Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Елена Кочемировская.   10 гениев, изменивших мир

Норберт Винер

   Нужно иметь храбрость поверить в свои убеждения, иначе самое интересное, что могло прийти вам в голову, у вас из-под носа заберут другие, более отважные духом, но главное – это ведь единственное, ради чего по-настоящему стоит работать.

Н. Винер. «Я – математик»


   Вот несколько правдивых историй из жизни науки.

   В 2001 году двадцатипятилетний американец Мэтт Нэгл пострадал в драке. Ему вонзили нож в спину, повредив спинной мозг так сильно, что парень даже не мог самостоятельно дышать. После этого потерпевший научился управлять материальными объектами силой мысли. Набор телепатических сигналов пока невелик, но самое главное в наличии: Нэгл может регулировать освещение в комнате, переключать каналы телевидения и играть в компьютерные игры. В 2005 году он стал первым человеком, который научился управлять искусственной рукой – брать ею различные предметы, думая, что двигает своей собственной конечностью.

   Тогда же ученые «скрестили» электронный прибор с одноклеточным организмом. Основой гибрида стала бактерия, изменяющая свой размер в зависимости от влажности воздуха. Ученые покрыли поверхность кремниевого чипа металлическими электродами, нанесли на нее культуру живых микробов, которые замкнули цепь и стали проводить ток. Теперь, когда меняется электропроводность «нано[35]-киборга», можно с уверенностью говорить о повышении или понижении влажности воздуха. Полученный гигрометр имеет огромное значение для высокоточных производств, фармацевтической промышленности, фундаментальных медицинских исследований и многих других отраслей, требующих строжайшего соблюдения заданных параметров внешней среды. Изобретатели предполагают, что создание бактериального биотехнического гибрида позволяет говорить о настоящем прорыве на пути к созданию более сложных искусственных организмов.

   Ученые Калифорнийского университета смастерили самый маленький в мире электромотор, который работает благодаря перемешиванию атомов между двумя расплавленными металлическими каплями в наноскопической углеродной трубке. Размер устройства – менее 200 нанометров, но если гипотетически увеличить его до двигателя автомобиля Toyota Camray (225 лошадиных сил), то атомарный моторчик окажется в сто миллионов раз мощнее. Зачем нужен такой двигатель? Авторы проекта считают, что именно с его помощью сможет перемещаться по телу человека миниатюрный механический «доктор», обследуя организм и исцеляя заболевшие органы.

   Что объединяет все перечисленные выше истории, кроме явственно исходящего от них духа научной фантастики? На первый взгляд, между ними нет никакой связи – разве что желание участников описанных событий попасть в Книгу рекордов Гиннесса (хотя, скорее всего, это было последним, о чем думали ученые, разрабатывая свои удивительные проекты). На самом деле все достигнутые успехи являются прямым следствием того, что в 1948 году американский ученый Норберт Винер представил на суд мировой общественности изобретенную им кибернетику – новую науку об общих закономерностях процессов управления и передачи информации в машинах, живых организмах и обществе. Винер придумал и науку, и ее название. Точнее, последнее он позаимствовал у Платона: kybernetike в переводе с греческого означает «искусство управления» (от kybernao – правлю рулем, управляю).

   Случай Мэтта Нэгла – результат достижений нейрокибернетиков, вжививших ему сенсор «Braingate» в ту часть мозга, которая отвечает за двигательные функции. Сенсор связывает головной мозг Нэгла с компьютером, тот интерпретирует электрическую активность соответствующих участков коры, после чего выполняет пожелания человека. Бактериальный гигрометр – пример развития биологической кибернетики. Нано-моторчик для нано-доктора – образчик успехов медицинской кибернетики.

   Приведенные примеры впечатляют в первую очередь тем, что имеют видимое практическое значение. Далеко не всегда плоды теоретических спекуляций приносят человечеству более или менее очевидную пользу – об этом свидетельствует, в частности, существование Игнобелевской премии {36}. Эта премия присуждается за достижения, «которые не могут или не должны быть воспроизведены» коллегами, т. е. фактически за самые ненужные и бесполезные открытия. В разное время премии удостаивали, например, за изобретение автомобильной сигнализации с использованием огнемета и гидромассажного агрегата для кошек и собак. Возможно, все эти открытия когда-нибудь найдут свое применение и окажется, что именно они стали базой для новой фундаментальной науки. Но пока что их практическая бессмысленность не вызывает сомнения.

