Глава XXXV. Потребление

Потребление мяса, спиртных напитков, кофе, чая, какао, табака; кофейни. Употребление вилок, ножен, тарелок; белье, кружева, часы, зеркала; освещение.

Насколько изменился характер потребления съестных припасов, в особенности мяса, и изменился ли он вообще, трудно сказать за отсутствием статистических и иных данных. Маколей указывает лишь на то, что еще к концу XVII в., ввиду невозможности прокормить скот в течение зимы, приходилось убивать его в большом количестве и солить мясо, так что в течение многих месяцев даже джентри не потребляли свежей животной пищи, за исключением дичи и рыбы. При Генрихе VII свежее мясо потреблялось лишь в течение 2—3 месяцев в году, при Карле II мясо солили только в ноябре. Тот же Маколей находит, что хлеб был весьма плох, и в конце XVII в. арендаторы и торговцы потребляли хлеб, один вид которого вызвал бы теперь (в середине XIX в.) волнение в работном доме¹.

Гораздо больше данных имеется о потреблении напитков — вина, пива, а с течением времени и водки, — о пьянстве в эту эпоху. Лютер писал о том, что вся Германия «загублена пьянством» и что «наш немецкий дьявол — добрая бочка вина, а имя ему пьянство». «Мы, немцы, пропиваем наше имущество, наше здоровье и само царствие небесное», — восклицает другой реформатор, Меланхтон.

Но едва ли сами реформаторы отличались трезвостью, — известно ведь изречение Лютера «Wein, Weib und Gesang»² He меньше пили и в «старой веселой Англии» (old merry England): на дверях кабаков были нарисованы вывески, приглашавшие выпить за самую малую сумму - один пенни, - с уверением, что за два пенни посетители будут мертвецки пьяны и получат солому, на которой могут выспаться. Кабатчики действительно имели помещения, куда провожали своих пьяных гостей. «Немецкий солдат - пьяница, испанский — вор», — говорил Карл V. Но не лучше дело обстояло в этом отношении и среди других слоев населения. Курфюрст Саксонский, уезжая из Праги (в 1610 г.), благодарит императора за радушный прием — такой прекрасный, что он ни одного часа не провел в трезвом состоянии. И Людовик XV, и Филипп Орлеанский (регент) имели обыкновение весьма часто напиваться допьяна. За обедом последнего дело всегда кончалось тем, что гости не в состоянии были ни говорить, ни слушать другого, и часто их приходилось уносить, так как ходить они уже не могли. При дворе Фридриха Великого, когда он был еще наследным принцем, происходили оргии (одна из них в 1739 г. описана участником ее), при которых не только били и ломали зеркала, посуду, мебель, понапивались так, что в течение многих дней, «по болезни», никто не мог показываться. Пелльниц рассказывает, как он гостил у епископа Вюрцбургского и все время был пьян; он восхваляет обширные погреба капитула — «арсенал Вакха». Охотно напивались и придворные дамы, пожилые и молодые; дочери старались превзойти матерей. В 1529 г. вышла книжка, превозносившая водку, — последняя постепенно из медицинского средства превращается в средство опьянения. Но еще в XVII в. врачи серьезно обсуждали вопрос о том, полезно ли время от времени предаваться пьянству (темы Парижского медицинского факультета в 1643, 1658, 1665 гг.: An singulis mensibus repelita semel ebrietas salubris? An curandae quartanae convenial ebrietas?³), и многие из них находили полезным напиваться допьяна раз или два в месяц, для того чтобы желудочные силы не уменьшались. Впрочем, в 1748 г. встречаем в Париже книгу: «Ergo aqua vitae — aqua mortis» (Пикете) — «Вода жизни (водка) есть вода смерти»⁴.

Среди городского населения в эту эпоху сильно распространяется потребление различных пряностей — перца, мускатного ореха, корицы, гвоздики, — которые прежде составляли редкость. Теперь, с открытием морского пути в Индию, они стали дешевле и доступнее; кроме того, их стали разводить и в других местах, в особенности на Антильских островах. С распространением культуры сахарного тростника за океаном и сахар (от арабск. sukkar), выделанный из него, известный еще со времен крестовых походов, но составлявший большую редкость (его заменяли медом), теперь становится гораздо более доступным (свекловичного сахара еще не было)⁵. Состоятельные слои населения потребляют теперь и новые колониальные товары: кофе, чай, какао, табак.

Ранее всего, уже в XVI в., распространяется потребление сахара; в высшем обществе «не едят ничего, что не посыпано сахаром»; из сахара выделывают мармелад, конфеты, засахаривают фрукты и пряности всякого рода; подаются сахарные фигуры, изображения птиц и животных, дворцов и кораблей из сахара; сахар кладется в вино, в воду, в мясные и рыбные блюда, прибавляется к яйцам; солью пользуются не чаще, чем сахаром.

