Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Льюис Кори.   Морганы. Династия крупнейших олигархов

Глава 21. Крайности и издержки: 1901 г.

   – Какие? – спросила Алиса.

   – Сначала мы, как полагается, Чихали и Пищали, – отвечал Черепаха Квази. – А потом принялись за четыре действия Арифметики: Скольжение, Причитание, Умиление и Изнеможение.

Алиса в Стране чудес


   Наступил новый век!..

   Отдав должное «достижениям в науке и цивилизации» минувшего века, один из выступавших на торжествах в Нью-Йорке сказал: «Хочу выразить искреннюю надежду на то, что триумфальный приход грядущего столетия облегчит несчастья неимущих и принесет с собой мир и взаимопонимание».

   «Нью-Йорк трибюн» приветствовала новое столетие, поместив на своих страницах карикатуру, изображавшую старое как ведьму, улетавшую прочь в сопровождении летучих мышей, олицетворявших религиозные предрассудки, нетерпимость, невежество, рабство и войну. В Китае и на Филиппинах продолжалась колониальная война с негодующим народом… Профессор Симон Паттен сетовал на то, что экономические изменения не привели к повышению заработной платы и ликвидации нищеты, как это предполагалось…

   На потогонных предприятиях Нью-Йорка мужчины и женщины трудились по десять – двенадцать часов в день за мизерную зарплату, чтобы просто не умереть с голоду… Горняки на угольных шахтах приходили в себя после недавней забастовки, в ходе которой на демонстрацию вышло две тысячи детей, треть из которых мальчики в возрасте от восьми до десяти лет, которых низкая зарплата их отцов заставила спускаться в шахты…

   Дж. Пирпонт Морган получил просьбу провести консолидацию нескольких предприятий в Бостоне, приобрел коллекцию Манхейма из двести сорок одного антикварного предмета, а также реликвии Марии-Антуанетты, включая веер и пучок ее волос, оправленный хрусталем… На выставке в Париже модели американских военных кораблей привлекли к себе большое внимание, так как после испано-американской войны Европа с уважением относилась к американскому военно-морскому флоту. Нью-Йорк активно проводил свою очередную кампанию борьбы с коррупцией и злоупотреблениями, против слияния преступности, политики и бизнеса. Аналогичная ситуация складывалась в большинстве крупных городов… Спустя пару недель после начала нового века в Канзасе линчевали негра, вытащив его из тюрьмы.

   Толпа. Не изувечьте его! Мы его сожжем! (Негру.) Исповедуйся!

   Негр (упрямо). Я невиновен!

   Толпа. Врешь! (Один здоровяк несколько раз бьет негра по голове.) Признавайся!

   Негр. Мой Бог, люди, я же сказал вам, что я невиновен. Я больше ничего не могу добавить!

   Толпа. Он врет! Сожгите его! (После того как негра сожгли, толпа стала разбирать останки – кусочки обожженной плоти, звенья цепи, кусочки обгоревшего дерева, все.)

   Госпожа Уильям Астор встретила новое столетие шикарным балом, на котором присутствовали шестьсот представителей элиты. Она встречала их сама в гостиной, украшенной розовато-лимонными орхидеями в позолоченных вазах. Госпожа Астор сохранила единственные достоинства, которые возможны в демократической стране, – женственную доброжелательность, утонченность, рассудительность и такт… Уильяму Уолдорфу Астору только что пришлось оставить пост директора в американских банках, ввиду отказа от гражданства и принятия британского титула… Дочь Дж. Пирпонта Моргана Луиза получила в подарок к свадьбе миллион долларов (в дополнение к бриллиантовым тиаре и колье). Для усмирения толпы во время свадебной церемонии потребовалось целое подразделение полиции… Джон Д. Рокфеллер встретил новый век раздавая золотые монеты (а не серебряники) железнодорожникам, машинистам и другим людям, которые помогали ему в течение года. Баптистской церкви, в лице ее священника, тоже было пожертвовано две тысячи долларов на улучшения… В женском колледже в Балтиморе учащиеся пародировали свадьбу Консуэлы Вандербилт и герцога Марлборо, украсив кочаны капусты лентами и собрав «хор мальчиков» в кимоно.