   Совсем по-другому обстояло дело с кибернетикой, которая зародилась не как наука, а как новая философия взаимоотношений человека и техники, построенная на умозрительных рассуждениях математика. Почти сразу оказалось, что она необходима, а ее выводы объясняют многие, ранее непонятные закономерности. Более того, сегодня результаты размышлений «бывшего вундеркинда» Винера нашли применение не только в исследовательских лабораториях – ими пользуется каждый (!), кто работает за компьютером и в сети Интернет.

   Современные персональные компьютеры снабжены всевозможными интерактивными устройствами, а программы по многу раз переспрашивают, прежде чем совершить какое-либо действие. Уже трудно представить, что всего пятьдесят лет назад вычислительные машины весили не одну сотню килограммов и не имели даже клавиатуры и монитора. Общение с этими монстрами осуществлялось специально обученными людьми при помощи перфокарт и перфолент – картонок или бумажных лент с дырочками. Сама мысль о том, что общаться с компьютером сможет даже ребенок, вызывала снисходительную усмешку инженеров-полубогов – еще бы, разве под силу профану расшифровывать перфоленты и кодировать перфокарты?! Хотя и им, конечно, не раз приходила в голову мысль, что неплохо было бы упростить процесс взаимодействия с машиной, но вот как? Ответ на этот вопрос дал Норберт Винер и его последователи-кибернетики.

   Рождение кибернетики было подготовлено всем ходом науки конца XIX – начала XX века: теорией относительности, расщеплением атома, развитием психологии и нейрофизиологии, новыми математическими теориями, появлением социологии, противостоянием позитивизма {37} и феноменологии {38}, возникновением структурализма {39}. Не меньшую роль в ее появлении сыграла и бурная политическая история первой половины прошлого столетия (чувствовалась потребность в прогнозировании социальных катаклизмов – слишком уж непредсказуемо вели себя политики). Все это потребовало переосмысления целого ряда фундаментальных подходов и понятий и даже – в какой-то степени – возврата в XVI век.

   Господствовавшая с XVII века картезианская парадигма вела к узкой специализации и практически исключала универсальность знания: физика есть физика, лирика есть лирика, и граница между ними нерушима. Однако в XX веке оказалось, что без синтеза «взаимоисключающих» подходов прогресс невозможен. Знание оказалось не набором отдельных наук, а универсальной системой, в которой обращение к одному элементу приводит к подвижкам во всей конструкции.

   Когда Винер решил сформулировать принципы кибернетики – дисциплины совсем новой и ни на какую другую не похожей, то глубокое знакомство с самыми разными сферами знаний оказало ему неоценимую услугу. Винер как бы воскресил традиции универсализма, процветавшие во времена Просвещения. Широта интересов сочеталась в ученом с глубоким убеждением в том, что наука – это целостный организм, а значит, необходимо слаженное взаимодействие ее отдельных отраслей. Он был врагом узкой специализации, дробления человеческого знания на бесчисленные изолированные ветви.

   Эта история составляет видимую часть становления данного интеллектуального подхода. Что же до «подводной части айсберга», то, помимо общей тенденции развития идеи системного мышления, на появление кибернетики большое влияние оказали структура и динамика научного сообщества. Роль последнего для Винера неоценима: одобрение авторитетных ученых сразу же привлекло к «Кибернетике» внимание широких масс. Ученый мир давно знал Винера, а потому странноватый математический трактат с амбициозными экскурсами в философию, биологию и социологию не показался коллегам выходкой дилетанта – его не проигнорировали. А ведь такой результат был вполне возможен, окажись автором нового подхода «человек со стороны», какой-нибудь самоучка Джон Смит.

   Несмотря на чудаковатый, а попросту – несносный нрав, в котором сам Винер охотно и даже с некоторым самодовольством признавался, число специалистов из разных областей знания, с которыми он не только дружил, но и выполнял работу, впечатляет. Сложно перечислить всех великих, с кем общался ученый. Вот лишь самые известные имена: Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Макс Борн {40}, Феликс Клейн {41}. В 1911–1913 годах Винер участвовал в работе семинара, который вел философ Джосайя Ройс {42}; здесь он познакомился с профессором биохимии Гарвардского университета Лоуренсом Гендерсоном, чье научное и философское творчество – это применение системной идеологии к исследуемым объектам. Широчайший кругозор и эрудиция, чутье экспериментатора, глубокий анализ фактов и склонность к широким обобщениям, работа на стыке химии, биологии, биохимии, физиологии позволили Гендерсону применять системный подход, когда еще самого этого термина не существовало.

