Список книг по данной тематике

Реклама

Гвин Джонс.   Викинги. Потомки Одина и Тора

Глава 5. Экспансия на запад: Исландия, Гренландия, Америка

   Безбрежный, неизведанный океан к западу от Норвегии и Британских островов словно бросал вызов викингам Скандинавии, искателям новых земель, жадным до богатства и славы. Они приняли этот вызов, едва научились строить корабли, пригодные для океанских плаваний. Главной движущей силой, побуждавшей норманнов продвигаться на запад, заселять мелкие острова Атлантики, затем Исландию и Гренландию и, наконец, попытаться основать поселения на Американском континенте, была нехватка земель и пастбищ. При этом Исландия, ставшая второй родиной для многих норвежских поселенцев, единственная из всех «чистонорманнских» заморских колоний, успешно просуществовала долгое время, и потому она заслуживает нашего особого внимания.

   Основной предпосылкой открытия и заселения Исландии, начавшегося в 860—870-е гг., было освоение Фарерских островов. Первыми поселенцами там, как и в Исландии, стали ирландские отшельники, «отвергшие Ирландию» и искавшие уединения за бурными водами северных морей. Ирландский монах Дикуил описывает острова, окружающие Британию, в трактате «Об измерении круга Земли» (825 г.).

   «В океане к северу от Британии есть много других земель, коих можно достичь за два дня и две ночи морского плавания, если выйти в море с самого северного из Британских островов при постоянном и сильном попутном ветре. Один святой муж (presbyter religiosus) уведомил меня, что, проведя в море два летних дня и ночь между ними, он добрался до тех островов в небольшой лодке на две скамьи. Почти все острова отделены друг от друга узкими проливами, и некоторые очень малы. Около сотни лет они служили прибежищем для отшельников из нашей Скотий (Ирландии). Ныне же, из-за набегов пиратов с севера, они стали безлюдны, как то и было от начала мира, и отшельников там нет, лишь пасутся несчетные стада овец да гнездится великое множество разных морских птиц. Мне никогда не встречалось упоминаний о тех островах в ученых книгах».

   Большинство исследователей полагают, что в приведенном отрывке Дикуил описывает Фарерские острова (Ферейяр, или Овечьи острова). Далее он упоминает Исландию:

   «Прошло уже тридцать лет с той поры, как монахи, жившие на этом острове [Туле] с первого дня февраля по первый день августа, рассказывали мне, что там не только во время летнего солнцестояния, но также и во дни до него и после него в вечерний час заходящее солнце скрывается лишь на краткое время, словно за небольшим холмом, и темноты не бывает, так что, каким бы делом человек ни желал заниматься, он справится с ним без труда, как при свете дня, даже если он возьмется выискивать вшей у себя в одеждах. А если кто поднимется на высокую гору, то он будет видеть солнце постоянно…

   Заблуждаются те, кто писал, будто сей остров окружен замерзшим морем и будто с весеннего равноденствия по осеннее там всегда день и нет ночи, и, наоборот, будто с осеннего равноденствия по весеннее всегда ночь; ибо люди, плававшие туда зимою, в самые холода, все же достигли его берегов и, пока жили на острове, все время, за исключением дней зимнего солнцестояния, наблюдали смену ночи и дня. Но в одном дне плавания от этого острова на север они обнаружили замерзшее море»[131].

   Опираясь на свидетельства Дикуила, можно предположить, что ирландские отшельники появились на Фарерских островах вскоре после 700 г. Монахи оставались единственными тамошними поселенцами около сотни лет, пока их не вытеснили норманны. О первых фарерцах-скандинавах нам практически ничего не известно. Самым влиятельным человеком среди них был, по-видимому, некий Грим Камбан, который явился, вероятней всего, из Ирландии или с Гебридских островов (а не прямо из Норвегии, как утверждается в «Саге о фарерцах»). Не исключено, что он был христианином, но, тем не менее, когда Грим умер, фарерские поселенцы стали поклоняться ему и приносить жертвы.

   Как и в Норвегии, основой хозяйства на островах было овцеводство. Овец выпасали в долинах, прорезавших крутые горные кряжи; кроме того, фарерцы при помощи сетей и багров охотились на гнездившихся на отвесных утесах птиц, ловили рыбу и забивали китов (охота на китов и тысячу лет назад, скорее всего, выглядела так же, как и сейчас: китов и дельфинов загоняли на мелководье, а затем убивали, разделывали и потрошили на залитых кровью отмелях). Кроме того, всякий викинг мог получить небольшой дополнительный доход от морского разбоя или торговли.

   Ни изрезанные глубокими фьордами берега, ни мелкие проливы меж островами, проходимые лишь по высокой приливной воде, ни яростные приливно-отливные течения, ни постоянные дожди, ни туманы и бури, угрожавшие мореплавателям во всякое время года, ни даже исключительная удаленность от других земель (320 километров от Шетландских островов, 400 километров от Исландии), – иными словами, ничто из того, что делало Фарерские острова столь привлекательными для ирландских отшельников и монахов, селившихся здесь небольшими религиозными общинами, не помешало норманнам, в конце концов, утвердить тинг в Торсхавне и обосноваться на островах, полностью сохранив и привычный жизненный уклад, и старинные обычаи, включая свою излюбленную кровную месть.



   Карта 11. Экспансия скандинавов на запад



   Норманны, пришедшие на Фарерские острова, получили всевозможные сведения об этих землях на Оркнейских и Шетландских островах и в Ирландии. Известно, что ирландские монахи достигли Исландии около 790 г., и нет сомнений, что вести об открытии нового острова вскоре разнеслись повсюду, причем охотней других им, разумеется, внимали именно скандинавы, чьи помыслы неизменно были направлены на обретение новых земельных владений, новых пастбищ для своих овец, гаваней для своих кораблей, а также на любые выгодные предприятия, обещающие какой-то доход или добычу. От Фарерских островов до Исландии просто рукой подать, и в целом остается лишь удивляться, отчего первые корабли скандинавов подошли к этому острову лишь около 860 г. Возможно, внимание викингов отвлекали набеги на побережья Западной Европы, участившиеся после 830 г., но не исключено также, что первые плавания к берегам Исландии окончились неудачно или сведения о них просто до нас не дошли.

   Так или иначе, норманнское «открытие» Исландии, отраженное в письменных памятниках, связано с именами троих людей (хотя Ари Мудрый сын Торгильса ни словом не упоминает о них в своей «Книге об исландцах», написанной около 1125 г.). Двое из них попали в Исландию случайно, сбившись с курса из-за плохой погоды, третий – следуя за священными воронами (правда, использование священных птиц – прием явно нехарактерный для навигации эпохи викингов и скорее являет собой примету более древних времен). Два из трех первых посещений Исландии ознаменовались одинаковым неприятным инцидентом: порвался трос, с помощью которого за кораблем буксировали лодку с одним или несколькими членами команды, но впоследствии всех удалось отыскать и спасти. Двое из трех первопроходцев поднимались на гору, чтобы как следует осмотреться (нелишняя предосторожность для открывателя новых земель), и обоим не слишком понравилась панорама, представшая их взору. Каждый из трех мореплавателей дал острову имя. Итак, три человека, три плавания, три имени: и теперь, памятуя, что все вышесказанное должно послужить нам предупреждением против излишнего легковерия, мы отправимся в путь по их следам.



   Рис. 39. Разделка китовой туши, Фарерские острова (Олаус Магнус)



   Имена мореплавателей, о которых пойдет речь, таковы: швед Гард ар; норвежский викинг Наддод и еще один норвежец, Флоки из Рогаланда. «Книга о взятии земли» (в версии Стурлы Тордарсона) называет первооткрывателем Исландии Наддода, но доскональный анализ имеющихся свидетельств заставляет предположить, что первенство все-таки принадлежит Гардару. Источники сообщают, что Гард ар покинул Скандинавию не то по воле своей матери-провидицы (согласно «Книге Стурлы»), не то для того, чтобы вытребовать у тестя, жившего на Гебридских островах, наследство своей жены (согласно «Книге Хаука»). В море корабль Гардара сбился с курса; однако, поскольку плаванию сопутствовала удача (и сильный ветер), в конце концов Гардар достиг берегов Исландии у восточного мыса Хорн. Он двинулся вдоль побережья, обогнул почти всю Исландию, зазимовал в Хусавике в заливе Скьяльфанди, а следующим летом окончательно убедился в том, что обнаруженная им земля – это остров (не исключено, что до Гардара и прежде доходили из Ирландии какие-нибудь слухи о нем). Недолго думая он назвал новую землю своим именем – Гардарсхольм (Остров Гардара) – и по возвращении домой всячески ее расхваливал.

   Второй мореплаватель, Наддод, по свидетельству источников, был «большой викинг», по-видимому наживший себе немало врагов и в Норвегии, и в заморских норманнских поселениях. Он оказался в Исландии по чистой случайности. Шторм пригнал его корабль в Рейдарфьорд в Восточных фьордах. Наддод сошел на берег и поднялся на гору Рейдарфьялль в надежде увидеть дым или другие признаки человеческого жилья. Он ничего не увидел и пустился в обратный путь. Когда викинги покидали Исландию, налетела снежная буря и снег укрыл склоны горы. Соответственно, они нарекли новую землю Снэланд, Земля Снега, а по возвращении домой, на Фарерские острова, тоже расхваливали ее на все лады.

   Третий мореплаватель, Флоки, также был «большим викингом». Он направился к берегам Гардарсхольма-Снэлан-да с явным намерением там поселиться. Флоки совершил подобающие случаю жертвоприношения, взял с собой скот и прочее добро, а заодно трех священных воронов, которые должны были указать ему путь, «ибо в те времена на севере мореходам был неизвестен магнит». Флоки добрался до Шетландских островов, где потерял одну из своих дочерей, которая утонула в море; затем до Фарерских островов, где оставил другую дочь, выдав ее замуж; и, наконец, направился в сторону Исландии, уповая на своих воронов. Вскоре он выпустил первого ворона: тот взмыл ввысь и полетел назад, к оставшимся за кормой Фарерским островам. Чуть погодя Флоки выпустил второго ворона: тот поднялся высоко в небо, оглядел пустынный горизонт и благоразумно возвратился обратно на корабль. Спустя какое-то время Флоки выпустил третьего ворона: тот устремился вперед, и Флоки, следуя в указанном направлении, вскоре достиг восточного побережья Исландии. Как и Гардар, Флоки обогнул Исландию с юга, вошел в Брейдафьорд и высадился на его северной стороне, в Ватнсфьорде, на побережье, именуемом Бардарстранд. Все лето Флоки и его люди рыбачили и охотились на тюленей, не помышляя о грядущей зиме. Но зима тем не менее наступила в свой срок – холодная и снежная. Весь скот погиб, поскольку Флоки не позаботился заготовить сено. Наступившая весна тоже была очень холодной. Как-то раз Флоки решил подняться на гору, чтобы осмотреться, и, к своему полному разочарованию, обнаружил, что один из южных заливов Арнарфьорда забит льдом. Поэтому Флоки дал острову третье имя, то самое, которым его называют и по сей день, – Исланд, Земля Льда.