   Епископ. Герцугуля, берешь ли ты эту женщину себе в жены? Будешь ли ее любить, почитать, кормить и предоставлять ей кров до конца своей жизни?

   Герцог. А то!

   Епископ. Конси, возьмешь ли ты этого мужчину своим любимым мужем? Будешь ли служить ему, не слушаться его, ругать его и руководить им, пока он не помрет?

   Консуэла. Угу.

   Свежо предание!.. Есть подозрение, что, несмотря на насмешки, девушек все же притягивала эта аристократическая аура – они издевались, но завидовали. Американские аристократические свадьбы в определенной мере напоминали пародийную комедию. Вспомните о незаконно заработанных миллионах Джея Гулда. В ноябре 1900 года Джордж Дж. Гулд добился решения суда, назначавшего его доверенным лицом его сестры Анны Гулд, которая за четыре года до этого вышла замуж за графа Бони де Кастеллане. Она получила в приданое не менее трех миллионов долларов и ежегодный доход в шестьсот тысяч. И все это франко-американские аристократы истратили за четыре года плюс к тому наделали долгов на четыре миллиона четыреста восемьдесят пять тысяч долларов. По теории графа Бони, их принятие парижским обществом зависело от того, удастся ли им «очаровать» тамошнюю аристократию своей расточительностью.

   Экономические перемены, породившие банкирский дом Морганов, также изменили и американскую аристократию. Генри Клюз писал так: «Доморощенная знать Соединенных Штатов во многом опережает родословную аристократию Англии и континента. Английская знать представляет собой жалкое зрелище рядом с нашими богатыми американцами, поскольку современная аристократия базируется на успешном бизнесе».

   Какое самовосхваление! И все же старая денежная аристократия ходила с гордо поднятой головой и закрывала свои двери перед новыми богатеями. Об этом иллюзорном величии Генри Адамс с горечью писал: «За исключением небольшого числа людей, подобных Пирпонту Моргану, чье социальное положение мало зависит от большего или меньшего состояния… мало кто из весьма богатых людей, занимавших то или иное значимое положение в обществе, мог быть избран на какой-либо высокий пост или даже допущен в хороший клуб исключительно благодаря своему богатству». Вчерашние выскочки презрительно отвергали общество новых нуворишей. В конце концов, деньги были повсюду, в большом количестве и росли как манна небесная в пустыне.

   Индустриальная революция трансформировала общество и представляла собой громадное и конструктивное достижение, на основе которого умные и алчные люди смогли накопить огромные богатства. Эти состояния явились их вкладом в экономический прогресс. Лишь немногие состояния были нажиты обычными производителями, учеными, изобретателями, инженерами или техниками, чья работа составляла основу индустриальной революции. На Уолл-стрит говорили: «Только третий или четвертый посредник зарабатывает на изобретениях», но не сам изобретатель. Лишь немногие из них разбогатели (или даже получали приличную зарплату).

   Если разделить конструктивные и хищнические аспекты больших состояний, то хищнические аспекты поголовно доминируют. Богачи экспроприировали общественную собственность, правительственные отчеты пестрят судебными делами о мошенничестве и воровстве. Они разворовывали естественные ресурсы страны хищнически и расточительно. Они продавали испорченные продукты людям и солдатам во время испано-американской войны. Они захватывали места, где богатства, произведенные другими людьми, можно перехватить и накопить. Удачно сложившиеся обстоятельства зачастую означали богатство. Выращивая урожай на своих наследственных акрах, фермеры внезапно богатели (по воле провидения, как учат в воскресной школе) из-за роста населения в городах либо открыв залежи нефти или минералов. Спекулянты грабили корпорации, манипулировали рынком акций, устраивали «нехватку» зерна и т. д. Богачи крушили конкурентов, угнетали рабочих и жонглировали законами. Бизнесмены выманивали миллионы у правительства, а политики шантажировали бизнесменов. В крупных городах «общность интересов» зла, криминала и политики преобразилась во многие уважаемые состояния (по крайней мере, один из них «стал аристократом», купив замок в Британии). Если на чем-то можно было сделать деньги, они их делали. А теперь они наслаждались ими! Корнелиус Вандербилт оставил большую часть своих денег Уильяму, но другие дети пригрозили ему судом. Уильям Г. Вандербилт пошел на компромисс и лично отдал по пятьсот тысяч долларов каждой из своих сестер. Тогда муж одной из них сказал Вандербилту: «Уильям, по ценам на час закрытия сегодняшнего рынка в этих облигациях недостает ста пятидесяти долларов до пятисот тысяч».

