Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Эжен Эмманюэль Виолле-ле-Дюк.   Осада и оборона крепостей. Двадцать два столетия осадного вооружения

Глава 16. Седьмая осада

   31 декабря 1813 г. – 1 января 1814 г. Богемская армия союзников (австрийцы и русские. – Ред.) в сто восемьдесят тысяч человек под водительством австрийского князя Шварценберга переправилась через Рейн у Базеля (Швейцария) и вторглась во Францию. Ее правый фланг наступал на Бельфор, Кольмар и Страсбург, ее центр шел на Лангр, а левый фланг нацелился на Дижон. В тот же день пруссаки (прусско-русская армия под командованием Блюхера. – Ред.) переправились через Рейн у Майнца. Вторжение на восточной границе пришлось отражать шестидесяти тысячам человек, в большинстве своем расположенных между Эпиналем и Лангром; и это войско состояло только из упавших духом солдат и рекрутов, которые почти не умели пользоваться оружием. (Зимняя кампания союзников застала Наполеона врасплох. Он не успел собрать всех сил, которых было и не так много – после страшных потерь в России, где погибла его Великая армия, а затем поражений в Германии. – Ред.) Армия князя Шварценберга (который имел основания опасаться нападения со стороны Савойи отрядов, руководимых Евгением Богарне, и знал, что остатки французской армии из Испании имеют приказ на максимальной скорости идти на Лион), желая обезопасить свою оперативную базу, оставила отряды у Безансона, Доля, вдоль Соны и между Дижоном и Лангром с предписанием занять наиболее благоприятные стратегические позиции. Ла Рош-Пон должен был быть взят; и командующий Богемской армией воображал, что этот город не сможет продержаться и сорока восьми часов, потому что знал, что в нем нет гарнизона и горожане мало расположены к тому, чтобы защищаться самим.

   Среди жителей Ла Рош-Пона было несколько семей роялистов, чьи эмиссары заверили главнокомандующего Богемской армией, что все население с нетерпением ждет прихода союзных войск, чтобы объявить о своей приверженности Бурбонам. Князь Шварценберг был слишком дальновиден и слишком хорошо понимал, каким иллюзиям готовы предаваться роялисты, чтобы полностью верить этим утверждениям; и ему очень хотелось не сталкиваться с серьезными препятствиями на первых этапах наступления, чтобы он мог как можно быстрее соединиться со своими союзниками, наступавшими с северо-востока. Поэтому он дал знать роялистам Ла Рош-Пона, что по курсу его движения нежелательно провоцировать какие-либо политические манифестации; что наилучшее средство для обеспечения успеха союзников – оставаться спокойным; что его войска в соответствии с прокламацией, выпущенной коалицией при вступлении на территорию Франции, будут уважать собственность; что они не горят жаждой мести (русские воины на территории Франции вели себя совсем не так, как французы и их союзники в России, где наполеоновские солдаты показали себя как грабители, насильники и убийцы мирных жителей. – Ред.) и что их слава будет состоять в заключении как можно более быстрого мира, чтобы восстановить в Европе спокойствие, в котором она так нуждается.

   А тем временем Наполеон, узнав, что германские (австро-русские. – Ред.) войска вторглись во Францию с юга через Базель, послал настойчивый приказ в Бурбонне, Овернь и Бургундию с требованием как можно быстрее организовать призыв на военную службу и отправить рекрутов в Париж. В то же время учебные части Дофине и Прованса, а также новобранцы в восточных департаментах должны были собраться в Лионе для того, чтобы перекрыть врагу подходы из Швейцарии и Савойи и, если понадобится, ударить ему в тыл.

   Префекты Бургундии, Пикардии и Нормандии, а также Турени и Бретани должны обратиться к коммунам с призывом создать отборные отряды Национальной гвардии, которые должны идти маршем в Париж, Мо, Монтрё и Труа.

   Эти приготовления слишком запоздали для того, чтобы представлять для интервентов серьезное препятствие. (Повторимся – Наполеон оказался захваченным врасплох зимним наступлением союзников, шедших во Францию после полутора десятков лет войн, которые вели французы на чужой территории. Настал час расплаты. – Ред.) Гражданские власти и регулярные войска начали спешный отход перед армиями коалиции и оставляли жителей на произвол судьбы без оружия и руководства. Бывало и так, что некоторые боевые части, подходившие с юга, оказывались в изоляции и неуверенности, то ли они должны продолжать идти своим маршрутом, то ли отступать. Такое произошло на Соне, где три пехотных батальона и несколько артиллеристов, призванные в Венсен для сбора на большом центральном пункте снабжения, который создавался там императором (Наполеоном I), а также некоторые подразделения различных родов войск, направлявшиеся в Дижон, чтобы оттуда двинуться на Труа, очутились на фланге левой колонны Богемской армии. Они вернулись по своим следам и проделали весьма длинный крюк, надеясь уйти вправо от противника и добраться до Труа через Бон, Семюр, Монбар и Шатийон-сюр-Сен; но, захваченные врасплох непогодой и снегопадом во время ночного марша в горах Ор, они заблудились и наутро очутились в Сен-Сене-л'Аббеи, уже занятом передовыми отрядами австрийцев. У французов осталось очень мало боеприпасов и полностью отсутствовала артиллерия. Они не смогли пробить себе дорогу и были вынуждены отступить в долину реки Сюзон, все еще надеясь отыскать свободную дорогу из Дижона на Лангр. Но в Тиль-Шателе они наткнулись на еще один вражеский отряд и были вынуждены отступить к небольшому городку Ла Рош-Пону, ибо было очевидно, что они отрезаны. Командовавшему этой маленькой колонной полковнику было дано указание: если будет невозможно добраться до Лангра, то занять позиции у Осона или Ла Рош-Пона, чтобы закрепиться там и создать ядро обороны до прихода сил Ожеро, который должен был идти из Лиона через Макон, Шалон-сюр-Сон и Гре, чтобы ударить в тыл князю Шварценбергу.

   Таковы были события, происходившие вокруг Ла Рош-Пона. Согласно последним приказам, переданным префектом, были срочно сформированы отряды Национальной гвардии. Жители Ла Рош-Пона, как и их соседи в Осоне, Доле и Сен-Жан-де-Лоне, сохранили военные традиции; а осады – как мы это видели, не без причин – были для них традицией. В Средние века в Ла Рош-Поне всегда существовали отряды лучников и арбалетчиков, а в более поздние времена – и артиллеристов. В эпоху Консульства Ла Рош-Пон был складским центром для армии, сосредоточенной между Дижоном и швейцарской границей до перевалов Большой и Малый Сен-Бернар, и там хранились боеприпасы; там же размещались и несколько осадных пушек, все еще сохранившихся. При подходе армии князя Шварценберга население Ла Рош-Пона пришло в волнение; и даже еще до того, как пришли указания префекта, уже были спонтанно сформированы три роты Национальной гвардии, одна из которых была укомплектована артиллеристами. У всех были старые мушкеты времен Революции или добрые охотничьи ружья. Нижний город, большей частью заселенный богатыми семьями, причем некоторые из них были сторонниками монархии, не принимал участия в этих военных приготовлениях. Благодаря некоторым неосторожным откровениям нижний город узнал об интригах роялистов. Мэр был из числа тех, кто чуть ли не молился на императора, когда империя была в силе; но, видя ее закат, он с каждым днем становился все более и более роялистом.

   Если он и не возражал активно, то, по крайней мере, помешал созданию роты отборной Национальной гвардии, стараясь выиграть время. Маленькая крепость Ла Рош-Пона была занята ротой из шестидесяти ветеранов, в большинстве своем они уже были инвалидами, и командовал ею один старый однорукий капитан из инженерных войск. Когда стало известно, что враг вступил на территорию Франции, капитан Алло – именно так его звали – запросил указаний из Дижона, но так и не получил их. Тем не менее он использовал своих людей в восстановлении и пополнении арсенала. В верхнем городе он пользовался определенным авторитетом. Мужское население крепости, состоявшее в основном из мужчин, отслуживших солдатами ранее (вся молодежь ушла в первые месяцы 1813 г.), никогда не звало капитана Алло как-то иначе, чем «губернатор», и обратилось к нему с просьбой сформировать роты, нуждаясь только в оружии и боеприпасах. И вот теперь арсенал Ла Рош-Пона имел хороший запас пороха и ядер, примерно двадцать старых бронзовых пушек малого калибра, шесть двадцатичетырехфунтовых пушек и около ста мушкетов, отслуживших свое. Остававшихся на тот момент шестерых жандармов в начале января вызвали в Дижон.

