Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама


Мария Згурская.   50 знаменитых загадок Средневековья

Что стояло за охотой на ведьм?

   В сознании современного человека период «темного Средневековья» неразрывно связан с мрачными ведовскими процессами (процессами над ведьмами), аутодафе, жестокостями инквизиции. Сотни тысяч обвиненных в колдовстве или связи с дьяволом были тогда отправлены на пытку или костер. Средневековая охота на ведьм сегодня продолжает смущать умы ученых и тех, кто интересуется историей.

   В чем причины столь безумной вспышки боязни нечистой силы и ведовства, охватившей Западную Европу в XV–XVII веках? Это остается неясным и сегодня.

   Историческая наука практически всегда рассматривает средневековую охоту на ведьм как нечто вторичное, полностью зависящее от внешних обстоятельств: состояния общества, церкви. Прочие же науки о человеке и человеческом обществе (социология, медицина, эволюционная биология, психология и др.) пытаются если не объяснить феномен охоты на ведьм, то хотя бы выдвинуть гипотезы, опираясь на частные факты, на первый взгляд малозначительные и не удостоившиеся внимания других исследователей. Многое в таких версиях может показаться неожиданным, но они заслуживают внимания и дальнейшего изучения.

   Так называемое «темное Средневековье», годы между закатом Западной Римской и Восточной Римской империй (примерно от 500 до 1500 года нашей эры), имеет в наши дни прискорбную репутацию. Именно этой эпохе приписывают самые дурные деяния человечества, в частности – массовое сожжение ведьм. Для большинства охота на ведьм – явление пусть и ужасающее, но вполне отвечающее общему строю суеверного, темного Средневековья. Такая точка зрения весьма популярна и сегодня.

   А между тем ее легко опровергнуть с помощью хронологии. Большинство ведьм сгорело на кострах инквизиции отнюдь не в начальный период Средних веков. Эта практика появилась у отцов церкви в годы позднего Средневековья (так называемая Вторая Инквизиция) и Ренессанса, века Просвещения, и не без активной поддержки известных деятелей этой просвещенной эпохи. Вероятность попасть на костер в качестве ведьмы была во времена Лютера, Галилея и Гутенберга значительно большей, чем ранее. Гонения на колдуний набирало силу в Европе параллельно с развитием гуманизма и научного мировоззрения. Огонь и раньше был средством борьбы с еретиками, но именно процессы против ведьм привели к коллективному помешательству, которого человечество ранее не знало.

   Печально известная охота на ведьм длилась несколько столетий и унесла жизни, по разным оценкам, от 60 до 100 тысяч человек. Первые процессы начались примерно с начала XV века. Лишь в 1419 году в швейцарском городе Люцерне впервые было брошено слово «колдовство» и церковники стали вплотную заниматься этой темой. Правда, в XV веке колесо только раскручивалось и казни были относительно редкими. «Большая охота» началась в середине

   XVI века и продолжалась примерно 200 лет – на этот период приходится около 100 тысяч процессов и около 50 тысяч жертв. Своего апогея эта истерия достигла в немецких княжествах, Швейцарии, Франции и Шотландии, в меньшей степени затронув Англию, Италию и Испанию, и почти не коснулась Восточной Европы и России. Лишь несколько процессов было в Америке, самый известный пример – Салемские события 1692–1693 годов.

   Но вначале о массовой истерии говорить было еще рано. Даже когда в 1430 году Жанна д’Арк была сожжена на костре, все воспринимали эту казнь как политический процесс. Истерия в поиске ведьм, которая по массовому затмению умов сравнима только с расовыми предрассудками нацистов, начала постепенно разворачиваться в странах, граничащих с Альпами, и вначале только тлела, пока в 1478 году не появилась знаменитая книга «Молот ведьм», написанная Инститорисом и Шпренгером. «Молот ведьм» и другие аналогичные книги, так сказать, научно доказывали, что ведьмы существуют. Были подобраны очень ученые выражения, объясняющие, как их отличать от обычных людей, чем они опасны для других и как с ними бороться.

   Разумеется, охоту на ведьм, как и любое иное историческое явление, нельзя изучать отвлеченно, в отрыве от общей исторической канвы. С этим спорить не приходится. Однако когда такой подход становится превалирующим, исследователь вправе задать вопрос: а не теряется ли за общими выводами само явление с присущими ему особенностями? Факты и свидетельства источников зачастую лишь иллюстрируют нарисованную исследователем картину.