Кофе⁶ как напиток появился на Востоке, по-видимому, не ранее середины XV в. (африканские племена гораздо раньше стали есть поджаренные кофейные бобы). В это время мы находим его в Аравии и Сирии, а в середине XVI в. была открыта первая кофейня в Константинополе. С потреблением кофе познакомились в конце XVI и начале XVII в. купцы, посещавшие Турцию и Египет. Они сообщили о том, что арабы и турки пьют напиток, именуемый caova, cahua или copha, который продается в тавернах, как в Европе вино, ибо вино пить религия им запрещает. Пьют его не во время обеда, а после него, причем кофе устраняет меланхолию, укрепляет желудок, в особенности же полезен для тех, кому необходимо ночью бодрствовать, ибо он прогоняет сон. В 1640—1660-х годах кофе появляется во Франции и Англии, ранее всего, по-видимому, в Марселе, куда он был привезен французскими купцами, торговавшими с левантийскими странами; они завели турецкий обычай потребления кофе, к которому приучились на Востоке. В 1670 г. Людовик XIV при приеме посольства султана Магомета IV угощал его кофе и после этого ввел его в употребление при дворе. А затем продажа кофе фунтами распространяется и в Париже, Лондоне, Амстердаме Из кофе стали выделывать конфеты, ликеры, сиропы разного рода Врачи первоначально восстали иротив потребления его, находя, что кофе повсюду, куда о» проник, стал «ужасной страстью, тиранической привычкой», от которой люди не могут отказаться даже там, где подвергаются за это преследованиям. Они опасались, как бы это произведение Аравии не вытеснило вино вследствие тех качеств, которые ему приписываются, «хотя, говоря правду, ни вкус, ни цвет, ни запах, ни субстанция его не позволяют проводить даже отдаленного сравнения между ним и вином». Другие врачи утверждали, что кофе сокращает жизнь, - Кольбер сжег себе им желудок, ибо был вынужден для ночной работы употреблять кофе; называли принцессу, которая от кофе умерла после тяжких страданий и у которой в желудке нашли после смерти сотню небольших нарывов; фламандского губернатора, у которого кофе вызвал рак на руке, отчего он умер. В Германии, главной потребительнице кофе в XIX в., прежде, еще в середине XVIII в., было много противников кофе, которые утверждали, что предки не знали его и не страдали коликами, ипохондрией и болью в животе. В Париже, рассказывали они, семьи вымирают в третьем поколении, чем это вызывается, как не потреблением кофе? Но ведь врачи и торговцы будут протестовать, если больше никто не станет потреблять ни кофе, ии сахара. Ведь если в Вестфалии семья ежегодно тратит 5 талеров на сахар, кофе и чай, то из страны уходит 150 тыс. талеров, а на эти деньги можно было бы дать приданое 150 бедным девушкам, жалуется одна девица Юстусу Мезеру⁷. Фридрих Великий был противником кофе, ибо сам король был воспитан на супе из пива, следовательно, и другие люди могут довольствоваться им, тем более что он гораздо здоровее кофе. Такого же мнения держалась Елизавета Орлеанская (урожденная принцесса Пфальцская): кофе она сравнивала с сажей и жжеными фигами, чай - с травой, шоколад для нее слишком сладок и вызывает боль в желудке, — всему она предпочитала кислую капусту и суп из пива. В различных немецких городах кофе был запрещен, и у жителей отбирали кофейную посуду, а долги по продаже кофе объявлялись не подлежащими взысканию. Гонениям подвергался кофе и в Англии; в особенности духовенство восставало против этого «турецкого напитка». Но это нисколько не помогало - потребление кофе распространялось, тем более что и среди врачей он вскоре нашел себе сторонников («в интересах страждущего человечества и голландских купцов»), которые утверждали, что для умственной работы потребление его полезно; как доказывал один парижский врач на медицияском факультете в 1718 г., он не создает расположения к апоплексии, он устраняет опьянение, вызываемое вином. Появились поэмы и кантаты, слагаемые в честь кофе⁸.

Сведения о чае⁹ в Европу проникли в середине XVI в. Сообщалось о том, что японцы приготовляют чрезвычайно полезный напиток, который обеспечивает долгую жизнь, из травы, именуемой chia или chaa. Голландские купцы, побывавшие в Китае, Японии или Сиаме, вскоре стали потреблять этот напиток, а затем нидерландская Ост-Индская компания начала вывозить его из Макао в Европу. При этом объявлялось, что чай облегчает пищеварение и дает пьяницам новые силы для возобновления потребления спиртных напитков. Дифирамбы в честь чая, однако, во многих случаях сочинялись по поручению Ост-Индской компании с целью расширения сбыта чая. Чай называли божественной травой, амброзией, рекомендовали пить его в количестве 40—50 чашек в сутки, потреблять его как можно больше в любое время. Одного голландского врача, проживавшего в Гамбурге и в большом количестве прописывавшего пациентам потребление чая - он хотел заменить потребление водки чаем, — также обвиняли в том, что его подкупили купцы, торгующие чаем В середине XVII в. чай потребляли в Голландии, Лондоне, Лионе, Париже, итальянских городах; но он стоил чрезвычайно дорого, и поэтому только высшие слои населения могли позволять себе эту роскошь. В 1766 г. было вывезено из Китая 17,5 млн фунтов чая, из них 6 млн англичанами и 4 млн голландцами.

