Историография
|
Исследований, посвященных периоду Чуньцю, очень много. Практически все специалисты, занимавшиеся чжоуским Китаем, уделяли и продолжают уделять этому периоду огромное внимание. В некотором смысле Чуньцю — центральная часть, стержень чжоуской истории, так что обойти его было бы просто невозможно, не говоря уже о том, что именно этот исторический период насыщен интереснейшими материалами многих источников. Интерпретация этого исторического периода в работах специалистов различных стран весьма неодинакова. Это связано как с жестким вмешательством догматического марксизма и отражающего его требования истмата, так и с многими иными конкретными обстоятельствами.
Оставим в стороне споры, связанные с требованиями истмата, которые дорого обошлись специалистам — чего стоят напоминающие сизифов труд попытки главы исторической школы КНР Го Мо-жо и его многочисленных сотрудников и вынужденных сторонников доказать, что практически весь период Чуньцю следует относить к рабовладельческой формации (см. [26; 27]). Вспомним лишь нескончаемую дискуссию о том, существовала ли в чжоуском Китае описанная Мэн-цзы [101, IIIA, III, 13-19; 212, т. И, с. 119-121] система цзин-тянь. Эта дискуссия и связанные с ней работы об аграрных отношениях в чжоуском Китае вообще и в период Чуньцю в частности долгое время находились в центре внимания китайских историков, как до образования КНР, так и после. Среди значительных работ на указанную тему необходимо упомянуть сочинения Ли Ши-хэна [92], Чэнь Бо-ина [134] и Вань Го-дина [82], а также огромное количество специальных статей16. В большинстве статей система цзин-тянь в той либо иной мере увязывалась с аграрным строем чжоуского Китая, и прежде всего периода Чуньцю, о котором были более или менее достоверные свидетельства. Справедливости ради заметим, что обычно схема Мэн-цзы о цзин-тянь не воспринималась специалистами в чистом виде. Вариантов ее понимания было предложено огромное количество. На русском была издана книга, посвященная этой проблеме [45]. Одно из объяснений проблемы цзин-тянь на рубеже 50-60-х годов было дано и мною [18], причем и по сей день, я склонен считать именно мое объяснение наиболее близким к истине. В китайской историографии за последние десятилетия появилось также немало работ общего плана, в которых большое место занимает анализ общества периода Чуньцю в целом. Не останавливаясь на спорах о том, к какой из марксистско-истматовских формаций следует относить это общество17, обратим внимание на заслуживающие того монографические исследования — книги Цзянь Бо-цзаня [116], Чжоу Гу-чэна [128], Чжао Гуан-сяня [124], Ли Сюэ-цина [215], Фань Вэнь-ланя [72а], сборник статей Ян Куаня [142], работы Тун Шу-е [106], Ин Юн-шэня [91] и др., специально посвященные анализу хроники, комментария к ней, а также описанию периода Чуньцю. Особо следует упомянуть серию сборников под редакцией Гу Цзе-гана [86]. В последние годы китайские авторы чаще обращают внимание на более конкретные и далекие от рассуждений о формациях темы: проблема армии [112] и военного налога [110], социального слоя го-жэнь [119], личность чжэнского Цзы Чаня [127]. Разумеется, работы подобного типа встречались и прежде, но тогда они терялись в необозримом океане марксистско-истматовских рассуждений. Сейчас китайские авторы чувствуют себя в этом смысле намного свободней (см., например, [95; 102]). Книги из Тайваня поступают в наши библиотеки не слишком часто. Среди них есть немало серьезных работ, посвященных периоду Чуньцю, как, например, монография Фэн Ло-луна [109] о восточно-чжоуском Китае. Что касается западной синологии, то она уделяла и уделяет немало внимания изучению периода Чуньцю. Общий обзор ее был дан в первом томе. Здесь стоит напомнить о самом важном и подробнее сказать о том, что касается проблематики данного тома. Отдавая должное классическим изданиям А. Кордье [165], Ф.Хирта [197], О. Франке [188], В.Эберхарда [178; 179], А. Масперо [221], Ч. Фитцджеральда [186], Н.Барнарда [147] и многих других, взявших на себя нелегкий труд написать книги об истории Китая в целом и тем более о древнем Китае, следует обратить особое внимание на тех, кто долго, много и плодотворно работал над переводами и исследованиями древних текстов (Д.Легг, С.Куврер, Б.Карлгрен и др.), а также на таких мастеров анализа древнекитайского общества, как М.Гране. Интересны книги Р.Уолкера о полигосударственной системе в Чуньцю [244], Сюй Чжо-юня [200] и Э.Хениша о войнах в рамках такой системы [192]. Немало работ по периоду Чуньцю написано и авторами более молодого поколения— М.Льюисом [214], Б.Блэкли [150] и др. Среди западных работ выделяется изданная в ГДР книга Р.