   Капитан Алло обратился за содействием в ремонте оружия, изготовлении патронных сумок и патронов, починке парапетов и насыпей для защиты орудий, а также в производстве габионов и фашин; и женщины шили мешки для земли – как будто можно было выдержать осаду, имея под рукой шестьдесят ветеранов и три роты Национальной гвардии, что вместе насчитывало двести шестьдесят человек. Префект Дижона приказал этим отборным ротам отступить к Лангру, но этот приказ так и не дошел до адресата. Роялисты пожимали плечами, видя, как эти двести шестьдесят национальных гвардейцев проводят учения на платформе внешнего укрепления, и доходили до того, что шутили в общественных местах для отдыха по поводу гарнизона капитана Алло. Он не мог смириться с этим подшучиванием и громогласно обсуждал со своими солдатами вопрос о том, чтобы пройтись саблей по этим насмешникам. В кафе разговоры шли на повышенных тонах, и люди даже обменивались тумаками. Мэр попытался вмешаться своей властью; его оскорбили и назвали предателем, а капитану сообщили об интригах, устраиваемых роялистами. На ночь капитан приказал запереть городские ворота, и вражда между верхним и нижним городом переросла в стычки. «Если придут австрийцы, – заявил капитан, – дома этих роялистских предателей станут первыми мишенями для наших снарядов!» Обе стороны были возбуждены, а мэр имел неосторожность поинтересоваться у капитана, кто уполномочил его на эти действия. «Я – комендант города, – отвечал ветеран, – поскольку здесь нет другого офицера и Ла Рош-Пон – это город, который может быть защищен… Чтобы доказать это, я вас арестую!» И приказал отвести мэра в цитадель.

   Возбуждение в городе было столь велико, что роялисты находясь в слишком очевидном меньшинстве не осмеливались разжигать страсти. В тавернах они кричали «Да здравствует губернатор!». Толпа попыталась ограбить дом мэра, который располагался в цитадели, и капитану с большим трудом удалось прекратить эти беспорядки. «Негодяи! – орал он на парней, которые уже вламывались в двери этого дома. – Я вас перестреляю как собак! Черт побери! Да, вы можете взламывать двери, но посмотрим, хватит ли у вас храбрости, когда сюда придут немцы! Эй! – добавил он, обернувшись к десятку ветеранов, шедших с ним. – Очистить это место от этих каналий!» – и, подавая пример, обрушил удары плашмя саблей на спины грабителей.

   На следующее утро после этого разгула французский отряд, о котором говорилось выше, появился у Ла Рош-Пона. Его приветствовали в верхнем городе всеми проявлениями радости. Любая армия, придя сюда на помощь, будучи великолепно экипирована и оснащена, не могла бы получить более теплого приема. Но этот отряд из людей, измученных усталостью и ничего не евших в течение двадцати четырех часов, без артиллерии и боеприпасов, имел полное сходство с бандой беглецов. Покрытые грязью и плохо одетые, эти бедные солдаты, казалось, вряд ли способны защитить самих себя. Но в такие времена бедствий люди так цепко держатся за любое подобие надежды, что сам вид родной униформы оживляет каждое сердце. Видя, что их так тепло принимают, эти храбрые ребята вступили в город стройными рядами и, несмотря на голод и усталость, приняли, проходя по улицам, боевой вид, что удвоило энтузиазм жителей города. Полковник, три командира батальонов и несколько капитанов, из которых один был артиллеристом, составили штаб группы. Спустя два часа после прибытия эти солдаты, большинство которых достаточно послужили в армии, хорошо отдохнув и приведя себя в порядок, обрели совсем другой вид.

   Принесенные этим небольшим отрядом новости четко доказывали, что времени терять нельзя, если есть желание привести город Ла Рош-Пон в нужное для достойной обороны состояние, чтобы сражаться с честью, если не с надеждой на успех. Конечно, полковник (командир отступавших) взял на себя командование; его звали Дюбуа. Он участвовал в кампании в Португалии, затем в России, откуда вернулся (сильно повезло – оказаться среди 15—20 тысяч уцелевших от огромной армии. – Ред.) капитаном и был назначен командиром батальона в Саксонской кампании, где отличился под Дрезденом (здесь Наполеон в августе 1813 г. разбил союзников. – Ред.) и стал полковником со дня сражения при Лейпциге. (В октябре 1813 г. в Битве народов при Лейпциге Наполеон потерпел сокрушительное поражение. – Ред.) Ему было около тридцати лет, но выглядел он намного старше. Он не видел ничего, кроме ужасной стороны французской славы. Поэтому его манера держаться не производила впечатления уверенности в себе, которую демонстрировали многие из его собратьев по оружию, меньше его испытавшие злоключения того времени. В войне в Испании он видел только страдания, лишения, крушение порядка и полный развал. С Неем в ходе отступления из Москвы он узнал, что исполнение своих обязанностей не влечет сопутствующей этому славы. (Корпус Нея был полностью разгромлен 6 (18) ноября 1812 г. в конце сражения при Красном, его остатки лесами просачивались на запад. Так что Дюбуа не зря выглядел старше. – Ред.) Под Дрезденом полк, в котором он служил, потерял половину своего состава, а затем последовал разгром под Лейпцигом. С каждым присвоением нового звания была связана какая-нибудь скорбная дата.

   Внешне полковник Дюбуа был холоден и равнодушен, но эта оболочка лишь скрывала его природную скромность и глубокое недоверие к своим сотоварищам. И надо признать, причины для его недоверия к людям были. Поступив на службу в возрасте двадцати лет рядовым солдатом, хотя он и был родом из одной благородной семьи из Пуату и провел свои самые ранние годы в лоне семьи, Дюбуа увидел лишь страшную сторону войны, а его первые боевые товарищи не соответствовали его идеалу солдатского характера. Еще хуже стало, когда он отправился в Испанию. Его деликатная натура отступила и не позволяла даже признака жалости или просто симпатии к любому, кого он видел перед собой. И тем не менее то, что мы именуем «сердцем», так глубоко отпечатывалось в каждом его действии – когда его обладатель старается скрыть его малейшее проявление. Так что этот человек, столь холодный внешне и о котором было известно, что друзей у него нет, обладал у солдат авторитетом, что в то время было очень редким явлением.

   Солдат – безошибочный судья в этом вопросе – способен обнаружить слабую сторону офицера; но он лишь еще больше почитает офицера и полностью доверяет ему, когда распознает, помимо воинских талантов, душу, полную энергии, и сердце, которое бьется в унисон с его собственным. Солдатский взгляд способен без труда проникнуть сквозь холодную и грубую внешность и вскоре обнаружить, прячет ли эта внешность несоответствие своей должности, тупость или гордыню; либо это лишь манера поведения человека, привыкшего командовать, – то есть внешняя оболочка истинной души, в действительности доступной всем человеческим чувствам.

   В бою Дюбуа мог видеть, как погибают его солдаты, не проявляя ни малейших эмоций, и не позволял какому-либо солдату покинуть свое место в строю, чтобы помочь товарищам; но после боя он был первым и самым заботливым среди тех, кто помогал раненым, и не успокаивался до тех пор, пока всех не отправляли в полевой госпиталь.

   Из трех батальонов (не до конца укомплектованных), которыми он командовал, два принадлежали его собственному полку; третий состоял из остатков, собранных отовсюду. Тем не менее после двух-трех дней марша все эти солдаты, а также роты от различных родов войск, которые он должен был вести на Труа, знали полковника Дюбуа, возможно, лучше, чем он сам себя. Эти храбрые воины после нескольких часов отдыха вполне удовлетворились тем, что подчинились обстоятельствам и остались под командой полковника де Буа (игра слов; фр. из леса), как они обычно именовали его – и считали это весьма тонкой шуткой, защищаться в этом гнезде Ла Рош-Пон, отрезанными от какой-либо помощи.

