Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Леонид Васильев.   Древний Китай. Том 2. Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

1. Земледельцы( шу-жэнь)

Основную массу населения царств и княжеств периода Чуньцю представляли те, кто обычно именуется простолюдинами. Это прежде всего сельские жители, крестьяне-общинники, сочетавшие земледельческий труд с повседневным домашним ремеслом и строительными работами, связанными со стройками общественного характера либо сооружением дворцовых комплексов для аристократии. Рядом с ними на социальной лестнице стояли городские жители, ремесленники и торговцы, профессионально занимавшиеся своим делом. Именно они, вкупе с воинами-профессионалами из числа низшей знати (ши), составляли основу городского населения и нередко именовались в источниках сводным термином го-жэнь (горожане, жители столицы). Разумеется, кроме них в городах проживали и представители высшей знати, дафу, а также огромное число челяди, т.е. рабов и слуг различных категорий. Можно предположить, что некоторые из дафу вместе с обслуживающим их персоналом временами — а то и вообще — жили в домах рядом с пожалованными им в качестве кормления поселениями (нечто вроде усадеб русских помещиков), но четких данных на этот счет в текстах нет.

Простой народ составлял основу населения и деревень и городов, за исключением тех поселков, которые создавались специально для воинов-профессионалов (если они в реальности существовали).

Логично и естественно, что ни в хронике «Чуньцю», ни в комментариях к ней большого внимания этим слоям населения обычно не уделялось. Существование их считалось как бы само собой разумеющимся, но интереса у летописцев не вызывало. Лишь в редких случаях, когда это касалось политических событий, о народе упоминалось, причем чаще о городских жителях го-жэнь, которые действительно могли оказывать подчас влияние на дела царств. Правда, в распоряжении специалистов немало материала, рассказывающего о тяготах повседневной жизни и о заботах простых людей, особенно крестьян. Однако эти записи, собранные в основном в книге песен «Шицзин», практически не могут быть привязаны к конкретным событиям истории, не говоря уже о том, что жанр стихов и песен вообще позволяет лишь косвенно судить о жизни описываемых в соответствующих произведениях людей. Это в основном сфера эмоциональных представлений и переживаний, наполненных к тому же поэтическими приукрашиваниями и преувеличениями. Тем не менее при характеристике простого народа мы будем вынуждены пользоваться прежде всего именно материалами «Шицзина».

Начнем с сельского населения. Насколько можно судить по данным различных источников, крестьяне с начала Чжоу жили деревнями-общинами, которые в текстах именовались различными терминами — и (поселение, позже город, иногда именно город в противоположность деревне, но нередко также и деревня), ли (группа крестьянских семей, общинный коллектив, деревня-община; в словаре «Эрья» этот термин идентифицируется с только что упомянутым термином и), шэ (культ территории на деревенско-общинном уровне, шу-шэ или чжи-шэ). В свое время циский правитель, как упоминалось, предложил изгнанному из Лy Чжао-гуну 1000 шэ в Ци, а в «Яньцзы чуньцю» упоминается о пожаловании циским Хуань-гуном реформатору Гуань Чжуну 500 шушэ [143, с. 167, 199]. Близость друг к другу всех этих трех различных по происхождению и первоначальному значению терминов, равно как и эволюция их на протяжении ряда веков, прослеживаемая по источникам [15, с. 106-129], свидетельствует о том, что в чжоуском Китае вплоть до периода Чуньцю, а возможно и позже, соседские поселения (общины) находились лишь в процессе постепенного формирования.

Судя по данным «Цзо-чжуань», этот процесс в конце периода Чуньцю завершился делением общинной деревни на дворы как статистические хозяйственные единицы. Более поздние источники («Чжоули», «Хань шу») настаивают на том, что чуть ли не с глубокой древности каждому земледельцу предоставлялось 100 лги пахотной земли, а при невысоком качестве земли добавлялось еще 100 или даже 200 му под пар [129, т. 11, с. 368; т. 12, с. 551; 78, гл.24, с. 1455]. Данные подобного рода, к сожалению, не подкреплены соответствующими материалами более ранних и аутентичных источников.

В частности, нет сведений о том, что земли вообще подлежали переделу. Спорные трактовки некоторых фраз, позволяющие предположить, что в тексте речь идет об обмене или переделе земли [15, с. 207], сомнительны, а в свете новых, более убедительных трактовок [214, с. 56-58] представляются вовсе несостоятельными. Это не означает, разумеется, что переделов никогда и ни в какой форме не существовало. Они, видимо, были, ибо без этого ни одна раннего типа община обойтись не могла, не говоря уже о том, что авторы «Чжоули», «Хань шу» и других текстов едва ли все свои данные об этом высасывали из пальца. В «Лицзи» [93, т. 21, гл. «Юэ лин», с. 683-685] прямо упомянуто о том, что по окончании полевых работ крестьяне обычно занимались «справедливым перераспределением полей». Однако в аутентичных источниках сообщений о земельных переделах в общинах просто нет.