   Ехидно усмехаясь, Вандербилт выписал ему чек на недостающую сумму. Тогда муж другой сестры сказал: «Между прочим, если вы решили дать другим сестрам чуть больше, будьте добры позаботиться о том, чтобы и мы на этом не потеряли».

   Большинство богатых людей были «большими шишками», так как за их состояниями стояли значительные экономические силы.

   «Я с трудом могу вспомнить случаи, когда я сталкивался с примерами успешного бизнеса. Суть всего – погоня за деньгами, – сказал однажды Чарльз Фрэнсис Адамс. – Я знал и знаю достаточно хорошо многих «успешных» людей, «больших» в финансовом смысле людей, хорошо известных в последней половине прошлого века. Менее интересных людей трудно себе представить. Ни одного из них, кого я когда-либо знал, я не хотел бы снова встретить в этом или ином мире. Никто из них не связан в моем представлении с идеей юмора, мысли или совершенства. Полностью поглощенные погоней за деньгами и торговлей, они в своей массе непривлекательны и неинтересны».

   Непривлекательные, да, хотя некоторые из пиратов были весьма любопытными личностями. Неинтересные? Не совсем, поскольку они внесли свой вклад в создание новой экономической системы, представлявшей собой еще один виток цивилизации. К тому же скептицизм Адамса основывался на духе старой аграрно-торговой аристократии, потонувшей в пучине индустриализации. Но были ли сами основатели аристократии Адамса «такими уж совершенными людьми с юмором и мыслями»? Происхождение любой аристократии неприглядно и пронизано хищническими интересами. Европейская аристократия возникла из феодального бандитизма.

   Теперь аристократией стали деньги. Но денег было так много и так много новых миллионеров, что старые миллионеры не принимали их в социальном плане. Аристократии нравится чувствовать себя исключительной, хотя это не так, и новые аристократы всегда покоряют или поглощают старых. Укрепилось мнение, что денег еще недостаточно, и есть большая разница в том, были ли эти деньги получены по наследству или заработаны уже сейчас. Теперь помимо денег им потребовались другие отличия (и титулы стали покупать за деньги).

   Некоторые начали приобретать знатных предков, что не так сложно. Другие покупали титулы для своих дочерей (некоторые отказывались от своего гражданства, чтобы быть причисленными к европейской аристократии). Аристократические браки превратились в футбольную игру за кубок социального престижа.

   Госпожа Уильям Астор, оградившись высоким социальным забором, управляла элитой «четырехсот» под попечительством Уорда Макаллистера, который сначала вилял хвостом перед денежной аристократией, а потом публично высмеивал их женщин.

   Завистливо соперничая, аристократы кичились обладанием особняками, экипажами и произведениями искусства. Культурная обстановка крайне необходима для аристократии. Миллионы приобретались в течение суток, так почему бы не прихватить еще и культуру? И денежная аристократия превращала свои особняки в художественные галереи, вывозя из Европы ее картины и скульптуры, мебель и гобелены, иногда даже перевозя замки, камень за камнем, и вновь возводя их в Америке. Эти претенденты на аристократию восседали на королевских стульях, обожали королевский декор, спали на кроватях, на которых прежде спали короли и их наложницы. Характерным примером служит Генри К. Фрик, который «в своем дворце сидел на троне времен Ренессанса под балдахином, держа в своих маленьких ручках последний выпуск «Сэтердей ивнинг пост». Чрезвычайное величество! А чуть дальше, в глубине, можно было видеть ужасающее нагромождение душных домов среднего класса.