   Хотя и произведя согласованно с капитаном Алло самые необходимые приготовления к обороне – только ради спасения собственной чести, – полковник Дюбуа желал оценить, можно ли добраться до Лангра и Труа, не подвергая риску свои войска. Поэтому он поручил одному молодому дежурному офицеру, полному энергии и смекалки, который его сопровождал, – дав ему в придачу двух сопровождающих и двух проводников из города, известных капитану, причем все верхом, – разведать дорогу и вернуться как можно быстрее.

   Мы уже видели, что до прибытия полковника в рядах защитников было триста двадцать человек, шестьдесят из которых были ветеранами. Среди этих людей примерно пятьдесят были способны обслуживать орудия, поскольку прежде служили в артиллерии. Отряд, приведенный полковником, состоял из трех батальонов, имея в общей сложности тысячу четыреста пятьдесят человек, двадцать пять артиллеристов и тридцать спешенных кавалеристов; всего – тысяча восемьсот двадцать пять человек, включая офицеров.

   Главной проблемой было продовольствие. Полковник, узнав об аресте мэра, вызвал его к себе и вскоре услышал признание члена магистрата. Он дал ему понять, что доказательств его роялистских интриг вполне достаточно, чтобы расстрелять его прямо на месте, и что единственное средство избежать этой неприятной необходимости – заняться снабжением города продовольствием, причем не теряя ни минуты. Он добавил к тому же, что командует лишь авангардом армейского корпуса, идущего из Лиона в тыл врага, а император (Наполеон I) должен ударить по неприятелю в лоб, поэтому для города Ла Рош-Пона очень важно суметь оказать сопротивление в течение нескольких дней; а если ему придется сдаться из-за нехватки продовольствия, правительство его императорского величества возложит вину на мэра за сговор с неприятелем, и тогда для него все будет кончено.

   Бедный мэр, чуть живой от страха, пообещал все и поклялся всеми святыми, что предан императору и что через двадцать четыре часа крепость будет снабжена всем продовольствием, какое можно найти в округе. «Не знаю, что там может быть в округе, – отвечал полковник, – возможно, вы знаете; но должен вам сказать, что завтра к четырем часам дня – а сейчас у нас шесть пятнадцать – здесь, на этом месте, во-первых, должен быть запас муки, мяса и вина на гарнизон из двух тысяч человек, по крайней мере на двадцать пять дней; во-вторых, у жителей города тоже должен быть запас продовольствия на тридцать дней; а если это не будет сделано, я буду, к сожалению, обязан отправить вас назад в место вашего заключения, где вы будете ждать решения правительства его величества. А сейчас дам вам в сопровождение и для помощи двадцать человек. Часовой! Попросите майора подойти сюда!» – «Но, полковник, – воскликнул мэр, – вы же должны знать, что в это время года мне будет очень трудно». – «Значит, вы предпочитаете сейчас же вернуться в тюрьму?» – прервал его полковник. «Майор!» – обратился он, когда вошел этот офицер. – Господин мэр Ла Рош-Пона обязуется снабдить город продовольствием в течение двадцати четырех часов. Вы будете сопровождать его и возьмете с собой двадцать рекрутов или тридцать, если хотите. Надо начать работу сейчас же. Желаю вам удачи, господин мэр. – И, обращаясь к майору, пока мэр покидал помещение бледный и покрытый потом, несмотря на холод: – Не давайте этому человеку исчезать из вашего поля зрения, он роялист. Заставьте его потрудиться и верните сюда с продовольствием». – «Слушаюсь, полковник».

   Давно уже в верхнем и нижнем городе Ла Рош-Пона не царило такое оживление. Из верхнего города доносился лязг оружия, шли на работу землекопы, из арсенала извлекались пушки и устанавливались на батареях, ремонтировались орудийные лафеты. В другой части города плотники мастерили платформы. Как и в прежние времена, женщины смешались с рабочими и приносили связки ивовых прутьев, срезанных на берегу пруда, для изготовления габионов. В каждом окне были видны люди, занятые шитьем мешков для земли. Колесные мастера чинили колеса; и все занятые работой пели и смеялись, как будто готовились к какому-то празднику. Подходили повозки с продовольствием и фуражом, а в это время свиньи, коровы и овцы почти заполонили улицы, не давая проходу.

   Нижний город выглядел по-другому: кафе были полны, и все говорили одновременно и очень громко. Мэр в сопровождении майора, который держался рядом, и его отряда помощников обходил магазины и дома.

   Все люди либо сидели у окон, либо стояли в дверных проемах. Телеги были наготове, и двадцать новобранцев моментально загружали их; если не находилось лошадей для повозок, рабочие сами толкали колеса. Некоторые дома, однако, были наглухо закрыты.

   Заготовителям продовольствия пришлось пройти через долину и посетить фермеров и мельников в окрестностях. Многие жители верхнего города отправились на поиски ветчины, продуктов и зерна. Бакалейные мясные лавки пустели одна за другой; продукты росли в цене, так что последний окорок был продан в три часа дня за шестьдесят франков.

   В четыре часа мэр, сопровождаемый, как тенью, майором, появился перед полковником и вручил ему список всего продовольствия, которое он смог доставить в верхний город. Полковник попросил его присесть и внимательно просмотрел этот отчет, задавая много вопросов и обращаясь к майору за подтверждением правильности данных. Двадцатипятидневный рацион для двух тысяч человек был признан полным благодаря хорошему запасу нешлифованного зерна, которое скомпенсировало то, чего будет недоставать в еде.

   Полковник выразил свое удовлетворение, особенно когда в замке нашли несколько центнеров сухого печенья в хорошем состоянии.

   «Благодарю вас, господин мэр, – произнес он, – вы, должно быть, устали и можете возвращаться домой; но поскольку мне известно о том, что некоторые недобрые люди питают к вам вражду, у ваших дверей будет поставлен часовой; и я должен попросить вас не покидать дом, кроме тех случаев, когда вы идете к себе в контору, которая, к счастью, находится в верхнем городе, что позволит вам, когда нас осадят, выполнять ваши функции с таким же рвением, какое вы только что продемонстрировали.

   Кроме того, я попрошу вас обустроить без каких-либо задержек госпиталь на пятьдесят коек, оборудованный надлежащим образом – скажем, сегодня вечером, – и прислать ко мне городских врачей, если таковые есть в Ла Рош-Поне, сегодня же вечером… Майор! Сопровождайте господина мэра, пока он занят этими делами, так чтобы ему не могли причинить никакого вреда…»

   В тот же день, в восемь часов вечера, вернулся разведчик и доложил о том, что видел.

   Противник находился под Гре возле Шамплит-э-ле-Прело и занимал дороги между Гре и Тиль-Шателем. Его отряды были замечены в Безе, что примерно в 18 милях от Ла Рош-Пона. Сообщение между Дижоном и Лангром перерезано: и хотя враг не занял тот город, он создал занавес между ним и севером, чтобы замаскировать свои последующие перемещения.

   Дополнительные детали, сообщенные его дежурным офицером, утвердили полковника в мысли, что Богемская армия уделяет слишком мало внимания тому, что происходит у нее в тылу, но рвется вперед к столице вдоль бассейна Сены. «Ага! – произнес полковник, выслушав все подробности от молодого офицера, – если б только у меня было хотя бы двадцать тысяч из тех, которые погибли в России (в России в 1812 г. Наполеон потерял за шесть месяцев более 570 тысяч человек (в том числе 150 тысяч пленными), всю конницу и почти всю артиллерию. – Ред.), мы бы заставили этих немецких и русских господ дорого заплатить за их опрометчивость, и немногим из них удалось бы опять увидеть другой берег Рейна!»

   Поэтому полковник Дюбуа решил следовать второй части данных ему указаний. Он послал в Осон надежного человека, отобранного капитаном Алло, чтобы сообщить губернатору того города – если город еще не занят противником, – что он удерживает Ла Рош-Пон, что в состоянии держать здесь оборону в течение какого-то времени и что хотел бы, чтобы все изолированные подразделения и любое продовольствие или боеприпасы, не имеющие особого назначения, направлялись к нему.

