Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Генрих Шлиман.   Илион. Город и страна троянцев. Том 1

Глава IV Истинное местоположение гомеровского Илиона

Проблема реального местоположения гомеровского Илиона была забыта в Средние века и не привлекала никакого внимания после Возрождения. Немногие путешественники, которые посещали Троаду начиная с XVI века, или считали руинами гомеровского Илиона Александрию-Троаду[903], или же ограничивали свои изыскания весьма поверхностным осмотром долины Трои или же только ее берега[904].

В 1785 и 1786 году Троаду посетил Лешевалье[905], которому в его исследованиях помогал архитектор Каза и покровительствовал граф Шуазель-Гуффье[906*], тогда французский посланник в Константинополе. В то время наука археология только зарождалась. Египтология еще не существовала; города Ассирии еще не были открыты; доисторические древности были все еще неизвестны; о раскопках в научных целях еще и не слыхивали; исследование санскрита еще не началось; наука сравнительного языкознания еще не была создана; сама филология все еще ограничивалась бессистемной игрой с латинскими словами, от которых, как считалось, происходили все языки; исключением были те, кто предпочитал носиться с идеей о том, что первоначальным языком всей человеческой расы был иврит; и никто не имел никакого представления о происхождении нашей расы с горных вершин над Индией, которые действительно были все еще почти terra incognita. Поскольку еще не было археологов, не было и археологической критики. Итак, когда Лешевалье совершил свое романтическое паломничество[907] в Илион и интуитивно, даже не касаясь земли своей лопатой, понял, как бы по божественному вдохновению – точно как говорит Вергилий[908]:



Здесь – долопов отряд, там – Ахилл кровожадный стояли,

Здесь был вражеский флот, а там два войска сражались, —



что Пергам Приама находился на холме на краю высот Бали-Дага, что город простирался над вершинами вниз до деревни Бунарбаши, которая отмечает местоположение Скейских ворот, и что сорок холодных источников у подножия деревни являются двумя истоками Скамандра, из которых один он описал как теплый, из которого исходят тучи пара, чтобы это согласовалось с указаниями Гомера[909]; – и далее, когда он утверждал, что речушка Бунарбаши-Су, которую образуют эти сорок источников, являлась Скамандром (arentem Xanthi cognomine rivum), и сделал эту речку на своей карте долины Трои почти столь же большой, как настоящий Скамандр, который он назвал Симоентом, объявив, что Думбрек-Су (Симоент) является Фимбрием; – когда, наконец, чтобы в совершенстве согласовать свою систему с указаниями «Илиады», он изобразил, что его «Скамандр» соединяется с его «Симоентом» в Кум-Кее и впадает в Геллеспонт вблизи мыса Ретий[910]; – его теории были приняты почти единодушно, и его воображаемые отождествления произвели в научном мире гораздо большую сенсацию, чем любое реальное открытие в последующие времена.

Теории Лешевалье нашли особенно горячего защитника в лице графа Шуазель-Гуффье[911], французского посланника в Константинополе, на службе у которого он был; тот лично посетил долину Трои и подтвердил все его открытия. Шуазель-Гуффье утверждает, что истоки Скамандра у Бунарбаши находятся все еще в том же самом положении, как они и были во времена Гомера[912]; что один из них теплый, а другой – холодный[913]; что деревня Бунарбаши расположена на холме Батиея[914]; что Скейские ворота находятся немного выше Бунарбаши, на верхней части этого холма; что Эриней можно легко разглядеть[915]; что место, где находилась Троя, покрыто древними руинами и что здесь можно увидеть следы древнего поселения[916]; и, наконец, что курган Ужек-Тепе является могилой Эсиета[917]. Шуазель-Гуффье признает (вместе с Лешевалье), что древний Скамандр впадал в Геллеспонт у подножия мыса Ретий, поскольку он также изображает это на своей карте[918]; это последнее, как кажется, – единственная правильная точка зрения из тех, которых придерживались эти два путешественника.

Теория Лешевалье и Шуазель-Гуффье, согласно которой древняя Троя была расположена на высотах Бунарбаши, нашла в конце прошлого века ожесточенного противника в лице Джейкоба Брайанта[919], который объявил, что Троянская война – это вообще миф, но при этом утверждал, что Гомер имел в виду вполне конкретное место, на котором и разворачивалась его трагедия: и этот театр Троянской войны он располагал у мыса Лект и города Гамаксита.

Господа Хокинс, Сибторп, Листон и Даллауэй, путешествовавшие по Троянской долине, которых упоминает Лешевалье[920], приняли его теорию. Эта теория «Троя—Бунарбаши» была впоследствии принята следующими авторами:

Heyne. Excurs. ad Iliad. lib. vi.

Lenz C.G. Die Ebene von Troia. Neu Strelitz, 1798.

Моррит Дж. Б.С. в его ответе Джейкобу Брайенту (Bryant): Morritt J.B.S. A vindication of Homer. York, 1798; Some observations upon the Vindication of Homer. Eton, 1799.

Franklin Wm. Remarks and Observations on the Plain of Troy, made during an Excursion in June, 1799. London, 1800.

Gell William. The Topography of Troy and its Vicinity. London, 1801.

Hawkins. Edinburgh Transactions. Vol. IV.

Walpole Robert. Memoirs relating to European and Asiatic Turkey. London, 1817. Уолпол принимает наблюдения, сделанные относительно Троады П. Хантом, который располагает Трою на Бунарбаши.

Richter Otto Friedrich von. Wallfahrten im Morgenlande. Berlin, 1822.

Leake W.M. Journal of a Tour in Asia Minor. London, 1824. P. 277.

Prokesch-Osten von. Erinnerungen aus Aegypten und Kleinasien. III. 1—117. Wien, 1829, 1831; Idem Denkwurdigkeiten und Erinnerungen aus dem Orient. I. Stuttgart, 1836–1837. S. 137 ff.

Фельдмаршал граф фон Мольтке (Moltke) также высказывался в пользу теории «Троя—Бунарбаши» (Briefe ?ber Zustande und Begebenheiten in der Turkei aus den Jahren 1835–1839. Berlin, Posen und Bromberg, bei E.S. Mittler, 1841. S. 167–172). Мольтке пишет: «Сам я не являюсь ученым и просто позволил своему военному инстинкту привести меня на это место, которое как в старину, так и сейчас должно было бы быть освоено, если кто-то хотел основать недоступную цитадель». За эти подробности относительно мнения фельдмаршала графа Мольтке я обязан своему другу доктору Г. фон Экенбрехеру.

Fellowes Charles. Excursion in Asia Minor. 1838.

Texier Charles. Description de l’Asie Mineure. I. Paris, 1839.

Acland Henry W. The Plains of Troy. Oxford, 1839.

Forbiger. Handbuch der alten Geographie. II. P. 149.

Mauduit. D?couvertes dans la Troade. Paris et Londres, 1840.

Лейтенант, теперь адмирал Т.Э.Б. Спрэтт, а также капитан Томас Грейвз следуют этой же теории в своей карте Троады (1840). Не могу не выразить по этому случаю самую горячую признательность как адмиралу Спрэтту, так и капитану Грейвзу за ту огромную службу, которую они оказали науке составлением великолепнейшей карты Троады. Ничто не ускользнуло от внимательного исследования, которому они подвергли каждый уголок Троады, чтобы в конечном счете составить настолько, насколько возможно, полную карту долины и спускающихся на нее холмов, которая стала основой для будущих исследований гомеровской топографии. Ибо все предыдущие карты были просто компиляциями на основе множества рассказов путешественников, и во многих отношениях они были весьма ошибочными и запутанными, и в них не хватало многих необходимых географических деталей. Все руины, какими бы незначительными они ни были, помечены на этой карте, которую едва ли когда-нибудь можно будет превзойти.

Forchhammer P.W. Topographische und physiographische Beschreibung der Ebene von Troja (опубликовано по-английски в Journal of the Royal Geographical Society, vol. xii. 1842, и перепечатано по-немецки – Kiel, 1850); Idem. Allgemeine Zeitung. 1874. Beilage zu № 93; Idem. Daduchos, Einleitung in das Verhaltniss der hellenischen Mythen. Kiel, 1875; Idem. Augsburger Allgemeine Zeitung. Beilage zu № 92, 1875; Idem. Scamandros // Jahrb?cher f?r class. Philologie. Jahrgang xxii. 1876.

Welker Friedr. Gottlieb. Kleine Schriften. Vol. ii. S. 41, 44 ff.; Bonn and Elberfeld, 1844–1867.

Kiepert Heinrich. Memoir ?ber die Construction der Karte von Kleinasien. Berlin, 1854.

Howard G.W.F. (Lord Carlisle). Diary in Turkish and Greek Waters. London, 1854.

Hobhouse J.C. (Lord Broughton). Travels in 1810. London, 1813. (Также есть новое издание 1855 года.) Хабхаус располагает Трою близ Александрии-Троады.

Hahn J.G. von. Ausgrabungen auf der Homer. Pergamos. Leipzig, 1864. Он вел раскопки на высотах над Бунарбаши в мае 1864 года и в заключение пишет, что он не верит в реальную Трою, но считает, что Гомер приспособил свои поэмы к тому месту, где находится Бунарбаши.