Шоколад был вывезен в 1528 г. Кортесом из Мексики, где зерна какао служили монетой (вплоть до середины XIX в.). Там шоколад приготовлялся в виде смеси из какао, маиса, перца и других пряностей. Хотя первоначально европейцы называли такой напиток более пригодным для свиней, чем для людей, однако уже в середине XVI в. он стал распространяться в Испании, затем во Фландрии и Флоренции, а с середины XVII в. и во Франции — кардинал Мазарини и маршал Грамон выписали двух умелых поваров из Италии для приготовления чая, кофе и шоколада. Но уже в Испании последний изменил свой характер: вместо перца в какао стали примешивать ваниль или корицу, мед или сахар. Шоколад не был встречен с такой враждой, как кофе: напротив, его считали полезным медикаментом, в особенности при ревматизме, заболеваниях горла, бессоннице, коликах, холере и дизентерии. Только некоторые врачи сомневались в полезности его, говоря, что шоколад — напиток тяжелый, пригодный лишь для желудка индейцев, что он испортил зубы королеве Христине, что он сжигает кровь. Мадам де Севинье одно время была противницей его и приписывала факт рождения совершенно черного ребенка у одной маркизы и смерть его потреблению шоколада маркизой: ребенка сожгли шоколадом — откуда иначе могло явиться столько жару в этом маленьком теле? Напротив, духовенство поощряло потребление его, высказавшись в том смысле, что шоколад не нарушает поста, ибо хотя он И является питательным, но не составляет съестного. Уже в 1661 г. появляется сочинение Дюпона (Dupont) «An salubus usus chocolalae?» В настоящее время, читаем в 1709 г. у Эке, шоколад считают царем всех напитков, божественным напитком. Вскоре шоколад стал модным напитком, потребляемым повсюду высшими классами общества. Он «по своим достоинствам выше чая китайцев и кофе персов и турок»¹⁰.

Наконец, из Америки был привезен и табак (название от острова Тabago, или Tobago, почему на различных языках - tabac, Tabak, tobacco), впервые уже Колумбом, затем — испанцем Орвиедо; доставленные им семена дали возможность разводить табак как садовое растение в Испании Табак, подобно другим колониальным товарам, применялся первоначально как лекарственное снадобье, которому приписывалась специфическая сила. В 1560 г. исследовал его Жан Пико, французский посланник при португальском дворе, и нашел в нем одурманивающее вещество, которое по его имени было названо никотином; он послал семена и листья табака во Францию королеве Катерине Медичи. Уже в 1600 г. «курили и нюхали в Старом Свете табак на протяжении от Лиссабона до Пекина и от Исландии до мыса Доброй Надежды». Началось с матросов, побывавших в Америке (которые жевали табак); в 1585 г. появились в Англии tabakhouses, и это «вонючее, в поношение Господу употребляемое растение» стало распространяться среди населения; сначала его нюхали, затем стали и курить трубки. Духовенство в Англии заявляло, что табак вреден для здоровья, уменьшает умственные способности, вызывает нечистоплотность и отрицательно влияет на общественное настроение. В Германии оно говорило, что те, кто «пьют» табак, лишаются вечного блаженства, курят фимиам дьяволу. После заповеди «не прелюбодействуй» прибавляли: «Не потребляй табаку». Яков I в Англии написал две брошюры, направленные против табака, и ими было вызвано избиение народом людей, куривших и нюхавших табак. Дворяне, уличенные в «смертном грехе» курения, были изгнаны из Лондона, и у них были острижены бороды. В Швейцарии курильщиков выставляли к позорному столбу. В Московском государстве «богомерзкая трава» была проклята патриархом, и, по Уложению 1649 г., за продажу и курение табака велено резать носы и рвать ноздри и ссылать в дальние города¹¹. Но никакие кары не помогали; государству пришлось отказаться от запрещений, наказывая потребителей табака лишь взиманием с них особого налога и используя таким образом это потребление в фискальных целях.