   Коллекционирование произведений искусства означало принадлежность к аристократии. Старый Джуниус Морган был почитателем искусства, и Дж. Пирпонт Морган начал коллекционировать еще в молодости. Уильям Г. Вандербилт тратил большие деньги на свою частную галерею искусств, в которой, однако, не были представлены обнаженные тела, что свидетельствовало о высокой морали миллионера. Художественные идеалы Вандербилта ярко характеризует то, что «он перестал коллекционировать американские картины после того, как разбогател и мог покупать самое лучшее и дорогое в мире».

   Мания приобретения предметов искусства захватила всех миллионеров. В 1893 году они объединились, чтобы финансировать показное великолепие Всемирной ярмарки в Чикаго, где Морган, проходя по Дворцу изящных искусств, безразлично заметил, что французскую экспозицию, вероятно, отбирали служанки, а директора рассуждали так, словно искусство было «декорацией для сцены, брильянтовой запонкой или бумажным воротничком». (И все же на выставке можно было встретить многообещающие произведения, большая часть из которых осталась в забвении. Но сама выставка явилась первым шагом к покорению мира!)

   Большинство этих миллионеров не обладали хорошим вкусом. Они покупали предметы искусства, словно акции, политиков или промышленные предприятия. Вкус Моргана был гораздо тоньше – безупречный в рамках его музея. Его агенты систематически обыскивали Европу, организуя поиск предметов искусства так же, как он организовывал тресты. К 1900 году коллекции Моргана стали восхитительными и продолжали увеличиваться: картины, скульптуры, книги, рукописи, автографы, предметы античности, миниатюры, часы, пивные кружки, ложки, церковные орнаменты, фарфор, ковры. Вся эта коллекция оценивалась в пятьдесят миллионов долларов. Было бы полезней построить американские музеи для изучения культурного наследия Европы, но музеи – просто кураторы культуры, а не ее создатели.

   Сентиментальные, почти романтические черты характера Моргана, которые он всегда старался подавлять в себе, отразились в красоте и величии его коллекции предметов искусства, во всей прелести орнаментов прежней аристократии! Как приятно было их покупать! Это приносило Моргану неизмеримую радость. Оценивая эти предметы холодным взглядом бизнесмена и покупая их, он наслаждался свободой самовыражения. В одном из импозантных залов старого замка висел гобелен, в покупке которого Джеймс Стилман сомневался из-за высокой цены:

   Стилман (задумчиво). Думаю, мне не стоит этого делать, но это большой соблазн.

   Морган (весело). Всегда противься всему, Стилман, кроме соблазна.

   Женщин Морган тоже не обходил стороной. Человек, который в молодости бросил вызов смерти ради любви, теперь считал женщин атрибутом своей власти. Мастера делать деньги (с небольшими исключениями в лице морально устойчивого Джона Д.) сделали завоевание женщин таким же спортом, как и приобретение денег и предметов искусства. «Добившиеся всего самостоятельно», мужчины домогались женщин «из высшего света», оставляя жен, которые были рядом с ними в годы становления и борьбы. А в одном из таких случаев жена-актриса одного из президентов «Стил траст» обобрала мужа на миллионы, а потом использовала эти деньги, чтобы выйти замуж за благородного европейца. Новоявленные миллионеры заводили себе целые гаремы, в стиле принцев времен Ренессанса. В жизни Моргана было много женщин, а их красота и молодость становились драгоценными камнями в короне его власти. Эти романы проходили в возвышенном стиле, в возвышенно-пренебрежительном, как говорили тогда люди. При этом никогда не было ни одного скандала – Морган трепетно относился к своим женщинам и был щедр. Он назначал им пособия, выдавал их замуж, находил им мужей (которые явно были рады жениться на отставной любовнице Моргана в лучших традициях королей).