Nikola?des M.G. Topographie et Plan strat?gique de l’Iliade. Paris, 1867.

Hasper L.W. Beitr?ge zur Topographie der Homerischen Ilias. Brandenburg, 1867; Idem. Das alte Troia und das Schlachtfeld der Homerischen Helden. Glogau, 1868; Idem. Ueber die Lage des alten Ilium. Leipzig, 1873; Idem. Das negative Resultat der Ausgrabungen Schliemann’s auf Hissarlik, und Beweis dass der S?nger der Ilias Troia auf Bali Dagh erbaut angenommen habe. Berlin, 1874.

Tozer Henry Fanshawe. Researches in the Highlands of Turkey. London, 1869. P. 337.

Curtius Ernst. Griechische Geschichte. 4th ed. Berlin, 1874; также в его лекции в Берлине в ноябре 1871 года.

Buchholz E. Homerische Kosmographie und Geographie. Leipzig, 1871.

Isambert E. Itin?raire descriptif. Paris, 1873.

Conze A. Troianische Ausgrabungen // Preuss. Jahrb?cher. XXXIV. Berlin, 1874; XXXV. P. 398, 1875.

Perrot George. Excursion ? Troie et aux Sources du Mendere; Idem. Extrait de l’Annuaire de l’Association pour l’ Encouragement des ?tudes greques en France. 1874.

D'Eichthal G. Le Site de Troie selon Lechevalier ou selon Schliemann. Paris, 1875.

Stark B. // Jenaer Literaturbl?tt. № 23, 1874; Idem // Nach dem Griechischen Orient, Reisestudien, 1875, Jenaer Lit. S. 156; Idem. Augsburger Allgemeine Zeitung. Beilage № 8, Arad. 5. S. 601; Idem. Literar. Centralblatt. S. 1131.

Saint-Martin L. Vivien de. L'Ilion d'Homere, l’Ilium des Romains; Idem. Revue Archeologiquie. Nouvelle Serie. XXIX. Paris, 1875.

Rawlinson George. History of Herodotus. London, 1875. (См. карту в т. IV, p. 43.)

Schirlitz S.Ch. // Ersch and Gr?ber. Allgemeine Encyklopadie. Ширлиц упоминает также среди исследователей Троады Додвелла (Dodwell) и Форстера (Forster), чьи исследования и теории мне неизвестны.



Те, кто придерживается других теорий, отрицая отождествление Трои как с Бунарбаши, так и с Новым Илионом (Гиссарлыком):

Clarke E.D. Travels in various Countries of Europe, Asia, and Africa. Pt. i. London, 1812. Кларк пытается отождествить с Илионом и селением илионцев (?????? ????) деревню Чиблак.

Rennell J. Observations on the Topography of the Plain of Troy. London, 1814; позднее: Ulrichs H.N. Rheinisches Museum. 3 Jahrg. S. 573 ff (переведено на английский: Colquhoun Patrick. An Excursus on the Topography of the Homeric Ilium // Transactions of the Royal Society of Literature. Vol. V. Реннел и Ульрих отождествляют местоположение Трои с ?????? ????, которую они помещают на высоты Акши-Кей, фермы г-на Калверта).

Webb P. Barker. Topographie de la Troade. Paris, 1844. Уэбб отождествляет место к западу от деревни Чиблак с гомеровской Троей.

Gelzer H. Eine Wanderung nach Troia. Basel, 1873. Гельцер не может высказаться в пользу какого-либо определенного места; ср.: Gelzer H. // Literar. Centralblatt. 8. 1556 (1874).

Brentano E. Alt-Ilion im Dumbrekthal. Frankf?rt am Main, 1877. Брентано пытается показать, что гомеровской Троей был холм в долине Думбрек между деревнями Халил-Эли и Рен-Кей, однако ему еще никого не удалось завербовать в сторонники своей невозможной теории.

Hercher R. Ueber die Homerische Ebene von Troia. Berlin, 1875. Херхер, видимо, полагает, что реальной Трои никогда не существовало.

Frick O. Zur Troischen Fragem in Jahrb. f?r class. Phil. 1876. P. 289 ff. Фрик не осмеливается высказаться в пользу какого-либо определенного места и полагает, что дискуссия по этому вопросу еще далеко не достигла своего завершения.

Sybel L. von. Ueber Schliemann’s Troia. Marburg, 1875. Сибел придерживается того же мнения.

К этому я должен добавить семь ученых, мнения которых на этот счет мне неизвестны:

D'Aoust Virlet. Description topographique et archeologique de la Troade. 1873.

Longp?rier A. de. Compte Rendu. 2. P. 94; Idem // Revue Archeo-logiquie. 27. P. 328.

Henning Karl. Neu-Ilion // Hermes. 9. P. 25; Idem // Archaolog. Zeitung. 1875. S. 186.

Aldenhoven C. Ueber das neuentdeckte Troja; Idem // Im Neuen Reich. 1874. I. S. 569.

Steitz August. Die Lage das Homerischen Troia // Jahrb?cher f?r classische Philologie, ed. Alfr. Fleckeisen. Jahrgang XXI. Band III. Leipzig, 1875.

Mehlis E. Schliemann’s Troja und die Wissenschaft // Das Ausland. Stuttgart, 1875.

Rieckler Julius. Ueber Schliemann’s Ausgrabungen. T?bingen: Verhandlungen deutscher Philologen und Schulmanner, 1876.



Следующие ученые признали отождествление Нового Илиона с гомеровской Троей:

Maclaren C. Dissertation in the Topography of the Plain of Troy. Edinburgh, 1822; Idem. The Plain of Troy Described. Edinburgh, 1863.

Eckenbrecher G. Ueber die Lage des Homerischen Ilion // Rheinische Museum, Neue Folge, 1842. Vol. ii. P. 1 ff.; Idem. Die Lage des Homerischen Troia. Dusseldorf, 1875.

Grote G. History of Greece. London, 1846. 1st edition. Vol. I. Braun J. Geschichte der Kunst in ihrem Entwicklungsgange. Wiesbaden, 1856; Idem. Homer und sein Zeitalter. Heidelberg, 1856–1858.

Schmitz L. Ilium // Smith W. Dictionary of Greek and Roman Cerography. London, 1857.

B?chner Wm. Jahresbericht ?ber das Gymnasium Fridericianum. Schwerin, 1871, 1872.

Burnouf ?. Revue des Deux Mondes. du 1er Janvier, 1874; Idem. Memoires de l’Antiquit?. Paris, 1878.

Smith Philip. Discoveries at Troy // Quarterly Review. April 1874. Newton C.T. Dr. Schliemann’s Discoveries at Ilium Novum // Lecture before the Society of Antiquaries. April 30th, 1874. Academy, 1874. № 173.

Фрэнк Калверт, который раньше был сторонником теории «Троя—Бунарбаши», перешел на сторону теории «Троя– Гиссарлык», которую он теперь с энтузиазмом защищает (см. его Contributions towards the Ancient Geography of the Troad; а также Trojan Antiquities, arts. I, II. The Athenaeum. London, 1874. Nov. 7 and 14).

D?thier Ph. Une Partie du Tr?sor troyen au Mus?e de Constantinople // Revue Arch?ologique. 31. P. 416. 1874; также см.: Idem // Nouvelle Trouvaille faite ? Ilium-Hissarlik. 1874.

Keller Otto. Die Entdeckung Ilions zu Hissarlik. Freiburg, 1875; также см.: Idem // Ueber die Entdeckung Trojas durch H. Schliemann. Beilage zur Allgemeinen Zeitung. Nos. 344, 345, 1874.

Molien Felix Ravaisson de // Revue Arch?ologique. 26. P. 404; ср.: Idem // Aracd. 26. P. 326.

Salisbury Stephen. Troy and Homer, Remarks of the Discoveries of Dr. H. Schliemann in the Troad. Worcester, 1875. Lauria G.A. Troia, uno Studio. Napoli, 1875. Christ W. Topographie der Troianischen Ebene. Munchen, 1874; также см.: Idem // Troja und die Troade. i.-iii. // Allgemeine Zeitung. 1875. Drittes Quartal. Beilage zu Nos. 196, 197, 198.

Camp Maxime du. L'Emplacement de l’Ilion d'Hom?re, d'apr?s les plus recentes D?couvertes. Paris, 1876.

Lenormant Fran?ois. Les Antiquit?s de la Troade et l’Histoire primitive des Contr?es grecques. Paris, 1876.

Schlie F. Wissenschaftliche Beurteilung der Funde Schliemanns in Hissarlik. Schwerin, 1876; также см.: Idem // Schliemann und seine Bestrebungen. Schwerin, 1876.

Gladstone W.E. Homer’s Place in History // Contemporary Review, 1874; Idem. Homeric Synchronism. London, 1876; Idem. Homer. London, 1878. Л. Гладстоун с энтузиазмом защищает теорию «Троя—Гиссарлык».

Meyer Eduard. Geschichte der Troas. Leipzig, 1877.