   До 15 января город Ла Рош-Пон не видел ни единого вражеского солдата. Центральная колонна армии князя Шварценберга двигалась в направлении Гре и далее к Сене и Марне, обходя стороной нижнее течение Соны. Эта задержка позволила доставить в город дополнительные боеприпасы, а гарнизон увеличился на несколько новобранцев, которые, не сумев присоединиться к своим полкам, бродили вокруг без подчинения кому-либо. В город также доставили четыре пушки полевой артиллерии, лафеты которых уже не подлежали ремонту. Полковник связался с Лионом; и маршал Ожеро, все еще надеявшийся начать наступательные операции, подтвердил предыдущий приказ, что был отдан ранее, – то есть удерживать Ла Рош-Пон и добывать всю возможную информацию в отношении вражеских перемещений на севере.

   К концу января 1814 г. Богемская армия имела некоторые основания для предчувствия атаки в свой тыл; и князь Шварценберг знал, что в верхнем течении Соны – выше Макона и там, где местность пересечена грядами холмов и невысоких гор, образующих часть Верхней Бургундии, – формируется ядро сопротивления, которое в любой момент может перейти в наступление и здорово ему помешать. После сражения при Бриене (29 января) (здесь 17 (29) января произошло сражение между русско-прусской армией Блюхера (40—50 тысяч) и армией Наполеона (36 тысяч). В начале боя союзники опрокинули авангард французов. Но вечером с главными силами подошел Наполеон и отбросил союзников на исходные позиции. Затем русские пытались отбить замок Бриен, но их атака была отражена. Блюхер отступил к Ла-Ротьеру на соединение с армией Шварценберга. При Бриене Наполеон едва не попал в плен – ему пришлось шпагой самому отбиваться от казаков. Потери: союзники – 4 тысячи, французы – 3 тысячи. – Ред.), в результате которого пруссаки и русские были отброшены Наполеоном к Ла-Ротьеру (а у Ла-Ротьера (в 6 километрах южнее Бриена) 1 февраля (20 января по старому стилю) Наполеон потерпел поражение (имея, правда, 40 тысяч против 100 тысяч (в бою участвовало 72 тысячи) у союзников. Французы потеряли около 6 тысяч и 43 орудия, союзники – 4,6 тысячи (в том числе 3 тысячи русских). – Ред.), монархи союзных стран стали размышлять, как действовать дальше.

   Эта временная нерешительность в отношении дальнейших операций одним из следствий имела оккупацию земель вокруг Лангра.

   Отряду из четырех тысяч союзных баварцев и австрийцев (и те и другие воевали в 1812 г. против России, а затем выступили против Наполеона. – Ред.) был отдан приказ осадить Ла Рош-Пон и охранять дорогу из Лиона в Лангр.

   И все же только 1 февраля передовые части этого отряда показались перед Ла Рош-Поном.

   Полковник Дюбуа не стал терять время: гарнизон был снабжен на срок, превышающий шесть недель, а боеприпасов было в достатке. Этот старший офицер все привел в порядок; и его войска, пестрые внешне, хорошо отдохнули и были полны уверенности в своих силах, насчитывая на тот момент более тысячи девятисот человек, из которых тысяча двести человек были опытными солдатами, на которых можно было положиться. Укрепления на севере были хорошо вооружены, и оборона была в хорошем состоянии, имела надежные палисады, брустверы и укрытия.

   Вечером 2 февраля несколько вражеских кавалеристов выполняли караколь (круговой поворот лошади под всадником на месте) примерно в 200 ярдах от этих укреплений; эта бравада стоила противнику десятка человек.

   Тем не менее неприятель не проявил желания приступить к регулярной осаде, а занял позиции примерно в миле от северного выступа; он отправил отряды, чтобы занять пригород на левом берегу, и устроил бивуак на восточных холмах.

   Полковник приказал взорвать каменный мост и уничтожить пешеходные мостики.

   Наутро 4 февраля на гласис прибыл посланник и вручил губернатору ультиматум от генерала Вертера с требованием сдать Ла Рош-Пон войскам союзных держав. Гарнизону будет позволено отойти на юго-восток при оружии, личных вещах и с полевой артиллерией.

   Полковник отвечал, что город достаточно укреплен и хорошо снабжен; он не капитулирует до тех пор, пока нельзя будет удерживать бреши и когда сочтет, что обороняться больше уже нет смысла.

   В следующую ночь полковник Дюбуа выслал сто человек, чтобы испытать силу вражеских аванпостов и разведать их местонахождение.

   К концу следующих двух дней – 5-го и 6-го – осада была почти полной, и связь с окружающей местностью была прервана. Вечером 9 февраля от вражеского генерала пришел еще один ультиматум, в котором объявлялось, что, если город не будет сдан через двадцать четыре часа, начнется его обстрел. Полковник ответил так же, как и ранее.

   И 10 февраля, примерно в восемь часов вечера, батарея неприятельских мортир открыла огонь, вначале по северному выступу. Ядра не произвели эффекта, и за десять часов бомбардировки ими было задето лишь восемь человек, пробита крыша одной из казарм и повреждено два орудийных лафета.

   Орудия большого калибра, установленные на позициях бастионов крепости, не начинали обстрела мортирной батареи до самого рассвета, а затем к полудню ее подавили. Тогда, похоже, враг ограничил свои усилия лишь осадой; и так продолжалось до 17 февраля, возможно из-за вестей, полученных с севера. (А вести были не очень хорошие. После разделения сил союзников (после боя у Ла-Ротьера) Наполеон одержал ряд побед над разбросанными в долине Марны русско-прусскими корпусами Блюхера. Блюхер потерял за пять дней в начале февраля треть армии, после чего к нему на выручку двинулся Шварценберг. – Ред.) Не исключено, что до этого времени у него не было необходимых приспособлений.



   Рис. 70. Седьмая осада. Теоретическая атака укреплений Вобана



   Ночью 17-го была начата первая параллель (траншея) в 600 ярдах от выступов бастионов (рис. 70), а также сообщение между этой параллелью и военными складами. Примерно в два часа ночи губернатор выслал отряд из ста пятидесяти бойцов, который атаковал передовые посты, защищавшие вражеских саперов на западной стороне плато, и вынудил их отойти к траншее; заставил саперов разбежаться, захватил некоторые из их инструментов, а потом, оказавшись под фланговым ударом, бросился вниз по склонам плато и вернулся подземным ходом нижнего города, прикрываемый огнем с полубастиона.

   18 февраля те неприятельские саперы, которые работали в дневную смену, завершили то, что начали их товарищи, прервавшиеся в ночную смену; а инженеры противника привели в порядок участки, параллельные внешним укреплениям города, где намеревались установить батареи осадных орудий. По тому, как действовала осаждающая сторона, полковнику Дюбуа и капитану Алло не составило труда догадаться, что они имеют дело с методичным противником, который будет вести свои атаки согласно правилам военного искусства и использовать признанные методы на подступах к основному укреплению Ла Рош-Пона. Командир баварских саперов начертил план осады, представленный на рис. 70.

   В ночь на 18 февраля противник начал строительство батарей для рикошетной стрельбы на первой параллели, а также рыл ходы сообщений, которые должны были вести ко второй параллели; эти работы продолжались и днем. Вражеский военачальник намеревался осуществлять действия так, как мы собираемся описать.

   На третью ночь обустройство батареи первой параллели должно было быть закончено с тем, чтобы с наступлением дня начать согласованный обстрел.

   На четвертую ночь, предполагая, что к этому времени артиллерия осажденных уже будет подавлена, начнется строительство второй параллели, а на пятую ночь – параллели контрбатарей и перпендикуляр к фасам, которые намечены для обстрела.

   Шестая ночь будет занята продолжением строительства контрбатарей и началом рытья сап (крытых траншей) – зигзагом на удалении 160 ярдов от гребня выступающих углов укреплений.

   В течение седьмой ночи строительство контрбатарей должно быть завершено, и будет начато рытье полупараллелей.

   На восьмую ночь будет продолжено продвижение крытой траншеи (сапы) зигзагом и вооружение полупараллели гаубицами и мортирами, чтобы с рассветом начать обстрел в одно время с контрбатареями.