   Вдобавок ко всем своим злоключениям Флоки задержался с отплытием из Исландии. Из-за сильного юго-западного ветра он не смог обогнуть мыс Рейкьянес и в конце концов пристал к берегу и провел зиму в Боргарфьорде. Херьольву, спутнику Флоки, пришлось пережить леденящие кровь приключения: у лодки, в которой он плыл, оборвался буксирный трос, Херьольва унесло в море, и он чудом не утонул в огромном заливе Факсафлои. Тем не менее он остался жив и смог рассказать о случившемся. По возвращении в Норвегию Флоки не нашел для Исландии ни одного доброго слова, в то время как Херьольв, от которого трудно было бы ожидать беспристрастности, напротив, рассказывал, что в Исландии кое-что хорошо, а кое-что плохо. Третий из спутников Флоки, Торольв, которого не смутило ни наличие льда, ни отсутствие сена, утверждал, будто земли на острове до того благодатны, что каждая травинка источает из себя масло, из-за этого – то ли от восхищения, то ли в насмешку – Торольва прозвали Торольв Масло.

   Со следующего десятилетия отсчитывается «век заселения» Исландии. Ари Мудрый описал прибытие на остров первопоселенца Ингольва сына Арна в нескольких десятках слов, с которых, собственно, и начинается история Исландии[132]. В «Книге о взятии земли» этот эпизод описан более развернуто – в таком виде он, собственно, и вошел в исландскую историографию.

   Итак, около 870 г. двое норвежцев, молочные братья Ингольв сын Арна (или Бьёрнольва) и Лейв сын Хродмара, рассорились со своими давними союзниками и друзьями, троими сыновьями ярла Атли Тощего из Гаулара. Причина ссоры была проста: зимой на пиру один из сыновей ярла сгоряча поклялся, что не женится ни на какой другой женщине, кроме Хельги, сестры Ингольва и невесты Лейва. Следующей весной безрассудный юноша поплатился жизнью за необдуманные слова, и в тот же год под горячую руку был убит один из его братьев. Затем последовала расплата: молочные братья лишились своих владений в Норвегии, после чего немедля снарядили корабль и отбыли на поиски той земли, которую, по слухам, недавно открыл Флоки с воронами. Ингольв и Лейв исследовали окрестности Альпта-фьорда в Восточных фьордах, зазимовали на острове, а затем вернулись домой в Норвегию с твердым намерением перебраться в Исландию навсегда. Спустя три или четыре года они отправились в путь на двух кораблях вместе со своими родичами, сподвижниками, слугами и несколькими рабами-ирландцами. Ввиду исландского побережья набожный Ингольв бросил за борт столбы почетной скамьи и поклялся, что поселится там, где Тор сочтет нужным пригнать их к берегу. Первую зиму Ингольв провел на южном побережье, на высоком мысу Ингольвсхофди. Корабль, на котором плыл Хьорлейв (то есть Меч-Лейв: он получил приставку к своему имени после того, как вынес сверкающий меч из некоего подземелья или погребального кургана в Ирландии), отнесло примерно на сотню километров к западу, к другому мысу, соответственно получившему название Хьор-лейвсхофди. Здесь ирландские рабы взбунтовались и предательски убили Хьорлейва и его соратников-норвежцев, а затем, забрав с собой женщин и то добро, какое смогли унести, бежали на лодке на скалистые острова, видневшиеся неподалеку в море на юго-западе. Там беглых ирландцев настиг Ингольв и перебил их всех до последнего человека, из-за чего, согласно «Книге о взятии земли», острова стали называться Вестманнейяр, острова западных людей, то есть ирландцев. Тем временем рабы Ингольва отыскали столбы почетной скамьи – их выбросило на берег в том месте, где ныне стоит Рейкьявик, – и следующей весной Ингольв перебрался туда, выстроил дом и взял себе землю, по площади большую, чем иные из норвежских королевств. Часть своих новых владений Ингольв раздал спутникам и друзьям. Таким образом, уже в самом начале исландской истории возникла практика занятия и раздачи земли, которая впоследствии привела к образованию локальных сообществ поселенцев под предводительством представителей местной знати. В «век заселения» подобная практика распространилась в Исландии повсеместно, и тем самым были созданы необходимые предпосылки для возникновения в будущем удивительной исландской республики с ее законами и общенародными тингами.

   Колонизация острова продолжалась. На юго-востоке, точнее, где-то между островом Папей и Папафьордом, и дальше к западу, на лугах Сиды, норманнам встретились папар – ирландские монахи и отшельники, но их было немного, они не имели никакого желания проповедовать пришельцам свою веру и вскоре сочли за лучшее покинуть Исландию. Больше на острове не нашлось никого, так что сражаться было не с кем и не за что – разве что биться с самой землей за право выжить.

   Пять шестых площади Исландии оказались непригодны для жизни: огромные пространства, опустошенные вулканическими извержениями, бесконечные лавовые поля, исторгнутая из кратеров порода, пепел, черные пески, скалы, морены и осыпи, трясины и топи, гейзеры и кипящие грязевые источники, безжизненные горы и непроходимые ледники. Реки, берущие свое начало где-то в недоступных центральных областях, с ревом мчали к морю бурные воды – реки яростные и неукротимые, как Тьорса, глубокие и полноводные, как северная или восточная Йокульса, – и почти на всем протяжении их нельзя было ни перейти вброд, ни перекрыть мостами. Первопоселенцам досталась во владение суровая и неприветливая страна. Огонь вырывался из подземных глубин, и временами земля корчилась в судорогах землетрясений, словно желала сбросить с себя людей.



   Рис. 40. Земля огня и льда (Олаус Магнус)



   И тем не менее на острове можно было выжить и обрести убежище. На равнинах, на плоскогорьях, в ущельях и на склонах холмов, обращенных к морю, в изобилии росла трава, а в светлые летние месяцы поселенцы выгоняли овец на хейди, высокогорные пастбища. Между горами и морем рос березняк и кустарник. К осени вызревали ковры разноцветных ягод: голубика, черника, брусника. Кроме того, во времена первопоселенцев, когда климат был мягче, на землях, пригодных для пахоты, сеяли хлеб. На берега выбрасывало много прибойного леса. Озера и реки кишели форелью и лососем, в окрестных морях ходили огромные косяки рыбы, водились тюлени и киты, на островах и прибрежных утесах гнездились бесчисленные стаи морских птиц. Добыча сама шла в руки охотников: то был край непуганых птиц и зверей, незнакомых с повадками человека.

   Приблизительно к 930 г. все земли в Исландии, пригодные для жизни, оказались заняты. Основную часть поселенцев составляли выходцы из юго-западных областей Норвегии – из Согна, Хёрдаланда и Рогаланда, с родины викингов. Многие приплыли из самой Норвегии, другие – кружным путем через Шотландию, Оркнейские и Шетландские острова, некоторые – через Ирландию или Фарерские острова. Норвежцы принесли в Исландию свой язык, законы, религию и жизненный уклад. Некоторые из первопоселенцев, до того побывавшие в западных заморских колониях, были христианами, причем довольно набожными, что дало возможность их потомкам, принявшим христианство, рассказывать о своих предках поучительные истории. (Примером может служить история Ауд Мудрой, которая велела воздвигнуть кресты на холмах Кроссхолара подле Хвамма в Хваммсфьорде и ходила туда молиться, а после смерти была похоронена на просоленном, заливаемом приливом берегу, ибо не желала покоиться в неосвященной земле, как ее соседи-язычники. Однако не все проявляли подобное благочестие. Хельги Тощий, к примеру, «веровал в Христа, но перед тем, как выходить в море, а также в любую трудную минуту и во всех случаях, которые казались ему важными, приносил клятвы Тору»[133].

   Но в большинстве своем первопоселенцы поклонялись богам северного пантеона, и среди них тоже попадались люди, ревностно исповедовавшие свою веру. (В качестве примера можно привести рассказ о Торольве Бородаче с Мостра, который якобы так почитал священное место – гору Хельгафелль (Святая гора), что не позволял причинять там никакого зла ни человеку, ни зверю, а также не позволял никому глядеть в сторону горы, не омыв лица.) К своим соседям-христианам язычники относились вполне терпимо, на чье-либо желание исповедовать христианство смотрели сквозь пальцы, «ибо она (христианская вера) редко приживалась у кого бы то ни было в роду, и часто случалось, что сыновья христиан основывали капища и совершали жертвоприношения; и вся страна оставалась языческой еще много лет».

   В «Книге о взятии земли» упомянуты имена примерно четырех сотен поселенцев. Мнения исследователей относительно того, какой процент среди них составляли кельты, расходятся, но, вероятно, мы не слишком погрешим против истины, предположив, что примерно каждый седьмой имел примесь кельтской крови (чаще всего незначительную). Кроме того, у многих исландцев были рабы и наложницы кельтского происхождения (и иногда довольно высокого рода). Вопрос о значимости кельтского (что, как правило, означает ирландского) влияния на историю и культуру Исландии и по сей день остается излюбленной темой долгих и бесплодных дискуссий в кругах историков, этнографов и литературоведов. Но даже самые ревностные приверженцы «кельтских теорий» не могут не согласиться с тем, что колонизация Исландии всецело является заслугой викингов, хотя трудно устоять перед искушением объявить, что многие отличия исландской культуры от норвежской (и в первую очередь расцвет исландской литературной традиции) обусловлены именно ирландским влиянием.

   Итак, как мы уже говорили, все земли в Исландии, пригодные для поселения, были заняты примерно к 930 г., по авторитетному свидетельству Ари Мудрого, первого из исландских историков. Колонизации Исландии немало способствовала общая ситуация, сложившаяся около 900 г. Во многих странах экспансия викингов была остановлена: норманны потерпели поражение в Бретани и при Лёвене, были вынуждены, сложив оружие, уйти из Уэссекса и Мерсии, покинуть Дублин, Англси и Гебридские острова, они остались без предводителей в Шотландии и на Оркнейских островах и уже не могли беспрепятственно грабить любое приглянувшееся побережье. С другой стороны, на родине в Норвегии викингам теперь противостояла новая сила: конунг Харальд Прекрасноволосый, объединивший королевство под своей рукой. Исландские источники XII и XIII вв. единогласно утверждают, что Исландия была заселена «из-за той тирании, которую установил (в Норвегии) конунг Харальд» после победы при Хаврсфьорде, и подробно описывают случившееся в прозе и стихах[134]. Но мы вряд ли ошибемся, добавив, что и обычные причины – нехватка земель, рост народонаселения, жажда приключений и славы, надежда на удачную торговлю или легкую добычу – также сыграли при колонизации Исландии немаловажную роль.