   Винеровская кибернетика возникла не на пустом месте. Ее появление стало логическим венцом разрозненных попыток объединить науки в единую систему знаний, найти точки равновесия между живым организмом и материальным миром, определить формы взаимодействия человека с внешней средой (в том числе социальной). Ключевая мысль Винера состоит в том, что возможность передавать и получать информацию вовсе не является привилегией людей. Более того, нет непреодолимой границы между естественным человеческим разумом и искусственным разумом машины.

   Норберт Винер был одним из самых блестящих и парадоксальных умов своего времени. Он оставил после себя большое научное наследство, сложное и противоречивое, во многом спорное, а во многом интересное и стимулирующее. И в этом наследстве первое место занимает «Кибернетика» – книга, провозгласившая рождение новой науки. Это главный труд Винера, итог всей его деятельности, который он сам называл «описью своего научного багажа».

   Сама по себе эта книга не содержала каких-либо открытий, но она была нужна эпохе (как известно, общественное мнение откликается на интеллектуальные озарения лишь тогда, когда готово услышать от них некие важные для себя вещи). После Второй мировой войны в мире укрепилась вера в быстрое и простое решение всех человеческих проблем через развитие науки и техники. Эта вера привела к обожествлению чудотворцев-технократов, росту популярности научной фантастики, к всеобщему увлечению проблемой освоения космоса и возвращению моды на великих ученых. В подобной атмосфере общественное мнение никак не могло пройти мимо такого перла, как «искусственный разум». Соответственно, человек, который свел воедино разрозненные и не до конца осмысленные даже специалистами находки, придумал эффектное название и провозгласил великую цель, просто не мог не стать суперзвездой, «чем-то вроде фигуры общественного значения».

   По своим научным достижениям Винер был одним из нескольких ученых, которые заслуживали занять это место. Но по сравнению с остальными своими «конкурентами» (за исключением разве что Андрея Колмогорова, достижениям которого сам Винер вполне отдавал должное), он выделялся куда более широким, чем они, социальным и гуманитарным кругозором и, разумеется, страстью популяризатора. Поэтому мировая слава Норберту Винеру досталась по заслугам.

* * *
   Винер весьма облегчил задачу своих биографов, написав на склоне лет две книги воспоминаний: одну – о детстве и годах учения («Бывший вундеркинд»), другую – о профессиональной карьере и творчестве («Я – математик»).

   Норберт Винер родился 26 ноября 1894 года в г. Колумбия (штат Миссури), в семье иммигранта. Его отец, Лео Винер (1862–1939), уроженец местечка Белосток, тогда принадлежавшего Российской империи, в молодости учился в Германии, а затем переселился за океан, в США. Там он со временем стал видным филологом, числился профессором современных языков в Миссурийском университете и к моменту рождения сына состоял профессором славянских языков Гарвардского университета в г. Кембридж близ Бостона (штат Массачусетс). В этом – американском – Кембридже в 1915 году обосновался Массачусетский технологический институт (MTI), ныне ведущий технический вуз страны. Таковым он стал не без участия Норберта Винера.

   Лео Винер был последователем Л. Н. Толстого и переводчиком его произведений на английский язык (он перевел 24 тома сочинений русского графа). Как ученый проявлял весьма широкие интересы и не отступал перед рискованными гипотезами. Эти его качества унаследовал Норберт Винер, отличавшийся, по-видимому, большей методичностью и глубиной.

   По семейному преданию, Винеры происходят от еврейского ученого и богослова Моисея Маймонида из Кордовы (1135–1204), лейб-медика при дворе султана Саладина Египетского. Норберт Винер с гордостью повторял эту легенду, не ручаясь, однако, за ее достоверность. Особенно восхищала его разносторонность Маймонида.

   Будущий основатель кибернетики был в детстве «вундеркиндом», чему немало содействовал отец, занимавшийся с сыном по собственной программе. Норберт в семь лет читал Дарвина и Данте (тогда же им был написан первый научный трактат о дарвинизме), в одиннадцать окончил среднюю школу, в четырнадцать – высшее учебное заведение, Тафтс-колледж, где получил свою первую ученую степень бакалавра. «Из меня получился нелюдимый и неуклюжий подросток с весьма неустойчивой психикой», – пишет о своей жизни «чудо-ребенка» в книге «Бывший вундеркинд» создатель кибернетики Норберт Винер. После окончания Тафтс-колледжа он учился в магистратуре Гарвардского университета, в семнадцать лет стал магистром, а в восемнадцать – доктором философии по специальности «математическая логика». Титул доктора философии в данном случае не является только данью традиции, так как Винер сначала готовился к философской карьере, посещал семинар Дж. Ройса и лишь впоследствии отдал предпочтение математике. Общегуманитарная и философская подготовка юноши нашла себе место при выработке проекта новой науки и в книгах, которые он написал.