Не исключено, что переделы существовали в более ранние исторические периоды, тогда как в Чуньцю их уже не было. В то же время нет сомнений в том, что уже во второй половине этого периода крестьянские общины делились на дворы. А коль скоро так, то предложение Гуань Чжуна все сельское население делить на пятерки дворов во главе с их начальниками гуй-чжанами, которое обычно представляется сомнительным с точки зрения возможности его реализации на практике в то отдаленное время, быть может, не столь уж и невероятно. Правда, первые упоминания о том, что деревни-общины делятся на дворы и что селение состоит из пятерок дворов, а столько-то дворов представляет собой кормление такого-то чиновника, относятся к более позднему времени, на столетие позже по сравнению с годами жизни Гуань Чжуна.

Одно из первых упоминаний подобного рода относится к 574 г. до н.э. В нем сказано о диском беглом аристократе Бао, который в Лy получил служебное владение-и в 100 дворов [114, 17-й год Чэн-гуна; 212, т. V, с. 401 и 404]. Похоже, что подобного рода принцип исчисления владений по числу дворов является результатом реформ, о которых еще пойдет речь. Но принимая во внимание, что реформы в различных царствах чжоуского Китая в период Чуньцю шли хотя и в разное время, но преимущественно в одном направлении — к созданию такого рода объединений в пять дворов в деревнях и вообще к организации поселений как совокупности определенного количества малых дворов, можно воспринять предложение Гуань Чжуна как опередившую свое время идею, в принципе вполне реальную и осуществимую а во второй половине периода Чуньцю в ряде царств реализованную.

Крестьянское хозяйство было делом нехитрым, но трудоемким. Пахали землю обычно парами-оу (парная вспашка — оу-гэн). Об этом упоминается в песнях «Шицзина» [136, №277 и 290; 74, с. 424, 437]. «Го юй» такого рода дружную пару земледельцев использует даже в качестве метафоры (подобно земледельцам-нунфу, составившим пару-оу [85, с. 218; 29, с. 277]). Длинные грядки в продольном или поперечном направлениях привели со временем к возникновению понятия му как единицы площади поля (полоса шириной в несколько грядок или один двойной шаг-бу, т.е. 160-180 см, и длиной в сто таких бу). Лишнюю траву удаляли с поля мотыгами, а колосья срезали серпами. Работали крестьяне на полях обычно всей семьей, а на «больших полях», часто с ностальгическим упоением воспевавшихся в песнях «Шицзина»,— тысячами пар-оу. Урожай с поля — если не иметь в виду «большие поля» — потреблялся каждой семьей в отдельности, о чем свидетельствуют, в частности, встречающиеся в песнях жалобы солдат на то, что ратный труд оторвал их от земли, в результате чего семья останется голодной.

Труд крестьянина, как его описывает, в частности, «Го юй», был тяжелым: «С наступлением холодов удаляют засохшую траву и очищают поля, готовясь к пахоте. Затем глубоко пашут землю и быстро ровняют ее, ожидая сезонных дождей. С наступлением сезонных дождей берут в руки колы, серпы, мотыги и тяпки, с которыми с утра до вечера работают на полях. Работают, сняв с себя одежды, надев на головы шапки из тростника, набросив на плечи соломенные плащи. Работают в поле, обливаясь потом, с грязными ногами, причем волосы и кожу опаляет солнце...» [85, с. 78; 29, с. 112].

В соседской общине каждое хозяйство платило налоги, как регулярные, так и чрезвычайные, и участвовало в выполнении различных повинностей, в первую очередь военных, наиболее тягостных во времена феодальных войн. Данных о налогах и повинностях в источниках достаточно, хотя далеко не всегда они определенны. Одно ясно: после того как рухнуло государство Западное Чжоу, «большие поля», воспетые в песнях «Шицзина» «Синь нань шань», «Да тянь» и «Фу тянь» [136, № 210, 211, 212], могли остаться — если остались — только в домене вана. Известно, что в упомянутых песнях в качестве распорядителя урожая выступал Цзэн-сунь (букв, «потомок»). Возможно, этим именем назывался чжоуский ван в его новой ипостаси наследника славных прежних правителей, а ныне лишь скромного владельца домена в Лояне. В этом случае песни, о которых идет речь (как и практика труда земледельцев по обработке в пользу правителя «больших полей», явно перекликающихся с полем гун из схемы Мэн-цзы о цзин-тянь,—см. [16]), отражают шанско-раннечжоуские формы взимания ренты-налога в пользу казны.

