Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Леонид Васильев.   Проблемы генезиса китайского государства

Китайская историографическая традиция о Ся и Шан

Период ван-дао — правление ванов — в китайской историографической и социологической традиции воспринимается как нечто вроде серебряного — в отличие от золотого (ди-дао) — века. Он рисуется как время правителей справедливых и добродетельных, но главное — правителей законных, чья власть и чье право на нее были санкционированы небесными божественными силами. К этому периоду относятся правители-ваны трех династий — Ся, Шан и Чжоу, точнее — Западного Чжоу (XI—VIII вв. до н. э.).

Деяния правителей указанных династий наиболее подробно описаны в «Шу цзин» и в «Ши цзи». Некоторые сведения есть и в других источниках, в частности в «Чжушу цзинянь» («Бамбуковые анналы»), традиционный и реконструированный тексты которого обычно используются специалистами в качестве вспомогательного корпуса дополнительных материалов [116, с. 493— 495], но, тем не менее высоко оцениваются [120, с. 51—53]. Что же известно о династиях Ся и Шан (о Чжоу речь пойдет особо) из этих описаний?

Историческая концепция «Шу цзин» исходит из того, что до государства Шан-Инь в районе среднего течения Хуанхэ существовало государство Ся. Его правители, генеалогия которых восходит, согласно традиции, к легендарному мудрецу и преобразователю природы великому Юю, управляли Китаем на протяжении ряда столетий (предположительно XXI—XVI вв. до н. э.), после чего их династия пришла в упадок вследствие крайней недобродетельности последнего правителя Цзе, безуспешно противостоявшего добродетельному Чэн Тану. Чэн Тан одолел Цзе, уничтожил его династию и стал правителем нового государства — Шан. Одна из глав «Шу цзин», «Тан-ши», посвящена как раз подробному описанию этого драматического события: «Ван сказал: «...Не по недоразумению (не как дитя малое) намерен я выступить... У правителя Ся много преступлений, и Небо повелело мне уничтожить его... Правитель Ся виновен; опасаясь [гнева] Шанди, не смею не покарать его... Вы все говорите: ...„Правитель Ся... вредит городу5 Ся (Ся-и)" ... Вы... поможете мне, Единственному, осуществить волю Неба... Если вы не подчинитесь, я жестоко покараю всех» [333, т. 3, с. 260—261? 175, с. 18].

В четко выраженной в приведенном отрывке концепции смены династий по повелению Неба немало от нарочитого стремления чжоуских правителей легитимировать собственную власть — именно с этой целью в чжоуских текстах древним преданиям придавалась столь явственная этическая детерминированность и дидактическая заданность [21а, с. 55—63]. Но сам факт смены древних династий (Ся — Шан — Чжоу) довольно прочно вошел в историческую традицию Китая. И хотя существование «династии» Ся в реальной предыстории Китая сомнительно, а многие связанные с ней описания носят явно легендарный характер (подвиги, того же Юя), в этих описаниях есть эпизоды, заслуживающие внимания. Так, из текста «Ши цзи» явствует, что Юй, сам некогда пришедший к власти таким же образом [296, гл. 1, с. 42; 69, с. 148], передал после себя власть некоему И, и только после него она оказалась в руках сына Юя, начиная с которого наследование уже достаточно прочно передавалось в пределах линии потомков Юя вплоть до незадачливого Цзе. Таким образом, в легендарной традиции фактически зафиксирован переход от принципа меритократии к легитимному престолонаследию в правящем клане.

О предыстории Шан «Шу цзин» почти ничего не сообщает. Зато в «Ши цзи» и в ряде других источников есть довольно много — правда, весьма разноречивых — упоминаний на этот счет. Прежде всего, легендарная предыстория шанцев достаточно тесно связывается с первыми шагами династии Ся: великий правитель древности Шунь, который некогда передал свою должность Юю, основателю династии Ся, пожаловал небольшое владение и основателю шанского дома Се, которому было одновременно «даровано» родовое имя Цзы [296, гл. 3, с. 57]. Неясно, где позаимствовал эти сведения Сыма Цянь, но он проводит свою версию весьма последовательно: в другой главе «Ши цзи» упомянуто, что Се был ближайшим помощником Юя [69, с. 151]. Тот факт, что, по данным Сыма Цяня, первые шаги домов Ся и Шан восходят к одному и тому же месту и времени и связаны с акциями некоего могущественного правителя (Шуня), который выступал в качестве лидера по отношению к основателям обоих этих домов, заслуживает внимания. Из него вытекает, что Ся и Шан были достаточно близки друг к другу.