   До сих пор историки теряются в догадках, что стояло за этим коллективным помешательством. Избыточное религиозное рвение? Но вызывает сомнение то обстоятельство, что особенно активны были как раз не церковники, не невежественные мракобесы, а юристы и государственные чиновники, искушенные в параграфах законодательства и тонкостях юриспруденции. Современный историк Герхард Праузе пишет: «Это были ученые, университетские профессора, философы, юристы, то есть представители именно тех кругов общества, которые многие годы сопротивлялись темным домогательствам церкви, а теперь вдруг обратились в «истинную веру» и с жаром принялись искать и обличать ведьм». Когда весьма осторожный в вопросах веры и просвещенный император Максимилиан I, который весьма скептически относился к преследованию ведьм, попросил знаменитого гуманиста того времени прояснить этот вопрос, тот с жаром привел многочисленные «научные» доказательства. Даже знаменитый врач Парацельс и многие религиозные реформаторы, включая Мартина Лютера, поощряли охоту на ведьм и включались в нее, утверждая, что к ведьмам не может быть милосердия, ведь волшебство и заклинания – чертовщина.

   Существует несколько версий относительно возникновения массовых ведовских процессов, ни одну из которых, впрочем, нельзя считать исчерпывающей. По одной версии, охота на ведьм стала лишь продолжением практики искоренения ересей. Сторонники этой точки зрения утверждают, что инквизиция воспринимала ведьм как членов организованной сатанинской секты, и относят начало охоты на них к XII веку, когда появляются сведения о секте катаров. XI–XII столетия, как известно, стали временем расцвета еретических движений богомилов, альбигойцев и вальденсов, и католическая церковь отреагировала на это созданием в 1215 году специального органа – папской инквизиции – для розыска и наказания еретиков. Однако инквизиция отнюдь не ставила своей целью уничтожение ведьм. Она преследовала подозреваемых в колдовстве лишь в случае их причастности к еретическому движению. При этом процент оправдательных приговоров был весьма высок.

   Возможно, это глобальное явление было свидетельством какого-то безудержного падения морали после прокатившихся по Европе войн и эпидемий чумы? Или охота на ведьм была следствием загадочных глубинных социобиологических процессов, терзавших средневековое общество, ведь вид «хомо сапиенс» подчиняется тем же законам биологии, что и выбрасывающиеся на берег киты, и тысячами топящиеся в море лемминги, и кошки, поедающие своих котят…

   Классическая советская историография всегда рассматривала охоту на ведьм как одно из проявлений развернувшейся в XVI–XVII веках феодально-католической реакции. Правда, она не учитывала того, что слуг дьявола активно преследовали и в протестантских странах: жертвой мог стать каждый, причем независимо от социального положения и религиозных воззрений.

   Наиболее популярная ныне социальная теория тоже не избежала подобного взгляда: охота на ведьм – это лишь очень яркий показатель степени обострения внутриобщественных отношений, стремление найти «козлов отпущения», на которых можно возложить ответственность за все проблемы и трудности бытия. Например, модная нынче гендерная наука (франц. гендер – род, пол) ставит во главу угла изначальное различие между «женским» и «мужским», страх человека перед «вечной загадкой женственности». Есть интерпретация ведовских процессов, согласно которой они представляли собой массовую мисогонию – войну мужчин против женщин. Эту версию выдвинул французский историк Жюль Мишле, опубликовавший в 1929 году книгу «Ведьма и женщина». Эта оригинальная интерпретация и поныне вдохновляет идеологов феминистского движения.

   В христианстве существовала презумпция изначальной виновности женщин. Например, правило, что женщина не может быть священником только потому, что она не является мужчиной. Некоторые христианские мыслители подозревали, что именно секс был первоначальным грехом и что поедание яблока с Древа Познания является всего лишь метафорой, позволяющей избежать «этой» темы в священной книге. Постоянно пропагандировался постулат, что Ева-искусительница на самом деле была Евой-совратительницей, а каждая женщина – это Ева. Дискредитация ведьм отразилась на всех женщинах, ибо аргументы, которые Яков Шпренгер и Генрих Инститорис приводили против деятельности ведьм, были замешаны на их патриархальной боязни женщин вообще. По мнению авторов «Молота ведьм», женщины не имели права на собственные мысли: «Когда женщина думает, она думает о плохом». «Они слабее мужчин и разумом, и телом…По умственному развитию женщины подобны детям… У них более слабая память, и от природы им не дано быть дисциплинированными, а потому они следуют своим чувствам, а не долгу». На основании всего вышеизложенного, Инститорис и Шпренгер сделали следующий вывод: «Женщина лжива по самой своей природе… Она – хитрый и тайный враг».