Sayce A.H. в своих письмах в Athenaeum и в Academy, октябрь 1879 года, и в Contemporary Review, декабрь 1878.

Наконец, я должен упомянуть такой великий авторитет, как профессора Рудольфа Вирхофа, который помогал мне в моих раскопках в Гиссарлыке с 4 апреля по 4 мая 1879 года, который активно противостоит теории «Троя—Бунарбаши» и с энтузиазмом высказывается в пользу отождествления Гиссарлыка с гомеровской Троей. См. его лекции в заседании Берлинского антропологического общества 26 июня и 12 июля 1879 года; на Антропологическом конгрессе в Страсбурге 13 августа и в Амстердаме 16 сентября того же года; а также его великолепную работу Beitr?ge zur Landeskunde der Troas (Berlin, 1879).



Главный аргумент защитников теории «Троя—Бунарбаши» состоит в том, что непосредственно под этой деревней находятся два «гомеровских» источника – один теплый, другой холодный; однако этот аргумент повисает в воздухе, поскольку, как я уже говорил, фактически там не два, а сорок источников, причем все они холодные и температура в них составляет от 62,24° до 62,6° по Фаренгейту. Кроме того, как уже говорилось, Скамандр зарождается не на Троянской долине, а на расстоянии двадцати часов езды от Гиссарлыка на горной цепи Иды из холодного источника, температура в котором составляет 47,12° по Фаренгейту. Примерно в 200 футах от этого источника в реку вливается вода из ключа, температура в котором равна 60,44° по Фаренгейту и который, вероятно (по сравнению с первым источником) можно назвать теплым. Наверное, Гомер слышал об этом теплом источнике и о холодном истоке Скамандра, и поэт мог свести их с Иды вниз, на долину, чтобы ввести эти прекрасные стихи (Il. XXII. 147–152). Он ясно говорит (Il. XII. 19–21), что Скамандр течет с горы Ида. То, что он не имел в виду источников у Бунарбаши, также ясно показывает его утверждение, что рядом с двумя источниками находятся большие каменные водоемы для стирки, в которых троянские женщины в мирное время, до прихода греческой армии, мыли свои одежды[921]: ведь источники в Бунарбаши находятся (по прямой линии) на расстоянии 8 миль от Геллеспонта, и поскольку регулярной осады не было – только битвы на долине, – то им бы не пришлось прекращать свою стирку из-за военных действий, ведь в таком случае врага на долине было бы видно на большом расстоянии. Следовательно, этот пассаж доказывает, что, по мысли поэта, расстояние между греческим лагерем и Троей было очень коротким.

Далее я должен решительно заявить, что заявление Шуазель-Гуффье[922] и Эрнста Курциуса[923], что место, где располагалась Троя на вершинах Бунарбаши, покрыто древними руинами, абсолютно неверно. Я призываю в свидетели Вирхова и Бюрнуфа, которые сопровождали меня по всем этим вершинам, что там не только нет каких бы то ни было руин древних зданий, но даже нет и никаких древних черепков или фрагментов черепков и что земля везде неровная, полная острых или отвесных скал, нигде она не была искуственно сровнена, так что на этом месте никогда не могли обитать люди. Я также цитирую веское свидетельство покойного австрийского генерального консула Й.Г. фон Хана, который вместе со знаменитым астрономом Юлиусом Шмидтом вел в течение всего мая 1864 года раскопки в маленьком городе на южном конце этих высот (Бали-Даг) и который, остановив свои работы, написал следующее[924]: «Я могу только подтвердить свидетельство фон Брендстеда, по которому во всей этой местности нет ни малейшего следа существования здесь когда-либо великого города, который должен был простираться через широкий северный склон Бали-Дага от подножия Акрополя до источников Бунарбаши. Несмотря на наши усердные поиски, мы не смогли обнаружить здесь каких-либо признаков (за исключением курганов), которые могли бы указывать на то, что здесь находилось человеческое поселение, не было даже фрагментов древней керамики или кирпичей – этих неизменных и, следовательно, неизбежных свидетелей древней жизни. Никаких фрагментов колонн или других строительных камней, нет древних каменных блоков, нигде в местных скалах нет карьеров для добычи таких камней, нигде никакой искусственно выровненной скалы; везде лишь девственная почва, которой никогда не касалась рука человека». Здесь я могу повторить, что мои тщательные исследования вершин Бунарбаши в августе 1868 года дали те же результаты. Я вел раскопки у источников в сотне мест, в самом Бунарбаши и на земле между этой деревней и Скамандром, а также на склонах – везде, где я находил землю. Я натыкался на скалу почти везде на глубине от 2 до 3 футов, не находя ни малейшего следа кирпича или керамики[925].

Относительно стен, обнаруженных Й.Г. фон Ханом и Юлиусом Шмидтом в маленьком городке на краю Бали-Дага, столько светил археологии видели в нем циклопические стены приамовского Пергама, которые Эрнст Курциус[926] считает современными циклопическими стенами Тиринфа и Микен (эти последние всеми приняты за древнейшие существующие образы циклопической кладки), – то почти все они – низкие подпорные стены, построенные из относительно небольших четырехугольных или почти четырехугольных блоков; есть также несколько небольших прямых стен из квадратных блоков или многоугольников на северной стороне, часть которых мой друг адмирал Спрэтт воспроизводит на виньетке к своей карте; есть также фрагмент стены из квадратных обтесанных блоков в юго-западном углу; однако у нас нет никакого права называть эти стены или часть их циклопическими, поскольку этот эпитет может относиться только к чему-то гигантскому, а не карликовому. Я могу указать на стены из хорошо подогнанных друг к другу многоугольников в сотне разных мест в Греции; мы определенно знаем, что они относятся к македонскому периоду или по крайней мере к второй половине V века до н. э. Однако здесь я назову только два места, которые легко могут увидеть все, кто посещает Афины: а именно гробницы в Агиа-Триаде в Афинах – у некоторых фундаменты состоят из подогнанных друг к другу многоугольников; а также укрепления на острове Саламин, в которых можно видеть ту же самую кладку[927]. Часто необтесанные булыжники, грубые камни из карьера и те, которые имеют форму многоугольника благодаря своей структуре, использовали просто ради удобства строители, которые вполне могли обрабатывать прямоугольные блоки, как доказывают стены, в которых камни первого рода положены над последними[928]. Стены из камней многоугольной формы в последние двадцать лет широко используются в Швеции и Норвегии в качестве фундаментов для железнодорожных мостов; и если кто-нибудь в Швеции назовет эту кладку «циклопическими стенами», то люди там будут смеяться точно так же, как будут смеяться афиняне, если так назовут укрепления Саламина или фундаменты Агиа-Триады.

Что касается хронологии городка на Бали-Даге, то у нас, к счастью, есть две даты для ее определения: во-первых, по тому, как были обработаны камни, и, во-вторых, по керамике. На всех камнях в стенах без исключения видны удары железной кирки каменщика, и поэтому, как мне кажется, ни одна часть их не может претендовать на древность большую, чем IV или V века до н. э. В качестве подтверждения своего мнения я сошлюсь на авторитет профессора Рудольфа Вирхова, который первым обнаружил, что все камни были обработаны железными кирками, и написал следующее[929]: «Весь характер фундаментов (маленького акрополя на южном конце Бали-Дага) не соответствует тому, чего можно было бы ожидать от столь древнего поселения, и не может быть сомнений в том, что эти хорошо обтесанные блоки, на которых все еще можно видеть удары кирки каменщика, были обработаны хорошими железными инструментами. Любой, кто сравнит это поселение с тем, что было обнаружено на Гиссарлыке, не усомнится в том, что оно принадлежит к гораздо более позднему периоду и что самое раннее оно может приближаться к эпохе Александра».

Далее я привожу свидетельство г-на Фрэнка Калверта, а также профессора Э.Г. Сэйса и г-на Ф.В. Персиваля; все они признают после личного осмотра, что камни во всех стенах городка были обработаны железными кирками и что, следовательно, эти стены должны относиться к сравнительно позднему периоду[930].