   Карта 12. Исландия



   Харальд Прекрасноволосый, очевидно, проявлял значительный интерес к освоению Исландии и даже пытался как-то регулировать переселение, желая в определенной степени сохранить свою власть и влияние в новооткрытой стране. Ари Мудрый утверждает, что конунг ввел особую пошлину, которую должен был заплатить всякий, кто собирался отправиться в Исландию со своими домочадцами. «Книга о взятии земли» сообщает, что, стремясь помешать поселенцам брать себе слишком большие наделы земли и для того, чтобы предотвратить ссоры из-за земельных угодий, Харальд объявил, что никто не должен брать себе больше земли, чем может обойти вместе со своими людьми за один день, держа в руке факел. В двух версиях «Книги о взятии земли» – в «Книге Стурлы» и «Книге Торда» – содержится, кроме того, любопытная история о датчанине Уни сыне Гардара, первооткрывателя Исландии, который якобы отправился в Исландию по повелению Харальда Прекрасноволосого, дабы сделать весь остров своим (или королевским) владением. Трудно сказать, правда ли это; но как бы то ни было, норвежские конунги продолжали оказывать Исландии и исландцам снисходительное покровительство, одновременно ревнивым взглядом следя за тем, что там происходит. Это продолжалось несколько веков – до полного подчинения острова норвежской короне при Хаконе Хаконарсоне в 1262–1264 гг.

   Сведения о поселенцах и занимаемых ими землях представлены в исландских источниках с удивительной подробностью. Разумеется, не все эти сведения верны, но в целом перед нами предстает достаточно убедительная картина заселения Исландии. Находчивые и отважные мореплаватели пересекают северные моря на крепких, привычных к морским плаваниям кораблях, подходят к острову и высаживаются на берег, исследуют безлюдное побережье и его окрестности, оценивают их привлекательность с точки зрения ведения хозяйства, а затем самовластно присваивают приглянувшуюся землю по праву первооткрывателей, наделяют дворами и земельными наделами своих верных сподвижников и начинают жить, не признавая над собой ничьей власти и полагая равными себе лишь немногих других предводителей поселенцев.



   Рис. 41. Исландский хутор начала XI в. Гьяскогар, Тьорсардалур.

   В доме четыре помещения: 15-метровый зал с очагом в центре, вдоль стен которого располагались ложа; жилая комната со скамьями и очагом; столовая с неким подобием большого чана для молока и скира, вкопанным в пол; и уборная с прорытым вдоль стены стоком и отверстием в дальней стене



   Некоторые из них, по свидетельству источников, основывали капища, где поклонялись своим богам, чаще всего Тору, иногда Фрейру, реже – Ньёрду, Бальдру и Тюру. Приверженцев культа Одина было немного, хотя во втором поколении Одина почитал своим небесным патроном один из самых выдающихся людей Исландии, Эгиль сын Скаллагрима. Сохранилось подробное описание святилища (существование которого тем не менее пока не подтверждено раскопками), построенного Торольвом Бородачом с Мостра в Хофстадире в Брейдафьорде[135].

   К сожалению, археологические раскопки, проводившиеся в Исландии в тех местах, где, согласно сагам, располагались большие капища, не дали никаких результатов. Почти все (если не сказать, все до единого) свидетельства существования таких святилищ, полученные при раскопках, больше говорят об энтузиазме трудившихся в Исландии археологов XIX в., нежели о религиозном рвении исландских поселенцев. Наверное, рано еще утверждать, что в Исландии (или даже в Скандинавии в целом) вообще не было отдельных, особым образом оборудованных святилищ, однако раскопки пока не подтвердили ни одно из свидетельств, оставленных создателями саг. Не исключено, что отправление религиозных обрядов, жертвоприношения и жертвенные пиры в Исландии происходили по большей части непосредственно на хуторах у богатых людей. Некоторые, вероятно, выделяли для этого в своем доме особое помещение. Можно предположить, что знаменитый «храм» в Хофстадире в Мюватнссвейте принадлежал именно к этому типу, но, поскольку раскопки в Хофстадире не проводились, эта гипотеза пока остается предметом бесплодных дискуссий.

   Не подлежит сомнению, что только хёвдинг, то есть богатый и знатный человек, мог позволить себе выделить на своем хуторе место для отправления (пусть даже не слишком частого) ритуалов, не говоря уже о том, чтобы предоставлять быков и коней для жертвоприношений. Это было по силам лишь самым влиятельным людям в округе и, в свою очередь, способствовало повышению их авторитета. Неудивительно, что вскоре хёвдинги, содержавшие капища, получили особый титул – их стали называть годи (goSi, «достойный»). До 930 г. в Исландии не было ни центральной исполнительной власти, ни общенародного законодательного органа, и потому реальная власть на местах принадлежала годи. Звание годи не определялось тем, что в собственности человека находился какой-то конкретный земельный участок. Должность годи можно было получить, купить, разделить с кем-либо, потерять или продать; но, по сути дела, и звание, и обязанности годи всегда оставались прерогативой состоятельных и могущественных людей. Другие поселенцы сами решали, кого из годи они будут поддерживать, рассчитывая, что в трудной ситуации он в свою очередь окажет им необходимую помощь. Они могли свободно переходить из общины в общину, но при этом, ослабляя позиции одного годи, неизбежно увеличивали могущество другого, и в целом годи ничего не теряли. Поэтому в 930 г., когда были названы тридцать шесть человек, призванных устанавливать законы и вершить суд, – все эти люди, разумеется, носили звание годи.

   Попытка утвердить на острове единые правовые нормы совпала с окончанием «века заселения». К тому времени в исландском обществе возникла настоятельная потребность в разработке определенных механизмов, регулирующих взаимоотношения людей друг с другом, и предводители поселенцев поручили Ульвльоту из Лона дать стране свод законов. Ульвльот отправился в Норвегию, где с помощью своего дяди, Торлейва Мудрого, приспособил к исландским нуждам законы Гулатинга, то есть законы западных областей Норвегии. «И после того, как он вернулся в Исландию, был учрежден альтинг, и с этого времени по всей стране был один закон».

   Свод, составленный Ульвльотом, сохранился только в отрывках, причем имеющиеся в нашем распоряжении фрагменты не заслуживают особенного доверия[136]. Разумеется, в первых строках закона оговаривались принципы, жизненно важные для переселенцев: «Вот с чего начинался закон язычников: выходя в море, люди не должны помещать на носу корабля никакого изваяния, а если оно у них есть, то они должны его убрать, как только завидят землю. Они не должны подходить к берегу, неся на корабле голову с разинутой пастью, чтобы не испугать духов этой земли».

   Тридцать шесть годи, которые возглавляли альтинг, или народное собрание, каждые три года проводили выборы председателя, именовавшегося законоговорителем, и ему предписывалось за эти три года произнести перед альтингом весь свод законов. Законоговорителями были многие выдающиеся люди своего времени: сам Ульвльот, создатель исландской «конституции»; Торгейр с Льосаватна, остававшийся законоговорителем семнадцать лет и провозгласивший введение христианства в Исландии, хотя сам был язычником; Скафти сын Тородда, который был законоговорителем двадцать семь лет и в 1005 г. основал Пятый суд, а впоследствии провел другие важные реформы исландского законодательства. Позднее обязанности законоговорителя исполняли прославленные историки Снорри Стурлусон и Стурла Тордарсон.

   Законоговоритель был знатоком законов и в каком-то смысле их воплощением. Он пользовался большим авторитетом, но не обладал никакой властью. Реальная власть принадлежала годи. Разумеется, альтинг представлял собой законодательное народное собрание, в делах которого могли принимать участие все без исключения свободные жители страны, выступая как от себя лично, так и от имени других свободных поселенцев; но при этом он оставался главным образом инструментом аристократического правления в руках знати. Годи могли контролировать все решения альтинга; а вне альтинга, в своем округе, власть любого годи не подвергалась сомнению. Поэтому неудивительно, что годи стремились сохранить существующее положение вещей, и после реформ, проведенных на альтинге 965 г., удержали за собой ключевые позиции в управлении страной. По новому закону Исландия была разделена на четыре четверти: Северную, Южную, Восточную и Западную, а количество годи увеличено до тридцати девяти. В каждой четверти были учреждены местные тинги, созывавшиеся дважды в год, весной и осенью; на весенних тингах, как правило, разбиралось большинство мелких тяжб. В Южной, Восточной и Западной четвертях было по три местных тинга, в Северной – четыре, и каждый из местных тингов возглавляли три годи. Законодательная и судебная власть в рамках альтинга были теперь разделены. Законодательная власть на альтинге принадлежала лагретте, то есть законодательному совету, состоявшему из 142 членов (после принятия христианства в лагретту вошли еще два епископа, и число ее членов достигло 144). Поскольку в Северной четверти было на три годи больше, чем в остальных, то на время альтинга от каждой из остальных четвертей избиралось по три человека, которые могли исполнять в лагретте обязанности годи; таким образом, всего в лагретту входило 48 годи. Каждый годи выбирал себе трех советников (не имевших права голоса). Только лагретта имела право принимать новые законы, а также трактовать старые и вносить в них поправки. Лагретта выдавала официальные «лицензии», даровала прощение при прекращении тяжбы; к мнению лагретты прислушивались при вынесении приговоров. Судебную же власть по новому закону представляли суды четвертей, каждый из которых разбирал тяжбы в своей области страны. Суд вершила судебная коллегия (состоявшая, скорее всего, из 36 судей), она же выносила приговор. Судей назначали годи, председательствовавшие на тингах данной четверти. При разборе тяжбы судьи должны были вынести единогласное решение (решение считалось единогласным, если против него высказывались не больше шести судей). Естественно, судьям не всегда удавалось добиться подобного единодушия, и настоятельная необходимость дополнить судебную процедуру возможностью оспорить приговор в конце концов привела к тому, что около 1005 г. по инициативе Скафти сына Тородда был учрежден апелляционный суд: он именовался Пятым судом, и в состав его входило 48 судей, назначенных годи (для чего общее число годи в Исландии также было увеличено с 39 до 48). Введение Пятого суда было последним значительным изменением, внесенным в исландское законодательство до того, как Исландия утратила независимость в 1262–1264 гг. Таким образом, совершенно очевидно, что, поскольку годи избирали законоговорителя, выносили решения в лагретте, председательствовали на местных тингах, назначали судей, заседавших в судах четвертей и в Пятом суде, и, кроме того, ведали отправлением религиозных обрядов, притом что сами являлись хёвдингами, то есть весьма состоятельными людьми, владевшими обширными землями в своих округах, они обладали полной и непререкаемой властью в Исландии в течение всего времени существования исландской республики, то есть от начала заселения страны до конца «эпохи народовластия».

   История Исландии хронологически лежит по большей части за рамками эпохи викингов, и потому мы ограничимся только кратким ее обзором. «Век заселения» закончился около 930 г. За ним последовал так называемый «век саг», длившийся до 1030 г., – то самое время, когда в Исландии происходили (или, по мнению тех, кто писал об этом впоследствии, должны были происходить) те события, которые так подробно описаны в исландских родовых сагах. Затем наступил довольно длительный период стабильности и мира, который можно условно назвать «веком расцвета учености», а после него – эпоха Стурлунгов, XIII в. Эта последняя «эпоха» осталась в памяти потомков, во-первых, как период соперничества нескольких борющихся за власть влиятельных исландских родов, приведшего в конце концов (наряду с другими политическими и экономическими факторами) к тому, что Исландия утратила независимость и попала под власть норвежской короны, и, во-вторых, как время, когда были записаны саги, которые и по сей день составляют славу исландской истории и культуры.