Тезис об этнической и исторической близости Ся и Шан подтверждается и данными «Чжушу цзинянь», из которых явствует, что правители Ся достаточно часто меняли свое местожительство, что в ходе этих территориальных перемещений их пути перекрещивались с маршрутами иных коллективов, в частности шанцев. Судя по текстам «Чжушу цзинянь», шанцы располагались где-то поблизости от Ся, а с определенного момента оказались в сфере внимания и даже влияния правителей Ся.

Так, в 15 г. правления Сяна, что соответствует 1928 г. до н. э. по хронологии ортодоксальной версии «Чжушу цзинянь», согласно которой династия Ся, начиная с преемника Юя, правила на протяжении XXI—XVI вв., шанский Сян Ту, приведя в готовность боевые колесницы и лошадей, направился в Шанцю — местность, которая с 1942 по 1934 г. до н. э. была резиденцией сяского Сяна [325, с. 119]. Примерно полвека спустя, в 1864 г. до н. э., сяский правитель Шао Кан приказал шанскому Миню заняться урегулированием реки (Хуанхэ). Исполняя повеление, Минь достаточно долго был занят этим важным делом: как сказано в сообщении от 13 г. правления преемника Шао Кана сяского Чжу (1839 г. до н. э.), Минь, занятый делами по обузданию реки, умер [325, с. 121].

Сообщения о событиях, связанных с шанцами, практически не исчезают со страниц скудных записей «Чжушу цзинянь», посвященных периоду Ся. Под 33 г. правления сяского Мана (1756 г.) говорится, что шанский хоу (титул правителя) переместился в Инь [325, с. 122], а большая часть текста записей, касающихся правления преемника Мана, Се, посвящена довольно подробному сообщению о конфликте иньских хоу с соседними правителями [325, с. 122—123]. Краткий рассказ об успешных военных действиях иньского хоу, уничтожившего одно из враждебных ему владений, помещен и в тексте хроники, описывающей события времен правления сяского Бу Сяна (под 1667 г. до н. э.) [325, с. 123].

В 1603 г., как сказано в одной из записей периода правления сяского Кун Цзя, иньский хоу снова переселился в Шанцю [325, с. 124]. В тексте, описывающем время последнего сяского правителя, в центре внимания снова шанский хоу, который после очередного перемещения своей резиденции, на этот раз в Бо (в 1574 г.), начал активную борьбу с дряхлеющим Ся за гегемонию — борьбу, завершившуюся его успехом [325, с. 126— 127].
В текстах хроник обращают на себя внимание два важных момента.

Во-первых, «Чжушу цзинянь», как и вся историографическая традиция, постоянно подчеркивает ведущую политическую роль Ся, по отношению к правителям которого остальные этнополитические образования, и прежде всего Шан, выступали в качестве подчиненных, зависимых, хотя и имевших немалую долю автономии, степень которой, видимо, сильно варьировала под влиянием различных обстоятельств. В частности, когда в ходе миграций шанцы оказывались поблизости от сягцев, занимая резиденцию, только что освобожденную правителями Ся, последние отдавали им приказы, которые неукоснительно выполнялись.

Во-вторых, интересен тот факт, что как Ся, так и Шан на протяжении нескольких веков многократно меняли свое местожительство. Шанцы, по данным Сыма Цяня, до победы над сясцами (14 поколений правителей) переместились восемь раз [296, гл. 3, с. 57]. Примерно столь же часто меняли место своей резиденции и правители Ся6. Видимо, эта динамика в какой-то мере отражала образ жизни и способ производства коллективов, о которых идет речь. Мне уже приходилось обращать внимание на то, что сравнительно частые и легкие перемещения косвенно могут свидетельствовать о полуоседлом характере этноса [20, с. 263]. Шанцы с их колесницами и значительной ролью скотоводства и охоты вполне вписываются в такую модель. О сясцах сведений нет, но есть основания предполагать, что их образ жизни был близок к шанскому: истоки обоих домов, по Сыма Цяню, восходят к единому корню, частота перемещений примерно одинакова, маршруты то и дело пересекались.