Как наиболее достоверное свидетельство относительно поздней даты стен Бали-Дага, я приведу керамику, которая содержится в весьма скудном слое руин внутри стен. Ни одна стена никакого города или акрополя не может быть древнее самых древних черепков, содержащихся в окруженных ими стенах; ибо прочнейшие стены могут быть снесены или со временем могут развалиться и исчезнуть; однако не так обстоит дело с фрагментами керамики, поскольку они неуничтожимы. Керамика, которую я обнаружил в царских погребениях Микен и которая, как признали все компетентные ученые, датируется от 1200 до 1500 года до н. э., все еще хорошо сохранилась и выглядит как новая, как будто бы она была сделана вчера; и, если бы она пролежала в земле на миллионы лет больше, она вряд ли выглядела бы по-другому. Весь город Микены усеян черепками древнейшей доисторической керамики, которая, возможно, около 3 тысяч лет пролежала на открытом воздухе; тем не менее они столь же прочны, как если бы были изготовлены недавно, и цвета, в которые они окрашены, почти не утратили своей первоначальной яркости. Итак, в черепках, которые содержатся в руинах внутри стен, мы должны непременно найти два termini для определения возраста самих стен. Итак, фон Хан и Шмидт во время своих раскопок на Бали-Даге в мае 1864 года обнаружили только одну небольшую безголовую фигурку из терракоты, четыре глиняные трубки, обычный глиняный кувшин, две глиняные лампы, несколько глиняных сосудов, фрагменты керамики, в основном черной глазурованной, несколько медных монеток II и III веков до н. э. и несколько остатков стен домов поздней и грубой эллинской кладки[931]. Я получил те же результаты в ходе раскопок, которые проводил в августе 1868 года[932]. Я не нашел ни одного архаического черепка, ни одно из тех пряслиц с прочерченным орнаментом, целые тысячи которых я нашел в Гиссарлыке; фактически никакой керамики, которую археология могла бы отнести к большей древности, чем IV или V век до н. э. Таким образом, благодаря исследованию этого поселения и прежде всего благодаря его керамике мы получили ту же самую хронологию для стен, которую мы получаем, исходя из характерной обработки самих камней, – а именно IV или V век до н. э. Кроме того, слой руин здесь весьма незначителен: во многих местах этого маленького акрополя выступает голая скала; нигде я не наткнулся на скалу на глубине больше чем 5 футов, и чаще всего это было в нескольких дюймах ниже поверхности. Я убедительно прошу читателя сравнить эти результаты с теми, что были получены на Гиссарлыке, где слой руин составляет от 52 до 53 футов!

Здесь я могу упомянуть о том, что поскольку Гомер заставляет Гектора и Ахилла обежать три раза вокруг города Трои[933], то необходимым условием является то, чтобы такой бег был физически возможен. Однако, если высоты Бунарбаши отмечают место, где располагалась Троя, такой бег уже совершенно невозможен, поскольку возвышенность маленького акрополя на Бали-Даге (которая, согласно измерениям астронома Шмидта[934], составляет 472 фута над уровнем моря и по измерениям месье Бюрнуфа – 144,36 метра, что также равняется 472 футам) очень резко обрывается с северо-востока, востока и особенно с юга. Так что поскольку герои должны были пробежать по южной стороне, чтобы обойти вокруг города, то я сам спустился по этой стороне, которая сначала идет вниз под углом 45°, а потом под углом 25°; поэтому я был вынужден ползти назад на четвереньках; чтобы спуститься вниз, мне потребовалось четверть часа, и из этого я вынес убеждение, что ни одно живое существо, даже козел, никогда не смогло бы быстро пробежать по холму, который спускается под углом 25°; и Гомер никогда не хотел бы заставить нас поверить, что Гектор и Ахилл, обегая вокруг города, могли бы сбежать вниз по этому невозможному склону.

Я могу добавить к этому, что ни с Бали-Дага, ни с какой-либо другой точки на высотах Бунарбаши, которую Лешевалье и его последователи относят к Трое, нельзя видеть гору Ида; однако это расходится с Гомером, который изображает Зевса смотрящим с вершины горы Гаргар на город Трою[935].

Далее, высоты Бунарбаши принадлежат к нижнему отрогу гор Иды. Если бы Троя была расположена на этих высотах, то Гомер не мог бы так ясно сказать, что она была построена на долине, в противоположность первому троянскому поселению, Дардании, которая, как он говорит, была построена на склоне богатой источниками Иды[936]. Платон подтверждает рассказ о том, что первое троянское поселение располагалось на высотах Иды, а потом они построили Илион на широкой и прекрасной долине, на невысоком холме, рядом с тем местом, где реки изливали свои воды вниз со склонов Иды[937]. Это положение Гиссарлыка, на низком холме, почти в середине великолепной долины Трои, вполне согласуется с этим важным утверждением Платона; в то время как высоты Бунарбаши, которые соприкасаются с этой равниной только на своей узкой северной стороне и со всех других сторон связаны с более высоким хребтом Иды, совершенно не соответствуют этому и находятся с этим в полном противоречии. Что касается возражения, которое выдвигают сторонники теории «Троя—Бунарбаши», что «высокая гора Бали-Даг позади Бунарбаши предлагает наиболее выгодное местоположение для укрепленного города, и по этой причине – без малейших указаний на то у древних и в противоречие ясным указаниям Гомера и твердому убеждению всей Античности в том, что город Приама находился на долине, – мы должны перенести его на эту гору», то это возражение (как справедливо замечает Экенбрехер)[938], «несостоятельно». Он добавляет: «Микены, Тиринф, Афины, Рим были построены на низких холмах, Фивы – вообще на долине[939]. Почему же тогда цитадель Афин не была построена ближе к горе Ликабетт, которая вздымается так высоко над холмом Акрополя?»

«В ходе всего этого спора не следует забывать и о том, – заметил мне г-н Филип Смит, – что теория Лешевалье – это всего лишь гипотеза, рожденная фантазией современного путешественника, которая не имеет ни малейшего основания в истории или в традиции. Весь onus probandi, таким образом, должен лежать на тех, кто ее защищает, и ничто, кроме подавляющего большинства данных в пользу этого нового предположения, не может противостоять историческому и традиционному праву владения Нового Илиона, которое даже более прочно на основании археологии, чем, как это хорошо известно, на основании закона. Каждое новое открытие в современной науке ежедневно ведет нас к тому, чтобы восстановить авторитет исторической традиции в противоположность теориям скептических наблюдателей».

Я далее должен повторить здесь, что расстояние между сорока источниками на Бунарбаши и Геллеспонтом по прямой линии составляет 8 миль и от маленького акрополя, который отождествляют с Пергамом Приама до Геллеспонта, – более 9 миль; в то время как все битвы и походы туда-сюда в «Илиаде» поддерживают предположение, что расстояние между городом и греческим лагерем не могло превышать 3 миль. Давайте представим себе, например, первое сражение, которое, согласно вычислениям Поупа, произошло на двадцать третий день «Илиады». Ночью Зевс приказывает богу сна отправиться к Агамемнону и заставить его вооружить греков, обещая, что теперь они возьмут Трою[940]. При первых проблесках зари Агамемнон приказывает грекам собраться на агоре; он рассказывает свой сон другим вождям, и, желая выведать их намерения, он предлагает им возвратиться на родину[941]; войска с громкими криками рассеиваются среди кораблей и уже готовятся к тому, чтобы спустить их на воду[942]. Одиссей удерживает войска, убеждает людей остаться, и они вторично собираются на агоре[943], где Одиссей, Нестор и Агамемнон произносят длинные речи[944]. Наконец они решают остаться; воины снова расходятся по лагерю, чтобы приготовить завтрак, который затем съедают[945]. Агамемнон приносит тучного тельца в жертву Зевсу и собирает для этой церемонии всех вождей[946]. Нестор произносит еще одну речь, после которой Агамемнон повелевает глашатаям созвать войска и построить их на битву[947]; армия строится перед лагерем на долине Скамандра[948].

Ирида передает эту новость троянцам, которые вооружаются, открывают все ворота города, выбегают наружу со страшным шумом[949], строят свою армию у кургана Батиеи[950]. Два войска встречаются в долине[951]; однако долина не могла быть большой, поскольку с башни Скейских ворот Елена узнает вождей греков и передает их имена Приаму[952]. Греческая армия не могла быть дальше чем в полумиле, поскольку, чтобы узнать человека на таком расстоянии, нужно обладать чрезвычайно острым зрением.

Парис вызывает Менелая на поединок. Гектор произносит речь; другую речь произносит Менелай[953]. Гектор отправляет в Трою глашатаев, чтобы те привели живых ягнят, в то время как Агамемнон посылает своего глашатая Талфибия в греческий лагерь за тем же самым[954]. Поскольку греческая армия не могла находиться далее, чем самое большее в полумиле от Скейских ворот, то она должна была бы находиться по крайней мере в 7 с половиной милях от лагеря, если бы Троя действительно находилась на вершинах Бунарбаши и ее ворота – как предполагает Курциус – на месте этой деревни. В этом случае Талфибий не мог бы вернуться с живым ягненком ранее чем через шесть часов. Однако его отсутствие столь кратко, что поэт даже не упоминает о нем; поэтому очевидно, что расстояние, которое должен был пройти глашатай, было очень коротким.

Совершаются торжественные жертвоприношения, и произносятся клятвы[955]; происходит поединок; Менелай побеждает Париса, и того уносит Афродита[956]. Пандар пускает в Менелая стрелу и ранит его[957]; между Агамемноном и Менелаем происходит долгий разговор[958]; Махаон, искусный в науке исцеления, перевязывает рану[959].

Агамемнон произносит многочисленные речи, чтобы ободрить греческих вождей; и наконец сражение начинается. Афина уводит из битвы пылкого Ареса и заставляет его сесть на берегу Скамандра[960]. Троянцев загоняют обратно в стены Трои[961]. Аполлон и Арес побуждают их на битву[962]. В ходе всей битвы раненых, а также добычу, снятую с врага, – оружие, колесницы, лошадей – постоянно уносят в Трою и в греческий лагерь[963]. Греки отступают назад перед победоносными троянами[964]; их отгоняют к самой стоянке кораблей, поскольку говорится, что они сражаются близ кораблей[965].