   Гарвардский университет предоставил молодому талантливому доктору стипендию для поездки в Европу. В 1913–1915 годах Норберт Винер, по его собственному выражению, «вкусил радость свободного труда». Он посещает Кембриджский университет в Англии и Геттингенский в Германии, но в связи с войной возвращается в Америку и заканчивает свой вояж в Колумбийском университете (Нью-Йорк). Это учебное заведение показалось ему после Европы весьма провинциальным, он вспоминает: «Бесконечные претензии, которые я предъявлял всем и каждому по поводу того, что со мной недостаточно считаются, и неумение играть в бридж сделали меня притчей во языцех всего общежития».

   В английском Кембридже Винер занимался у знаменитого Бертрана Рассела, который в начале века был ведущим авторитетом в области математической логики, и у Дж. X. Харди, известного математика, специалиста по теории чисел. Впоследствии Винер писал с самоиронией: «Рассел внушил мне весьма разумную мысль: человек, собирающийся специализироваться по математической логике и философии математики, мог бы знать кое-что и из самой математики».

   Бертран Рассел – знаменитый английский философ, математик, логик и общественный деятель, лауреат Нобелевской премии в области литературы за 1950 год. Он прожил бурную жизнь: был пацифистом, социалистом (однако в пух и прах раскритиковал советскую власть после поездки в Россию в 1919 году), несколько раз сидел в тюрьме за свою общественную деятельность (когда это случилось в последний раз, ему было 89 лет), был трижды женат и умер в возрасте 97 лет от гриппа.

   Рассел создал концепцию логического атомизма {43} и заложил основы философии логического анализа {44}. Особое место в работах ученого занимает разработка философских аспектов математики. Он показал, что математика идентична формальной логике и базируется всего на нескольких принципах.

   Для получения фундаментального математического образования Винер отправился в Геттинген, где занимался у крупнейшего немецкого математика Давида Гильберта и слушал лекции феноменолога Эдмунда Гуссерля. Установившиеся личные связи с Гильбертом сыграли, пожалуй, определяющую роль в становлении Винера – основателя новой науки.

   Математик-универсал Гильберт был убежден в целостности математической науки, а также в единстве математики и естествознания, что являлось нетипичным для того времени. В 1900 году он сформулировал 23 проблемы, решение которых, по мнению ученого, способствовало дальнейшему развитию математики (так и получилось – на сегодня решены 18 проблем из 23). Исследования Гильберта весьма значительно повлияли на развитие многих разделов математической науки. К 1922 году у него сложился обширный план формализации всей математики, и хотя проблема оказалась глубже и сложнее, чем представлялось изначально, вся работа и по сей день идет по путям, намеченным Гильбертом.

   Винер смотрел на Гильберта как на математика, каким бы он хотел стать, «сочетавшего необычайную силу абстракции с житейским чувством физической реальности». Однажды Норберт Винер делал доклад в Геттингенском университете, где работал знаменитый немецкий математик. Насколько это было для него важно, становится понятным хотя бы из того, что много лет спустя основатель кибернетики посвятил данному событию более двенадцати страниц автобиографии. После доклада все, как обычно, отправились на совместный ужин, во время которого Гильберт начал распространяться о выступлениях, которые ему довелось выслушать за годы жизни в Геттингене, не преминув сказать несколько слов и о Винеровском «бенефисе»: «Доклады, с которыми выступают в наши дни, намного хуже, чем это было раньше. В мое время сделать доклад было искусством. Люди долго готовились к тому, что они хотели сказать, и их выступления были хорошими. Теперь же молодые люди больше не в состоянии сделать хорошего доклада. Особенно с этим плохо у нас, в Геттингене. Мне кажется, что самые плохие доклады в мире делаются в Геттингене. В этом году они были особенно плохи. Были – впрочем, нет, я совсем не слышал хороших докладов. Недавно это было совсем плохо. Но сегодня было нечто исключительное… Сегодняшний доклад был худшим из всех, когда-либо слышанных здесь».

