313-332.
⁴ John Pecham. De iride, ed. D. C. Lindberg, John Pecham and the Science of Optics. Perspectiva communis, Madison, 1970, p. 114-123.
⁵ Roger Bacon. Opus majus, ed. J. H. Bridges. Oxford, 1900, part 6, § 2-11. Cm. Lindberg D. C. Roger Bacon s Theory of the Rainbow. Progress or Regress? // Isis, vol. 17, 1968, p. 235-248.
⁶ Thierry de Freiberg. Tractatus de iride et radialibus impressionibus, ed. M. R. Pagnoni-Sturlese, L. Sturlese, in Opera Omnia, Hamburg, 1985, Bd. IV, SS. 95-268.
⁷ Witelo. Perspectiva, ed. S. Unguru. Warszawa, 1991.
⁸ Roger Bacon. Perspectiva communis // Opus majus, op. cit., p. 114.
⁹ По истории средневековых теорий зрения см.: Lindberg D. С. Theories of Vision, from al-Kindi to Kepler. Chicago, 1976; Tachau K. Vision and Certitude in the Age of Ockham. Optics, Epistemology and the Foundation of Semantics (1250-1345). Leyden, 1988.
¹⁰ Или, как полагают некоторые авторы, этот процесс происходит внутри самого глаза.
¹¹ Черный цвет использовался во время отпеваний и в Страстную пятницу; фиолетовый, то есть получерный, — в период скорби и покаяния: во время Рождественского и Великого постов.
¹² Близкий к черному (лат.). - Прим. ред.
¹³ Литература о Роберте Гроссетесте обширна. Особенно см.: Callus D. А., dir. Robert Grosseteste, Scholar and Bishop. Oxford, 1955; Southern R. W. Robert Grosseteste: The Growth of an English Mind in Medieval Europe. Oxford, 1972; McEvoy J. J. Robert Grosseteste, Exegete and Pholosopher. Aidershot, 1994; Van Deusen N. Theology and Music at the Early University: the Case of Robert Grosseteste, Leyden, 1995; также см. прекрасную книгу, не потерявшую своей актуальности: Crombie А. С. Robert Grosseteste and the Origins of Experimental Science (1100-1700), 2 ed. Oxford, 1971.
¹⁴ Об Иоанне Пеккаме см. побуждающее к размышлениям введение Д. С. Линдберга к критическому изданию “Perspectiva communis”: Lindberg D. С., op. cit. (прим. 7). Об оксфордских францисканцах XIII в., включая Гроссетеста и Пеккама, см. также: Sharp D. Е. Franciscan Philosophy at Oxford in the Thirteenth Century. Oxford, 1930; Little A. G. The Franciscan School at Oxford in the Thirteenth Century // Archivum Franciscanum Historicum, vol. 19, 1926, p. 803-874.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4838

загрузка...

Другие книги по данной тематике