Уже в XVII в. появился ряд сочинений, посвященных новым напиткам: Колменеро о шоколаде - 1631 г., Дюфур о кофе, чае и шоколаде — 1671 и 1685 гг., Бленьи о тех же напитках — 1687 г. и др. Особенно стали распространяться новые напитки — чай и кофе, - как и потребление табаку (даже в Норвегии купцы в конце XVII в. уже пили кофе и курили трубку), благодаря появляющимся с середины XVII в. в Англии, Нидерландах, Франции кофейням. Последние были занесены, как и самое потребление кофе, из Турции и Египта: там имелись кофейни, в которых мужчины проводили по несколько часов в день (женщины туда не могли входить). В 1652 г. возникла первая кофейня в Лондоне¹², и вскоре кофейни стали необходимым учреждением Лондона, которым он особенно отличался от других городов; они стали домом для лондонского жителя, так что люди, искавшие кого-либо, спрашивали не улицу, где он живет, а посещает ли он «греческую кофейню» или «радугу». При этом каждое звание или профессия, каждое религиозное или политическое направление имело свою особую кофейню, где обсуждались различные важные вопросы в области литературы и политики, где выступали ораторы, где можно было узнать все последние новости (при отсутствии газет), получить совет врача, где, наконец, совершались и коммерческие операции. Приезжие удивлялись, как люди, имеющие свои жилища, могли покидать их, чтобы часами проводить время в ужасной, наполненной дымом атмосфере, где сидели, как в тумане, и усиленно курили или нюхали табак. Правительство первоначально пробовало с этим бороться, находя кофейни опасным явлением, но вынуждено было отказаться от мер, направленных против них. К концу XVII в. их насчитывалось свыше тысячи, кофе продавался с сахаром и без сахара, вместе с ним подавалась и трубка табака, имелся и шоколад¹³.

Парижская полиция вступила в борьбу с кофейнями, открытыми ночью, находя, что они являются местами сбора для воров и других сомнительных людей, тем более что кофейни освещены фонарями, которыми они отличаются от других домов и которые являются сигналом для людей этого рода (ордонанс 1695 г.). Политическое значение парижских кофеен было меньше, чем лондонских, но литераторы здесь собирались в большом количестве: Руссо здесь писал свои произведения, Вольтер о кофейнях неоднократно упоминает; в 1723 г. их насчитывалось в Париже, по Савари, около 380¹⁴.

В середине XVIII в. встречаем кофейни как обычное явление даже в небольших итальянских городках, а в Неаполе здесь читались стихи и сатиры, направленные против правительства¹⁵. Широко развивавшаяся в начале XVIII в. спекуляция акциями также воспользовалась кофейнями. В Амстердаме, Париже, Гамбурге операции с акциями совершались во вновь появившихся в то время кофейнях¹⁶.

И в других отношениях мы можем отметить значительные изменения в характере потребления, хотя происходят они лишь постепенно и медленно.

Франклен в одном из томов своей «La vie privee d'autrefois» (Les repas) устанавливает следующие три основных положения: 1) до XVII в. во всяком случае во Франции все ели руками; 2) употребление вилок среди высшего общества начинается лишь после 1600 г.; 3) среди прочего городского населения употребление вилок становится обычным лишь в течение XVII в. Действительно, из фактов, сообщаемых им в различных томах его сочинения, мы можем усмотреть, что еще в начале XVII в. каждый брал с общего блюда несколько нарезанных кусков руками, а затем руками же разрывал их на части, причем в XVII в. он клал их на тарелку, ранее же последние заменялись толстыми кусками хлеба, на которые клали мясо и иные сухие продукты. Поэтому рекомендовалось не сморкаться (носовых платков еще не было) той рукой - правой, - которой берут мясо за обедом. Английский путешественник Томас Кориат, выпустивший свое сочинение в 1608 г., сообщает, что в Италии он нашел обычай, которого нет в других христианских странах: «когда итальянцы разрезают мясо, они пользуются небольшими граблями из железа или стали, иногда из серебра; странно, что итальянцев нельзя заставить есть руками: они исходят как бы из того, что не у всех руки чисты». Вернувшись в Англию, он решил перенять эту неизвестную там привычку и есть при помощи вилки. Но приятели над ним смеялись, и один во время обеда назвал его furcifer'oм¹⁷. Еще в 1651 г. королева Анна Австрийская «не находила ничего предосудительного в том, чтобы класть свои красивые руки в блюдо с рагу», но сто лет спустя это считалось уже недопустимым¹⁸.

При отсутствии вилок, тем большее значение должны были иметь ножи. Один француз сообщает в 1560 г., что в Италии и Швейцарии каждый за обедом имел свой нож, и точно так же Монтень 30 лет спустя рассказывает, что швейцарцы не лезут руками в блюдо, а берут все ножом; напротив, во Франции число ножей до XVII в. обыкновенно не соответствовало числу гостей: имелось всего 2—3 ножа на весь стол, так что во время обеда приходилось занимать их друг у друга.

Не лучше обстояло дело при еде супа и прочих жидких блюд. При Людовике XIV, во время самых торжественных обедов, все ели своими ложками из общей миски, как теперь солдаты из общего котла, ибо обыкновенно тарелок для жидких блюд не было. Только к концу XVII в. — в Швейцарии уже в XVI в. - появляется новый обычай: брать суп только один раз, переливая на свою тарелку, причем дается совет по окончании одного кушанья вытирать свою ложку, прежде чем опускать ее в другое общее блюдо. Наконец, и стаканов было мало, почему правило приличия требовало, чтобы каждый опоражнивал стакан до дна, прежде чем передавать его соседу. Однако в конце XVIII в. Артур Юнг во время своего путешествия по Франции подметил, что даже среди менее состоятельных слоев населения никто не пользуется стаканом другого — так это и у плотников, и у кузнецов, и у других¹⁹.