В любом случае, однако, сам факт перемещений несомненен и интересен, особенно в связи с проблемой происхождения высокоразвитой культуры бронзового века и всей шанской цивилизации, которая пока еще далеко не ясна. Неудивительно поэтому, что специалисты не раз стремились, основываясь на данных письменных памятников, а позже учитывая также и археологические материалы, реконструировать маршрут перемещений. В частности, хорошо известны попытки локализовать и идентифицировать все упоминаемые в источниках многочисленные пункты, в которые переезжали мигрировавшие сясцы и шанцы. Как правило, они к успеху не приводили7, и это не случайно; видимо, нет и шансов на достижение успеха в будущем. Дело в том, что в начале Чжоу, когда шел интенсивный процесс перемещения самих чжоусцев, а также покоренных ими иньцев (шанцев) и союзных им этнических общностей, многие места в бассейне Хуанхэ осваивались заново и приобретали наименования, которые приносили с собой новые поселенцы. Именно это, как на то специально обратил внимание в свое время Г. Крил, не дает оснований соглашаться с теми идентификациями, которые производились древними и современными историками на основе топонимических созвучий и иероглифических совпадений, а иного критерия, как правило, нет [115, с. 124].

Словом, анализ данных письменных памятников о Ся и шанцах до Чэн Тана позволяет говорить лишь об определенной общности их ранней истории — общности столь значительной, что в свое время Чэнь Мэнцзя даже выдвинул версию, согласно которой 14 так называемых додинастических правителей Шан — по сути, те же 14 (из 17? — Л. В.) сяских правителей, т. е. что Ся и додинастические шанцы одно и то же и что речь может идти лишь о своего рода внутридинастической борьбе за власть в рамках единого этноса,— борьбе, завершившейся выходом на передний план клана Чэн Тана (цит. по [99, с. 349]). И хотя такое предположение трудно доказать, доля истины в нем есть. Суть этой доли может быть сведена к тому, что Ся — наименование большой этнической общности, может быть конгломерата родственных общностей, обитавших в районе Хуанхэ, а шанцы— часть его, стремившаяся к политическому господству в его рамках8.

Обратимся теперь к тому, как описывают источники драматический момент смены династий. Традиционная версия текста «Чжушу цзинянь» сообщает, что после обоснования в новой столице Бо шанский Чэн Тан отправил ко двору сяского Цзе со специальной миссией своего ближайшего помощника и советника И Иня. Пробыв в Ся около пяти лет и тщательно все обследовав, посланный возвратился в Бо9, после чего шанцы резко активизировались, подчинив себе сначала Ло, затем Цзин. Вскоре обеспокоенный Цзе приказал было заточить Чэн Тана в башне, но уже через год велел его выпустить. Престиж Чэн Тана был велик, и все правители пришли к нему на поклон. Одно за другим Чэн Тан подчинял себе соседние владения, после чего было разбито войско Ся и династия Ся пала ([325, с. 126—127] ; см. также [296, гл. 3, с. 57; 69, с. 164—168]).

Вся эта история не внушает доверия, ибо многое в ней до мелочей повторяет ситуацию чжоуского завоевания Шан-Инь, что позволяет предполагать искусственную конструкцию, созданную в Чжоу с дидактическими целями. Однако едва ли выдумано все. Если отвлечься от назидательных мелочей (все обращались к Чэн Тану, отворачиваясь от Цзе, за что последний наказал Чэн Тана, хотя позже и простил его себе на погибель), фабула в принципе вполне приемлема: Ся и Шан вступили в состояние ожесточенной конфронтации, в ходе которой успех выпал на долю Шан. Так в истории бывало не раз, что позволяет принять смысл описанного в целом.

Возможна, однако, и иная интерпретация описанных событий: столкновение Ся и Шан было обычной борьбой соперников (вождей соседних чифдом), в процессе которой победу — может быть, не сразу — одержали шанцы. Чжоусцы много позже вполне могли исказить этот факт с назидательными целями, представив его как законную смену «мандата Неба», в силу которой власть законно (для чжоусцев была крайне важна идея легитимности!) перешла к новой династии. На деле же Ся вполне могло не быть предшествовавшей шанцам структурой-гегемоном.