   Некоторые факты из истории Исландии заслуживают более пристального рассмотрения. Исландское общество изначально было языческим: это обстоятельство имело первостепенное значение для развития исландского законотворчества, а также исландской литературы. Тем не менее, когда христианство пришло на север, христианская проповедь достигла и берегов Исландии. Опираясь на материал саг, исследователи традиционно связывают христианизацию Исландии с миссионерским рвением норвежского конунга Олава сына Трюггви. Тем не менее в данном случае свидетельства саг, скорее всего, вводят нас в заблуждение. Влияние англосаксонских и германских миссионеров в Исландии было слишком заметным, чтобы считать вмешательство норвежского конунга необходимым условием для христианизации острова. Первым христианским проповедником, прибывшим в Исландию, был немецкий клирик Тангбранд. Он пользовался столь же прямолинейными и доходчивыми аргументами, к каким прибегал Эжен в Скаре[137] или англосаксонский миссионер Вульфред в Уппсале[138]. Тангбранд крестил нескольких влиятельных хёвдингов, затеял пару ссор, вдохновил исландцев на сочинение хулительных стихов, убил двух-трех человек из своих противников, после чего отправился восвояси и, вернувшись на родину, заявил, что остров населяют закоренелые язычники. Вторую попытку принести в Исландию христианскую веру предпринял священник Тормод (согласно «Kristni Saga», он прибыл из Англии, скорее всего из Данело). По свидетельству Ари Мудрого, деятельность Тормода в конце концов привела к расколу на альтинге: оказавшиеся в меньшинстве христиане (среди которых было по крайней мере три годи) и язычники, представлявшие большинство населения, заявили, что не желают жить по общим законам. Казалось, исландцы неминуемо разделятся на два враждебных лагеря[139]. «Тогда христиане выбрали своим законоговорителем Халля из Сиды, а тот пошел к годи Торгейру из Льосаватна и дал ему три марки серебра за то, чтобы тот выступил как законоговоритель. Это было небезопасно, потому что Торгейр был язычником. Торгейр пролежал весь день, накрыв голову плащом, так что никто не мог заговорить с ним. На следующий день народ пошел к Скале Закона. Торгейр потребовал тишины и сказал: «Мне думается, что дела наши запутаются безнадежно, если у нас не будет одних законов для всех. Если закон не будет один, то и мира не будет, а этого нельзя допускать. Теперь я хочу спросить язычников и христиан, согласны ли они, чтобы у них были общие законы, которые я сейчас скажу?» Все сказали, что согласны». После этого Торгейр объявил свое решение, которое, наверное, оказалось полной неожиданностью для язычников: он постановил, что отныне все люди в Исландии должны стать христианами, приняв крещение холодной или теплой водой. Некоторые старые языческие обычаи было разрешено сохранить: в частности, дозволялось есть конину, выносить из дома новорожденных детей и тайно совершать жертвоприношения языческим богам[140]. Впрочем, через несколько лет все эти оговорки были отменены[141].

   Исландия оставалась языческой страной с 870-го по 1000 г., и это значит, что ее история дает нам детальное (хотя далеко не бесспорное) представление о том, как происходило становление северной языческой народности. Но кроме того, это означает, что почти вся исландская литература, как поэзия IX и X вв., так и родовые саги, записанные в XIII столетии, прямо или косвенно (поскольку в сагах находит свое отражение интерес ученых-историков XIII в. к своему языческому прошлому) связана со старой религией. В дополнение к родовым сагам в Исландии сохранились так называемые саги о древних временах – повествования о древней истории Норвегии, Дании и Швеции, в которых смешаны мифы, легенды, народные сказки и псевдоисторические предания. Замечание Саксона Грамматика, утверждавшего, что исландцы «каждое мгновение своей жизни посвящают обогащению наших знаний о деяниях чужеземцев (то есть неисландцев)», следует, разумеется, счесть риторическим преувеличением, – в конце концов, кто-то в Исландии временами все-таки косил сено и сбивал масло, а кто-то еще успевал проводить в жизнь северный кодекс доблести, – но Саксон, конечно, имел полное право восхищаться тем усердием и прилежанием, какое проявляли исландцы, «собирая и препоручая своей памяти» всевозможные исторические и мифологические сведения, которые он впоследствии щедрой рукой разбросал по страницам «Деяний данов». С неменьшим рвением они восстанавливали генеалогии и историю своих предков, с неприкрытой гордостью возводя собственную родословную к язычникам, поклонявшимся Тору или Фрейру, а то и прямо к Высокому, к самому Одину. Исландская литература, как и повседневная жизнь Исландии, уходит корнями глубоко в языческое прошлое. Несомненно, именно стремление сохранить память об этом прошлом заставило Снорри Стурлусона написать тот общий обзор северной мифологии и скальдического искусства, который мы сейчас называем Младшей или Снорриевой Эддой. Но и христианизация острова стала не менее важным фактором для становления исландцев как народа. После принятия христианства упрочились и расширились связи Исландии с Европой: из далекого оплота язычества на Крайнем Севере она сразу же превратилась в полноправного члена христианского европейского сообщества. Вся европейская наука последующих столетий была христианской по своей сути; и именно в Исландии преимущества христианской учености сказались в полной мере. Поначалу священнослужителей на острове было очень мало. Эту роль, как и в других скандинавских странах, брали на себя чужеземцы, в основном выходцы с Британских островов или из Германии. Возможно, именно они принесли в Исландию латинский алфавит. Но спустя всего одно поколение после принятия христианства среди клириков появляются отпрыски известных исландских родов: самый знаменитый из них – Ислейв, сын знатного хёвдинга Гицура Белого.

   Согласно источникам, Гицур был среди тех первых исландских годи, которых крестил Тангбранд. Просвещенный и образованный человек, Ислейв первым из исландцев получил епископский сан (1056–1080 гг.). После него епископом стал его сын, Гицур, сын Ислейва: он ввел на острове церковную десятину, позаботился о раздаче пропитания беднякам, утвердил имущественный ценз налогообложения бондов и создал в Исландии два епископства – одно в Скалхольте, на юго-западе страны, другое в Холаре, на севере. Не исключено, что именно по его указанию были частично записаны исландские законы. Двое современников Гицура, Сэмунд Мудрый (1056–1133) и Ари Мудрый сын Торгильса (1067–1148), стоят у истоков исландской историографической традиции, хотя нынешние исследователи, как правило, единодушно отдают первенство за Ари, ибо он, в отличие от Сэмунда, писавшего по-латыни, использовал родной язык. Принятые ими (к двум названным именам следует добавить также имя Кольскегга Мудрого, умершего около ИЗО г.) (хотя не вполне научные) принципы историописания стали достоянием последующих поколений исландских историков. В XIII в. теми же методами пользовался Снорри Стурлусон при написании «Круга Земного», и они же легли в основу подробного рассказа о кровавых событиях, предшествовавших падению исландской республики, известного нам как «Сага о Стурлунгах».

   В XIII в., как уже говорилось выше, были записаны также исландские родовые саги. Более ста двадцати родовых саг и кратких рассказов (так называемых «прядей об исландцах») вкупе представляют собой весьма вольное изложение истории Исландии X – первой трети XI в. Основное их содержание составляют распри между представителями знатных исландских родов. Разумеется, рассказчики, авторы и переписчики вносили в эти повествования немало своего, порой давая волю собственной фантазии. В целом родовые саги – это и больше, и меньше, чем история. В основе лучших из них, – а вернее, почти всех, – лежат реальные события, но содержание саг во многом определялось общими представлениями о природе исторического процесса, существовавшими в головах у их авторов и рассказчиков. Для рассказчика саги история – это повествование об отношениях человека с предопределенной ему судьбой. Сага не содержит точного и беспристрастного изложения известного фактического материала: она представляет собой авторскую версию событий и потому может быть произвольно сокращена, дополнена новыми подробностями, изменена или даже искажена – случайно или по недопониманию. Так, разные версии «Книги о взятии земли» приписывают первенство в открытии Исландии разным людям, дополняя повествование о первых трех плаваниях в Исландию такими художественными деталями, как сбившийся с курса корабль или разорвавшийся буксирный трос. Две саги, описывающие плавания в Виноградную страну, как мы увидим ниже, существенно противоречат друг другу в тех местах, где на первый взгляд ошибиться совершенно невозможно. Но если мы подойдем к оценке исландских саг с другой стороны, если мы будем рассматривать их как литературные произведения, в которых поступки людей исследуются средствами художественного повествования, то у нас не останется ни малейших сомнений в том, что «Сага о Ньяле», «Сага об Эгиле» и «Сага о Греттире» (назовем только три шедевра, принадлежащих к исландской саговой традиции) не только обогащают, но и в значительной мере изменяют все наши представления о средневековой европейской прозе.

   Но в сам «век саг» славу исландцев составляла поэзия. В те времена она поистине обрела статус национальной индустрии, и исландские поэты-скальды с успехом торговали своим искусством за рубежом. Грандиозное «Прорицание вёльвы», входящее в состав «Старшей Эдды», было сложено в Исландии около 1000 г. Величайший из скальдов, Эгиль сын Скаллагрима из Борга, родился около 910 г., а умер примерно в 990 г. Кормак, Халльфред Трудный Скальд и Гуннлауг Змеиный Язык – три скальда с подозрительно похожими биографиями – прославились как творцы любовной поэзии у себя дома и как придворные поэты в чужих краях. Друг Эгиля, Эйнар Звон Весов, стал придворным скальдом ярла Хакона из Хладира, правившего Норвегией до 995 г.; Сигват сын Торда был не только скальдом, но и другом, советником и послом Олава Святого; племянник Сигвата, Оттар Черный, демонстрировал свое искусство в Швеции, при дворе Олава сына Эйрика, и в Норвегии, при дворе Олава Святого; Тормод Скальд Черных Бровей пал вместе с Олавом Святым в битве при Стикластадире в 1030 г. С тех пор как норвежец Эйвинд Погубитель Скальдов после смерти своего повелителя Хакона Доброго (около 960 г.) отошел от дел и до конца XII в. должность придворного поэта при дворе норвежских конунгов оставалась в монопольном владении исландских скальдов.