   Теологические корни женоненавистничества подкреплялись и демографическими – многочисленные войны резко сокращали численность мужского населения. В популяции биологического вида Человек разумный начинали действовать биологические механизмы регуляции. И мужчины «зубами и когтями» восстанавливали генетический баланс. Во всяком случае, такой точки зрения придерживаются некоторые социобиологи.

   Но утверждать, что ведовские процессы были «женским холокостом», мешают два исторических факта: среди осужденных в колдовстве было около трети мужчин (а в Нормандии и Скандинавии даже подавляющее их большинство), а инициаторами процессов очень часто выступали именно женщины – они доносили на колдунов.

   Можно сказать, что мотивы, которые определяли участие в охоте за ведьмами, были сложной смесью из страха, подозрительности, расчетов и желания власти. Отцы церкви стремились к полному покорению европейских народов, но довести это дело до конца было непросто. По всей Европе находились люди, продолжавшие поклоняться старым дохристианским богам. Церковь приходила от этого в ярость, что выражалось в уничтожении священных деревьев и рощ, загрязнении целебных колодцев и источников и возведении церквей и соборов в заряженных энергией местах, таких как Лурд, Фатима или Шартр, где христианские святыни стоят в тех местах, где люди древности поклонялись прежним божествам.

   Абсолютно ясно, что церковь не могла проявить терпимость в отношении древних религий дохристианских цивилизаций. Но вот что интересно: почему после сотен лет относительно «мирного сосуществования» между христианскими общинами и общинами «староверов» в конце XV века вдруг началась кровожадная охота за ведьмами, которая продолжалась в течение более чем двух столетий?

   Возможно, бездеятельность церкви времен раннего Средневековья объясняется отсутствием подконтрольной ей политической организации, которая могла бы осуществить широкомасштабную травлю ведьм. В период раннего Средневековья позиции церкви в обществе были еще не так прочны, влияние ее было еще не так велико. Стало быть, ей нужно было проявлять терпимость.

   Но к концу Средневековья положение изменилось. Церковь стала крупнейшей политической и экономической силой в Европе. Инквизиция была могущественной организацией. В результате крестовых походов завязались военные и экономические связи между местными епископами и местной знатью (а некоторые местные епископы сами были местной знатью). Так сформировалась система, которую можно было использовать с целью широкомасштабного искоренения инакомыслия.

   «В чьих интересах велась охота за ведьмами?» – задает непростой вопрос писательница Мириам Стархок в книге «Мечты во мраке». Если поставить вопрос таким образом, то следует обратить внимание не только на христианские Церкви, но и на другие группировки, которые были заинтересованы в истреблении ведьм. Так кто же были эти другие, которые также поддерживали преследования и принимали в них участие?

   Прежде всего, к ним принадлежали люди с коммерческой жилкой, количество которых значительно увеличилось к периоду позднего Средневековья. Эти люди начали рассматривать землю как товар, который можно покупать и продавать. Традиционное отношение к земле, которая была священным объектом поклонения, заключалось в том, что земля не принадлежала никому – даже землевладельцы не были ее хозяевами в том смысле, что они не могли продавать землю тогда, когда им это захочется.

   Земля принадлежала общине. Даже у крестьян были определенные права: право собирать в лесу хворост, право выпасать свой скот на общинных землях и, наконец, главное право – жить на этой земле. Землевладельцы эти права уважали. Однако по мере развития рыночной экономики землевладельцы стали экспроприировать землю в свою пользу и изгонять стоявших у них на пути крестьян. Капиталистическое понятие частной собственности стало теснить старые представления о земле как о священном объекте, который принадлежит всем людям общины. Пионеры капитализма в Америке обнаружили подобное отношение у коренных жителей американского континента и вынуждены были вести войну (как в физическом, так и в идеологическом смысле), чтобы искоренить туземные племена, чье представление о земле и духе стояло на пути того, что пионеры называли «прогрессом».

   Процесс «огораживания», который начался в середине Средневековья и продлился вплоть до XIX века, разрушил традиционный уклад крестьянской жизни. «Огородив» общинные земли и установив на них свои законы, землевладельцы лишили крестьян их вековых прав. Феодальная концепция земли как единого организма, в котором есть место для всех элементов общества, постепенно была вытеснена рыночной экономикой. В ходе этого процесса обезлюдели целые деревни. Тысячи крестьянских семей были вынуждены перемещаться на неосвоенные земли или в растущие города, где они за зарплату работали на новых фабриках. Языческая жизнь деревни была разрушена, соседи стали бояться соседей, и, как это часто случается в смутные времена, потребовались «козлы отпущения». Церкви и богатым дельцам не составило труда использовать эту ситуацию к своей выгоде, организовав в различных местностях «охоту на ведьм», направленную против конкретных личностей, не отрекавшихся от «неудобной» старой веры и боровшихся за образ жизни, основанный на единстве сельскохозяйственных угодий и священности земли.