   В 1915 году Винер получил место ассистента на кафедре философии в Гарварде, но только на год. В поисках счастья он сменил ряд мест, работал на заводах «Дженерал электрик», был журналистом («несколько месяцев перебивался литературной поденщиной для газет»), попытался служить в армии США («необходимость жить в бараках приводила меня в отчаяние»), но не смог из-за плохого зрения. Вообще, переход к размеренной профессиональной карьере будущий ученый совершил лишь в 1919 году, когда устроился на кафедру математики MTI, где (с перерывами на многочисленные зарубежные поездки) проработал всю оставшуюся жизнь, немало способствуя превращению скромного высшего учебного заведения в кузницу нобелевских лауреатов.

   В 1926-м после длительного периода ухаживания Винер вступил в брак с Маргаритой Энгеман, американкой немецкого происхождения. В семье родились две дочери – Пегги (уменьшительное от Маргарет; дочь назвали в честь матери) и Барбара. Надо отдать должное Маргарет – она была надежным другом, сиделкой и хозяйкой в доме у своего непростого в совместной жизни мужа. Они почти не расставались, даже во время многочисленных и продолжительных поездок в Европу и Китай. Общение в семье происходило на странной смеси английского и немецкого языков, причем ее глава часто употреблял «детские» окончания, а свою жену уважительно называл полным именем Маргарита (Marguerita) – совсем не по-английски. Свидетелей тому нет, это было нечто внутреннее, защищенное от внешних взглядов, почти интимное, но сохранились письма.

   Отношения в семье хорошо иллюстрирует такой, например, забавный случай. Когда Винеры переехали на новую квартиру, жена положила мужу в бумажник листок, на котором записала их новый адрес, иначе он мог бы не найти дорогу домой. Тем не менее, в первый же день, когда ему на работе пришла в голову очередная идея, он полез в бумажник, достал оттуда листок с адресом, написал на его обороте несколько формул, понял, что идея неверна, и выкинул листок.

   Вечером, как ни в чем не бывало, Винер поехал по своему прежнему адресу. Когда обнаружилось, что в старом доме уже никто не живет, он в полной растерянности вышел на улицу. Внезапно его осенило. Он подошел к стоявшей неподалеку девочке и сказал: «Извините, возможно, вы помните меня… Я – профессор Винер, и моя семья недавно переехала отсюда. Вы не могли бы сказать, куда именно?» Девочка выслушала его очень внимательно и ответила: «Да, папа, мама так и думала, что ты это забудешь!» Правда, сама дочь Винера через много лет на вопрос, насколько эта история соответствует истине, ответила: «Да, все примерно так и было, за исключением того, что папа прекрасно знал в лицо своих детей».

   Винер очень любил «своих девочек», но не хотел, чтобы они повторили его судьбу «ребенка-вундеркинда», а тем более – чтобы они всю жизнь несли клеймо «дочерей Норберта Винера». О своих детях он писал так: «Мы не избежали обычных трений между родителями и детьми; мое научное положение, например, вызывало у них обеих некоторое чувство обиды. Пегги частенько говорила: «Мне надоело быть дочерью Норберта Винера. Я хочу быть просто Пегги Винер». Я не пытался перекраивать дочерей на свой лад, но уже сам факт моего существования неизбежно оказывал на них определенное давление, и с этим я ничего не мог поделать.

   Я гордился ими, но не стремился сделать из них вундеркиндов. Особенное чувство удовлетворения я испытал однажды, когда Барбара, прочтя в учебнике какие-то рассуждения о латиноамериканцах, сказала: «Знаешь, папа, автор этой книги, кажется, относится к латиноамериканцам очень покровительственно. У них это, наверное, вызывает ненависть?» – «Черт возьми, – ответил я, – а ты здорово проницательна».

   Приблизительно в это время в Бостоне организовали серию радиопередач по образцу «Спрашивают дети». Барбара приняла в них участие. Я не совсем уверен, что проявил мудрость, дав ей разрешение. Но она справлялась вполне хорошо и даже в какой-то степени овладела искусством выступать перед аудиторией. Я поинтересовался дальнейшей судьбой детей, участвовавших в этих передачах; насколько я мог выяснить, с ними все обстояло благополучно, и никому из них этот эпизод не принес никакого вреда.

   Таким образом, нам, как и каждой семье, приходилось рассматривать какие-то проблемы и принимать какие-то решения. Я не уверен в правильности принципов, которыми я руководствовался, и не стыжусь ошибок, которые мне, наверное, приходилось совершать. У каждого из нас только одна жизнь, и она слишком коротка, чтобы в совершенстве овладеть искусством воспитания детей».