Когда Генрих IV стал французским королем, у него имелась всего дюжина рубах, причем часть была разорвана, и всего пять носовых платков. Лишь постепенно, в течение XVII в., входит в употребление обычай спать в рубашках — число их, очевидно, увеличивается. Однако это касается только более состоятельных слоев населения: Себастиан Мерсье в своих мемуарах, относящихся к концу XVIII в., рассказывает, что в Париже в воскресенье рано утром можно было встретить людей, стирающих в Сене свою единственную рубаху или единственный платок, которые они тут же развешивали на палке, ожидая, пока солнце их высушит.

«Чиновники, музыканты, художники, поэты, — продолжает он, — покупают сукно и даже кружева, но белья они не покупают. Они надевают бархатные одежды и прикрепляют кружевные манжеты к грязной рубашке Таков парижанин. Парикмахер ему нужен ежедневно, но прачка является лишь раз в месяц. Парижанин с доходом менее 10 тысяч ливров обыкновенно не имеет ни постельного белья, ни столового, ни рубах; но зато у него есть часы, зеркала, шелковые чулки, кружева». Этот недостаток в белье — из его описаний мы все же видим, какое значение придавалось белью в других слоях населения, — он приписывает тому, что прачки разрывают и уничтожают его своими неумелыми способами стирки белья.

Обычно спали голыми, в одной комнате - мужчины и женщины, не только члены семьи, но и гости, не стесняясь раздеваться в присутствии других. С какой стати, спрашивали, рубашку, в которой ходят весь день, оставлять на ночь, а не снимать, как прочую одежду? Зачем оставлять на ночь блох и прочих находящихся на ней насекомых? К употреблению носовых платков даже придворные круги относились иногда довольно скептически, спрашивая: «За что дается особая привилегия той грязи, которая выходит из носа? На каком основании ее следует помещать в изящный кусок полотна и бережно прятать в карман вместо того, чтобы ее прямо выбрасывать?» Нижнего белья обычно не носили. У придворных дам во Франции уже с XVI в. появляются панталоны, занесенные, по-видимому, с Востока, почему они носились длинные (в отличие от коротких мужских брюк — носили брюки и чулки) и только постепенно стали сокращаться (доходя до колен и выше). Однако распространялось их ношение, одно время вызываемое кринолинами, очень медленно, и еще в конце XVIII в., как указывает Мерсье в 1783 г., носили их только кокотки и балерины (последние часто были и первыми), почему ношение их считалось для приличных женщин недопустимым («неужели же я, честная девушка, надену их?»); кокотки же носили ради чистоты и чтобы обращать на себя внимание (последним ведь вызвано вообще появление одежды). В «L'art de la lingerie» 1771 г. они еще вовсе не упомянуты. Еще позже появились мужские кальсоны²⁰.

Впрочем, если судить по мемуарам венецианца Казановы (они относятся к середине XVIII в.), то в XVIII в. в отношении белья происходит все же перемена, ему начинают придавать значение. Казанова носит дорогую одежду, а отправляясь на обед к посланнику (в Лионе), надевает бархатный костюм с кружевными манжетами, две пары золотых часов, на каждый палец по бриллиантовому кольцу и т.д. Но в то же время он много моется и носит хорошее белье, в том числе даже кальсоны. Он не только покупает шелковые чулки и перчатки дюжинами и подносит в подарок дюжину перчаток; для одной из своих любовниц он приобретает полотна на 24 рубашки и батист для носовых платков, для другой не только платья, юбки, чулки, чепчики, пару туфель, перчатки, веер, накидку и рабочий ящик, но и рубашки и носовые платки; третьей (это все были бедные девушки) рубашки, чепчики, юбки, ботинки. Четвертая (они у него менялись почти еженедельно) имела и сама много белья. Особенно характерно то, что бедняк жалуется ему на то, что у него всего одна рубашка, а живущий в Лондоне итальянский литератор, рассказывая о своем бедственном положении, говорил, что он имеет только один костюм, который на нем, и полдюжины рубашек. Любопытно и то, что облагодетельствовавший Казанову (в Северной Италии в 40-х годах XVIII в.) ростовщик, взяв у него в залог все, что он имел, все же²¹ сам предложил ему оставить себе три рубашки и несколько пар чулок и платков. Казанова надевал и ночную рубашку; судя по его описаниям, и другие спали в рубашках В одном случае он специально подчеркивает, что две женщины спали голыми, ссылаясь на счастливый климат Южной Италии, где это происходило. Напротив, отсутствие панталон у женщин подтверждается и его мемуарами. Это видно как из (приведенных выше и иных) перечислений различных предметов одежды, где они отсутствуют, так и из описаний многочисленных его любовных похождений. Только в одном случае они упоминаются, но прибавлено, что (в связи с этим) носившая их дама держала себя как мужчина²².