   Помимо богатых дельцов и землевладельцев, стремившихся получить от земли побольше выгоды, в преследовании ведьм и целителей, которые практиковали методы лечения, отличные от тех, что преподавались в университетах того времени, были заинтересованы и представители тогдашней медицины. Усилия создать профессиональную медицинскую среду подразумевали доступ в эту среду только тем, кто закончил официальные учебные заведения. Естественно, что такие люди могли сами устанавливать размеры своих гонораров и отлучать от этой профессии любого, кого они считали непригодным к ней. А потому нет ничего удивительного в том, что они принялись утверждать, будто женщины не способны быть целителями. В «Молоте ведьм» было сказано: «Если женщина, не имеющая образования, осмеливается заниматься врачеванием, она – ведьма и должна умереть».

   Ведьмы, конечно, учились своему ремеслу, но не в университетах. Они учились у природы, перенимали опыт старших женщин общины, сами экспериментировали с цветами и травами. Лечили-то ведьмы хорошо, и как раз это приводило в ярость медиков и церковь. В 1322 году одна женщина была арестована за врачевание и допрошена на медицинском факультете Парижского университета. Хотя в заключении было сказано, что она «владела искусством хирургии и приготовления лекарств в гораздо большей степени, чем лучшие парижские доктора», это, однако, не побудило медиков-мужчин относиться к женщинам-целительницам с уважением.

   История медицины, кстати, дала возможность появиться еще ряду гипотез о причинах массового безумия, вылившегося в тотальную охоту на ведьм.

   Разумеется, охоту на ведьм, как и любое другое историческое явление, нельзя изучать отвлеченно, в отрыве от общей исторической канвы. Но нужно вспомнить, на каком фоне разворачивалась массовая истерия преследования «колдуний». Ведьмы преследовались как некий фантомный «внутренний враг» наравне с другими изгоями, прежде всего евреями и прокаженными. Действительно, еще в XI веке появляются первые гетто для евреев в Германии и начинаются их массовые убийства в Испании. В 1179 году во Франции издается закон против прокаженных и гомосексуалистов. В конце XII века из Франции изгоняются евреи. И наконец, в XIV веке в этой же стране происходят массовые убийства прокаженных. Но такие сопоставительные ретроспекции не совсем проясняют причины массовой охоты на ведьм, развернувшейся многим позже перечисленных событий.

   Проказа (лепра) в XI–XIII веках была настоящим бичом божьим. Прокаженные несли на себе печать ужаса. В то время нашли «выход» в абсолютном исключении прокаженного из социальной группы. Прокаженные носят специальную, издали приметную одежду, на их посохах – колокольчики, чтобы все бежали прочь, едва услышат приближающийся звон. Навязчивая, пугающая фигура прокаженного; отторгнутый от всех, он играет в восприятии любой группы роль изгоя. Прокаженный всеми оставлен, он вызывает только страх и ужас.

   Только на исходе Средних веков западный мир избавляется от проказы в массовой форме (эпидемической). Проказа отступает, и с ее уходом отпадает надобность в тех местах изоляции и том комплексе ритуалов, с помощью которых ее не столько старались одолеть, сколько удерживали на некоей сакральной дистанции, как объект своего рода поклонения навыворот. Но начиная с эпохи Высокого Средневековья и до конца крестовых походов количество лепрозориев – «проклятых селений» – по всей Европе неуклонно росло. Согласно Матвею Парижскому, в христианском мире в целом их насчитывалось до 19 тысяч. Во Франции к

   1266 году, когда Людовик VIII ввел в действие свои правила для лепрозориев, их было более 2 тысяч. В одном только Парижском диоцезе их число доходило до 43, среди них были Бурла-Рен, Корбей, Сен-Валер и зловещий Шан-Пурри. Два самых крупных лепрозория – Сен-Жермен и Сен-Лазар, находились в непосредственной близости от Парижа. Начиная с XV века лепрозории постепенно приходят в запустение, в Сен-Лазаре к тому моменту, когда здесь появляется св. Винсент, остается один-единственный прокаженный. В Мансийском лепрозории, одном из крупнейших в Европе, в эпоху регентства Марии Медичи содержатся всего четверо больных. В Англии и Шотландии с их полуторамиллионным населением в XII столетии было открыто 220 лепрозориев. Однако уже в XIV веке они часто пустуют. Отступление проказы, разве что чуть более медленное, наблюдается и в Германии. Как и в Англии, этот процесс ускоряется Реформацией: все благотворительные заведения и больницы передаются в ведение городских властей; так обстоит дело в Лейпциге, Мюнхене, Гамбурге. В донесении одного из штутгартских магистратов от 1589 года указано, что за последние 50 лет в местный лепрозорий не поступило ни одного больного.