Греки должны были, в свою очередь, получить преимущество, поскольку мы снова видим страшную битву между ними и троянцами на долине между Скамандром и Симоентом. Греки отступают снова[966]; и Гектор отправляется в Трою, чтобы принести жертвы богам[967]. Видимо, он прибывает туда как раз в тот промежуток времени, который занят трогательной сценой и прекрасным диалогом между Главком и Диомедом[968]. Гектор долго беседует со своей матерью, с Парисом и Еленой; он ищет свою супругу Андромаху; встречается с нею, и между ними происходит длинный и волнующий разговор, после чего идет трогательная сцена с сыном Гектора[969]. Гектор возвращается в сражение в обществе Париса, и, судя по всему, они добираются до армии сразу после того, как вышли из Скейских ворот[970]. Действительно, войска должны были стоять перед Скейскими воротами, поскольку Афина и Аполлон, приняв форму двух ястребов, сидят на высоком буке (?????) и с радостью наблюдают за воинами: те восседают густыми рядами, ощетинясь шлемами, щитами и копьями[971]. Как мы уже видели, это дерево находилось близ Скейских ворот[972]. Гектор и Парис убивают множество врагов[973]; затем Гектор вызывает храбрейшего из греков на поединок[974]. Сражение прерывается, поскольку никто не осмеливается противостоять Гектору; затем Менелай произносит речь, предлагая сразиться с ним; затем идут речи Агамемнона и Нестора[975]. Девять героев предлагают себя для сражения с Гектором; они тянут жребий; жребий падает на Аякса, сына Теламона, который ликует и надевает свои сверкающие доспехи[976]. Затем следуют речи двух противников[977]; они сражаются до заката и затем обмениваются подарками[978]. Греки возвращаются в свой лагерь; вожди собираются в палатке Агамемнона, где царь закалывает быка; с животного сдирают шкуру, разделывают и жарят; и после этого начинается ужин[979].

Давайте вновь взглянем на множество событий, которые произошли в один этот день: сначала, на заре, общее собрание в греческом лагере; длинная речь Агамемнона; затем войска рассеиваются, чтобы спустить корабли на воду; долгие речи трех героев; приготовление еды; Агамемнон приносит быка в жертву Зевсу; новая речь Нестора; наконец, Агамемнон велит армии надевать боевое вооружение. Однако все эти разнообразные действия и речи должны были занять по меньшей мере часа четыре; следовательно, когда войска выходят на долину Скамандра, должно быть уже около десяти часов утра. Они подходят так близко к Скейским воротам, что Елена узнает греческих вождей. Парис вызывает Менелая на поединок; затем идут речи Гектора и Менелая; посылают глашатаев в Трою и в греческий лагерь, чтобы привести живых ягнят; затем происходит торжественное жертвоприношение и поединок. Агамемнон произносит множество речей. Греки отгоняют троянцев обратно к стенам Трои и их тоже, в свою очередь, отбивают; однако они возвращаются назад, к своим кораблям. Греки должны были снова пойти в наступление, ибо на долине между Скамандром и Симоентом происходит страшная битва. Греки снова отступают. Гектор уходит в Трою; дальше идут длинные речи Гектора, Гекубы, Париса, Елены и Андромахи. Греки, видимо, снова пошли в наступление, поскольку Гектор и Парис встречаются с ними, выходя из Скейских ворот; затем произносят речи Гектор, Менелай и Нестор; поединок заканчивается уже к ночи, и наконец греки возвращаются в свой лагерь.

Таким образом, расстояние между городом и греческим лагерем пересекалось по меньшей мере шесть раз за время от десяти утра до семи вечера – дважды это делал глашатай, который привел ягненка, и не менее четырех раз армия, и даже один раз – в обратном направлении; и все эти марши и контрмарши могли осуществляться, несмотря на то какое огромное количество времени было потрачено на многочисленные речи, на жертвоприношения, на разные столкновения и два поединка. Таким образом, очевидно, что расстояние между греческим лагерем и Троей представлялось очень коротким и меньше 3 миль. Бунарбаши находится в 8 милях от берега Геллеспонта; если, таким образом, Троя находилась бы на высотах Бунарбаши, то с десяти утра до семи вечера пришлось бы преодолеть по меньшей мере 50 миль, не принимая во внимание всю ту трату времени, которая происходила от различных названных мною причин.

Лешевалье и его соратники находят все это возможным, полагаясь на тот принцип, что Гомер, будучи поэтом, что-то преувеличивает и что воины в героические времена могли – или же считалось, что они могли, – совершать сверхчеловеческие подвиги. Однако если мы отложим в сторону вмешательство богов, то окажется, что Гомер, как отмечает Уэбб[980], весьма точен в фактах: «Когда он рассказывает нам, что Ахилл, если бы Посейдон даровал ему хорошее плавание, оказался бы во Фтии (на расстоянии 200 миль) за три дня[981] и что корабли Нестора и Диомеда при постоянном попутном ветре проплыли от Трои до Аргоса (на расстояние 300 миль) за четыре дня[982], он говорит не о героическом подвиге, а о весьма обычном плавании, поскольку Геродот считает на день плавания 700 стадиев (70 географических миль) и на сутки – 1300 стадиев[983]. Телемах и Писистрат в колеснице, запряженной двумя быстрыми конями, добрались от Пилоса до Спарты за два дня на расстояние 50 миль[984]. Несомненно, для Телемаха было бы легче добраться до Спарты за полдня, чем грекам и троянцам выполнить задачу, которую наложила на них теория Лешевалье»[985].

На следующий день после первой битвы «Илиады» троянцы посылают глашатая Идея в греческий лагерь, с предложением перемирия для того, чтобы похоронить мертвых[986]. Он заключает перемирие и приносит новость обратно в Трою; троянцы начинают собирать трупы и дерево, чтобы сжечь их, и тогда только восходит солнце[987]. Но сколько времени могло пройти между первыми проблесками зари и восходом солнца? Разумеется, не более полутора часов. Это вполне понятно, если мы предположим, что Троя находится на Гиссарлыке, поскольку если бы она была на Бунарбаши, то глашатаю пришлось бы проделать пешком по меньшей мере 16 миль, и он не мог бы сделать это менее чем за пять часов, ибо – как замечает Экенбрехер[988] – любой, кто читал Гомера, даже поверхностно, конечно, не может предполагать, что глашатай мог ехать на лошади или на колеснице, поскольку если бы оно так и было, то поэт бы открыто сказал об этом; но, напротив, он ясно говорит:



Рано утром Идей отошел к кораблям мореходным[989].



А также:



Завтра же вестник Идей да пойдет к кораблям мореходным[990].



И опять:



И обратно Идей отошел к Илиону святому[991].



Экенбрехер добавляет[992], что Велькер (Welcker)[993], самый горячий защитник теории «Троя—Бунарбаши», предполагает, что глашатай мог бежать; ведь в «Илиаде» столько раз упоминается бег, и поэт одаряет своих героев сверхчеловеческой силой: «Однако он делает это тогда, когда хочет показать их более героическими и возвышенными, а не сделать их смешными. Можно ли представить себе, что глашатай, который должен заключить перемирие с целью похоронить мертвых, будет бежать рысью четыре часа! Тогда все-таки мы должны предположить, что если бы Троя находилась на Бунарбаши, то на заключение перемирия, его провозглашение, подготовку армий к выходу и их длинный переход потребовалось бы по крайней мере три часа перед тем, как армии могли бы встретиться. Таким образом, понадобилось бы по меньшей мере семь часов, чтобы осуществить то, на что, как говорит сам Гомер, потребовалось бы самое большее полтора часа. Это доказывает, что расстояние, на котором, по мнению Гомера, находилась Троя от Геллеспонта, более чем в четыре раза меньше, чем расстояние от Бунарбаши до побережья в троянскую эпоху».

На третий день, после заката[994], Гектор велит троянцам разбить лагерь на берегу Скамандра[995] и приказывает быстро привезти из города коров, овец и вино[996]; животных и вино, а также хлеб немедленно доставляют из Трои[997]. Коровы и овцы идут медленно, особенно ночью, но тем не менее они прибывают ??????????, поспешно. Троянцы забивают животных и приносят жертвы богам[998]. Однако троянский лагерь находился вблизи кургана Ила[999], на левом берегу Скамандра, поскольку тысячи огней сторожевых костров троянцев были видны между греческим лагерем и рекой[1000]; курган Ила был также близок к броду через Скамандр[1001]. Таким образом, троянский лагерь, находившийся близ кургана Ила на левом берегу Скамандра, около брода через него, был, как мы уже видели, рядом с Троей; доказательством этому служит, помимо всего прочего, утверждение поэта, что их сторожевые костры горели перед Илионом (?????? ???). Близость этого троянского лагеря к греческим кораблям на берегу Геллеспонта нельзя было показать лучше, чем в том пассаже, где изображается, как Агамемнон смотрит из своей палатки на долину и как он тревожится, видя сторожевые огни троянского лагеря, которые горят перед Илионом, и слыша звуки флейт и свирелей троянцев и гул голосов воинов[1002].