Из приведенного выше можно усмотреть, что хотя и теперь еще менее важному придавалось большее значение, чем предметам необходимости, но все же тех резких противоположностей, какие наблюдались в средневековый период, мы в XVII—XVIII вв. не замечаем. Широко распространяется, например, употребление кружев. Кружева в равной мере украшают одежды как женщин, так и мужчин. Об этом лучше всего свидетельствуют картины того времени, в особенности изображающие придворную жизнь. От кружевного одеяла младенца во время крестин до разукрашенной кружевами постели богатого покойника они сопровождают человека через всю его жизнь Фата невесты, сетка для волос у замужних женщин, так же как и рубашка, манжеты, воротники, даже покрывала для букетов, — все богато отделывалось кружевами. Кружевами покрыты одеяния священника, плат для вытирания чаши, покрывало для алтаря. Во Франции в начале XVIII в. определяли потребление кружев в 8 млн фр. в год. Но в то же время триумф кружев обозначал новое направление в развитии одежды: белье, прежде игравшее незначительную роль, выдвигается на первый план. Наряду с распространением ношения шелковых одежд не только женщинами, но в такой же мере и мужчинами — платьев, чулок, жилетов и т.д., — наряду с употреблением всевозможных золотых и серебряных украшений все же появляются вилки и ложки, с XVI в. широко в городах распространяются оконные стекла, в XVII в. входят в употребление бумажные обои; новые виды комнатного убранства, одежды, изящная мебель, вазы, портреты, ковры вызываются соображениями удобства и комфорта²³. И самые предметы роскоши частью изменяют свой характер: таковы, например, наряду с потреблением кофе, и часы и зеркала, которые должны быть отнесены к роскоши полезной.

До XVI в. существовали только песочные часы, притом в виде стенных или башенных часов; они производились преимущественно в Нюрнберге. С середины XVI в. появляются и карманные часы, но они составляли чрезвычайную редкость, и на них смотрели исключительно как на предмет особой роскоши, почему они обыкновенно были покрыты драгоценными камнями и их носили на цепочке открыто, чтобы все могли видеть. Современный часовой механизм был изобретен Гюйгенсом, и только с этого времени, т.е. с середины XVII в., часы стали больше распространяться среди высших слоев населения. Лондон, Париж, а после отмены Нантского эдикта — Женева, куда переселились гугеноты из Франции, позже Невшатель и Шварцвальд стали центром производства часов в XVII-XVIII вв. (в Англии карманные часы производятся с 1658 г.)²⁴.

В XVII в. находим во Франции зонтики: в 1622 г. дождевой зонтик составлял парижскую «новость», в 1675 г. зонтик (защищающий от солнца) встречает Локк во время своего путешествия в Париж²⁵.

Зеркала до XVII в. производились только в Мурано, близ Венеции, и техника производства хранилась в строгой тайне. При этом зеркала выделывались выпуклые, почему получалось весьма плохое изображение. С XVI в. появляются и плоские зеркала, но они были еще чрезвычайно редки и дороги. Лишь с конца XVII в., когда секрет производства зеркал был перенесен из Венеции в другие страны, в особенности во Францию, и здесь техника производства была усовершенствована, высшие слои населения стали украшать комнаты зеркалами; устраивались особые помещения, где стены были покрыты зеркалами, к мебели всякого рода прикреплялись зеркала, и appartements ornes de glaces²⁶ обозначали квартиру особенно элегантную. Но все же это были еще зеркала небольших размеров; до XIX в. большие зеркала редко удавались, ибо получалось слишком тонкое стекло, которое при самом выдувании или охлаждении его лопалось²⁷.