   Странное исчезновение лепры само по себе является загадкой. Оно не было, конечно, долгожданным результатом таинственных медицинских процедур, не было тогда сульфоновых препаратов, да и не могло быть. Есть версия, что это произошло благодаря изоляции больных, а также вследствие прекращения контакта с восточными очагами инфекции после окончания крестовых походов. Или – с массовым уничтожением ведьм…

   Вопрос: при чем тут ведьмы? Некоторые современные исследователи находят параллели между лепрозными явлениями и некоторыми особенностями ведьм, на которые особо обращали внимание инквизиторы. Возможно ли, что охота на ведьм была борьбой с прокаженными?

   Никто из авторов, рассказывающих об охоте на ведьм, не обошел вниманием все этапы ведовского процесса: арест ведьмы, расследование преступлений, вынесение приговора и казнь. Однако стоит обратить внимание на значительно менее известную процедуру, которая предшествовала пытке и, по сути, служила главным доказательством вины. Речь идет о поиске на теле ведьмы или колдуна так называемой «печати дьявола». Ее искали, сначала просто осматривая тело подозреваемого, а затем нанося уколы специальной иглой. Судья и палачи старались найти на обвиняемом места, отличающиеся от остальной поверхности кожи: пятна беловатого цвета, язвочки, небольшие вздутия, обладающие, как правило, настолько пониженной болевой чувствительностью, что подследственные не ощущали укола иглы.

   Об этом пишет Я. Канторович в работе «Средневековые ведовские процессы»: «Если у кого-нибудь на теле оказывались язвы или какие-нибудь следы, происхождение которых было неизвестно, то их приписывали дьяволу. Поэтому прежде всего обращались к испытанию иглой. Нередко такое лишенное чувствительности место действительно находили на теле». О том, что наличие «ведовской печати», ведьминого знака считалось абсолютным признаком виновности, сообщали и другие исследователи.

   Следует задать вопрос: какую реальную основу могли иметь под собой рассказы о ведьминых знаках, что представляли собой эти отметины? Есть два основных вида таинственных знаков: дьявольское пятно и ведьмин знак. Последний представлял собой своеобразный бугорок или вырост на теле человека и, по мнению демонологов, использовался ведьмами для кормления различных духов собственной кровью. Клеймо же дьявола можно скорее сравнить с родимым пятном.

   Инквизиторы дают достаточно подробное описание этих знаков: «Поверхность тела одержимого отмечена и снаружи особыми знаками. Это небольшие места кожи нечувствительные, бескровные и безжизненные. Они иногда образуют красные или черные пятна, но редко. Так же редко они отмечены углублением кожи. Большей частью они незаметны снаружи и находятся на половых органах. Часто они находятся на глазных веках, на спине, на груди». Главный же признак, по которому в Средневековье отличали дьявольское пятно, – его нечувствительность к боли. Поэтому при осмотре потенциальной ведьмы подозрительные пятна обязательно прокалывали иглой. И если на укол не следовало реакции, обвинение считалось доказанным. (Еще одна существенная особенность «чертовых знаков»: при укалывании эти места не только не чувствовали боли, но и не кровоточили.)

   Описание «ведьминых знаков» очень напоминает симптоматику кожного заболевания. Возможно, что подавляющая часть людей, обвиненных в ведовстве, имела общую для всех болезнь. И лепра особенно подходит под все описанные выше симптомы. Вот что говорит о проказе Медицинская энциклопедия: «Начинается она обычно незаметно, иногда с общего недомогания и повышения температуры. Затем на коже появляются беловатые или красные пятна, на этих участках кожа становится нечувствительной к теплу и холоду, не ощущает прикосновения и боли». Не правда ли, картина болезни очень напоминает демонологические трактаты? В соответствии с современными медицинскими данными, «нарушение чувствительности в кожных поражениях наблюдается практически только при лепре и ни при каком другом кожном заболевании».

   Можно ли в таком контексте говорить, даже гипотетически, что колдуны и ведьмы, осужденные на смерть, были действительно в той или иной стадии поражены проказой, что в основе гонения на ведьм лежало стремление средневекового общества обезопасить себя от страшного заболевания, распространение которого к XV веку достигло своего апогея, не разбирая особо «заражен/не заражен», а просто под влиянием панического страха? Справилась ли Европа к концу XVII века с эпидемией проказы, жестоко уничтожая прокаженных? Верили ли сами судьи в то, что отправляют на костер именно дьяволово отродье, а не больных и отверженных людей?