Фель-бера, специально посвященная ремеслу и торговле в период Чуньцю [184]. Конечно, и ремесла и торговля в те годы существовали. Но ремесленники и торговцы не были свободными агентами рынка, который в Чуньцю еще не сложился. Примитивный уровень меновой торговли дополнялся торговлей казенной, а развитых товарно-денежных отношений вплоть до конца периода Чуньцю практически не было. Разумеется, сам автор лучше других это осознавал. Он обратил внимание на крайне замедленные темпы приватизации и развития ремесел и торговли в городах и не нашел заметных следов наемного труда, долговой кабалы, аренды и многих иных явлений, связанных с перечисленными и сопутствующих им [184, с. 173-180]. К сожалению, в его монографии недостаточно внимания обращено на то, почему в Чуньцю оказались неразвитыми ремесло и торговля. Есть и другие серьезные исследования по древнекитайской экономике [100; 108]. В отечественном китаеведении изучение периода Чуньцю — особенно за последние годы — приобрело заметный размах. Прежде всего, были опубликованы заново сделанные обстоятельные переводы и переизданы некоторые старые. Свой огромный вклад внесли А.А.Штукин [74], Ю.К.Щуцкий [75], Р.В.Вяткин [71], В.С.Таскин [29]. Среди исследований, посвященных этому историческому периоду, выделяются работы К.В.Васильева [6; 8; 11; 12; 13; 14] и В.А.Рубина [62; 63; 65; 66; 67; 67а]. Между этими авторами велась заочная дискуссия по ряду интересных вопросов, будь то проблема демократии или статус го-жэнь. Надо заметить, что, поскольку В.А.Рубин умер довольно давно, он не мог активно включиться в дискуссию и развивать свою аргументацию. Мой уважаемый однофамилец и коллега, его оппонент, — тоже, увы, недавно скончавшийся, — вел дискуссию, учитывая это, в крайне деликатной форме, что вообще было ему свойственно. Мне остается лишь добавить, что моя точка зрения на поднятые в дискуссии проблемы близка к позиции К.Васильева (см. [21]). М.В.Крюков в книге о формах социальной организации древних китайцев [49] и в написанной с коллегами работе об этногенезе китайцев [50] приводит немало интересных материалов, имеющих отношение к периоду Чуньцю. Другие современные отечественные китаеведы поднимают в своих работах некоторые отдельные конкретные проблемы. О ритуальных коммуникациях в чжоуском Китае писал В.М.Крюков [48], принципе символических наказаний — С.Кучера [51; 52], о хронике «Чуньцю» и ее данных — Д.Деопик [31-33] и А.Карапетьянц [41; 42], о методике гаданий — С.Зинин [38]. Немало работ посвящено специфике древнекитайской религии. В трудах вековой давности встречались попытки утверждать, что на раннем этапе своего цивилизационного развития китайцам была известна монотеистическая концепция верховного божества [146, с. 26]. Подобного рода трактовка Шанди, о котором уже шла речь в первом томе, явно неприемлема. Неудивительно, что позже о монотеизме древних китайцев перестали писать. Зато проблема мифов [76; 77; 152; 219] и вообще реально существовавшей древнекитайской религии [160; 196; 220; 227; 230; 231; 236; 246] интересовала многих. Пожалуй, наиболее интересной следует считать публикацию о том, что в древнекитайской религии вообще не было божества Шанди [181]. Главный интерес этой недавно обнаруженной мною публикации в том, что в ней одновременно и параллельно со мной поставлена и сходно решена одна и та же проблема18. В связи с мифами, религией и Шанди стоит сказать несколько слов о Конфуции, о котором будет идти речь в конце тома. За последние годы в нашей стране, да и во всем мире заметно усилился интерес к этому древнему мыслителю, жившему в конце периода Чуньцю. Выше о нем уже немало было сказано. Здесь я хотел бы лишь заметить, что при цитировании изречений мудреца и трактовке его личности в работе использовались едва ли не все доступные мне работы, прежде всего переводы [212, т. 1; 243; 245; 211; 61; 34, т. 1; 28; 68; 185]. Среди них стоит выделить публикации Л.С.Переломова [58, 59]. Важно напомнить читателю, что разбивка «Луньюя» по главам и параграфам (здесь между специалистами нередко встречаются небольшие расхождения) сделана в томе на основе той, что впервые была предложена еще в прошлом веке в сочинении Д.Легга [212], где был дан английский перевод этого канона. 16См., в частности, работы участников дискуссии [80; 83; 93а; 99; 105; 107; 113; 118; 121; 125; 130;135]и др. 17Рассуждения на эту тему в современном Китае постепенно устаревают, хотя представления о господстве феодализма в императорском Китае остаются [3]. Одним из первых, кто еще в 50-х годах разрушил представление о существовании в древнем Китае рабовладельческой формации, был Э.Эркес [183]. Хоу Вай-лу один из немногих в Китае пытался развивать идею Маркса об «азиатском» способе производства [111]. Как известно, эти же идеи, в том числе на древнекитайском материале, исследовали К.А.Виттфогель [247] и Ф.Текеи [239]. См. также [145]. 18В 1991 г. в выпускаемом Институтом востоковедения РАН ежегодном малотиражном издании материалов конференции «Общество и государство в Китае» (вып. 22) была опубликована моя статья «О Шанди (шан-ди)», в которой обосновывалась та же идея [23]. Суть ее в том, что у шанцев не существовало высшего божества Шанди, а были просто ди или шан-ди (т.е. жившие наверху, на Небе, те же ди). Я был, естественно, очень удовлетворен, когда прочитал статью Р.Эно о том же (Шанди — сводный термин). С начала Чжоу — это говорит и Р.Эно — ситуация изменилась, а созданный чжоусцами заново Шанди был приравнен к Небу. Эту точку зрения я отразил и в первом томе данной работы [24, с. 228 и сл.]. |
загрузка...