Итак, если бы Троя находилась на Бунарбаши, то троянский лагерь, который, как описал поэт, находился очень близко к Илиону, должен был бы быть, как надо полагать, на расстоянии 7 миль от греческого лагеря. Но какое смертное ухо может услышать звуки музыки или голоса людей на таком расстоянии? То же самое можно сказать и о «селении илионцев», которое почти так же далеко отстоит от Геллеспонта, как и Бунарбаши, и которое, кроме того, имеет ту невыгоду, что его нельзя видеть с берега, поскольку между ним и берегом находятся возвышенности, закрывающие обзор.

В день, когда произошла третья великая битва (по вычислениям Поупа, это был двадцать восьмой день «Илиады»), упоминаются восход[1003] и полдень[1004]. Днем греки прогоняют троянцев к Скейским воротам[1005]; однако их снова отгоняют обратно к кораблям, где происходит страшная резня[1006]. Троянцев снова отбивают[1007], но они вновь оттесняют греков к кораблям[1008], где происходит страшное избиение. Патрокл гонит троянцев к стенам Трои и три раза пытается штурмовать ее[1009]; греки сражаются до вечера перед Скейскими воротами[1010]. Так, в этой третьей битве, как и в первой, греки по меньшей мере четыре раза за день проходят пространство между своим лагерем и Троей – несмотря на все продолжительные сражения у кораблей, на долине и под стенами Трои.

Есть другой пассаж, доказывающий, что расстояние между Троей и греческим лагерем было коротким. Приам просит Ахилла заключить перемирие на одиннадцать дней для похорон Гектора, поскольку, по его словам, город прочно заключен в кольцо осады, а дерево нужно будет привозить издалека, с гор[1011]. Старый царь, конечно, не стал бы жаловаться на это, если бы Троя находилась на Бунарбаши или у «селения илионцев», поскольку оба этих места – высоты первого и холм последнего – связаны с более высоким, поросшим лесом хребтом горы Ида, и троянцы могли бы спокойно привезти свое дерево, не боясь, что их побеспокоят греки.

Защитники теории «Троя—Бунарбаши» всячески выделяют тот пассаж, где, в битве у кораблей, Посейдон упрекает греков и говорит, что раньше, до того, как Ахилл удалился в свою палатку, троянцы ни на минуту не осмеливались встретиться с греками в открытом бою, в то время как теперь они сражаются далеко от стен, у кораблей[1012]; кроме того, пассаж, где Полидамант советует троянцам, когда они отошли от греческого лагеря, вернуться в город и не проводить всю ночь на долине близ кораблей, поскольку «далеко мы стоим от твердыни»[1013], а также то место, где Одиссей, лежащий со своими спутниками в засаде в камышах и кустах перед стенами Трои, говорит им: «Слишком далеко от наших зашли кораблей»[1014]. Однако нам непонятно, как из этих пассажей можно сделать заключение, что между греческим лагерем и Троей должно было быть большое расстояние; поскольку в первом отрывке говорится, что троянцы сражаются у кораблей и, следовательно, в самой дальней возможной точке от Трои между Троей и греческим лагерем; во втором пассаже они находятся вблизи этой самой дальней точки; а в третьем пассаже Одиссей, сидящий в засаде под самыми стенами Трои, так далеко от лагеря, как это только возможно, говорит о пространстве между лагерем и Троей. Таким образом, наречие ???? («вдали») во всех трех случаях используется только относительно, и оно никоим образом не обозначает действительно дальнее расстояние, в особенности потому, что вся «Илиада» доказывает, что пространство между Троей и греческим лагерем было очень небольшим. Я могу добавить к этому, что во время такой войны, что происходила между греками и троянцами, расстояние между Геллеспонтом и Гиссарлыком могло быть и должно было считаться относительно большим.

О коротком расстоянии между Илионом и греческим лагерем, судя по всему, говорит и краткая пробежка, которую должен был проделать Долон, чтобы достичь кораблей[1015]. Далее мы понимаем, что речь идет о коротком расстоянии, когда во время последней битвы троянцы строятся между греческим лагерем и Скамандром и Афина ободряет греков своими криками со стен лагеря и с берега, в то время как Арес ободряет троян своими воплями с высоты Акрополя[1016]. Следует помнить, что троянский лагерь находился в тот момент в непосредственной близости к кораблям.

Против Бунарбаши также свидетельствует пассаж в ??????????[1017], где Патрокл, прогнав троян к кораблям, не позволяет им вернуться в город, но убивает их между кораблями, стеной (городской) и Скамандром. Это место свидетельствует о трех важных фактах: во-первых, расстояние между городом, Скамандром и греческим лагерем было очень небольшим; во-вторых, Скамандр находился между городом и греческим лагерем; и, в-третьих, из этого следует, что Троя не могла находиться на Бунарбаши, поскольку в этом случае Скамандр не мог бы протекать между нею и греческим лагерем.

Далее, сторонники теории «Троя—Бунарбаши» утверждают, что якобы во время Троянской войны Гиссарлык находился рядом с Геллеспонтом и вся нижняя долина сформировалась гораздо позднее; и что, следовательно, для битв, описанных в «Илиаде», здесь просто не было места. Они ссылаются на вышеупомянутую Гестиею, которая, согласно Страбону[1018], выдвигала то же самое возражение; а также на Геродота[1019], который говорит, что земля вокруг Илиона (то есть вокруг исторического Илиона) раньше была, как ему казалось, заливом, который заполнили речные наносы, как часть Нильской долины. Однако я уже привел многочисленные доводы, которые ведут к заключению, что долина Трои, возможно, даже старше самого Геллеспонта и что в эпоху Троянской войны она должна была простираться настолько же далеко к Геллеспонту, как и сейчас. Более того, Геродот не говорит, что, по его мнению, долина сформировалась уже после Троянской войны, и, как остроумно заметил Экенбрехер[1020], «как же Геродот мог высказать такое мнение, если, с его точки зрения, исторический Илион был идентичен гомеровскому Илиону: ведь этот факт подразумевает предположение, что долина уже существовала в троянскую эпоху?».

Кроме того, защитники теории «Троя—Бунарбаши» цитируют свидетельство оратора Ликурга[1021], который говорит в своей речи против Леократа, которого обвиняли в предательстве после битвы при Херонее: «Кто же не слышал о Трое, как величайший из городов, повелевавший всей Азией, будучи однажды разрушен эллинами, остался необитаемым навсегда?» «Но как же, – спрашивает Экенбрехер[1022], – Ликург мог предполагать, что это известно всем, поскольку все-таки должны были быть некоторые люди, которые об этом ничего не знали: например, его современники-илионцы, которые (вместе с Геллаником и остальными) придерживались твердого убеждения, что их город – это и есть гомеровская Троя? Вопрос можно решить только правильным толкованием слова «необитаемый» (????????); и, к счастью, сам Ликург помогает нам в объяснении его; поскольку он также говорит в своей речи, что из-за предательства Леократа Афины оказались в опасности стать «необитаемыми» (???????? ?? ????????). Имеет ли он в виду под этим опасность того, что буквально никто не будет жить в Афинах? Нет, он мог иметь в виду только опасность того, что они опустеют, станут заброшенными, мертвыми: эти выражения мы употребляем по отношению к городу, который находится в разрухе, точно так же, как современные венецианцы говорят «non v’? pi? Venezia». Итак, мы видим, что слово «необитаемый» использовалось в греческом в этом смысле; и то, что так же мы можем понять его и в пассаже, в котором Ликург применяет его к Трое. Таким образом, мы устраняем непоследовательность, которая возникает в этом пассаже из-за перевода слова «необитаемый», и устраняем доказательство того, что место, где находилась гомеровская Троя, никогда уже не было обитаемым после ее разрушения. Что же касается остального, то Страбон[1023] цитирует слова Ликурга, приведя свидетельство Гомера о полном разрушении города, чтобы показать, как он говорит, что это признавалось и в позднейшие времена. Подтверждение полного разрушения Трои (?????????), заключающееся в словах Ликурга, послужило Страбону для его цели: поэтому он и не мог подчеркивать безусловно те слова, где говорится, что город илионцев (который он здесь именует Троей) остается «необитаемым» (???????? ?????); поскольку город, в котором нет буквально ни одного жителя, не нужно разрушать для этого: легко понять, что Страбон добавляет последние слова, чтобы закончить фразу Ликурга».

Далее Экенбрехер[1024], защищая Гиссарлык против Бунарбаши, говорит:

«Пророчество Юноны в оде Горация Justum ac tenacem…[1025], цитировалось как решительно доказательство против Нового Илиона. Велькер заявляет[1026]: «Нельзя и желать более решительного доказательства того, что Илион не был вновь построен на старом месте, нежели угроза Юноны, что Капитолий будет существовать и Рим будет господствовать лишь при том условии, чтобы Приама, Париса пепел стада топтали, звери без страха там щенят скрывали б:



И лишь бы между Римом и Троею

Шумело море – пусть беглецы царят

Счастливые, в краю желанном!