   1920–1925 годы Норберт Винер считал периодом своего становления в математике. Он обнаруживает стремление решать сложные физические и технические задачи методами современной абстрактной математики, занимается теорией броуновского движения, пробует свои силы в теории потенциала, разрабатывает обобщенный гармонический анализ для нужд теории связи. Академическая карьера его движется медленно, но верно.

   В математике ученый решительно выступал против разделения ее на чистую и прикладную. Наука для него – как и для Гильберта – едина и связана органически с естествознанием, «ведь высшее назначение математики как раз и состоит в том, чтобы находить скрытый порядок в хаосе, который нас окружает». Он широко применял к практическим задачам мощные абстрактные методы, но в то же время призывал учиться математике у самой природы, которая «может и должна служить не только источником задач, решаемых в моих исследованиях, но и подсказывать аппарат, пригодный для их решения».

   К 1932 году Норберт Винер стал профессором. Его имя известно в ученых кругах Америки и Европы, он издает книги по математике, под его руководством пишутся диссертации. Совместное исследование с немецким ученым Э. Гопфом (Хопфом) о радиационном равновесии звезд вводит в науку «уравнение Винера – Гопфа».

   Отдает дань ученый и техническому творчеству – в компании Ванневара Буша {45}, конструктора аналоговых вычислительных машин. Человек, наводивший мосты между наукой, большим бизнесом и государством, один из отцов американского ВПК, конструктор и организатор производства быстродействующих вычислительных машин, В. Буш еще с 20-х годов был приятелем и покровителем Норберта Винера.

   Ученый неоднократно бывал в Европе, где завязал обширные научные знакомства, подолгу жил в Кембридже и Геттингене, участвовал в международных математических конгрессах. В тридцатые годы он посетил Китай, где читал лекции в пекинском университете Цинхуа. Считая Запад клонящимся к интеллектуальному и моральному упадку, Винер питал большой интерес к странам Востока с их древней культурой. В свое время он предложил правительству Индии план индустриализации государства через строительство кибернетических заводов-автоматов, во избежание «опустошительной пролетаризации». «Превосходство европейской культуры над великой культурой Востока – лишь временный эпизод в истории человечества», – писал он, ощущая связь с Востоком и в личном плане, хотя в целом считал себя американцем.

   Год поездки в Китай – 1935-й – Винер считал важным рубежом своей жизни, началом научной зрелости. Ему исполнилось сорок лет, он добился признания и прочного положения в науке (в частности, стал вице-президентом Американского математического общества). «Мои труды начали приносить плоды – мне удалось не только опубликовать ряд значительных самостоятельных работ, но и выработать определенную концепцию, которую в науке уже нельзя было игнорировать». Развитие этой концепции привело затем ученого к проекту кибернетики.

   К проблеме «человек и компьютер» Норберт Винер обратился по ряду причин. Прежде всего, его интересовали вопросы коммуникаций в технике, живой природе и обществе. Он первым понял, что появление компьютера ставит вопрос о качественно новом уровне взаимодействия человека и машины. Огромное значение для формирования взглядов Винера на проблему «человек и компьютер» имела совместная деятельность с мексиканским психологом и кардиологом Артуро Розенблютом, которому и была посвящена книга «Кибернетика».

   С Розенблютом талантливый математик сблизился еще в тридцатые годы, когда принимал участие в организованном им вольном методологическом семинаре, объединявшем представителей разных наук. Этот семинар, как нетрудно предположить, сыграл важную роль в появлении кибернетики. Знакомство с мексиканским физиологом ввело Винера в мир биологии и медицины, он укрепился в мысли о необходимости широкого синтетического подхода к проблемам современной науки.

   Сами по себе счетные машины не были ни новинкой, ни экзотикой даже на заре научной карьеры Норберта Винера. Накануне Второй мировой войны в Америке уже появились быстродействующие (по тем понятиям) цифровые вычислительные машины, использующие двоичную систему счисления – правда, весили они до полутонны. Ученый пришел к мысли, что именно такие машины – самый подходящий инструмент для быстрого решения дифференциальных уравнений в частных производных, которыми он занимался. Проблема казалась ему первоочередной, поскольку именно к этим уравнениям сводятся очень многие практические задачи. Первый шаг к кибернетике был сделан.