Вследствие устройства окон из стекла, дневное освещение получило совершенно иной характер — в комнатах днем было светло, но искусственное освещение было по-прежнему весьма плохое: темно было ночью на улицах, если луна «не принимала на себя обязанности освещать дорогу», — вдвойне печально при отсутствии тротуаров и при наличности нечистот, которыми улицы были покрыты. В Лондоне впервые в конце XVII в. одному лицу выдан был патент на исключительное право освещения улиц; именно за небольшое вознаграждение он обязан в безлунные ночи от 6 до 12 часов ставить фонарь у каждой десятой двери. Его идея вызвала «восторг у одних, находивших, что открытие Архимеда ничто в сравнении с подвигом человека, превращающего ночь в белый день, и протесты других, защитников тьмы» (Маколей). В других городах освещение появляется не ранее XVIII в., да и то лишь освещаются отдельные части города; только во время пожаров, волнений или когда войска проходили через город, магистрат приказывал освещать город, причем довольствовались факелами и смоляными лампами. В обыкновенное же время каждый появлявшийся вечером на улице вооружался факелом или брал с собой мальчика, освещавшего ему дорогу. Но так как пользование этими факелами нередко вызывало пожары, то магистраты запрещали ношение их, и тогда на улицах господствовала полная темнота (как это было, например, в Киле в 1723 г.), — кареты и возы сталкивались и переворачивались. Городское освещение появилось во многих городах лишь в 1760-1790-х гг. (в Данциге, Вюрцбурге, Мюнстере, Нюрнберге, Оснабрюке), иногда даже только в начале XIX в. (в Эрфурте, Магдебурге); к домам прикреплены были масляные лампы, которые зажигались, однако, только осенью и зимой, и то лишь в те дни, когда в календаре не была показана луна, В некоторых городах оно устроено раньше — в 1720-1740-х гг. (в Киле, Галле, Веймаре, Бреславле), но ламп было мало: в Киле, например, 141 фонарь на весь город, и это число сохранялось в течение столетия; в Бреславле число их лишь к концу XVIII в. было доведено до 1400. Во французских городах освещение, да и то лишь некоторых улиц, появляется лишь в 60-х и 70-х гг. XVIII в. (в Тулузе, Безансоне, Труа, Бурже, Орлеане и др.), в Марселе в 80-х гг. Не менее темно было в домах на лестницах, на которых безопасно ходить могли только лица, хорошо знакомые с домом. Наконец, и в комнатах имелись лишь коптевшие, дымившие и распространявшие дурной запах масляные лампы, или же - еще чаще - пользовались только сальными свечами, которые приходилось, на что жаловался еще Гёте, каждый раз очищать; для этого существовали специальные ножницы²⁸.