Лишь бы Приама, Париса пепел





Стада топтали, звери без страха там

Щенят скрывали б, – пусть Капитолия

Не меркнет блеск, и пусть победный

Рим покоряет парфян законам!»



На это мы ответим следующее. Юнона обещает, что 1) римляне будут счастливо править, пока широкое море будет шуметь между Илионом и Римом и 2) что Капитолий будет славно стоять и Рим будет побеждать, пока на курганах Приама и Париса будут пастись стада и звери безнаказанно прятать своих детенышей. В первой части этого пророчества содержится обещание вечного существования Капитолия; ибо сказано, что счастливая власть Рима, которую нельзя представить себе без существования Капитолия, продлится, пока между Римом и Троей будет шуметь море, то есть вечно. Юнона совершила бы contradictio in adjecto, если бы сказала во второй части своего обещания, что вечное существование Капитолия не обеспечено; однако она сказала бы именно это, если бы попыталась обозначить длину периода существования Капитолия не тем, что должно длиться вечно, как шум моря, но чем-то таким, что, может быть, не продлится вечно. Таким образом, она должна была думать, что стада и дикие животные должны вечно продолжать попирать гробницу Приама и Париса; таким образом, предполагается, что эти могилы находятся на каком-то определенном месте, возможно в удаленных долинах на вершинах Иды, где, видимо, будут вечно пастись стада и бродить дикие звери. То, что сказано о последнем, таким образом, имеет тот же смысл, как если мы могли сказать: «Пока коровы будут пастись в Альпах и дикие козы карабкаться на их вершины»; таким образом, это обещание не означает ничего другого, как «эта победоносная держава будет вечной». Однако больше ничего в этом пассаже не содержится; нет никаких следов доказательств того, что Новый Илион – это не то же самое, что гомеровский Илион. Однако мы предполагали бы, что Гораций пишет абсурдные вещи, если бы считали, что во второй части обещания – которую, как и первую, он вводит союзом dum, «пока» – он ставит условие, которое не обязательно должно было быть выполнено, в отличие от условия, содержащегося в первой части; то есть условие, которое не должно быть выполнено в том случае, если римляне построят город на месте этих гробниц, и которое будет выполнено, если они этого не сделают. Следовательно, он должен был предполагать, что во втором случае по этим курганам будут вечно бродить стада и дикие звери. Таким образом, он должен был использовать образ пасущихся стад и диких животных как символ вечности. Те, кто полагают, что нашел во второй части обещания условие[1027], что никакой город не должен никогда быть построен на месте древней Трои, не должны удивляться, что с нашим способом объяснения мы приписываем Горацию именно такой смысл.

Однако в нашей оде содержится нечто большее, чем обещание Юноны, которое мы уже обсудили. Далее говорится:



Но лишь один воинственным римлянам

Завет кладу я: предков не в меру чтя

И веря счастью, не пытайтесь

Дедовской Трои восстановить стены!



Относительно этого мы должны сказать: если действительно эти слова следует понимать как приказание никогда не строить Трою заново как условие победоносного величия Рима, то суждение Горация, безусловно, можно было бы выразить, сказав, что она никогда не перестраивалась, то есть что на месте гомеровской Трои никогда не было человеческого жилища; и что это место, таким образом, отличается от того, на котором во времена Горация стоял большой и процветающий город Илион. Однако слова Юноны не обязательно понимать так, что они содержат именно это условие. Их можно объяснить и так: это не запрет строить вообще на месте Трои Приама, но просто предписание не делать этого, предков не в меру чтя (ne nimium pii) и с преувеличенной уверенностью в прочности силы Рима. Действительно, я полагаю, что, учитывая обстоятельства, мы должны сказать, что Гораций хотел, чтобы его поняли так: поскольку если бы он считал, что условием величия Рима является именно то, чтобы на месте Трои Приама никогда больше ничего не строили, то любой мог бы сделать из этой оды вывод, что либо Юнона произнесла ложное пророчество, или что, перестраивая Трою, Рим уже веками работал на свою собственную погибель; ибо, согласно всеобщему убеждению, а также мнению наиболее выдающихся людей, на месте Трои Приама стоял город Троя, который римляне веками с изобильной щедростью старались поднять до самого цветущего состояния. Таким образом, мы можем объяснить слова Горация только так, что он хотел осудить неумеренное почтение к предкам и т. д., которое выражалось в восстановлении Трои, а не ее восстановление вообще. Светоний, возможно, дает нам объяснение того, почему поэт говорит это в столь выразительных словах. Он говорит нам, что незадолго до убийства Цезаря фактически ходили упорные и широко распространенные слухи, что он собирался перенести центр тяжести Римского государства в Илион[1028]. Насколько это подходило римским вкусам (или, скорее, было излюбленной идеей некоторых императоров), мы видим из того факта, что позднее Константин Великий перед тем, как основать Константинополь в Византии, с полной серьезностью выбрал окрестности Илиона в качестве своей новой столицы[1029]. Такие планы могли носиться в воздухе и во время Августа и могли вынудить Горация, который считал их погибельными, выразить свое мнение в такой резкой форме[1030]. Что касается всего остального, то сторонники Бунарбаши совершенно упускают тот факт, что никто в Риме никогда, ни в какую эпоху не думал о постройке Трои вне Нового Илиона на каком-либо месте, которое считалось идентичным с Троей Приама в противоположность Новому Илиону. Таким образом, Горацию и на ум не могло прийти предупреждать против таких планов.

Как и Горация, Эсхила[1031] также совершенно несправедливо приводят в доказательство против Нового Илиона. Он не говорит ничего больше, как то, что Троя была разрушена и место, где она находилась, опустело[1032] и что Афина захватила троянскую землю во владение, как часть добычи (?????) для детей Тесея[1033]. Если мы предположим, что под этим имелась в виду только часть троянской земли, то из этого не следует, что надо считать эту землю, как полагает Велькер, исключенной из всякого мирского пользования (и поэтому на ней и не должны были строить дома). И какая это была часть троянской земли? Действительно, Велькеру весьма точно известно, что это была область Бунарбаши, но он не поясняет, как он об этом узнал.

Сторонники теории «Троя—Бунарбаши» мало что могут извлечь из Эсхила, и столь же мало могут они извлечь и из «Фарсалии» Лукана[1034]. Вполне очевидно, что Лукан заставляет Цезаря посетить Илион его времени и считает его гомеровским городом. В этом едва ли оставляет какое-либо сомнение стих:



Бродит он также вокруг развалин прославленной Трои, —



поскольку на троянском побережье существовал только один город, именовавшийся Илионом или Троей, и никакого другого города с таким названием не было. Однако вполне очевидно, что Цезарь не мог найти здесь руины древнего Пергама и стену Феба-Аполлона, и это столь же мало имеет отношения к делу, как те деревья и кусты, которые росли на Пергаме, как и теперь растут на Акрокоринфе и многих других акрополях, в то время как город, относящийся к нему, живет и продолжает носить свое древнее имя. Вспомним также торжественный обет Цезаря, сделанный на священной земле[1035]:



Я вам народ возвращу! Благодарность Авзонии снова

Стены фригийцам вернет, и Пергам возвеличится римский!

Лукан об этом обещании говорит[1036], что оно было исполнено:

Стал перед ним возносить не напрасные эти обеты.



Под этим могут иметься в виду только многочисленные благодеяния и милости, которыми – как мы прекрасно знаем из истории – Юлий Цезарь старался поднять Илион своего времени и привести его в цветущее состояние».

Здесь я могу добавить еще, что гипотеза о Бунарбаши противоречит гидрологическим данным нашей карты, и в силу этого все сторонники теории «Троя—Бунарбаши» должны пойти на радикальное переименование всех рек на долине.

Против отождествления Нового Илиона с гомеровской Троей выдвигался и такой довод: если последний находился так близко к кораблям, то троянцам и не понадобилось бы разбивать лагерь на долине. Однако Гектор намеревался напасть на греков в тот момент, когда они попытаются спустить свои корабли на воду и взойти на борт, поскольку полагал, что у них был такой план[1037]. Разбив лагерь на кургане Ила, он избавил троян от перехода в полторы мили и держал свое войско вооруженным, а не рассеянным по городу.

Когда битва бушевала около Трои, Аякс боялся, что те греки, которые остались в лагере у кораблей, могут лишиться отваги, если увидят, как Гектор бьет их товарищей[1038]. Таким образом, представляется, что расстояние было настолько небольшим, что они могли видеть друг друга. Вергилий[1039], который наиболее правдиво передает традиции, а также Квинт Смирнский[1040] изображают, как троянские женщины смотрят на греческий флот со стен и слышат крики греков, когда те выбегают из лагеря. Это лишь примеры того, каких взглядов эти два поздних автора придерживались на расстояние и относительное расположение города и лагеря. Однако следует предполагать, что люди в лагере и в Илионе видели друг друга лишь смутно, иначе не могло бы быть причины для того, чтобы Полит (он, полагаясь на свою быстроту, засел, как разведчик, на кургане Эсиета, который, как мы можем предполагать, находился вблизи Кум-Кея) высматривал, как греки пойдут в атаку от своих кораблей[1041].