   На девятую ночь фронт сапы достигнет гласиса примерно в 50 метрах от выступов укреплений, а ходы сообщения – зигзаги войдут в третью параллель, которая будет продолжаться в дневное время.

   На десятую ночь эти работы должны быть завершены, третья параллель закончена и на ней установлены батареи мортир, которые должны были разрушать укрепления крепости.

   На одиннадцатую ночь должны быть прорыты две сапы длиной 26 или 30 ярдов вправо и влево (рис. 71). Будут отрыты круговые траншеи, а потом прямо вперед на укрепления двойной сапой до дистанции броска ручной гранаты – от 26 до 30 ярдов от выступа укрепления. Под защитой огня, ведущегося с третьей параллели, эти работы будут продолжаться и днем.

   Двенадцатая ночь будет использована для прокладки окопной боевой позиции с помощью двух сап; эти работы должны быть завершены в течение дня.

   На тринадцатую ночь, начиная с оконечностей окопных боевых позиций возле капители, с помощью двойной сапы будут охвачены выступающие углы укрепления. С наступлением дня эти покрытия будут закончены и начато строительство контрбатарей. С помощью двух сап (рис. 71) саперы подберутся к бастионам, чтобы закрепиться на позиции, параллельной линии рвов.

   Если потребуется, будут пройдены вправо и влево еще две сапы. Опять же, если понадобится, будет устроена и четвертая параллель, на которой затем будут размещены мортиры третьей параллели. Если эта четвертая параллель не понадобится, тогда продвижение вперед будет вестись с третьей параллели с помощью двойной сапы прямо на выступ бастиона.



   Рис. 71. Третья параллель и саперные работы в сторону бастионов



   На четырнадцатую ночь строительство контрбатарей, а также четвертой параллели будет продолжено. Если этого не потребуется, сапы дойдут до выступа бастиона. С рассветом начнется обстрел укреплений из батарей для пробития брешей.

   На пятнадцатый день эти работы должны быть завершены; затем, если придется рыть четвертую параллель, от нее отклонятся в двух сапах, которые дойдут до выступа бастиона. Затем придется начать оборудовать спуск в ров.

   В течение шестнадцатой ночи стенобитные батареи должны быть завершены и начать стрельбу. Они будут работать по району спуска в ров. Если возможно, войска продвинутся вперед, чтобы закрепиться там и разместить батарею мортир.

   Семнадцатая ночь будет занята работами по завершению спуска в ров, и начнется создание насыпи.

   В ходе восемнадцатой ночи начнут пробивать брешь и работать над обеспечением форсирования рва у бреши, что должно быть закончено к утру.

   В течение девятнадцатой ночи будет произведена разведка бреши, и саперы приведут ее в приемлемый вид. Они закончат насыпи на проходе во рву, чтобы на следующий день можно было начать штурм.

   Таким образом, в соответствии с планом осады, если умножить девятнадцать на двадцать четыре часа, то именно через это время город окажется в руках неприятеля.

   Итак, все внимание было уделено саперным работам и генерал Вертер не сомневался в успехе, поскольку не мог себе представить, что Ла Рош-Пон мог получить военную помощь, и знал о слабости гарнизона и недостаточной мощи его артиллерии.

   Тем не менее эти теоретические расчеты были до некоторой степени расстроены энергией обороняющейся стороны.

   У полковника Дюбуа не хватало людей, чтобы эффективно действовать на удалении от города; он делал все, что мог, чтобы сэкономить свои силы, и ограничивался тем, что вначале мешал окопным работам своей артиллерией. Она состояла, как мы уже видели, из следующих орудий:



   Орудия различного калибра . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 20

   Двадцатичетырехфунтовки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6

   Гаубицы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2

   Мортиры . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4

   Полевые орудия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4



   В с е г о  о р у д и й . . . . . . . 36



   Остальная часть артиллерии была представлена дюжиной старых мортир и некоторым количеством старых же крепостных орудий на стенах. Арсенал также включал в себя определенный запас ручных гранат и средств для фейерверка.

   Итак, 20 февраля батареи первой параллели в количестве десяти штук открыли огонь. Каждая из них содержала три орудия; первая справа (со стороны осаждающих), рикошетная, обстреливала продольным рикошетным огнем правый фас левого бастиона (от осажденного). Вторая простреливала правый фас равелина; третья – левый фас среднего равелина; четвертая, рикошетная, обстреливала левый фас левого бастиона; пятая – выступ равелина; шестая – правый фас того же равелина; седьмая, рикошетная, обстреливала левый фас правого бастиона; восьмая, рикошетная, простреливала левый фас равелина в центре; девятая – левый фас правого равелина; и десятая, рикошетная, простреливала крытый переход перед левым фасом правого бастиона. Между батареями 4 и 5, а также 6 и 7 были установлены четыре мортиры. Капитан Алло не сомневался, что главная атака неприятеля будет направлена против левого бастиона; поэтому в течение ночи по его приказу в горже этого бастиона были выкопаны окопы. Шесть двадцатичетырехфунтовок были расположены батареей на площадке бастионов основной обороны и хорошо укрыты траверсами и блиндажами. Эти шесть пушек сосредоточили свой огонь на четвертой и пятой батареях осаждающей стороны, и им удалось к полудню заставить их замолчать. Потом они перенесли огонь на батарею 3 и до наступления ночи подавили огонь ее трех пушек. Орудия батарей на боевых позициях бастионов укрепления были достаточно хорошо укрыты, чтобы не подвергнуться опасности со стороны вражеских снарядов, на которые они отвечали лишь слабым огнем. Но ночью 20 февраля осаждающей стороне пришлось изменить свои планы. В полночь полковник приказал отрядить пятьсот человек с лошадьми, впряженными в четыре полевые пушки, чьи колеса были обмотаны тряпками и шерстью, и эта группа вышла из левого равелина; полковник поставил две пушки справа и две слева от дороги, в 200 ярдах перед гласисом, а на самой дороге – две гаубицы в 100 ярдах позади. Затем он решительно двинулся в направлении сети сообщения между третьей и четвертой вражескими батареями, чей огонь был подавлен. Посты оказали слабое сопротивление; саперы бежали, бросив траншею, и их штыками преследовали до самых батарей.

   Тут к противнику подошли подкрепления, и полковник спокойно и поэшелонно отвел своих людей назад, к своим орудиям. И те открыли свой одновременный огонь по врагу картечью; и опять пятьсот французов двинулись вперед, захватили в плен несколько человек, но, увидев, что их вновь атакуют превосходящие силы противника, отступили. На этот раз германцы не вышли из своих окопов, а ограничились несколькими беглыми залпами картечью. Эта схватка длилась не более получаса. В час дня капитан Алло поставил двести работников на расстоянии около 250 ярдов перед фасом равелина бастиона 1, пересекаемого дорогой, чтобы приступить к рытью в этом месте траншеи (рис. 72). Этих землекопов защищал пост из ста человек, а также две гаубицы, установленные слева от дороги. Укрепление это состояло из двух реданов с массивными укрытиями (см. А). К началу дня работы значительно продвинулись вперед, так что можно было укрыть землекопов.



   Рис. 72. Передовые укрепления капитана Алло



   Когда враг, снова начавший свои работы на линии сообщения между Б и В, чтобы приступить к созданию второй параллели, обнаружил ранним утром новое укрепление, сооруженное осажденными, он поспешно перенес на него огонь батареи 1, потому что батареи 2, 3 и 4 еще не были оборудованы. Но с боевых позиций бастионов 1 и V шесть пушек за два часа подавили батарею 1, несмотря на противодействие вражеских батарей 5 и 6. Таким образом, день прошел под аккомпанемент артиллерийской канонады, а немцы не смогли продолжать рыть свой ход сообщения Б, который простреливался одной из гаубиц, осажденные разместили их позади большого укрытия выступа редана с левой стороны. Пришлось изменить направление траншеи и следовать пунктирной линии aб.