   В самой Исландии скальдов было еще больше. Многие простые бонды умели искусно складывать скальдические стихи, или висы. Поводом для создания висы мог послужить любой случай, например немудреная перебранка с хозяином соседнего хутора, приобретавшая, таким образом, значимость и величие. Некоторые со временем становились настоящими мастерами, знатоками своего дела, как, например, Торарин Черный, чьи висы сохранились в составе «Саги о людях с Песчаного Берега», или Вига-Глум, о котором была сложена отдельная сага, где рассказывается о его жизни, о совершенных им убийствах и о сложенных им стихах. Разумеется, не следует думать, что скальды в своих стихах всегда говорили правду: сочиняя хвалебную или хулительную вису, придворные поэты могли руководствоваться самыми разными соображениями. Эгиль сын Скаллагрима сложил хвалебную драпу из двадцати куплетов об Эйрике Кровавая Секира, все содержание которой сводится к утверждению, что Эйрик был храбр и щедр. Кроме того, поскольку повод, по которому была сказана та или иная виса, часто нам неизвестен, мы не всегда можем до конца уяснить ее содержание; также нельзя поручиться за то, что скальдические строки, сохранившиеся в составе саг, стоят на своем месте в первоначальном контексте или что они действительно принадлежат эпохе викингов, а не были дописаны позже. Финнар Джонсон когда-то заявил, что готов пойти в огонь, отстаивая тезис об историчности исландских саг и скальдической поэзии, и остаться невредимым. Едва ли кто из нынешних исследователей разделяет его точку зрения. Тем не менее можно только поражаться тому, как сумела эта суровая и неприютная земля, этот далекий холодный остров, население которого никогда не превышало 60 ООО человек, породить такое богатство – десятки поэтических и исторических произведений и саг. Inopiam ingenio pensant. «Они бедность свою разумом обращают во благо». Едва ли мы согласимся с этим изречением Саксона Грамматика, но если признать, что славу нации составляет ее духовное наследие, то исландские поэты IX–X вв., историки XII–XIII столетий и безвестные сказители, передававшие саги из уст в уста, сделали для своей родины больше, чем законоговорители и судьи, языческие жрецы и христианские епископы, предприимчивые хёвдинги и зачинатели родовых распрей. Ибо именно их творчество составляет основной вклад Исландии в историю эпохи викингов и последующих столетий.



   Однако не меньшую славу в глазах потомков исландцам принес другой эпизод их истории. Именно исландские мореплаватели пересекли Атлантический океан, основали поселения в Гренландии и в конце концов высадились на восточных берегах Северной Америки. Из всех морских походов эпохи викингов эти плавания более всего поражают наше воображение.

   История океанских плаваний начинается в 982 г., когда некто Эйрик Рыжий, уроженец Ядра на юго-западе Норвегии, объявленный у себя на родине вне закона за убийство, был по сходной причине изгнан из Хаукадаля в Исландии. Он переехал на запад острова, там затеял новую распрю, и его объявили вне закона на три года на тинге мыса Торснес в Брейдафьорде. Поскольку Эйрик не мог оставаться в Исландии и не мог вернуться в Норвегию, он решил плыть на запад, чтобы разыскать и исследовать новую землю, которую примерно пятьдесят лет назад видел один норвежец по имени Гуннбьёрн, когда его унесло штормом на юг, а потом далеко на запад от побережья Исландии[142]. Эйрик вышел в море у ледника горы Снэфелль (расположенной на 65° северной широты) и достиг побережья Гренландии у Ангмагссалика. Оттуда он направился на юг вдоль берега, миновал мыс Фарвель и высадился на западном побережье острова. Вероятно, Эйрик весьма порадовался тому, что открыл новую землю. Остров казался ему весьма привлекательным; в глазах Эйрика он имел много преимуществ перед Исландией, главным из которых было отсутствие людей – вся эта земля оказалась ничейной. Пустынные каменистые острова, мысы и фьорды, холмы у подножия ледниковой шапки, озера и реки и – самое важное – зеленые склоны с густой травой и побережья, заросшие кустарником, – все это Эйрик мог объявить своим, и, он, не теряя времени, так и сделал.

   Три года Эйрик со своими людьми исследовал земли, лежащие между мысом Херьольвснес и Эйриксфьордом, и подыскивал удобные места для будущих хуторов. Он отметил, что на острове водится много диких зверей: медведи, лисы, олени-карибу. В море, в озерах и реках кишела рыба, у побережья резвились киты и тюлени, на скалах гнездились птицы, никогда не видевшие человека, незнакомые с силками или охотничьей сетью. Как только истек срок изгнания, Эйрик поспешил обратно в Исландию, чтобы подготовиться к переселению в открытую им землю. Он не слишком погрешил против истины, назвав ее Гренландией, то есть Зеленой страной: берега ее фьордов, особенно на юго-западе, действительно были зелеными; вдобавок Эйрик считал, что хорошее имя острову не помешает.



   Рис. 42. Северный хутор. Браттахлид, Восточное поселение, Гренландия

   Древнейшая постройка, возможно, главный зал в доме Рыжего; II–V. Более поздняя постройка к северу от дома, состоящая из нескольких комнат: комнаты с очагом, спальни и кладовых; VI. Крытое помещение с колодцем. Во дворе располагались хлевы, сараи и др.



   За десять лет до этого Исландия пережила жесточайший голод, и в любом случае все пригодные для поселения земли на острове давно были заняты. И богатым и бедным исландцам приходилось затягивать пояса. Поэтому в 986 г., когда Эйрик снова поплыл в Гренландию, с ним отправилось 25 кораблей. Четырнадцать доплыли благополучно – и в Гренландии было основано первое поселение, так называемое Восточное поселение в районе современного Юлианехоба. В пору его расцвета в состав поселения входило 190 хуторов, 12 приходских церквей, епископская резиденция в Гардаре (Игалико), мужской и женский монастыри. Через десять лет после того, как были построены первые хутора Восточного поселения, исландцы основали Западное поселение в районе современного Готхоба. В XIV в. в Западном поселении насчитывалось примерно 90 хуторов и 4 церкви[143]. Чуть севернее Восточного поселения, возле современного Ивигтута, располагалось еще около 20 хуторов. Практически все первые поселенцы приплыли из Исландии. Их было не более 450 человек, но в конечном итоге население Гренландии возросло до 3000 человек.

   Общественные институты в Гренландии были организованы по исландскому образцу: народная республика со своим национальным тингом и сводом законов. Гренландцы исследовали окрестные земли, охотились, торговали и благоденствовали. Они предлагали на продажу меха и шкуры, веревки, шерстяные ткани, тюлений жир, моржовую кость и клыки, а также белых медведей и соколов. Взамен они получали зерно, изделия из железа (в том числе оружие), строевой лес, одежду европейского образца и предметы роскоши. Почти все эти товары поступали в Гренландию из Норвегии.



   Карта 13. Гренландия, Восточное поселение



   В 1261 г. Гренландия утратила свою независимость (на год раньше Исландии) и стала норвежской колонией – самым дальним из норвежских владений, самой далекой, забытой колонией норвежского королевства, потерявшего свое былое могущество и раздираемого династическими распрями.



   Рис. 43. Церковь Тьодхильд, Браттахлид, Восточное поселение, Гренландия (реконструкция)



   Но в 1000 г. скандинавы еще не утратили страсти к освоению и исследованию новых земель. Они продвигались к северу в поисках природных богатств, пригодных для жизни территорий новых пастбищ для своих овец. Автор «Королевского зерцала» середины XIII в., описывая Гренландию, сообщает, что гренландцы «часто совершали путешествия в глубь страны и поднимались на высокие горы, чтобы осмотреть местность и выяснить, нет ли поблизости каких-нибудь пригодных для жизни земель, свободных от ледников. Но нигде не было видно таких земель, кроме тех, которые они уже заняли на узкой прибрежной полосе»[144]. К северу от Западного поселения гренландцы обнаружили прекрасные охотничьи и рыболовные угодья. Здесь же, между Хольстейнборгом и мысом Нугсуок, на берега выбрасывало много прибойного леса. Гренландцы называли эти места Нордсета, Северные угодья: здесь они охотились на моржей, нарвалов, белых куропаток, северных оленей и знаменитых гренландских белых медведей. Еще дальше на север, возле Упернавика, на острове Кингигторсуак (около 73° северной широты) в 1824 г. был обнаружен камень с рунической надписью, гласящей, что в 1333 г. трое скандинавов-гренландцев зимовали на этом острове. Раньше, в 1267 г., гренландцы из Восточного поселения добрались до залива Мелвилл (76° северной широты), обнаружили следы скрэлингов на Кроксфьярдар-хейди, на побережье залива Диско и благополучно возвратились домой. В нашем распоряжении имеются свидетельства того, что гренландцы плавали на северо-запад. На островах Канадского Арктического архипелага было обнаружено несколько каменных сооружений: два – на берегах пролива Джонс (76°35? северной широты) и еще два – на острове Вашингтона Ирвинга (79° северной широты); но, скорее всего, эти плавания были неудачными или безрезультатными и потому не удостоились упоминаний в анналах и сагах[145]. Как и Нордсета, все остальные отдаленные и бесплодные земли не интересовали хозяйственных бондов, составлявших большинство среди колонистов. Им нужны были пастбища для овец – а их в Гренландии можно было найти главным образом по берегам фьордов вокруг двух основных поселений. Лучшими землями на острове считались окрестности Эйриксфьорда и Эйнарс-фьорда вплоть до Ватнахверви. Здесь располагались самые богатые хутора и луга «с сочной и благоуханной травой», по утверждению «Королевского зерцала». В этих местах жили Эйрик Рыжий и его сын Лейв, а затем – Торкель сын Лейва; столетие спустя там стоял хутор самых влиятельных людей Гренландии, Сокки сына Торда и его сына Эйнара. Ивар Бардассон сообщает, что губернатор острова жил на хуторе Браттахлид в Эйриксфьорде. В окрестностях Эйриксфьорда Тьодхильд, жена Эйрика Рыжего, выстроила первую в Гренландии христианскую церковь – небольшое здание, крытое дерном, обнаруженное в ходе недавних раскопок. Рядом с церковью располагалось христианское кладбище. Не так далеко от церкви Тьодхильд находилась резиденция гренландских епископов – Гардар, где и сегодня можно увидеть развалины церковных построек. И наконец, именно из Эйриксфьорда поселенцы выходили в море, отправляясь в дальние плавания, – к восточному побережью нынешней Канады, к берегам Баффиновой Земли, Лабрадора и Северного Ньюфаундленда.

   Первый корабль, доставивший европейцев к берегам Северной Америки, попал туда случайно. Корабль принадлежал исландцу Бьярни, сыну Херьольва. С Бьярни произошло то же самое, что с Гардаром, Наддодом и Флоки, открывателями Исландии, или с Гуннбьёрном, впервые увидевшим Гренландию, или с Лейвом сыном Эйрика, достигшим Виноградной страны (если следовать версии об истории открытия Виноградной страны, изложенной в «Саге об Эйрике Рыжем»). Все они сбились с курса во время бури и неожиданно оказались ввиду незнакомых берегов; хотя, скорее всего, скандинавы эпохи викингов располагали некоторыми географическими сведениями, указывавшими на возможность существования этих земель.