Легенда о троянском коне – несомненно, не что иное, как священный символ. Евфорион, в рационализирующем духе позднейших греков, предполагал, что этот конь – не что иное, как греческий корабль, именовавшийся ????? («конь»)[1042]. И Павсаний говорил, что троянский конь фактически должен был быть осадной машиной, поскольку принять этот рассказ буквально значило бы предположить совершенно детскую наивность защитников города[1043]. Келлер[1044] предполагает, что «здесь, возможно, имеется в виду оракул: вспомним многочисленных сибилл Малой Азии, Сард, Эритры и Самоса[1045], а также оракул о деревянных стенах Афин, которые символизировали его корабли». Однако троянский конь вкупе с Синоном и Лаокооном был, как говорит Грот[1046], одним из основных и неизменных событий эпоса: Гомер, Арктин, Лесх, Вергилий и Квинт Смирнский – все настойчиво говорят о нем как о непосредственной причине падения Трои.

Я заговорил здесь о троянском коне только для того, чтобы показать, что те, кто изобрел или поддерживал эту легенду, могли представлять себе, что его перетащили в Пергам, только если Пергам был расположен на очень коротком расстоянии от греческого лагеря: они не могли бы думать, что такую огромную махину, наполненную воинами, можно было тащить 8 миль по долине, а потом еще на милю вверх по крутым скалам Бали-Дага на Пергам. Сторонники теории «Троя—Бунарбаши» говорят, что пассаж в «Одиссее»[1047], где говорится о том, как троянцы советуются, не следует ли бросить огромную лошадь, которую втащили на акрополь, на скалы у его подножия, – может относиться только к маленькому акрополю на Бали-Даге с его высоким и крутым склоном, а не к Гиссарлыку. Но мы не видим никакого основания для этого, поскольку склон Гиссарлыка на севере, северо-западе и северо-востоке имеет угол 45° и, кроме того, у города были высокие стены. Таким образом, мы должны понимать это так, что коня предложили подтащить к краю стены и сбросить его оттуда на камни вниз; нет ни малейших причин полагать, что Гомер должен был обязательно иметь в виду какие-то очень высокие, почти перпендикулярные, острые скалы.

Во времена Деметрия из Скепсиса маленький акрополь на Бали-Даге за Бунарбаши, возможно, все еще существовал. Стратегически он был расположен весьма выгодно; однако, несмотря на всю свою зависть и ревность к Новому Илиону, Деметрий не осмеливался, в отличие от современных исследователей, заявлять о тождестве этого акрополя с гомеровским Илионом. Он предпочел облечь бедную и совершенно неподходящим образом расположенную деревушку легендарными правами древнего Илиона, поскольку, по крайней мере, она хотя бы по видимости носила это имя. Никто в древности не осмеливался подрывать традицию, содержащуюся в имени, – пример осторожности, который должен быть нам предостережением[1048].

В. Крист[1049] цитирует Б. Старка из Гейдельберга[1050], энтузиазм которого к теории «Троя—Бунарбаши» доходит до того, что, не обращая никакого внимания на свидетельства древних, он располагает «селение илионцев» Деметрия вблизи Бунарбаши.

Грот[1051] замечает: «Феофраст, говоря о древних и почтенных деревьях, упоминает ????? (Quercus aesculus) на могиле Ила в Илионе безо всяких сомнений в подлинности его местоположения (Feofrast. De Plant. IV. 14); его современник, арфист Стратоник, выражает ту же мысль в своей шутке по поводу визита плохого софиста в Илион во время праздника Илиеи (Афиней. VIII. P. 351). То же самое можно сказать и по поводу автора десятого послания, приписываемого оратору Эсхину (p. 737), в котором описано его посещение достопримечательностей Илиона; то же относится и к Аполлонию Тианскому или к тому автору, который описал его жизнь и его визит в Троаду; очевидно, что он доверял ??????????? илионцев, которые уверяли, что их город и является настоящей Троей (Филострат. Жизнь Аполлония Тианского. IV. 11). Говорили, что илионская богиня Афина оказала значительную помощь жителям Кизика, когда их осаждал Митридат, и об этом напоминают надписи, установленные в Илионе (Плутарх. Лукулл. 10)».

Грот[1052] также считает важным доводом в пользу отождествления Нового Илиона с гомеровской Троей вышеупомянутую периодическую отправку локрийских дев в Илион для того, чтобы они делали там черную работу в храме Афины в качестве искупления греха локрийского героя Аякса, сына Оилея. Он полагает, что этих девушек не могли начать посылать во времена господства персов, как говорит Страбон[1053]; напротив, он находит в этом доказательство, что Илион существовал всегда и, следовательно, что он никогда не переставал быть обитаемым. Я могу добавить к этому то, что, согласно другому пассажу у Страбона[1054], илионцы говорили, что ежегодная отправка локрийских дев в Илион началась вскоре после падения Трои, и что город не был ни полностью разрушен осаждавшей его греческой армией, и что он никогда не был (полностью) заброшен. Историю города никто не мог сохранить лучше его обитателей.

Поскольку холм Гиссарлык, в каком бы отношении его ни рассматривать, отвечает указаниям «Илиады» касательно положения древнего Илиона, и тот факт, что город с тем же названием существовал здесь в позднейшие времена, скорее подтверждает, чем ослабляет его права на то, чтобы считаться тем самым городом, который прославил поэт. Единство имени – сильное доказательство в пользу единства места. Следует принять во внимание и то, что интерес, который испытывали древние к гомеровской Трое, был гораздо больше нашего; у них было множество источников информации, которые для нас утеряны; и они гораздо лучше были подготовлены к исследованию вопроса о том месте, ubi Troja fuit, чем мы с вами. Илионцы были эолийскими греками[1055], которые переселились в Троаду[1056] и, несомненно, смешались с оставшимися троянцами; они с горячим благочестием почитали Афину Илионскую и героев, которые пали в войне, которым, как мы уже видели[1057], они совершали заупокойные богослужения еще во времена императора Юлиана. Таким образом, все здесь стремилось к тому, чтобы сохранять память о Троянской войне и месте, где она происходила.

На Гиссарлыке стоял не просто древний и почтенный город; этот город был столь богат и могуществен, что на долине Трои вряд ли мог быть еще один столь же важный город; таким образом, его следует считать столицей Троянской земли[1058].

«Эта легендарная вера (в отождествление Нового Илиона с гомеровским Илионом) жила раньше и продолжала существовать, – как говорит Грот[1059], – и позднее, несмотря на топографические трудности. Гелланика, Геродота, Миндара, проводников Ксеркса и самого Александра они не смущали: случай с Александром – самый сильный довод, поскольку он получил лучшее образование своего времени под руководством Аристотеля; кроме того, он был страстным почитателем Гомера и постоянно перечитывал «Илиаду»; более того, он был лично знаком с передвижениями армий и жил в то время, когда карты, которые начались с Анаксимандра, ученика Фалеса, были известны, по крайней мере тем, кто хотел получить образование. Так что если, несмотря на все эти свои преимущества, Александр вполне верил в отождествление Илиона с Троей, не принимая во внимание топографические трудности, то, конечно, еще менее вероятно, чтобы пятью веками раньше, в эпоху сравнительной грубости и невежества, когда записи в прозе, как и географические карты, были совершенно неизвестны, на них бы обратил внимание сам Гомер или его слушатели». Далее Грот цитирует аргумент майора Реннелла[1060]: «Говорят, что Александр был страстным поклонником «Илиады» и у него была возможность решить на месте, насколько топография соответствует рассказу Гомера. Если бы ему показали место, где находится Бунарбаши, вместо того, где стояла Троя, он, возможно, усомнился бы в том, насколько можно верить или исторической части поэмы, или своим гидам. Невозможно поверить, чтобы человек со столь верными суждениями, как Александр, мог восхищаться поэмой, которая содержала долгую историю с подробностями военных действий и других дел, которые физически не могли иметь места в действительности. Какое удовольствие мог бы он получать, принимая за исторические события происшествия, которые не могли произойти? Однако он восхищался поэмой и, следовательно, должен был считать, что топография ей не противоречит; и это, безусловно, значит, что ему не показывали Бунарбаши в качестве Трои».

Далее Грот упоминает свидетельство Арриана, «который, хотя и был уроженцем Никомедии, занимал высокий пост в Малой Азии и славится точностью своих топографических сведений, описывает визит Александра в Илион, без малейшей мысли о том, что это место со всеми его реликвиями было всего лишь подделкой. Аристид, Дион Хризостом, Павсаний, Аппиан и Плутарх высказываются в том же духе»[1061].

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Надежда Ионина.
100 великих городов мира

Дмитрий Самин.
100 великих вокалистов

Николай Непомнящий.
100 великих загадок XX века

Ричард Уэст.
Иосип Броз Тито. Власть силы

Борис Александрович Гиленсон.
История античной литературы. Книга 1. Древняя Греция
e-mail: historylib@yandex.ru