   Рис. 73. Зубчатые укрепления



   Ночью 21 февраля капитан Алло завершил свои реданы, расширил укрытия и оборудовал блиндажи для семи пушек; и наутро укрепление представляло с внутренней стороны вид, изображенный на рис. 73. Орудие А слева вело огонь по батарее 1; две пушки Б и В правее обстреливали батарею 4; пушки Г и Д далее – батарею 1; а два орудия Е и Ж правого фаса стреляли по батарее 6[15]. Но это не мешало бастионам I, II, III, V и VI вести огонь по этим же батареям.

   Однако в ту же ночь осаждающие смогли приступить к созданию второй параллели; но на правом фланге они явно столкнулись с помехами и изменили свой первоначальный план. Казалось, враг отказался от попытки штурма города через выступ бастиона 2 и занялся активными действиями на своем левом фланге.

   В течение 22 февраля осаждающие не смогли восстановить батарею 1, потому что осажденные вели непрекращающийся огонь по этой точке. Только с наступлением темноты противнику удалось установить свои орудия на батареях 2 и 3, и, до прихода ночи установив дальность стрельбы, они обстреляли ядрами из своих двух пушек выступы реданов. Примерно в полночь полковник Дюбуа отправил на вылазку пятьсот солдат, которые, перейдя через западный гребень плато, атаковали батарею 1. Несколько мгновений спустя второй отряд из четырехсот человек напал на батареи 2 и 3, и после того, как неприятель был выбит с батареи 1, первый отряд осажденных подошел и сформировал линию ружейного огня между батареей 2 и выступом редана на правой стороне; в это же время в траншее А находились стрелки (см. рис. 72), а одна из гаубиц обстреливала пространство до вражеской батареи 1, чтобы не позволить врагу совершить вылазку в тыл.

   Эта операция была полностью успешной; были не только повреждены укрепления батареи противника 1 и три орудия, которыми она была вооружена (лафеты этих орудий, как уже сообщалось ранее, были разбиты), но и шла ожесточенная борьба вокруг батарей 2 и 3, которая закончилась изгнанием немцев, пушки были выведены из строя, боеприпасы раскиданы, а габионы и мешки с землей разбросаны. Полковник также расположил отряд из ста человек на склонах плато с целью помешать передвижению противника вдоль эскарпов в намерении атаковать укрепление А.

   Благодаря этой вылазке две сотни землекопов были расставлены капитаном Алло вдоль западного гребня плато для строительства нового укрепления БВГ (рис. 74), состоявшего из трех новых реданов, представлявших собой три батареи по два орудия, расположенные в виде зубчатой линии и защищенные прочными укрытиями. Наутро 23 февраля первая батарея, Б, была достаточно защищена от снарядов противника.



   Рис. 74. Общая картина осадных и оборонительных действий



   Кроме того, батарея 1 осаждающих уже не могла непосредственно атаковать эту батарею, потому что сама была разрушена в ходе вылазки, а ее пушки были выведены из строя. Осаждающей стороне требовалось по крайней мере сорок восемь часов для того, чтобы восстановить батареи 2 и 3. Батареям 4 и 5 пришлось менять свои амбразуры для переноса огня на батарею Б, и лишь батареи 6 и 7 могли обстреливать реданы А и Б. Теперь эти батареи 6 и 7 оказались под огнем двух пушек правого фаса редана справа, двух орудий правого фаса бастиона III и орудия правого фаса равелина 2. Каждый раз противнику приходилось приводить в порядок туры и заменять мешки с землей; и с начала дня у врага на этих двух батареях было убито десять артиллеристов, а еще больше ранено.

   Германский инженер, который столь методично размечал успешные осадные операции, очевидно, был приведен в замешательство тактикой, принятой на вооружение осажденными. По его мнению, это было просто варварством, абсолютно противоречило всем правилам и показывало невежество и пренебрежение искусством фортификации, что в конечном итоге должно закончиться катастрофой.

   Ночью 23 февраля немцы заканчивали свою вторую параллель, за исключением ее северо-западной части. Они придали восточной части этой параллели наклон на юг (см. рис. 74) и начали оборудование батарей 1, 12, 13, 14 и 15. Батарея 13 из двух орудий должна была обстреливать укрепление А.

   Но в ту же ночь капитан Алло завершил оборудование второй батареи, В, начал третью батарею, Г, прорыл траншею на гребне плато и поднял насыпь Д для обстрела склонов с хорошей тыловой закрытой позиции.

   Если бы осажденным удалось закончить и вооружить эти укрепления, батареи 11 и 12 осаждающей стороны обстреливались бы под острым углом, сеть сообщений также простреливалась бы, и осаду пришлось бы начинать вновь. Германский генерал был в очень плохом настроении и винил во всем командира саперов, который со своим планом на столе осмеливался доказывать, что все было организовано надлежащим образом, согласно всем правилам искусства; что нельзя было предвидеть невежественного безрассудства этих французов и что, если бы немцы действовали энергично, французам пришлось бы горько раскаиваться в своем вклинении на фланге атаки; что такое никогда не было видано и что, если бы немцы сосредоточили три батареи на этом выступе, они бы скоро сокрушили противника.

   Наутро 24 февраля два двадцатичетырехфунтовых орудия, установленные на батарее на левом фасе бастиона VIII, открыли огонь по батареям 13, 14 и 15 осаждающих, которые они обстреляли продольным огнем и почти полностью уничтожили. На этот раз германский генерал перешел от плохого настроения к ярости и даже угрозам; так что несчастному саперному офицеру, восстанавливавшему эти батареи после жуткой выволочки, чтобы поднять брустверы и привести в порядок линию окопов, которая, как он утверждал, была прорыта вразрез его инструкциям, пробило голову, когда орудийный лафет развалился на части.

   Руководство саперными работами было передано одному молодому офицеру, который после совещания с генералом Вертером изменил план штурма. В течение 24 февраля стрельба с обеих сторон почти не велась, а осаждающие постреливали только через длительные интервалы. Французский гарнизон, стремившийся экономить свои боеприпасы, изредка отвечал, но энергично трудился над улучшением своих передовых укреплений в западной части.

   Вылазка ночью 24 февраля для выяснения, возвращается ли противник на места своих батарей 1, 2 и 3, обнаружила передовые посты, которые ретировались, оказав слабое сопротивление. Эти три батареи по-прежнему находились в том же состоянии, в которое были приведены в результате предыдущей вылазки французов.

   Капитан Алло воспользовался этой ночью для укрепления батарей Б, В и Г. Они были вооружены шестью орудиями, которые утром 25-го обстреляли ходы сообщений и все ответвление второй параллели.

   Немцы вяло отвечали и, казалось, собирались бросить свои укрепления.

   Возможно, они намеревались опробовать новую тактику ведения осады.

   Полковник Дюбуа был в некоторой степени обеспокоен оригинальной стратегией капитана Алло, которая при столкновении со смелым и энергичным противником таила в себе огромные риски. Спокойствие врага заставляло опасаться каких-то неожиданных замыслов со стороны немцев; может быть, грядет мощная атака на выступ укреплений слева, который в случае взятия противником обеспечил бы нападающую сторону прекрасной позицией для быстрой установки стенобитных батарей напротив равелина 1 и бастиона II. Поэтому выступ необходимо защищать любой ценой, поскольку его создавали для того, чтобы расстроить систематические атаки немцев. Кроме того, если французы его потеряют, они в тот же момент утратят и большинство орудий, которыми он вооружен; а крепость обладала ограниченным количеством пушек.

   На передовом укреплении слева находилось тринадцать орудий. Две гаубицы были расставлены батареей, одна на оконечности выступа Г, нацеленная на батарею 1, вторая – в правом развороте плацдарма равелина 1. Также две пушки были поставлены на правом фасе равелина; две пушки – на фронте между бастионами I и II и два орудия на правом и левом фасах этого бастиона, чтобы простреливать передовые укрепления, если немцы станут их сооружать. Всего девятнадцать орудий и две гаубицы. Помимо этого, гребень плато был хорошо защищен окопными укрытиями с брустверами для того, чтобы этот укрепленный пункт нельзя было взять ударом в тыл по эскарпу. Одна из двадцатичетырехфунтовок была установлена на батарее на бастионе V главного укрепления в направлении его выступа, чтобы простреливать этот склон.