   Еще один толчок мыслям Винера о создании некоей новой мета-науки дала Вторая мировая война. Применение новейших технических средств поставило перед воюющими сторонами целый ряд вопросов и превратило лаборатории в поля сражений. Проблемы автоматического управления и связи приобрели необыкновенную остроту, стала быстро развиваться вычислительная техника.

   Винер занимался построением моделей организации и управления американскими силами противовоздушной обороны. Он первым предложил отказаться от практики ведения огня по отдельным целям (КПД в условиях реального боя против эскадрильи вражеских самолетов был крайне низок) и разработал вероятностную модель управления силами ПВО, придумывая математические модели, которые выдавали прогноз будущего положения вражеского самолета, основываясь на наблюдениях за траекторией его полета в прошлом. Вопрос столь же сложен, сколь и интересен. И, на первый взгляд, совершенно невыполним без применения сегодняшних компьютеров, когда задачи такого рода стали типовыми для вычислительной техники (действительно, что за ракета без самонаведения?). Решая с группой коллег и сотрудников проблемы прогнозирования и связи, Винер нашел, что создаваемая им машинная система способна моделировать (для отдельно взятых ситуаций, конечно) ход мыслей человека – а значит, машинную логику можно использовать в целях прогнозирования. Моделируя действия германской и японской авиации, ученый постоянно сравнивал функции автоматических устройств с функциями живых существ, суммируя свои многолетние научные искания, и пришел к проекту новой науки.

   В военный период жизни Винера стоит отметить еще два события. Первое – это подготовка им в 1942 году секретного отчета, в котором ученый приблизился к общей статистической теории информации. Отчет был посвящен теории экстраполяции и фильтрации случайных процессов. Такие открытия служили решению проблем радиолокации, и поэтому их засекретили. Секретный отчет Винера издали для служебного пользования в ярко-желтой обложке, у инженеров он получил название «желтой опасности». После войны отчет рассекретили и издали в 1949 году в виде монографии «Интерполяция, экстраполяция и сглаживание стационарных временных рядов» (впоследствии она издавалась под более лаконичным названием «Временные ряды»).

   Винер очень гордился этими работами и считал их одними из самых значительных в своей научной биографии. При этом, правда, всегда воздавал должное русскому ученому Андрею Колмогорову, чуть опередившему его в разработке этой проблемы. Однако факт остается фактом: советские военные инженеры учились по Винеру, а не по Колмогорову – какими-то путями «желтая опасность» достигла и СССР.

   Второе событие – появление в 1943 году публикации с первым наброском кибернетического метода, хотя этого термина там еще не было. Статья А. Розенблюта, Н. Винера и Дж. Бигелоу стала своеобразным манифестом, призывавшим к широкому изучению так называемых телеологических систем – систем с обратной связью.

   Еще одним шагом на пути к кибернетике стали совещания-семинары, устроенные Винером в Принстоне, – они начались весной 1948 года. Их участники вспоминают, что первое время все происходящее напоминало строительство Вавилонской башни: к работе семинара были привлечены ученые самых разных специальностей – математики, инженеры, психологи, философы, медики, биологи и т. д. На формирование общего языка новой науки ушло немало времени, но это себя оправдало. Винер убедил собравшихся, что нервная система человека должна стать моделью того, как должна работать и структурироваться вычислительная машина, и «специалисты в этих различных областях очень быстро начали говорить на одном языке», словарь которого состоял из терминов, позаимствованных в самых разных сферах знания. Именно тогда, к примеру, сугубо «человеческое» слово «память» стало применяться к машинным ресурсам хранения информации.

   В ходе семинаров удалось выработать несколько принципиальных концепций, которые не теряют свою актуальность и сегодня. Во-первых, компьютер должен стать одним из важнейших средств коммуникации (хотя представить его в качестве коммуникационного устройства в начале 50-х годов прошлого века очень непросто). Во-вторых, компьютер должен обеспечивать режим интерактивного взаимодействия – на тот момент эта задача была весьма актуальна, ведь из периферийных устройств существовали только устройства для ввода с перфолент или перфокарт и примитивные принтеры. В зародышевом виде интерактивный режим частично воплотили в уникальный для своего времени компьютер Whirlwind (1950) – именно к нему впервые подключили столь привычную нам теперь алфавитно-цифровую клавиатуру.

   Школе Винера, к слову, принадлежит целый ряд работ, которые в конечном счете привели к широчайшему распространению компьютеров, рождению Интернета, появлению самообучающихся систем, развитию методов социального и экономического прогнозирования, моделирования общественных и политических процессов, управленческой теории. Наиболее весомыми (поскольку продолжают развиваться и оказывать влияние на все сферы человеческой деятельности) являются теории: связи/сигналов, информации, систем, управления, принятия решений, автоматов, искусственного интеллекта, синергетика. И всюду ключевым остается вопрос управления процессами в системе и проблема установления с ней эффективного взаимодействия.