Что же касается основной части чжоуского Китая в период Чуньцю, то там «больших полей» не было, зато существовали различного вида налоги. О наиболее древнем из них, десятине-чэ, в текстах упоминается крайне редко. Применительно к периоду Чуньцю я сумел найти лишь одно. Имеется в виду помещенная в «Луньюе» беседа луского Ай-гуна с советником Ю Жо о том, что год неурожайный и зерна мало. Ю Жо посоветовал собирать с людей налог-чэ, т.е. десятину, на что гун возразил, что ему двух десятых не хватает, как же хватит чэ? Ответ был в чисто конфуцианском духе: коль скоро народу хватит, то и правитель не останется в нужде, а если народ будет в нужде, то как правитель сможет наслаждаться достатком [XII, 9; 94, с. 268 и сл.]?! Несколько раз знак чэ в смысле налог-десятина упомянут в «Шицзине» — но применительно к песням, датируемым временем до Чуньцю. Это значит, что десятина-чэ, введенная еще при Сю-ань-ване [24, с. 301-303], была хорошо знакома царствам чжоуского Китая. Позже она была, видимо, оттеснена другими налогами.

Кроме налогов для простолюдинов, и прежде всего крестьян-общинников существовала трудовая повинность. Об этом ярко и красочно рассказано еще в раннечжоуской песне «Шицзина» «Ци юэ» [136, № 154; 15, с. 199-201], где упомянуто о том, что крестьяне дружно ремонтируют дом их правителя-гуна. Но четких данных о том, какие именно повинности, сколько, как и когда должны были исполнять крестьяне, в аутентичных источниках нет. Есть лишь косвенные данные, как, например, многочисленные упоминания в «Цзо-чжуань» о строительстве городских крепостных стен либо иных сооружений. Все эти трудоемкие работы, равно как и строительство дворцов и усадеб для аристократов, явно выполняли крестьяне, пусть даже под руководством квалифицированных профессионалов, мастеров-строителей и ремесленников. Это было очевидным и само собой разумеющимся, потому в источниках на эту тему специально ничего не говорилось. Строят дворец — естественное дело. Понятно, что не сам хозяин строит. Это видно и из соответствующих песен «Шицзина» (например, [136, № 189; 74, с. 240-241]). Известно, что иногда в порядке упрека тому или иному из недобродетельных правителей источники напоминали, что строительство того либо иного престижного сооружения лишь истощило и утомило народ [85, с. 218; 29, с. 276]. Но кроме нелегкой строительной повинности у крестьян были и другие.

Воинская повинность, насколько о ней можно судить по жалобам из песен «Шицзина», была тяжкой нагрузкой для крестьян. Вот в песне № 31 помещена жалоба вэйского земледельца на то, что по звуку барабана он мобилизован в армию и боится, что не возвратится домой [74, с. 42]. В песне № 66 жена солдата жалуется, что долгие месяцы ее муж на службе и она даже не знает, где он сейчас, в какой стороне, каково ему и когда он возвратится [74, с. 85]. В песне № 110 солдат вспоминает о доме и представляет, как его отец, мать и брат беспокоятся о нем, ждут, когда он вернется [74, с. 132-133]. А вот в песне №121 иные мотивы, с явно социальным подтекстом:

На службе царю я усерден, солдат.
Я просо не сеял, забросил свой сад.
Мои старики без опоры...
Нельзя быть небрежным на службе царю —
Я просо засеять не мог в этот год.
Отец мой и мать моя, голод их ждет! [74, с. 147].

Здесь вполне откровенная жалоба на то, что ратный труд отрывает крестьянина от земли, в результате чего страдает его семья. Солдат честно выполняет свой долг, но кто позаботится о его близких?! Надо сказать, что жалоб такого рода не слишком много. Но фиксация их в народных песнях свидетельствует о том, что тяжкая доля мобилизованного солдата была определенной социальной проблемой, особенно когда служба затягивалась на длительный срок (см. песню № 185 [74, с. 235]). И похоже, что по мере изменения характера войн и усиления в армии роли пехоты из мобилизованных крестьян ситуация в этом смысле становилась все сложнее.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Екатерина Гаджиева.
Страна Восходящего Солнца. История и культура Японии

Дж. Э. Киддер.
Япония до буддизма. Острова, заселенные богами

Майкл Лёве.
Китай династии Хань. Быт, религия, культура

Под редакцией А. Н. Мещерякова.
Политическая культура древней Японии

Э. О. Берзин.
Юго-Восточная Азия в XIII - XVI веках
e-mail: historylib@yandex.ru