   25 февраля имел место обмен лишь несколькими пушечными выстрелами. Батареи мортир осаждающей стороны сосредоточили свой огонь на западном редане, не причинив ему большого ущерба; но ночью 25-го обстрел бомбами (разрывными ядрами) был настолько непрерывным, что на этих укреплениях стало трудно вести работы. Обстрел продолжался и в течение 26 февраля, но осажденные вывели из строя три из этих мортир с помощью огня орудий, оставшихся на бастионах II и III. Осажденные установили у себя батарею из двух мортир на фронте между этими двумя бастионами и стали посылать снаряды на батареи 11 и 12.

   26-го числа (день был ясный) было замечено, что враг устраивает три батареи на северо-западе, вероятно нацеленные на батареи А, Б, В и Г с тем, чтобы сокрушить их. Батареи французов не могли ответить на вражеский огонь, и поэтому полковник решил временно вернуть в город шесть орудий батарей Б, В и Г. Бомбы продолжали падать на укрепления в течение всей ночи 26-го, а утром 27-го был снова открыт огонь трех вражеских батарей, установленных в 600 метрах позади брошенной батареи 1, в направлении реданов Б, В и Г; обстрел продолжался всю ночь 27 февраля, очень серьезно повредив при этом блиндажи и разрушив брустверы. Утром 28-го зубчатую линию укреплений ГВБ уже нельзя было удерживать, но укрепление А серьезных разрушений не испытало. Помещенные в Г гаубицы были отведены назад на большую позицию Е, оборудованную насыпью.

   Около девяти часов утра враг отбил батарею 1, установил там, несмотря на огонь с бастионов I и II, четыре полевых орудия и бросил штурмовые колонны на поврежденные укрепления Г, В и Б. Это было как раз то, чего ждал полковник. Колонна попала под обстрел трех пушек, оставшихся на редане А, гаубицы и фронта стрелков, расставленных на позиции Е. Свернув вправо и пробравшись ниже гребня плато, эта колонна сумела захватить укрепления Б, В и Г без особых потерь; и, укрываясь за развалинами земляных укреплений, она сумела закрепиться там, пока полевые орудия батареи 1 расправлялись с защитниками позиции Е. Тем не менее полковник снова подтянул пушки, оставшиеся на укреплении А, и приказал своим людям отступить. Но в этот момент куртина между этими бастионами, двадцать две пушки и несколько мортир обрушили сокрушительный огонь на брошенное укрепление, нанеся очень тяжелые потери противнику, который намеревался закрепиться в этом пункте. Эта канонада продолжалась до полудня. Полковник, полагая, что враг отступает, внезапно перешел в наступление во главе отряда из восьмисот человек и напал на посты, которые германцы начали укреплять. Эта атака поддерживалась огнем двух гаубиц. Укрепление было отбито, но при этом французы потеряли примерно сто человек. Теперь важно было удержать его. Примерно в два часа два полевых орудия, поставленные позади разрушенных насыпей, защищавших орудия батарей 2 и 3, и четыре пушки из батареи 1 опять обрушили на выступ небольшие бомбы, ядра и картечь. Бастионы I, II и III немедленно ответили на этот огонь и вывели из строя несколько вражеских пушек, которые плохо защищались полуразрушенными насыпями. Полковник приказал своим солдатам залечь позади позиций Б, В и Е и дожидаться второго штурма, попытка которого действительно была предпринята примерно в четыре часа дня, когда враг решил было, что этот внешний укрепленный пункт опять оставлен. Штурмующие колонны прошли первую орудийную насыпь, но, как только они очутились в последнем редане Г, попали под ружейный обстрел чуть ли не с дистанции вытянутой руки из-за позиции В (рис. 75), за которым последовала штыковая атака; на этот раз на поле боя остались двести немцев, а остатки штурмовой колонны отступили в беспорядке к батареям, которые возобновили обстрел и не прекращали его до наступления темноты.

   Осажденные остались хозяевами положения, но под перекрестным огнем врага они не могли удерживать эту вклинивавшуюся вперед и плохо защищенную с флангов позицию. В удержании ее не было выгоды достаточной, чтобы компенсировать потери, которые будут понесены при отражении новых атак неприятеля. Тем не менее полковнику не хотелось покидать реданы, не нанеся урона неприятелю. Вечер был употреблен на закладку трех пороховых мин под выступы А и Б и наращивание насыпей для собственной защиты, насколько это было возможно. Всю ночь 28 февраля бомбы густо падали на этот внешний укрепленный пункт, но солдаты все еще были терпимо защищены, находясь среди обломков укрытий. Утром 1 марта германская артиллерия возобновила еще более интенсивный обстрел реданов, чем предыдущим днем, с трех расположенных позади батарей, а также батареи 6.

   Полковник отвел свои войска в город и оставил лишь один взвод, хорошо укрытый, с приказом взорвать мины только тогда, когда враг сочтет себя прикрытым насыпью редана А и осмелится занять здесь позиции.



   Рис. 75. Атака укреплений контрапрошей



   1 марта прошло без попыток нового штурма со стороны осаждающих. «Они попробуют это сделать ночью», – подумал полковник Дюбуа. Около семи часов вечера он вернулся на выступ, чтобы убедиться, что соединяющийся с зарядом шнур проложен хорошо, и, чтобы подбодрить своих людей, он усилил их двадцатью стрелками, приказав им, как только они увидят врага, сделать вид, что защищаются (чтобы заманить противника); но быстро отступить, успев перед этим поджечь шнур.

   Обстрел возобновился в восемь часов, но в десять на какое-то время прекратился; и полковник, который поднялся на боевую площадку бастиона II, понял, что враг вот-вот начнет новый штурм. И действительно, несмотря на ночную тьму, он разглядел черные массы, постепенно расползающиеся по укреплениям Г, В и Б (см. рис. 74 и 75). Как только неприятель подошел к позиции Е, его встретил залп из ружей, на который немцы ответили непрерывным огнем. Можно было видеть, как массы солдат противника передвигаются вдоль позиции Е и останавливаются возле редана А. В этот момент послышались три последовательных взрыва, от которых содрогнулась земля, за которыми раздались громкие крики. Был отдан приказ, и с равелина 1 и бастионов I и II все орудия стали вместе обстреливать в течение получаса внешний укрепленный пункт; после чего двести человек из гарнизона вышли из крепости и бросились на врага. Но на укреплении были только мертвые и раненые. Тогда, в свою очередь, капитан Алло вышел с двумя сотнями добровольцев-землекопов, чтобы засыпать траншеи противника и уничтожить его позиции на максимальном удалении от крепости. Примерно в полночь бомбы вновь обрушились на этот угол обороны, и был дан приказ отойти в крепость, чтобы избежать ненужных потерь.

   Осада продолжалась двенадцать дней, а вторая параллель, которая должна была быть закончена на шестой день, все еще не была завершена. Гарнизон потерял примерно сто пятьдесят человек убитыми и ранеными, но осаждающей стороне он нанес более серьезные потери.

   Генералу Вертеру такая осада стала казаться весьма утомительной, и все происходящее его очень тревожило. Некоторые роялисты, владевшие особняками в предместье на том берегу Абонии, были в очень дружеских отношениях с войсками коалиции и проявляли свое нетерпение и гнев в отношении «этой кучки бандитов», которые удерживали верхний город и затягивали бесполезную борьбу. Германский генерал очень хотел договориться с гарнизоном: четыреста человек уже выбыло из строя, и он считал это слишком большой ценой за взятие этого «гнезда», которое, как предполагалось, не имеет ни гарнизона, ни боеприпасов. Недавно полученные им новости с севера были ободряющими (положение Наполеона постепенно становилось безнадежным. – Ред.), но от него требовали закончить это дело.

   Поэтому один из самых ревностных роялистов, которые постоянно отирались в германском лагере, предложил нанести визит губернатору и сообщить ему, что армия Наполеона повсюду отступает, что взятие Парижа неминуемо, что Бурбоны скоро вернутся под приветственные восклицания всей Франции, и убедить его в бесполезности продолжения обороны.