   Быть может, видя в охоте на ведьм и колдунов «карантинную меру», а в судьях и палачах – борцов с опасным недугом, исследователи излишне модернизируют явление более чем пятивековой давности. Но косвенным доказательством версии о сходстве проказы и обвинений в ведовстве служит и характер процессов над ведьмами (ведь не зря в литературе, им посвященной, они именуются эпидемиями). Если предположить, что средневековые истребители ведьм и колдунов знали, с чем они на самом деле сражаются, то логично их стремление как можно тщательнее изолировать от общества обвиненных в колдовстве. Многие авторы (например, Я. Канторович и Н. Сперанский) упоминают о том, что ведьмы содержались в особых, отдельных тюрьмах. Демонологи же в своих наставлениях предупреждают об опасности близкого контакта с ведьмами, а судьям рекомендуют при допросах избегать прикосновения колдуний. Хотя теологи и считали, что борющийся с ведьмами имеет благословение церкви, а потому неподвластен их чарам, практика нередко говорила об обратном. В литературе известны случаи, когда в колдовстве обвиняли палача и судью, ведшего процессы. В этом нет ничего удивительного: у них было достаточно возможностей заразиться. Поскольку наибольшая опасность заражения грозила прежде всего родственникам и ближнему окружению, то если хоть один из членов семьи был казнен по обвинению в колдовстве, то на всех остальных всю жизнь лежало подозрение (инкубационный период лепры может составлять несколько лет, и любой контактирующий с зараженным внушал опасение). Нередко казнили всю семью ведьмы. Иногда, очень редко, с обвиняемого в колдовстве снимали обвинения. Но и после освобождения он оставался, по сути, отверженным, подвергаясь строжайшему карантину: ему запрещали входить в церковь или отводили в ней особое место; даже в собственном доме он жил изолированно. Вполне разумные предписания на случай возможной опасности заражения.

   Доказательством, подкрепляющим гипотезу, может быть стереотипный образ колдуньи, созданный народным сознанием. На костер всходили люди без различия пола, возраста, социального положения, любой мог быть обвинен в колдовстве. А вот описания типичной ведьмы оказались наиболее устойчивыми. Английский историк Р. Харт в работе «История ведовства» приводит свидетельства современников о том, как, по их мнению, выглядит типичная ведьма. Вот одно из них: «Они кривые и горбатые, на их лицах постоянно лежит печать меланхолии, повергающая в ужас всех окружающих. Их кожа покрыта какими-то пятнами. Старая, потрепанная жизнью карга, она ходит согнувшись дугой, с ввалившимися глазами, беззубая, с изборожденным ямами и морщинами лицом. Члены ее постоянно трясутся».

   Это очень похоже на внешний вид больного лепрой на последних стадиях развития заболевания. Кроме того, сообщает Медицинская энциклопедия, «в запущенных случаях выпадают брови, ушные мочки увеличиваются, выражение лица сильно изменяется, зрение слабеет до полной слепоты, голос становится хриплым». Типичная ведьма из сказки разговаривает охрипшим голосом и имеет длинный, резко выдающийся на лице нос. Это тоже неслучайно. При лепре «весьма часто поражается слизистая оболочка носа, что приводит к ее перфорации и деформации. Нередко развивается хронический фарингит, поражение гортани приводит к охриплости».

   Впрочем, «дьявольские знаки», принимавшиеся за «печати Сатаны», которые искали и находили у ведьм средневековые инквизиторы, могли и не быть связаны с лепрозными симптомами, это могли быть и обычные жировики, язвочки и тому подобное. То, что ведьмы зачастую не чувствовали боли от уколов, можно объяснить нервными заболеваниями и экзальтацией, вызванной страхом, – колдуньи впадали в состояние некого транса, подобного тому, который наблюдается на сеансе гипнотизера. Вполне возможно, что мистический страх перед проказой и прокаженными и ограниченность медицинских познаний приводили к «перестраховкам» и чудовищной жестокости в отношении попавших под подозрение.

   Известный французский исследователь Жан Ле Гофф в работе «Цивилизация средневекового Запада» рассматривает категории прокаженных и ведьм, как имеющие некоторое сходство. И тех и других он считает своеобразными «козлами отпущения», на которых общество возлагало ответственность за все проблемы и грехи. «Средневековое общество нуждалось в этих людях, их подавляли, поскольку они представляли опасность, чувствовалось почти осознанное стремление мистически перенести на них все то зло, от которого общество стремилось в себе избавиться». Однако, объяснив гонения на ведьм и прокаженных одними и теми же причинами, сами эти категории Ле Гофф никоим образом не совмещает.