   В 985 г. исландец Бьярни сын Херьольва остался на зиму в Норвегии, а летом 986 г. решил возвратиться домой, к своему отцу, однако, прибыв в Исландию, он с удивлением обнаружил, что Херьольв продал свой хутор и переселился в Гренландию вместе с Эйриком Рыжим. Бьярни решил последовать за Херьольвом. Он, несомненно, постарался выяснить все, что тогда было известно о пути в неведомую Гренландию, и, заручившись согласием своей команды, поспешил выйти в море. Бьярни и его люди понимали, что им предстоит опасное путешествие: у них не было ни компаса, ни карт; и никто из них прежде не плавал в гренландских морях. Спустя три дня после отплытия, когда горы и ледники Исландии скрылись за горизонтом, корабль Бьярни попал в густой туман. Затем подул сильный северный ветер, и много суток мореплаватели не знали, куда плывут. Наконец, они снова увидели солнце и смогли определить стороны света. Они подняли парус и плыли еще целый день, пока не увидели землю – но не гористую, а лесистую, с низкими холмами. Никто из людей Бьярни не знал, что это за земля. Сам Бьярни тоже понятия не имел, куда они попали, однако был совершенно уверен, что они приплыли не туда, куда направлялись: эта земля не могла быть побережьем Гренландии. Поэтому Бьярни не стал терять времени, а может, просто решил не рисковать понапрасну, и, не высаживаясь на сомнительный берег, сразу развернул корабль и повел его дальше на север. Они плыли еще двое суток и снова увидели землю – плоскую и тоже заросшую густым лесом. Бьярни опять отказался пристать к берегу. Он продолжал путь и плыл с попутным юго-западным ветром еще трое суток. Тут из моря встала высокая и гористая земля, над побережьем которой виднелась ледниковая шапка. Но Бьярни счел, что в этой земле нет ничего хорошего, и в третий раз повернул корабль в море. Ветер крепчал, и корабль шел очень быстро. Через четыре дня мореплаватели достигли Гренландии и высадились на мысе Херьольвснес. Таким образом, Бьярни, не подвергая излишней опасности ни корабль, ни команду, доплыл именно туда, куда собирался. Можно считать, что «Сага о гренландцах» представляет собой, по сути, его корабельный журнал – повествование о морском путешествии практически мыслящего человека.





   Рис. 44. Гардар. Восточное поселение, Гренландия.

   Современное название – Игалико. 1 — церковь и церковный двор; 8 — дом епископа; 9, 14, 16 — хлева; 15 — источник; 17, 18, 34, 35, 38 — загоны для овец; 19–22, 36 — сараи; 23 — огород; 24 — хлев и амбар; 25 — выгон для лошадей; 26–35 — палатки на поле тинга; 39, 40 — большие загоны для домашних животных



   Рис. 45. Гардар (реконструкция)

   Набросок, изображающий епископскую резиденцию в Гардаре, сделанный Are Русселем после завершения раскопок в 1926 г. Большое здание слева – церковь с хорами и часовней. Церковный двор обведен рвом. Длинное строение на переднем плане – дом епископа. Справа – большой хлев. Между домом епископа и церковью – колокольня. Другие постройки – сараи, стойла, кузница и т. д.



   «Сага об Эйрике Рыжем», напротив, ни единым словом не упоминает о Бьярни. Та ее часть, в которой описывается первое путешествие в Америку, особенно запутана и противоречива. Честь открытия новых земель сага приписывает старшему из сыновей Эйрика Рыжего, Лейву. В «Саге о гренландцах» говорится, что Лейв первым высадился на берегах Нового Света и первым из скандинавов поселился в Виноградной стране. У нас имеются достаточно веские основания полагать, что так и было, хотя доказать это довольно сложно[146].

   В течение пятнадцати лет гренландские поселенцы не предпринимали никаких попыток исследовать новые земли на побережье Канады, обнаруженные Бьярни. У колонистов были другие заботы. Разумеется, они вполне доверяли рассказу Бьярни, ибо средневековые географические представления вполне допускали возможность существования заморских земель к западу от Гренландии. Более того: если гренландцы поднимались на горы, высившиеся за их поселениями (как о том сообщает «Королевское зерцало»), они могли разглядеть у самого горизонта не то очертания берегов, не то облака, собирающиеся над неведомыми землями. Они знали, что в море на западе что-то есть.



   Карта 14. Маркланд (Лесная страна) и Винланд (Виноградная страна)



   Следующим, кто повел корабль к берегам Нового Света, был Лейв сын Эйрика. Он поехал из Браттахлида на юг, к мысу Херьольвснес, чтобы встретиться с Бьярни, купил его корабль, взял к себе в команду нескольких людей Бьярни и отправился на поиски новых земель. Лейв повторил плавание Бьярни в обратном порядке. Трижды он высаживался на берег и давал имена новооткрытым странам. Места его высадки поддаются более-менее очевидной идентификации. Хеллуланд, Страна каменных плит, гористая, с большими ледниками, голая и бесплодная, – это, по мнению большинства исследователей, южное побережье Баффиновой Земли. Маркланд, Лесная страна, плоская, покрытая лесом земля, где «всюду по берегу был белый песок, и берег отлого спускался к воде», – скорее всего, побережье Лабрадора (южнее современного Нейна; в Средние века граница лесного пояса проходила чуть севернее). И наконец, Винланд, Виноградная страна. Идентификация Виноградной страны всегда вызывала и по-прежнему вызывает длительные и временами чрезвычайно горячие споры, однако ее северная оконечность – это почти несомненно северная оконечность острова Ньюфаундленд.

   В «Саге о гренландцах» сообщается, что Лейв сначала высадился на остров, лежащий северней материкового мыса, тянущегося на север. Лейв и его люди решили зазимовать в Виноградной стране и построили себе дома. Соответственно, их поселение называлось Лейфсбудир, Дома Лейва. Дни и ночи в Виноградной стране не так различались по длине, как в Исландии или Гренландии, и в самый короткий зимний день солнце стояло над горизонтом с девяти часов утра до трех часов дня. Следующим летом Лейв вернулся в Гренландию и поведал о благодатных землях Виноградной страны: он говорил, что зимой там не бывает морозов, рассказывал, сколько в новой стране травы, винограда и леса, какие лососи водятся в озерах и реках и какая сладкая роса на лугах. Эйрик Рыжий к этому времени умер, и Лейв унаследовал его хозяйство. Теперь Лейву нужно было заботиться о благополучии своего рода – и у него не осталось времени на заморские плавания. Однако непоседливые люди не перевелись в роду Эйрика Рыжего: вскоре Торвальд, брат Лейва, собрался в поход, чтобы получше разведать новую землю. Следуя указаниям Лейва, Торвальд добрался до Лейфсбудира в Виноградной стране и отправил нескольких своих людей на запад вдоль берега на разведку. Сам Торвальд поплыл на север и миновал мыс, который он назвал Кьяларнес, Килевой мыс, поскольку возле этого мыса во время бури у корабля Торвальда поломался киль. Починив корабль, Торвальд поплыл дальше и вошел в большой фьорд, уходивший на запад. Здесь гренландцы впервые встретили местных жителей и напали на них. Торвальд был убит индейской стрелой, но больше никто из его команды не пострадал. Гренландцы возвратились в Лейфсбудир и провели там зиму. Следующей весной они вернулись в Эйрикефьорд с горестной вестью о смерти своего предводителя.

   До сей поры гренландцы не помышляли о колонизации Виноградной Страны. Бьярни даже не сошел здесь на берег, Лейв и Торвальд совершали разведывательные плавания, и не более того. Следующим в Виноградную страну отправился исландец Торфинн Карлсефни, который привел в Браттахлид корабль с товаром и женился на Гудрид, вдове Торстейна сына Эйрика Рыжего. «Сага о гренландцах» и «Сага об Эйрике Рыжем» по-разному описывают плавание Карлсефни, но в целом свидетельства этих саг наводят на мысль, что он пустился в путь, собираясь пожить в Виноградной стране подольше или даже обосноваться там насовсем. Некоторые из людей Карлсефни отправились в плавание вместе с женами, и, кроме того, по свидетельству «Саги о гренландцах», «они взяли с собой всякого скота, потому что думали там поселиться, если это окажется возможным». По поводу того, сколько людей отправилось в Виноградную страну вместе с Карлсефни, и о том, каким курсом Карлсефни добирался до ее берегов, саги сообщают противоречивые сведения. В «Саге о гренландцах» говорится, что Карлсефни взял с собой шестьдесят мужчин и приплыл в Лейфсбудир тем же путем, каким плыли Лейв и Торвальд. «Сага об Эйрике Рыжем» предлагает более подробное описание плавания. В ней рассказывается, что с Карлсефни отправилось 160 человек на трех кораблях. Из Браттахлида в Эйриксфьорде они поплыли сперва в Западное поселение и дальше на север вдоль западного побережья Гренландии, к не поддающимся идентификации островам Бьярнейяр (Медвежьим островам). С северным ветром они за два дня пересекли Девисов пролив и оказались у южной оконечности Баффиновой Земли, которую, как говорит сага, Карлсефни назвал Хеллуланд. Далее корабли направились на юг, к лесистому Лабрадору, которому Карлсефни дал имя Маркланд. В саге также говорится, что люди Карлсефни дали названия мысу Кьяларнес (Килевой мыс), на котором они нашли обломок корабельного киля, и побережью Фурдустрандир (Удивительные берега), которое было таким длинным, что кораблям пришлось плыть очень долго, чтобы его миновать. Таким образом, утверждения «Саги об Эйрике Рыжем» совершенно не совпадают с тем, что рассказано о наименовании новых земель в «Саге о гренландцах». Мы можем с уверенностью сказать, что «Сага об Эйрике Рыжем» предоставляет нам неверные сведения, но дело в том, что у ее автора просто не было другого выхода. В его изложении из истории плаваний в Виноградную страну исчез первопроходец Бьярни сын Херьольва; первым, кто случайно увидел издали новые земли, назван Лейв сын Эйрика (причем его знакомство с Новым Светом, по версии «Саги об Эйрике Рыжем», было весьма поверхностным); и более того – Торвальд сын Эйрика, по свидетельству этой саги, отправился в Виноградную страну только вместе с Карлсефни, так что в распоряжении сказителя не осталось никого, кроме Карлсефни, кто мог бы дать имена новым берегам.

   Другое серьезное расхождение между свидетельствами саг заключается в том, что, согласно «Саге об Эйрике Рыжем», в отличие от «Саги о гренландцах», люди Карлсефни, приплыв в Новый Свет, обосновались не в Лейфсбудире, а сначала на берегу Страумфьорда (Оточного фьорда), который, как и Лейфсбудир, похоже, находился где-то на севере Ньюфаундленда. Затем они перебрались дальше на юг и основали второе поселение, которое назвали Хоп (это слово означает устье реки или небольшой закрытый залив). В новых землях гренландцы обнаружили дикий виноград, самосеяную пшеницу и высокий строевой лес. Зимой в Хопе совсем не выпало снега (в Страумфьорде зима была более суровой). Отношения с местными жителями у гренландцев были довольно натянутыми. В «Саге об Эйрике Рыжем», как и в «Саге о гренландцах», рассказывается о том, что Торвальд сын Эйрика принял смерть от стрелы где-то на побережье к северо-западу от Страумфьорда, хотя обстоятельства его гибели представлены более фантастическим образом.