   Генерал Вертер с готовностью согласился на это предложение, и 2 марта барон де *** появился лично у аванпоста вместе с германским посланцем. Полковник принял германского офицера и барона в комнате одной из разрушенных казарм. Германский представитель прежде всего попросил обменяться пленными. На это полковник с готовностью согласился. Тогда барон де *** приступил в свою очередь к изложению цели своего визита.

   Едва он начал говорить, полковник остановил его: «Не знаю и не хочу знать, уважаемый сударь, пришли ли вы ко мне лишь от своего имени или как представитель некоторого числа своих соотечественников, но отвечу вам коротко и ясно. Я вышестоящим руководством уполномочен защищать город от врагов страны. Политические убеждения, на которых вы настаиваете, на меня не имеют ни малейшего влияния. Я абсолютно игнорирую их. Я не сдам город, пока меня не вынудят это сделать силой либо пока не получу на это приказа императорского правительства. Позвольте добавить, сударь, что роль, которую вы сегодня исполняете, – не из почетных. Как вы думаете, господин капитан?» – добавил он, повернувшись к германскому офицеру. Последний лишь слегка кивнул. «Обмен пленными состоится сегодня же, если вы этого желаете, человека на человека, – произнес полковник, вставая. – Что касается вас, сударь, если бы вы не пришли сюда под защитой флага перемирия, я бы отдал вас под суд и, возможно, расстрелял бы перед строем гарнизона на закате дня». И, отпустив своих двух визитеров, губернатор приказал офицеру, приставленному к ним, проводить их до передовых постов, не давая им возможности общаться с кем-либо.

   Начиная с этого дня осаждающая сторона медленно продолжала рыть свои апроши; враг ограничился тем, что завершил вторую параллель и установил три батареи по шесть пушек в каждой, которые открыли огонь 6 марта по фасам справа и слева от бастионов II и III, а также по левому фасу равелина 2 с очевидным намерением пробить брешь с расстояния около 400 метров. Три батареи мортир забросали бомбами эти укрепления. Немцы явно стремились не давать гарнизону покоя и подорвать его боеспособность, дожидаясь, когда удачное стечение политических обстоятельств вручит этот город в их руки. Из четырех тысяч человек, бывших под командованием генерала Вертера (число которых уменьшилось до трех тысяч четырехсот из-за понесенных потерь), одну тысячу потребовалось отправить в Труа, а поэтому под Ла Рош-Поном оставалось только две тысячи пятьсот человек. Кроме того, генерал получил приказ не рисковать, а ограничиться наблюдением за проходами из долины Соны к Марне и блокадой гарнизона в Ла Рош-Поне, держа его в напряжении и не позволяя переходить к атакам, но и не теряя людей при захвате столь малозначительного городка. С другой стороны, роялисты нижнего города постоянно предсказывали конец военных действий и возвращение Бурбонов.

   12 марта в штаб пришла новость о том, что Наполеону дали отпор под Ланом, что корпус Мармона разгромлен и что союзные силы полным ходом идут на Париж. (25—26 февраля (9—10 марта) 1814 г. Силезская армия Блюхера (67 тысяч русских и 43 тысячи пруссаков), отразила натиск вдвое меньшей (45 тысяч) армии Наполеона, а затем разгромила корпус Мармона. Французы потеряли 9 тысяч и 46 орудий, союзники – ок. 2 тысяч. – Ред.) Роялисты сочли, что пришел еще один момент обратиться к генералу Вертеру, чтобы уговорить его довести дело до взятия. Они жаждали стать первыми в Бургундии, кто публично высказался в поддержку Бурбонов, и осторожная рассудительность генерала союзных войск приводила их в ярость. Однако и Вертеру тоже хотелось завладеть городом до ожидаемого прекращения боевых действий. Поэтому он отправил еще одного посланника к полковнику Дюбуа, чтобы передать последнему самые свежие новости об армиях коалиции, сообщить ему, что союзники вот-вот войдут в Париж, который сейчас остался без защиты, и потребовать от него сдачи во избежание бесполезного кровопролития, а также заявить, что если он откажется капитулировать, то ему не избежать решительных мер, которые генерал Вертер не хотел бы применять и за которые только губернатор будет нести ответственность. Ответ полковника Дюбуа был таким же, что и ранее. Он сказал, что не может капитулировать, так как оборона остается целой и ненарушенной.

   В течение ночи 12 марта две батареи мортир были установлены на склонах холмов правого берега, и они открыли огонь вечером по предместью на левом берегу. Флешь, служившая предмостным укреплением, была разбита ядрами. Германский генерал решил, что таким образом он заставит горожан потребовать от губернатора скорой капитуляции. Несколько домов в этом предместье вспыхнули, и жителям пришлось искать убежища в верхнем городе. Гарнизон не мог отвечать на огонь батарей мортир, поскольку на этой стороне не осталось орудий большого калибра. Шесть двадцатичетырехфунтовок использовались для борьбы с вражескими батареями на севере, и там нельзя было разоружать бастионы. В довершение несчастий среди раненых, находившихся в старом городе, разразился тиф.

   Также стала ощущаться нехватка продовольствия, и гарнизон был переведен на половинный рацион.

   На плато продолжалась артиллерийская канонада с обеих сторон, и эскарпы бастионов II и III были сильно повреждены. Поскольку враг не нашел больше ничего, что можно было бы уничтожить или сжечь в нижнем городе на правом берегу, 15 марта он начал свои апроши и в течение ночи (15 марта и следующих суток) создал полупараллель с двумя новыми батареями, по четыре орудия на каждой. Однако эта операция не обошлась без трудностей, ибо эти батареи находились всего лишь в 300 метрах от фасов бастионов II и III, на чьих боевых площадках все еще оставались три пушки большого калибра. Но 18 и 19 марта противником были доставлены двадцать шесть пушек, чтобы обрушить их огонь на укрепления. Этим орудиям удалось разрушить парапеты и вывести из строя орудия осажденных.

   В течение ночи 19 марта полковник пытался установить на позициях орудия, которые все еще оставались у него, но эти пушки малого калибра не могли причинить никакого вреда укрепленным позициям осаждающих. Тем не менее бреши, проделанные артиллерией немцев в равелине 2 и бастионе II, не принесли осаждавшим пользы; и полковник, желая сохранить то малое количество орудий, остававшееся у него, на случай штурма окопался в горже бастиона II, отвел свою артиллерию под защиту укреплений и стал дожидаться исхода. Чтобы солдаты не оставались без дела, Дюбуа задействовал их в мелких вылазках, доставлявших беспокойство осаждающей стороне. Он держал в хорошем состоянии бастионы, насколько это позволял вражеский огонь, и готовил все средства на тот случай, если осаждающие начнут штурм.

   25 марта была закончена третья параллель. Город защищался только стрелковым огнем и несколькими мортирами да гранатами, которые небольшие группы французов во время вылазок бросали в окопы противника по ночам.

   Апроши осаждающих и работы по установке стенобитных батарей продвигались слишком медленно из-за активности осажденных, чье мужество, казалось, удваивалось при виде приближающегося врага. Гарнизон защищал свои укрепления до последней возможности.

   1 апреля пришли новости о капитуляции Парижа, отречении императора (автор ошибся – Наполеон отрекся 6 апреля. – Ред.) и приказ о прекращении боевых действий (18 (30) марта произошло Парижское сражение. Союзные войска (около 100 тысяч, в том числе 63 тысячи русских) после упорного боя с 40 тысячами французов вынудили Мармона и Мортье отдать город в руки союзников (по условиям капитуляции французские войска ночью покинули город. 31 марта русские и их союзники заняли Париж. – Ред.). Гарнизону было дозволено отойти в Невер через Осон, Бон, Отён и Шато-Шинон.

   5 апреля полковник Дюбуа покинул Ла Рош-Пон во главе семисот солдат при всем вооружении, и это были все оставшиеся у него боеспособными воины.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Гарольд Лэмб.
Сулейман Великолепный. Величайший султан Османской империи. 1520-1566

Николай Николаев.
100 великих загадок истории Франции

Анна Сардарян.
100 великих историй любви

Игорь Мусский.
100 великих диктаторов

Игорь Мусский.
100 великих дипломатов
e-mail: historylib@yandex.ru