   Важным моментом, свидетельствующим против гипотезы о том, что преследование ведьм было методом борьбы с проказой, является тот факт, что большинство источников называет главным способом обуздания проказы изоляцию больных. Человек, который признавался прокаженным, изгонялся из общества. Его публично отпевали в церкви, а затем помещали в лепрозорий, после чего он считался мертвым как перед церковью, так и перед обществом. Он не мог ничего зарабатывать или наследовать. Идея изоляции прокаженных от общества возникла в Западной Европе еще в VI веке, когда монахи ордена св. Лазаря (на территории Италии) посвятили себя уходу за прокаженными. Изгнание больных в лепрозории было не физическим уничтожением, а скорее символическим (отпевание как покойника и лишение гражданских прав). А ведь ведьм именно уничтожали, сжигая живьем. Также нужно принимать во внимание, что средство поиска новых ведьм – отнюдь не только медицинский осмотр, а в первую очередь собирание доносов и выколачивание под пыткой признаний о сообщниках. А также то, что средство борьбы с ведьмами – сжигание их именно заживо. Жертву пытали – и не только уколами в «пятна дьявола». К диагностике проказы «испанские сапоги», «пытка водой», многочисленные щипцы и клещи, жаровни, дыбы и прочие адские приспособления тоже имели весьма слабое отношение: пытаемые кричали и корчились от боли – разве это не доказывает, что они вовсе не были больными проказой, при которой чувствительность членов теряется? Надо ли дробить ногу до кости, чтобы исследовать, имеется ли в ноге чувствительность, или нет? Надо ли выдергивать руки и ноги из суставов, для того чтобы выявить проказу? Нужен ли огонь? Нужны ли мучения живой жертвы на костре? Нужно ли собирать зрителей на сжигание человека, больного проказой? Для средневековых инквизиторов было важно, чтобы жертва была жива в момент аутодафе. Мучения жертвы были необходимы для очищения души. Остальные должны были видеть это, чтобы бояться, чтобы стать послушными. Если же сжигание ведьм – это всего лишь «карантинная мера», то для чего сжигать ведьм именно живьем? И почему в этом случае не сжигали собственность выявленных «ведьм», а она переходила к церкви? Не для того же, чтобы заразиться, инквизиторы пополняли свою казну богатствами, отобранными у «ведьм»? Охота на ведьм являлась великолепной карательной мерой, а наглядность того, что ожидает отступниц и отступников, была гарантией, что не появятся новые ведьмы. Но они появлялись! Во всяком случае совсем нередки были самооговоры женщин в ведовстве, признания в магических занятиях, еще до применения методов устрашения и пыток!

   Мишель Фуко в «Истории безумства в классическую эпоху» проводит исследование феномена одержимости, безумия, которое было свойственно большинству «ведьм». Безумие и охота на ведьм имеет гораздо больше точек пересечения, чем может показаться на первый взгляд.

   Итак, существует теория, в соответствии с которой охота на ведьм была следствием массового психоза, вызванного стрессами, эпидемиями, войнами, хроническим голодом, приводящим к частым случаям каннибализма и поедания трупов. Особенно частым гостем голод стал в конце XI века. Ту тяжелую пору, непосредственно предшествовавшую крестовым походам, историки потом назовут «семь тощих лет». Из года в год в хрониках и анналах скупо перечисляются приблизительно одни и те же сведения о массовой гибели людей, людоедстве, болезнях и всплесках безумия, конкретными причинами которого наиболее часто является эрготизм – отравление спорыньей или атропинами (белладонной и другими растительными и животными ядами).

   О том, что в Средние века посевы ржи были чудовищно заражены спорыньей, историки даже не спорят, это факт многократно подтвержденный. Заселяя растения, особенно во влажную погоду, паразитируя на них, грибок спорыньи выделяет продукты жизнедеятельности, которые нередко оказываются токсичными для людей и животных.

   В ту эпоху массовая гибель людей происходила в основном от двух болезней (смертность от которых превышала смертность от всех остальных, вместе взятых): бубонной чумы и «огненной чумы», т. е. эрготизма – отравления алкалоидами спорыньи, попавшими в муку из зараженных зерен ржи. Высокие дозы алкалоидов приводят к мучительной смерти, низкие – к сильным болям, умственным расстройствам, галлюцинациям, бреду, немотивированной агрессии. Возбудителем болезни, возникшей вместе с развитием сельского хозяйства и получившей название «огонь святого Антония», является именно спорынья. Это был страшный бич рода человеческого.