   Управлять деньгами, предметами искусства, женщинами – в этом заключалась власть, блеск, великолепие. Любовь Моргана ко всему этому подтолкнула остроумного английского архиепископа назвать его Pierpontifex Maximus. Он все делал в возвышенном стиле – покупал, жил, ухаживал… Его преследовала ностальгия по великолепию прежней родословной аристократии. Из всех городов Европы Морган лучше всего чувствовал себя в величественном Риме, где потом и скончался…

   Со скупкой американскими миллионерами европейских предметов искусства связано несколько аспектов. Это отвечало их темпераменту, заполняло пустоту жизни, отражало современную цивилизацию в великолепных вещах (помимо того что предметы искусств были окружены аурой духа аристократии). Забавно смешивая прекрасное, патетическое и клоунское, приобретение предметов искусства главным образом выражало стремление новой аристократии приравнять себя к традициям и окружению прежней аристократии, оградить себя от масс, приобрести славу эксклюзивной культурной гильдии.

   Но какой бы приукрашенной ни была эта гильдия, это еще не культура. Культура – это динамика, а не украшения, это стремление жить и творить. Художественные коллекции украшали быт мастеров, делающих деньги, но под всем этим скрывалось полное отсутствие творческой культурной жизни, шрамы на теле природы, оставшиеся после ее нещадной эксплуатации, нищенские и убогие фабричные городки, криминальные трущобы Нью-Йорка, стальной ад Питтсбурга, зловонные скотобойни Чикаго и пестрая культура Бостона. До Гражданской войны наблюдались зачатки американской культуры, но они были растоптаны в ходе лихорадочной индустриализации. Там, где Джон Пирпонт проповедовал высокие жизненные идеалы, Дж. Пирпонт Морган коллекционировал музейные раритеты. Эта аристократия не поддерживала американских художников, предпочитая вожделенно контактировать с давно умершими художниками, которым покровительствовала прежняя аристократия. Пока американская культура увядала, аристократия устраивала музеи в своих особняках.

   Noblesse oblige денежной аристократии носило филантропический характер, а ее культура сводилась к приобретению произведений искусства. Естественно, все они делали пожертвования церкви, так как доминирующая религия Ветхого Завета оправдывала хищнические и приобретательские стремления. К 1900 году филантропия стала составной частью аристократического бюджета. Люди, которые воровали правой рукой, левой легко раздавали филантропические дары. Но это не были щедрые пожертвования в стиле Джорджа Пибоди – их жесты носили более расчетливый и деловой характер.

   «Богачи слепы, – как-то сказал Абрам С. Хьюитт, миллионер и филантроп. – Среди них нет никого, кто бы делал свои пожертвования от чистого сердца. Богатые делают это в целях своей собственной защиты. Если же лишить их и этих заслуг, то останутся только варварство, анархия и воровство».

   Рокфеллеры расчетливо использовали филантропию для воздействия на общественное мнение. Благодаря ей Джон Д. превратился из вчерашней гиены в сегодняшнего «почитаемого пожилого человека».

   Филантропические порывы были явно чужды Моргану, и он презирал лицемерные попытки привлечь на свою сторону симпатии общественности с помощью филантропии. И все же он делал щедрые пожертвования церкви – четыре с половиной миллиона долларов кафедральному собору Святого Джона, триста тысяч долларов церкви Святого Георга (в которой Морган был церковным старостой) и сто тысяч Ассоциации молодых христиан, помимо множества других даров, включая произведения искусства. Но по сравнению с Рокфеллером и Карнеги Морган был мелким филантропом, он не разделял их особого стремления к «благородным поступкам».