Заслуживает внимания то, что одолевшие Ся шанцы, начиная с Чэн Тана, добились, судя по сообщениям письменных памятников, гегемонии в средней части бассейна Хуанхэ. Можно было бы полагать, что вслед за тем шанцы прочно осядут на одном месте и начнут энергично реализовывать свое политическое могущество, подчиняя себе соседей и упрочивая свое государство. Между тем этого не случилось. Образ жизни шанцев после победы над Ся в принципе не изменился — продолжались практически столь же частые перемещения. Так, поселение Чэн Тана Бо оставалось столицей лишь при восьми его преемниках. Десятый шанский ван, Чжун Дин, перенес столицу в Ао; двенадцатый, Хэ Таньцзя,— в Сян, а его преемник Цзу И — в Син. Затем наступила некоторая стабилизация, пока девятнадцатый, Пань Гэн, не возвратился, по версии Сыма Цяня, в древнюю столицу Чэн Тана [296, гл. 3, с. 60; 69, с. 172].

В «Чжушу цзинянь» к приведенному перечню переселений добавлено еще два. Цзу И, переместив столицу в Син (по варианту «Чжушу цзинянь» — в Гэн; это могут быть разные названия одного и того же места, но могут быть и различные места), не стал долго задерживаться там и буквально через год переехал на новое место, в Би. Там он закрепился, обнес столицу стеной. В Би обитали его преемники, пока семнадцатый правитель, Нань Гэн, не переместился снова, на сей раз в Янь. Оттуда девятнадцатый правитель, Пань Гэн, перебрался опять на новое место, но не в старую резиденцию Чэн Тана (как это сказано у Сыма Цяня), а в Инь ([325, с. 133—135]; см. также [308, с. 21]).

Как сам факт многократных перемещений шанцев после Чэн Тана, так и расхождение версий по их поводу заслуживают внимания, по меньшей мере, в двух важных аспектах. Во-первых, все это лишний раз подтверждает предположение, что ни Ся до Чэн Тана, ни Шан после победы Чэн Тана не были еще развитыми политическими структурами типа сложных чифдом с устойчивой и все более расширяющейся территорией, о борьбе за гегемонию в которой, собственно, и должна была бы идти речь — как то было в конце Шан. Сама возможность с легкостью сняться с места и переместиться дважды, а то и (по версии «Чжушу цзинянь») трижды на протяжении жизни одного-двух поколений убеждает лучше любых других аргументов в том, что шанцы и до победы над Ся, и после нее были небольшой этнической общностью, в недрах которой в лучшем случае лишь недавно начался процесс становления надобщинной политической администрации. Только такого рода небольшая этнополитическая единица — пусть даже достигшая уже того уровня социальной интеграции, который соответствовал протогосударству-чифдом,— могла позволить себе столь частые перемещения. Совершенно очевидно также, что мало доверия могут в этой связи заслуживать сообщения о подчинении шанцам соседних владений: многократные перемещения едва ли совместимы с удержанием вокруг перемещающегося этноса зависимых от него, т. е. когда-то побежденных им соседних общностей. Словом, общность мигрирующих шанцев, как она описана в письменных источниках, должна была быть сравнительно небольшой (о чем будет еще раз идти речь в конце главы в связи с описанием перемещения при Пань Гэне), из чего вытекает, что все эпизоды, связанные с борьбой Ся и Шан за гегемонию,— явно более поздняя, искусственно раздутая чжоусцами конструкция.

Во-вторых, проблема миграций шанцев после победы над Ся заслуживает внимания с точки зрения локализации той столицы, куда переместился Пань Гэн. Опираясь на данные Сыма Цяня, обычно считают, что эта столица — Бо, хотя речь может идти и о другом поселении — о том, где шанцы находились до их перемещения в Бо при том же Чэн Тане, т. е. о Шанцю. В любом случае, однако, столица располагалась к югу от Хуанхэ. В версии же «Чжушу цзинянь» о Хуанхэ не говорится, зато упоминается Инь, т. е. использован тот самый термин, которым чжоусцы именовали шанцев. Широко распространено мнение, что это Инь и есть городище, раскопки которого открыли около полувека назад культуру Шан-Инь. Если учесть, что район Аньяна располагался к северу от Хуанхэ (при всех изменениях ее русла с того времени), данные Сыма Цяня о возврате в старую столицу Чэн Тана следует считать недостоверными. К сожалению, однако, не вполне убедительна и версия «Чжушу цзинянь», называющая столицей шанцев Инь, ибо сами шанцы никогда ни себя, ни свой город так не называли, что убедительно явствует из сотен тысяч надписей на гадательных костях. Конечно, можно исходить из того, что так их называли чжоусцы — обстоятельство, как кажется, ныне подтверждаемое даже применительно к периоду до завоевания чжоусцами Шан-Инь10.