   Туземцев Северной Америки саги именуют скрэлингами (слово неопределенного, но несомненно унизительного значения «заморыш», «слабец»). Карлсефни сразу отнесся к скрэлингам недружелюбно. Гренландцы затеяли торг с туземцами, но все закончилось открытой враждой.

   «Сага о гренландцах» повествует о торговле со скрэлингами так:

   «Прошла первая зима, и наступило лето. Тут они встретились со скрэлингами. Целая толпа их вдруг появилась из леса. Поблизости пасся скот, и бык начал грозно мычать и реветь. Скрэлинги испугались и бросились со своей кладью – а это были беличьи и собольи шкурки и всякая другая пушнина – к домам Карлсефни и стали ломиться в них, но он велел запереть двери изнутри. Ни те ни другие не понимали языка друг друга. Тогда скрэлинги сняли с плеч кладь, развязали тюки и стали предлагать свой товар. В обмен они просили оружие, но Карлсефни запретил своим людям продавать оружие. Он вот что придумал: велел женщинам вынести молочные скопы, и, увидев их, скрэлинги уже не захотели ничего другого. Тем и кончилась торговля скрэлингов, что они унесли свои покупки в животах, а их тюки и пушнина остались у Карлсефни и его людей»[147].

   В «Саге об Эйрике Рыжем» о торге Карлсефни со скрэлингами рассказывается несколько иначе:

   «Однажды рано утром, осматриваясь, они увидели девять кожаных лодок. С лодок махали палками, трещавшими, подобно цепам, и палки вращались по движению солнца.

   Карлсефни сказал:

   – Что бы это могло значить?

   Снорри отвечает:

   – Возможно, что это знак мира. Возьмем белый щит и пойдем им навстречу.

   Так они и сделали. Незнакомцы подплыли к ним и, рассматривая их с удивлением, вышли на берег. Они были низкорослы и некрасивы, волосы у них были грубые, глаза – большие, скулы – широкие. Они постояли некоторое время дивясь, а затем уплыли на своих лодках на юг за мыс.

   Карлсефни и его люди построили себе жилье на склоне у озера. Некоторые дома были близко к озеру, другие – подальше. Они там прожили зиму. Снега не выпало совсем, так что весь скот был на подножном корму.

   Когда началась весна, однажды рано утром они увидели, что с юга из-за мыса выплывает такое множество кожаных лодок, что казалось, будто уголь рассыпали по заливу. Также и на этот раз с каждой лодки махали палками.



   Рис. 46. Карта Сигурда Стефанссона из Скалхольта, 1590 г.



   Люди Карлсефни подняли щиты, и начался торг. Всего охотнее скрэлинги брали красную ткань. Они просили также мечи и копья, но Карлсефни и Снорри запретили продавать им оружие. В обмен на ткань они давали пушнину. Они брали пядь ткани за шкурку и повязывали этой тканью себе голову. Торг продолжался так некоторое время. Когда ткани стало мало, ее стали разрезать на полоски не шире пальца. Но скрэлинги давали за них столько же, даже больше»[148].

   Вражда, вспыхнувшая в конечном итоге между скрэлингами и норманнами, свела на нет успехи скандинавских мореплавателей. Закрепиться в Виноградной стране им не удалось. Норманны не имели особого военного превосходства, а их родные земли остались слишком далеко. К тому же поселенцы все равно не могли получить из Гренландии достаточных подкреплений. Карлсефни провел в Новом Свете три зимы. Ему и его людям пришлось нелегко, и в конце концов Карлсефни решил возвратиться в Гренландию. В «Саге об Эйрике Рыжем» говорится, что поселенцы стали враждовать друг с другом из-за немногих женщин, которые были на кораблях, и в любом случае Карлсефни оказался достаточно рассудительным предводителем, чтобы понять, что «хотя земли здесь отличные для поселения, жизнь на них всегда будет небезопасна и тревожна из-за туземцев». «Сага о гренландцах» сообщает, что после Карлсефни было предпринято еще одно плавание в Лейфсбудир – по настоянию Фрейдис дочери Эйрика, сестры Лейва и Торвальда. Но это плавание завершилось, по свидетельству саги, в духе плохой мелодрамы – кровавой расправой над половиной участников экспедиции, что вряд ли добавило энтузиазма другим искателям новых земель. Таким образом, можно заключить, что после 1020 г. никаких попыток заселить берега Виноградной страны более не делалось[149].

   У нас нет поводов сомневаться, что норманны действительно достигли Североамериканского континента, но вопрос, как далеко на юг вдоль побережья прошли их корабли, до сих пор не решен. Ныне все больше находится подтверждений тому, что Хеллуланд – это южное побережье Баффиновой Земли, а Маркланд – это побережье Лабрадора к югу от современного Нейна; но локализация Винланда, Виноградной страны, где скандинавы нашли дикий виноград и самосеяную пшеницу, и по сей день остается спорной[150]. Красноречиво и убедительно отстаивая свою точку зрения, ученые помещали Виноградную страну то в устье реки Святого Лаврентия, то в юго-восточные канадские провинции – в Нью-Брансуик или в Новую Шотландию, то в Новую Англию, то в Массачусетс, то на остров Лонг-Айленд, то в Виргинию, Джорджию или во Флориду. Одно-единственное заслуживающее доверия археологическое свидетельство, обнаруженное в любом из названных мест, может в единочасье изменить все наши представления об экспедициях норманнов. Быть может, легенды о Виноградной стране, о ее мягких зимах, о пшенице и дикой виноградной лозе хранят в себе сведения о дальних разведывательных плаваниях вдоль побережья – на юг от тех мест, где высаживался Лейв и пытался обосноваться Карлсефни; быть может, после Лейва и Карлсефни к берегам Нового Света подходили и другие кормчие, совершавшие плавания далеко на юг, но сведения об их экспедициях впоследствии вошли как составная часть в более ранние саги. Время покажет. А пока будем довольствоваться тем немногим, что мы имеем. Почти никто из исследователей ныне не сомневается, что скандинавы достигли берегов пролива Белл-Айл; доказано, что название Promontorium Winlandiae на картах Сигурда Стефанссона (ок. 1590 г.) и Резена (ок. 1604 г.), скорее всего, соотносится с северной оконечностью острова Ньюфаундленд; и, наконец, предположение, что Торвальд сын Эйрика, отправившись из Лейфсбудира на север, миновал Странд (Фурдустрандир) и мыс Поркьюпайн (Кьяларнес) и встретил свою смерть в заливе Гамильтон, возможно, на берегах Инглиш-Ривер, которая течет на запад и впадает в озеро Мелвилл, подтверждается не только указаниями саг, но и – косвенно – археологическими свидетельствами. Известно, что в своих странствиях скандинавы встречали и эскимосов, и индейцев. Но даже по карте Виноградной страны невозможно установить, где эта страна находилась[151]. У нас недостаточно доказательств, чтобы утверждать, что норманны называли Виноградной страной северную оконечность Ньюфаундленда, но в настоящее время нам не остается ничего другого. Канадский Арктический архипелаг на севере – область необоснованных фантастических предположений. Новая Англия или Мэриленд на юге – область надежд и неподтвержденных догадок. Связь с Виноградной страной не была полностью утрачена и после того, как завершилась эпоха великих плаваний 1000–1020 гг. Епископ Эйрик посещал Виноградную страну, скорее всего, в 1121 г. (менее достоверными являются датировки, относящие это событие к 1112, 1113 или 1117 гг.), но результаты его странствия нам неизвестны. Даже в середине XIV в. мореплаватели еще продолжали водить корабли к берегам Нового Света, откуда они, вероятно, вывозили лес и пушнину. В исландских анналах сообщается, что в 1347 г. к берегам Исландии бурей прибило корабль с семнадцатью или восемнадцатью гренландцами на борту, которые возвращались домой из странствия в Маркланд. Но это свидетельство – последнее. О том, что было дальше, источники молчат.

   Около 1347 г. на Гренландию обрушились беды, в конце концов приведшие к гибели скандинавских поселений. Эти события уже не относятся к эпохе викингов. Однако в каком-то смысле они представляют собой ее горький эпилог. Сейчас, глядя из нашего времени на всю эпоху викингов в целом (ибо мы находимся на достаточной для беспристрастного анализа временной дистанции), мы ясно видим, сколь маргинальны для скандинавского мира и сколь недолговечны были гренландские поселения. Осматривая ныне гренландские фьорды и пастбища, мы сразу же осознаем два неопровержимых факта: во-первых, что зеленые оазисы с густой травой на юго-западе острова наверняка казались невероятно привлекательными исландским поселенцам, выстроившим здесь свои дома и связавшим свои судьбы с гренландскими берегами; и, во-вторых, что колонисты-скандинавы не могли удержаться в Гренландии, когда обстоятельства на острове изменились к худшему. С одной стороны, они жили слишком далеко от Европы, «на краю мира», по словам папы Александра VI. Связи с Европой всегда были насущной необходимостью для гренландских колоний, но после 1200 г., когда изменился климат, зимы стали суровыми и холодными, моря – бурными и опасными, а льды начали наступать, эти связи с каждым годом делались все более ненадежными. С другой стороны, в Гренландию стали возвращаться эскимосы, коренные обитатели этих мест, которые были гораздо лучше приспособлены к борьбе за выживание в трудных условиях севера, нежели скандинавы. И наконец, колонистов оказалось слишком мало, чтобы восполнить убыль населения, вызванную долгой чередой бедствий и неурожайных лет. В результате скандинавские поселения становились нежизнеспособными и в конце концов вымирали.

   Некоторые исследователи считают, что утрата Гренландией независимости (это произошло в 1261 г.) имела самые плачевные последствия для норманнских колоний на острове. Действительно, в те времена могущество Норвегии, как морской державы, уже клонилось к закату, и, как следствие, долгие и опасные плавания к гренландским берегам предпринимались все реже и реже. Общее положение дел в Скандинавии – результат столкновения интересов влиятельных политиков всех трех скандинавских государств в середине XIII в. – складывалось не в пользу Гренландии. Но, с другой стороны, к кому еще могла Гренландия обратиться за помощью, когда настали тяжелые и бедственные времена? Что еще могли предпринять колонисты для спасения своих поселений? Причины, приведшие к гибели европейских колоний в Гренландии, были столь многочисленны и настолько взаимосвязаны, ситуация столь безысходна, что у историка, изучающего последний период истории скандинавских поселений на острове, не может не появиться ощущения, что дело здесь не только в неверно выбранном политическом курсе, не только в неправильном управлении делами колоний, не только в длительной череде случайных ошибок и неудач. Словно сама судьба – а вместе с ней безжалостная природа и неминуемая историческая неизбежность – была против гренландцев.