   Вероятно, смерть от бубонной чумы даже составляла меньшую долю от общей смертности, ибо спорынья приносит не только непосредственную смерть от эрготизма (при высоких дозах), а чревата (при употреблении в меньших дозах) расстройствами психики и агрессивным поведением, что, в свою очередь, приводит людей к гибели. Это мы и будем наблюдать на протяжении всей европейской истории – от времен крестовых походов до Французской революции. Расстройства психики или, проще говоря, галлюцинации и разные «божественные видения», а также агрессия начнут уменьшаться только тогда, когда Европа перестанет сеять рожь и перейдет большей частью на пшеницу, которая не поражается грибком. Кстати, от эрготизма страдал в основном простой народ, который употреблял черный хлеб. А те, кто мог позволить себе пшеничный – князья Церкви и светские правители, – «Антоновым огнем» не страдали.

   Хронист Сигеберт из Жамблу, называя 1090 год «чумным», имеет в виду не собственно чуму, а эпидемию «огня святого Антония», или «огненной чумы», возникавшей обычно в неурожайные годы. Она принесла мучительную смерть многим жителям Лотарингии и превратила множество других в калек.

   Так что же за «злые корчи» сотрясали Европу? В какой «огненной чуме» сгорало ее население? Что же такое спорынья и каково ее действие?

   Есть две формы эрготизма: гангренозная (ergotismus gangraenosus) – «огонь святого Антония»[4] (сопровождается нарушением трофики тканей из-за сужения капилляров в конечностях) – и конвульсивная ergotismus convulsivus) – «пляска святого Витта».

   Гангренозная форма, которая начиналась при высоких концентрациях спорыньи, убивала относительно быстро, но мучительно. «Многие гнили заживо под действием «священного огня», который пожирал их нутро, а сожженные члены становились черными, как уголь. Люди умирали жалкой смертью, а те, кого она пощадила, были обречены на еще более жалкую жизнь с ампутированными руками и ногами, от которых исходило зловоние». (Сигеберт из Жамблу, 1090 г.). Это далеко не первое описание эрготизма – отравления спорыньей. Летописцы описали новую болезнь за сто лет до того, в 994 году, когда из-за отравления спорыньей во Франции погибло около 40 000 человек. (Следующие пики будут в 1109 году, когда многие хронисты отметят, что «огненная чума», «pestilentia ignearia», «вновь пожирает людскую плоть»; в 1129 году, когда только в той же Франции от «злых корчей» погибнет более 14 тыс. человек.)

   Но если спорынья в хлебе есть, а «смертельно критическое количество» алкалоида не набрано, то в этой нише в силу вступает третье возможное действие спорыньи – галлюциногенное. «Пляска святого Витта» начиналась не как синдром острого отравления высокими дозами, а при хроническом длительном отравлении более низкими. При этой форме эрготизма начинались сильные изменения сознания: бред, видения, голоса, страхи, агрессия. Это действие подробно изложено в сотнях книг об ЛСД. Известный психоделический наркотик ЛСД (диэтиламид лизергиновой кислоты), собственно говоря, и есть производное алкалоидов спорыньи. Его действие во многом иллюстрирует картину того, что происходило в сознании человека, больного эрготизмом. В нем мог заключаться корень разнообразных мистических явлений и религиозных экстазов того времени.

   Характерно, что видения были явно спровоцированы христианским социумом: козни ведьм, вселение демона, происки Сатаны… Именно такие образы и всплывали в одурманенных мозгах средневековых крестьян. Неудивительно также, что некоторые «ведьмы», приняв соответствующую дозу галлюциногена, искренне верили, что общались с дьяволом. При этом делали они это, в отличие от современной «продвинутой молодежи», абсолютно ненамеренно. В средневековой Европе о связи заболевания «огнем святого Антония» и спорыньи не догадывались. Все списывалось на действия дьявола или бесов. Лекарство церковью прописывалось только одно – мощи святого Антония. Как легко догадаться, это не помогало. Точнее, помогало только одноименному ордену – богатеть за счет умирающих. Ну и, естественно, насылающих порчу ведьм отсылали на костер. Получался замкнутый круг: спорынья вызывала эрготизм, который «огненной чумой» отправлял на тот свет целые селения и который объявлялся порчей, насланной ведьмами, каковые тоже под влиянием галлюцинаторного действия спорыньи считали, что у них есть мистическая сила совершать колдовство.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Н. П. Соколов.
Образование Венецианской колониальной империи

Лев Карсавин.
Монашество в средние века

Под редакцией Г.Л. Арша.
Краткая история Албании. С древнейших времен до наших дней

А. А. Сванидзе.
Средневековый город и рынок в Швеции XIII-XV веков

И. М. Кулишер.
История экономического быта Западной Европы. Том 2
e-mail: historylib@yandex.ru