Но есть и другие сложности. Дело в том, что самые ранние среди извлеченных из шанских архивов в Аньяне надписи относятся к периоду правления не Пань Гэна, а У Дина, его третьего по счету преемника, что порождает определенные сомнения в том, является ли аньянское городище той столицей, куда перенес свое местожительство Пань Гэн.

Имея в виду эти сомнения, Чэнь Мэнцзя собрал ряд свидетельств сравнительно более поздних древнекитайских источников, из которых явствует, что после Пань Гэна (и вероятнее всего, во времена У Дина) шанцы совершили еще одно переселение, на сей раз совершенно определенно к северу от Хуанхэ [330, с. 252]. Разумеется, приведенные им свидетельства не очень весомы. Но без них путаница еще большая. И она заставляет специалистов быть крайне осторожными с отождествлениями и локализациями столицы Шан. Так, в последней и наиболее капитальной из монографий, посвященных шанским гадательным надписям, ее автор, Д. Китли, с первых же страниц обстоятельно оговаривает все несоответствия указанного характера и делает вывод, что, если даже Пань Гэн когда-то и перенес столицу в Инь, остается неясным, имела ли эта столица отношение к сяотуньскому городищу [177, с. XIII—XIV] 11.

Несоответствий такого рода между материалами письменных памятников с их столь строго разработанными классификационно стройными схемами и данными других источников — прежде всего надписей на костях — довольно много. Так, выяснилось, что в шанских надписях нет не только слова Инь, но и слова Ся (см. [293а]). Разумеется, тому могут быть различные объяснения. Возможно, что шанцы именовали Ся иным термином (как это делали чжоусцы по отношению к ним самим). Не исключено также, что Ся было просто уничтожено как самостоятельная этнополитическая общность и потому исчезло имя. Правда, сами чжоусцы поступали иначе: как правило, повергнутые, завоеванные, даже насильно перемещенные и расчлененные этнические общности (те же иньцы) получали возможность сохранять свое имя хотя бы в форме ритуальных жертвоприношений в честь предков. Но, возможно, что такого рода культ предков появился лишь с Чжоу.

Обращает на себя внимание любопытное сопоставление: шанцы не упоминали ни о Ся, ни о Яо, Шуне, Юе (последнее, впрочем, понятно: их ритуалы распространялись только на своих предков), а вот чжоусцы после победы над ними не только вспомнили обо всех, но и придали им большое значение. Однако, видимо, не сразу, в раннечжоуских надписях, на бронзе — наиболее аутентичных памятниках того времени — не встречаются упоминания ни о Ся, ни о Яо, Шуне или Юе. В «Шу цзин» о них уже много и подробно говорится, но нет еще ни слова о более ранних героях-ди. А у Сыма Цяня четко сказано, что, когда первые чжоуские правители после гибели Шан раздавали уделы своим родственникам и сподвижникам, они вспомнили о потомках не только Яо, Шуня и Юя, но даже Шэньнуна и Хуан-ди, и всем им были даны среди прочих уделы [296, гл. 4, с. 69; 69, с. 188]. Получается, что чем дальше от событий, тем с большими подробностями описывается все более отдаленная древность — обстоятельство, уже отмеченное в свое время Гу Цзеганом (см. [261, с. 11]).

Если вспомнить упоминавшуюся выше и свойственную древнекитайской историографии тягу к систематизации моторизованных мифов и тем более реальных преданий глубокой старины, можно предположить, что во второй половине Чжоу и в Хань, когда такая систематизация проявляла себя наиболее активно (вспомним такие тексты, как «Ли цзи» и «Чжоу ли»), на основе разрозненных преданий старины сложилась достаточно полная и стройная картина. Лейтмотивом проделанных при этом манипуляций с текстами и преданиями было, насколько можно судить по результатам, придание разрозненным, противоречивым и параллельно существовавшим данным четкого вида стройной линейной композиции: от Шэньнуна — к Хуан-ди, от него и его преемников — к Яо, затем к Шуню, Юю и династии Ся, от нее — к Шан-Инь и далее к Чжоу. Причем нужно это было прежде всего и главным образом чжоусцам, легитимировавшим с помощью подобных построений свою власть. Построения такого рода с течением времени по мере дальнейшей разработки и детализации исторической схемы уходили все дальше, в глубь истории и тем получали все больший авторитет.