   Как неотвратимый ход звезд сулил погибель Сисаре, так неумолимое течение времени и смена столетий несли гибель и поражение норманнам Гренландии. Великим странствиям Эйрика Рыжего, Лейва и Карлсефни благоприятствовал относительно мягкий климат, установившийся на севере в те времена. Но после 1200 г. наступило похолодание. К середине XV в. оно достигло своего пика. Ледники наступали, северная граница лесной зоны отходила все дальше на юг, неурожайные годы, обусловленные холодными зимами, следовали один за другим, заваленные снегом горные дороги и перевалы подолгу оставались непроходимыми. Пояс плавучих льдов у северного побережья Исландии стягивался все плотней, и по мере того как температура океанской воды падала, все больше дрейфующего льда несло к югу Восточно-Гренландским течением. В конце концов, этот лед, обогнув мыс Фарвель, поднялся к северу и забил фьорды сначала Восточного поселения, а затем Западного. «Королевское зерцало», составленное примерно в 1250 г., сообщает об опасных льдах, встречающихся у восточного побережья Гренландии. Столетием позже Ивар Бардассон в своем знаменитом «Описании Гренландии» скажет, что старый морской путь на запад сделался непригодным для плаваний, поскольку стал слишком опасен из-за дрейфующих с севера полярных льдов, и людям теперь приходится либо избирать в море другие пути, либо «они пропадают без следа, и о них нет более ни слуху ни духу».

   Имеющиеся у нас сведения о состоянии исландских прибрежных вод в XIII–XIV вв. можно дополнить ужасающими свидетельствами епископа Арнгрима Бардассона, записанными незадолго до 1350 г. Только с учетом всего этого можно в полной мере оценить, сколь отчаянным шагом было предпринятое в 1267 г. плавание на север, к заливу Мелвилл, о котором шла речь выше.

   Начавшееся похолодание сделало морские странствия неизмеримо более опасными, и оно же привело к тому, что по льду на западное побережье Гренландии с Американского континента возвратились эскимосы, или скрэлинги[152]. В середине XIII в. они расселились по всему северо-западному побережью острова вплоть до залива Диско и отняли северные охотничьи угодья у гренландских поселенцев. Около 1340 г. скрэлинги подошли к Западному поселению. Чуть позже Ивар Бардассон, посланный из Норвегии, чтобы уяснить положение дел в гренландских колониях, сообщил, что «Западным поселением полностью овладели скрэлинги».

   Нужно заметить, что Западное поселение оказалось в бедственном положении еще до появления эскимосов. Похолодание затронуло эту область гораздо сильнее, чем земли Восточного поселения, расположенные дальше к югу, и колонистам Восточного поселения становилось все сложней поддерживать со своими соседями на севере постоянную связь. Имеются свидетельства того, что пастбища вокруг Западного поселения постепенно зачахли. Торговля тоже приносила все меньший доход. Ситуация на европейских рынках складывалась не в пользу Гренландии, что особенно сильно чувствовалось в дальнем Западном поселении: пушнина и кожи теперь доставлялись из России, датское и английское полотно вытесняло с рынков гренландскую шерсть, французские мастера перестали покупать моржовый клык, отдав предпочтение слоновой кости. Появление скрэлингов стало последним ударом. Эскимосам оказалось на руку изменение климата, и время было на их стороне.

   Какая судьба постигла колонистов Западного поселения? В хронике епископа Гисли Оддссона (под 1342 г.) утверждается, что «жители Гренландии по собственной воле отвратились от истинной христианской веры, ибо уже давно позабыли о праведности и добродетели, и примкнули к народу Америки (ad Americae populos se converterunt)». Однако первая часть этого утверждения (написанного по-латыни примерно в 1637 г., но основанного, скорее всего, на более ранних свидетельствах) явно неверна: насколько известно, гренландцы всегда оставались христианами. Кроме того, остается неясным, что означает фраза «примкнули к народу Америки» и кого именно епископ называет «народом Америки»: скрэлингов Гренландии (т. е. народ, который также жил в Маркланде и Винланде) или скрэлингов, живущих в Америке? В любом случае, хотя до самого конца XV в. европейские христиане пребывали в твердом убеждении, что гренландские поселенцы отринули истинную веру, это предположение совершенно безосновательно. Возможно, что некоторые христиане из умирающей колонии действительно ушли жить к победителям-эскимосам и смешались с ними, но гораздо разумнее предположить, что все, кто мог, бежали на юг, чтобы найти пристанище у своих родичей и собратьев по вере в Восточном поселении. Оттуда некоторые обездоленные беглецы могли добраться до Исландии и Норвегии, чтобы поведать об ужасных событиях, случившихся в Гренландии. Но никто так и не пришел на помощь колонистам: снаряжать экспедиции в Гренландию было делом хлопотным и опасным и притом не сулившим никаких выгод. Европейские державы предпочли забыть о Гренландии, и она постепенно переходила в руки скрэлингов. После 1350 г. в Гренландии осталось только одно скандинавское поселение – Восточное.

   Оно просуществовало до начала XVI в. – единственная область в Гренландии, которую удерживали за собой представители белой расы, европейцы, христиане. Так называемое «Среднее поселение» возле современного Ивигтута исчезло около 1380 г.; исландские анналы сообщают, что в 1379 г. «скрэлинги напали на гренландцев, убили восемнадцать человек и увели с собой двух мальчиков, которых обратили в рабов». Время шло, скрэлинги продвигались на юг. С годами они обошли Восточное поселение, добрались до мыса Фарвель и оттуда перебрались на восточное побережье. Связь с Европой становилась все более эфемерной, торговые корабли приходили все реже. Норвегия установила государственную монополию на торговлю со своей отдаленной колонией, а затем наделила правом торговать с Гренландией город Берген. Но в XIII в. Берген уже полностью обеспечивал свои потребности в пушнине и коже за счет местных ресурсов, и торговцам не было никакой необходимости возить их из Гренландии. Кроме того, город, как и все королевство, куда больше тревожили собственные дела, чем беды далекой колонии. К концу XIII в. Норвегия окончательно утратила статус могущественной морской державы. Викингские корабли были уже вчерашним днем. В 1349 г. чума уничтожила около трети населения Норвегии, причем Берген пострадал больше других городов. Город словно преследовали напасти: в конце XIV в. его дважды спалили почти до основания каперы, а в 1428–1429 гг. дважды разграбил Бартоломей Воэт. Невосполнимый ущерб нанесли Бергену городские пожары 1322, 1413 и 1476 гг. И наконец, в XIV в. северонемецкая Ганза приложила немало усилий к тому, чтобы задушить городское купечество, а к началу XV в. ганзейские купцы захватили в свои руки почти всю норвежскую торговлю. В любом случае, независимо от того, кто из творцов европейской политики того времени остался в выигрыше, Гренландия должна была проиграть. И она проиграла.

   В нашем распоряжении имеются только отрывочные и разрозненные сведения о жизни обреченной колонии. В 1355 г. король Магнус Смек, желая облегчить положение гренландцев, решил установить с Гренландией болееменее регулярное сообщение. Выделенный для этого корабль совершил несколько рейсов в Гренландию, однако в 1385 г. он затонул, и регулярное сообщение с островом вновь было прервано. В том же году Бьёрн Эйнарссон был заброшен бурей в Восточное поселение и прожил там два года. В 1406 г. группа исландцев попала в Гренландию и провела там четыре года. Они обнаружили, что в Восточном поселении по-прежнему живут скандинавы, оставшиеся убежденными христианами. В следующий раз о Гренландии упоминается в письме папы римского, помеченном 1448 г. (подлинность этого письма сомнительна, а его содержание довольно запутанно). В письме папы Александра VI, датированном 1492 г., упоминается о церкви в Гардаре, и там же говорится о бедственном положении гренландцев, о постоянной угрозе голода, о мешающих судоходству льдах и, разумеется, о том, в чем европейские церковные деятели всегда (и при этом совершенно безосновательно) обвиняли гренландцев – в отступничестве от истинной веры. С 1377 г. ни один епископ не ступал на гренландский берег, но паства оказалась упорней своих пастырей, и поселенцы продолжали исповедовать христианство. В XV в. в Гренландии побывало несколько английских шкиперов – в большинстве своем из Бристоля, а также отважные Пининг и Поторс (около 1476 г.). Во второй половине XV в. одежда европейского образца и некоторые другие товары из Европы каким-то образом попали в поселение на мысе Херьольвснес, но при каких обстоятельствах – неизвестно. Вскоре Восточное поселение прекратило свое существование, и это все, что мы знаем.

   Какая же судьба постигла скандинавских поселенцев в Гренландии? Одни исследователи полагают, что гренландские скандинавы вымерли, поскольку со временем стали физически (и, соответственно, умственно) неполноценны (в частности, некоторые пытаются доказать, что скелеты, найденные на мысе Херьольвснес, подтверждают теорию вырождения), но подобные утверждения по большей части необоснованны. Другие считают, что причиной гибели скандинавских поселений стала чума, но в нашем распоряжении нет очевидных свидетельств, доказывающих, что «черная смерть» свирепствовала в Гренландии. Может быть, они просто ушли из Гренландии – оставшиеся в живых люди Западного поселения около 1340 г., а жители Восточного поселения около 1500 г. – и переселились на смежные с островом побережья Канады?[153] У нас нет тому никаких доказательств, и вообще подобное предприятие кажется невероятным. Быть может, их увезли в Англию рыбаки или пираты? Этому тоже нет подтверждений. Возможно, они, смешавшись с эскимосами, просто перестали существовать как самостоятельный народ, хотя в жилах их потомков еще текла скандинавская кровь и какое-то время они хранили остатки былой культуры? Несомненно, некоторые поселенцы вполне могли уйти жить к эскимосам, но нельзя объяснить таким способом исчезновение целых поселений. Быть может, победившие эскимосы вырезали скандинавов? Такие предположения высказывались и продолжают высказываться, но свидетельств подобного страшного конца не так много, как хотелось бы тем, кто поддерживает эту теорию. Не исключено, что они решили искать прибежища в Исландии и отважились пуститься в плавание в своих маленьких лодках, непригодных к странствиям по океану, и по пути все погибли в морской пучине, мужчины, женщины и дети? Такая гипотеза не требует никаких доказательств – и все-таки она остается не более чем гипотезой.

   При современном уровне наших знаний об истории Гренландии – причем не похоже, что в этой области мы можем ожидать какого-то качественного скачка, – разумнее всего предположить, что гренландские колонии вымерли не по какой-то одной причине, а в силу целого комплекса обстоятельств. Главными из них были удаленность и изоляция Гренландии от Европы, безразличие скандинавских стран к судьбе гренландских колоний, упадок торговли, прекращение притока свежей крови в гренландские поселения, похолодание и – самое главное – расселение в Гренландии эскимосов. Причин более чем достаточно, и даже простое перечисление их звучит похоронным звоном над судьбами этого самого дальнего аванпоста норманнского, а впоследствии – средневекового европейского мира.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Р. Шартран, К.Дюрам, М.Харрисон, И. Хит.
Викинги - мореплаватели, пираты и воины

Р. И. Рубинштейн.
У стен Тейшебаини

Стюарт Пиготт.
Друиды. Поэты, ученые, прорицатели

А. И. Неусыхин.
Судьбы свободного крестьянства в Германии в VIII—XII вв.

И. М. Дьяконов.
Предыстория армянского народа
e-mail: historylib@yandex.ru