¹ Macaulay. The History of England. Vol. I. P. 179-181.
² [Вино, девки и песни (нем.).]
³ [Является ли полезным опьянение, повторяющееся один раз в месяц? Подходит ли пьянство для лечения квартаны? (лат.) Квартана - четырехдневная перемежающаяся лихорадка.]
⁴ Янжул. В поисках лучшего будущего. 1893. Baer. Der Alkoholismus. 1878. Franklin. Les repas. P. 121-137, 145 ff. Schulz A. Das hausliche Leben der europlischen Kulturvolker (vom Mittelater bis zur zweiten Halfte des XVIII. Jahrhunderts). S. 181-182, 313, 319, 324-325. Macaulay. The History of England from the Accession of James the Second. Vol. I. P. 156-157. Gruber. Geschichtliches unber den Alkoholismus. 1910. Schulze. Geschichte des Weins und der Trinkgelage. 1866.
⁵ Kriegk. Deutsches Burgerturn im Mittelalter. Neue Folge. S. 390, 573. Bothe. Entwicklung der direkten Besteuerung in der Reichsstadt Frankfurt. S. 390, 573. Bothe. Entwicklung der direkten Besteuerung in der Reichsstadt Frankfurt. S. 101. Schulte. Der Mittelalterhchen Handel und Verker. Bd. I. S. III. Dietz. Frankfurter Handelsgeschichte. 1921. Bd. II. S. 143. Dorveaux. Le sucre au moyen-age. 1911. См. ниже, гл. XLIX.
⁶ Кофе (cafe, coffee, Kaffe) производился прежде от области Каффа в Абиссинии, теперь же полагают, что это слово происходит от арабского gahwa, т.е. вино, но также напиток, приготовленный из ягод (Dietz. Etymologisches Worterbuch der romanischen Sprachen. 5. Aufl. 1887. S. 76). См. ниже, гл. XLIX.
⁷ Т. I. § XVIII.
⁸ Chanson sur le cafe. 1711. Caffeum. 1715. Le cafe // Voyage de Parnasse.
⁹ По-голландски thee (франц. the, нем. Tee) из южно-китайского наречия, тогда как в северном Китае именуется «ча»; отсюда «чай> (Selier. Deutsche Kultur im Spiegel des Lehnworts. Bel. III. B. 1. 2. Aufl. S. 129) См. ниже, гл. XLIX и L.
¹⁰ Oexinelin. 1764.
¹¹ Franklin. Le cafe, le the el le chocolat P. 1-60, 76 ff., 109-144, 156-185. Justus Mozer. Patriotische Phantasien. Bd. I. 4. Aufl. S. 19, 118-120. Bondois Le monopole du chocolat // Memores et documents, publ. par Hayem. 7-e str. 1922. P. 177 ff., 180 ff.. 189.
¹² Еще раньше находим кофейни в Оксфорде (1650 г.). За Лондоном последовал Париж (1669 г.), Гамбург (здесь были устроены английскими купцами в 1677 г.), Вена (1683 г.), Франкфурт-на-Майне (1689 г.), Берлин (1721 г.) (Selier. Deutsche Kultur un Spiegel des Lehnworls. Bd. III. В 1. S. 130. Dietz. Frankfurter Handelsgeschichte. 1925. Bd. IV. B. I. S. 207).
¹³ Macaulay. The History of England from the Accession of James the Second. Vol. I. P. 154, 205, 207-208. Reiss-Journal und Glucks-und Unglucksolle von Joh. Zetzner (1677-1735). Ilrsg. von Reuss // Beitrage zur Landes und Volkskunde von Elsass-Lothringen. Bd. 49. S. 33 ff.
¹⁴ Franklin. Le cafe, le the et le chocolat. P. 43 ff., 61 ff., 73-75, 216 ff., 224 ff.
¹⁵ Casanova de Seingalt. Memoires derits par lui-meme. Т. I. P. 68, 171, 232. Т. II. P. 70.
¹⁶ Samuel. Die Effeklenspekulation im 17. und 18. Jahrhunderte. 1924. S. 22, 128, 169, 176. Ср. ниже, гл. LII.
¹⁷ [Бездельник (лат.).]
¹⁸ Цитату из Кориата приводит Бекманн (Beckmann. Beitrage zur Geschichte der Erfindungen. Bd. V. 1805), причем он добавляет (s. 286), что «в наше время вилки за обедом у культурных народов настолько необходимы, что потребление пищи без них внушает нам почти отвращение».
¹⁹ Franklin. La vie privie d'autrefois. Les repas. 1889. P. 35-38, 104-111. Idem. La vie privde d'autrefois. Varietes gastronomiques. 1891. P. 62—72. Idem. La vie privde d'autrefois. Les soins de toilette. P. 26—27.
²⁰ Franklin. La vie privde d'autrefois. Les magasins de nouveautes. Le vetement. 1894. P. 186 ff. Idem. La lingerie. 1898. P. 11-36, 70-71, 161-162. Mercier. Tableau de Paris. Т. VII. 1783. L'art de la lingerie. 1771. Dufour. Histoire de la prostitution. Т. VI. Ellis II. Sexualpsychologische Studien. Bd. I. 4. Aufl. 1922. S. 49 ff.
²¹ Casanova de Seingalt. Memoires Merits par lui-meme. Т. I. P. 173, 223, 398. Т. II. P. 113, 319. Т. IV. P. 102, 114, 301, 361, 371, 444. Т. V. P. 27. 411, 428. Т. VI. P. 89, 164.
²² Casanova de Seingalt. Memoires Merits par lui-meme. Т. I. P. 114, 117, 253. Т. II. P. 300. Vol. III. P. 18, 437. Т. IV. P. 75, 292. Т. V. P. 166 ff., 255, 389.
²³ См.: Schulz A. Das hausliche Leben der europaischen Kulturvolker (vom Mittelater bis zur zweiten Halfte des XVIII. Jahrhunderts). S. 128-129, 131-133, 230, 255 ff. Baudrillart. Histoire du luxe privde et public. 2-е ed. 1880. Т. IV. P. 276 ff., 283 ff., 420 ff.
²⁴ Franklin. La vie privde d'autrefois. La raesure du lemps. 1888. Pfleghart. Die Schweizerische Uhrenindustrie, ihre geschichtliche Entwicklung und Organisation. 1908.
²⁵ Fournier. Le Vieux-Neuf. Т. II. P. 228.
²⁶ [Апартаменты, декорированные зеркалами (франц.).]
²⁷ Fremy. Histoire de la manufacture royale des glaces de France aux XVII-XVIII siecle. 1909. P. 71 ff., 199-205, 201 ff. Schulz A. Das hilusliche Leben der europaischen Kulturvolker (vom Mittelater bis zur zweiten Halfte des XVIII. Jahrhunderts). S. 21, 44, 131. См. ниже, гл. XLIV.
²⁸ Gebauer. Breslaus kommunale Wirtschaft. S. 184-185. Horn. Erfurts Stadtverfassung. S. 104. Trautmann. Kiels Ratsverfassung und Ratswirtschaft. S. 237 ff. Foltz. Geschichte des Danziger Stadthaushalts. 1912. S. 153 // Quellen und Darstell. Zur Geschichte Westpreussens. Bd. 8. Allendorf. Das Finanzwesen der Sladt Halle a. S. im 19. Jahrhundert // Sammlungen nationalokonomischen und statistischen Abhandlungen, hrsg. von Conrad. Bd. 44. 1904. S. 88. Sunder. Das Finanzwesen der Stadt Osnabruck von 1648-1900 // ibid. Bd. 47. 1904. S. 75. Hilgert. Finanzen der Stadt Munsler. 1910. S. 135. Hertzer. Finanzpolilik. Meisner. Die Enhvicklung des Wurzburger Stadthaushalts von 1806 bis 1909 // Wirlschaftund Verwaltungsstudien, hrsg. von Schanz. Bd. 42. 1912. S 18. Ring. Die Entwicklung des Nurnberger Stadthaushalts // Ibid. Bd. 31. 1908. S. 20. Bubcau. La ville. T. 11 P. 126. Ардашев. Провинциальная администрация во Франции в последнюю пору старого порядка. Т. II. С. 284.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 2809

загрузка...

Другие книги по данной тематике