Так насколько же достоверна все-таки писаная традиция? Некоторые специалисты, отталкиваясь от того факта, что зафиксированная в письменных памятниках древности генеалогия шанских правителей получила подтверждение после обнаружения иньских гадательных надписей, считают возможным экстраполировать доверие к письменным памятникам в глубь истории, включая и Ся. Наивность подобного рода аргументации удивляет — особенно, когда встречаешься с ней на страницах солидных изданий. Ведь нет ничего проще, как на этом же основании экстраполировать ситуацию и еще дальше — до Яо, Хуан-ди и даже Шэньнуна. Одно несомненно: традиция заслуживает серьезного внимания, особенно ее интерпретация. Но обратимся сначала к тем данным, которыми располагает современная археология.




5 В тексте употреблен знак «и» («поселение», «город», позже «община»), который применительно к ранним периодам истории Китая, в частности к эпохе Шан, означал поселение того или иного клана, а то и региональную политическую структуру типа небольшого чифдом. Впрочем, этим же знаком обозначалась и столица крупного составного чифдом, каким было Шан-Инь. Подробнее об эволюции понятия «и» см. [16].
6 Данные о перемещениях Ся, имеющиеся в различных древнекитайских источниках, включая «Ши цзи» и обе версии «Чжушу цзинянь», собраны и проанализированы Г. Крилом [115, с. 120—123].
7 Реконструкция Ван Говэем восьми пунктов, где были иньские «столицы» от Се до Чэн Тана, в свете современных данных неудовлетворительна, что уже было отмечено [69, с. 283]. В еще большей степени это относится к попыткам реконструкции местопребываний Ся [115, с. 124].
8 Нечто подобное в свое время предположил и Г. Крил: по его мнению, династии Ся не существовало, но было государство Ся, причем именно этот факт нашел при Чжоу отражение в том, что термином Ся стали пользоваться для обозначения всего исконно китайского — государственности, культуры н т. п. [115, с. 130].
9 В ряде древнекитайских памятников, например в «Люйши чуньцю» [288, гл. 6, с. 159—160], более подробно рассказывается о том, как Чэн Тан послал И Иня в Ся в качестве лазутчика и как на основе полученной информации Чэн Тан принял решение выступить против распутного Цзе [69, с. 285].
10 В 1977 г. в Китае было опубликовано предварительное сообщение об обнаружении недалеко от Сиани (в 100 км к западу) 127 гадательных надписей, предположительно сделанных чжоусцами при Вэнь-ване (XI в. до н.э.). Некоторые из них посвящены описанию жертвоприношения предпоследнему шанскому правителю Ди И, именуемому «иньский вап» [177, с. XVII].
11 Эти сомнения перекликаются с выдвинутым в 1970 г. известным японским синологом Миядзаки Итисада предположением, что обнаруженное и раскопанное археологами знаменитое шанское городище в Сяотуии (Аньян) — не позднеиньская столица, а своего рода город мертвых с гробницами правителей, ритуальными центрами (архивы гадательных надписей) и обслуживающим его персоналом, тогда как настоящую столицу еще следует искать. Упомянув, что точка зрения Миядзаки встретила возражения прежде всего со стороны японских синологов (Сато и Мацумару, опубликовавших критические статьи в 1971—1972 гг.), Д. Китли обратил внимание на весомость некоторых его аргументов, в частности на отсутствие в Аньяис городской стены, на очевидную скромность размеров и интерьера зданий, которые можно считать дворцами (особенно по сравнению с недавно раскопанными дворцовыми строениями досяотуньского времени в Эрлитоу, Чжэнчжоу и Паньлунчэне), на кратковременность их существования [177, с. 537—538].
загрузка...
Другие книги по данной тематике

А. Ю. Тюрин.
Формирование феодально-зависимого крестьянства в Китае в III—VIII веках

Екатерина Гаджиева.
Страна Восходящего Солнца. История и культура Японии

М. В. Воробьев.
Япония в III - VII вв.

М. В. Крюков, М. В. Софронов, Н.Н. Чебоксаров.
Древние китайцы: проблемы этногенеза

Леонид Васильев.
Древний Китай. Том 2. Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)
e-mail: historylib@yandex.ru