   Не склонный к таким «благородным поступкам», Морган все же любил церковь, ее церемониальное средневековое величие. Дым благовоний церкви был приятен не только для могущественных небес, но и для всемогущих мира сего. Морган всегда пышно принимал высокопоставленных церковников (несмотря на их ухмылки по поводу Pierpontifex Maximus) и неоднократно приветствовал европейских прелатов, прибывавших в Соединенные Штаты. Морган не ассоциировал церковь ни с состраданием, ни с моралью – для него она была простым атрибутом аристократии.

   Культура и филантропия лишь украшали фасад твердой власти, контролирующей огромные экономические ресурсы могущественной страны. Капитализм наконец одержал верх над старым порядком после сорока лет промышленного прогресса, жестокой эксплуатации и социальной борьбы, из которых возникла самая мощная и эффективная экономическая система мира. Приумножение товаров и услуг повысило уровень жизни на всех этажах общества, хотя и неравномерно. Но в общем и целом человеческие ценности уступали перед ценностью денег, а приобретательство и накопительство стали главными идеалами, санкционированными религией, моралью и обычаями. Приветствуя новое столетие, один священник утверждал: «Сосредоточение богатств в руках самых зажиточных людей не представляет собой такое уж общественное бедствие, как многие, похоже, думают. Эти люди должны использовать свои деньги на общественное благо».

   То же самое преподобный Джозеф Морган говорил еще в 1732 году («Богатый человек большой друг народа, хотя его цель заключается лишь в служении самому себе») и Сэмюел Дж. Тилдэн в 1877-м («Люди, обладающие огромными капиталами, фактически, если не на самом деле, являются доверенными лицами народа»). В рамках такой цивилизации прогресс только изредка означал социальные улучшения и либерализацию жизни: главным образом он сводился к понятиям собственности, денег и власти. Эти идеалы преследовали первооткрывателей в условиях дикой природы, фермеров на их фермах, рабочих на фабриках, хозяев мелких магазинов в деревне и в городе… и хозяина банкирского дома Морганов. С точки зрения власти американский капитализм теперь стремился к империалистическому господству.

   Благодаря вопросу об империалистическом предназначении страны, Уильям Маккинли был единодушно переизбран на пост президента. Он говорил: «Я вижу, что большинство народа поднимается вместе с ростом благосостояния, и американцы всегда будут поддерживать свой флаг».

   На следующий день после победы Маккинли нью-йоркская биржа бурлила энтузиазмом, спекулянты отмечали это событие, поднимая цены, а мужчины, женщины и дети пришли, чтобы «посмотреть на эту забаву». Венесуэла угрожала лишить собственности американские асфальтовые концессии, и Государственный секретарь занялся защитой американских прав… В Китае великие державы организовали оргию «резни, грабежа и разрушения деревень во имя христианской цивилизации», – писала «Нью-Йорк таймс». Связанные с этими державами, Соединенные Штаты осудили такое варварство, выступили как сдерживающая сила и предотвратили расчленение Китая, настаивая на политике «открытых дверей» (что отвечало американским интересам)… На Филиппинах американские войска продолжали вести колониальную войну против восставших, требовавших независимости. «Будь они прокляты, прокляты, эти филиппинцы!» – пели цивилизованные войска. Младший лейтенант Грифитт писал домой: «Мы потеряли одного убитым и двух ранеными, но враг пострадал гораздо больше. Мы не брали пленных. Мы не испытываем совершенно никакого уважения к филиппинцам. Они будут притворяться, красть, ударят тебя ножом в спину, но никогда не встанут к тебе лицом для честной борьбы. Было бы хорошим решением этой проблемы выпустить здесь три тысячи американских индейцев». Солдаты пели:

 

Под звездно-полосатым флагом

Цивилизуем этот сброд!

 

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Наталья Макарова.
Тайные общества и секты: культовые убийцы, масоны, религиозные союзы и ордена, сатанисты и фанатики

Фауста Вага.
Тамплиеры: история и легенды

Дуглас Смит.
Работа над диким камнем: Масонский орден и русское общество в XVIII веке.

под ред. А. Черинотти.
Розенкрейцеры: из молчания – свет
e-mail: historylib@yandex.ru