   Четвертым шагом на пути утверждения кибернетики стало написание «исчерпывающей книги», адресованной широкому кругу просвещенных людей. Эту мысль подал Винеру один из его приятелей, когда Норберт в 1946-м по какому-то делу посетил Париж. Дарвинизм, захвативший его воображение еще в раннем детстве, и бульварная литература ужасов, которой он увлекался подростком, философские аспекты теории относительности в рафинированном изложении Бертрана Рассела и тонкости составления таблиц стрельб, освоенные на артиллерийском полигоне, математические озарения, посещавшие его в обществе геттингенских светил, и «немые» фильмы, где он отдыхал душой от общества коллег, играющих в бридж, – все это со временем пошло в дело, стало материалом, из которого ученый вылепил «Кибернетику» и книги, ставшие ее продолжением.

   Собственно говоря, до Винера (за которым, к слову, не числится практических работ, связанных с компьютерной техникой) никому не приходила в голову идея, что вычислительная машина – тот же человек, только железный. Следовательно, ее можно и нужно научить думать, общаться и вести себя по-человечески. Надо не людей приспосабливать к машинам, а функции техники приближать к работе нервной системы и психической деятельности человека. Эта идея, кажущаяся сегодня самоочевидной, перевернула мир, а Норберт Винер прославился как создатель нового мировоззрения, основы которого он изложил в 1948 году в книге «Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине».

   Книга писалась в 1947 году в Мексике, у Розенблюта, который еще во время войны вернулся на родину. Винер признавал своего мексиканского друга соизобретателем новой науки и посвятил ему первое издание. Рассказывая о своей работе с Розенблютом, он писал: «Мы оба были убеждены, что деление науки на различные дисциплины есть не более, чем административная условность, нужная лишь для удобства распределения средств и сил. Мы не сомневались, что каждый творчески работающий ученый волен ломать любые перегородки, если это нужно для успеха его работы, и нам обоим было совершенно ясно, что наука должна создаваться объединенными усилиями многих людей».

   Кибернетика представляет собой междисциплинарную науку, призванную объединить и систематизировать знания тех областей, которые до ее появления принято было считать несовместимыми (например, математику и психологию, биологию и экономику, лингвистику и медицину и т. п.). Данная цель достигается за счет анализа и обнаружения в различных сферах человеческой деятельности общих принципов и подходов в процессе научного познания. Сам Винер упоминает следующие науки, которые так или иначе «пригодились» ему в работе над «Кибернетикой»: математика, математическая логика, статистика, биология, медицина, физиология, нейрофизиология, психология, социология, теория связи, теоретическая электротехника, электроника.

   У Винера были и предшественники – речь идет, прежде всего, о философах, роль которых в создании определенного интеллектуального климата зачастую недооценивается. Одним из краеугольных камней будущей кибернетики стала концепция времени, заявленная в 1907 году в книге Анри Бергсона «Творческая эволюция» (в «Кибернетике» первая глава так и называется – «Ньютоново и бергсоново время»). А. Бергсон переосмыслил понимание времени как естественнонаучной и философской категории и рассматривал мир как процесс, «жизненный порыв», разворачивающийся во времени и порождающий все многообразие видимых форм. Он различает время физики, которое имеет пространственное выражение и длительность, и время сознания. Последнее содержит в себе развитие; события, которые создают его, неповторимы, обладают непрерывностью и направлены в будущее. В «Творческой эволюции» Бергсон отвергает теории, которые описывают реальность в терминах движения к некоторой цели. Он считает, что эволюцией каждого человека управляет жизненная сила – творческая энергия без специфической цели. По мнению этого ученого, интеллект и наука возникли не для познания, а для действия (истинное познание интуитивно). Отношение между наукой, т. е. интеллектом, и действительностью может быть только практическим, а предмет науки – не реальность, а наши действия по отношению к ней. Фактически Бергсон уже в 1907 году осмыслил концепцию интерактивности, которая стала ключевой в работах Винера.

   Предшественником кибернетики сейчас справедливо считается автором первого варианта общей теории систем – известный русский философ Александр Богданов, на несколько десятков лет опередивший Н. Винера. В 1913 году он издал брошюру «Между человеком и машиной», посвященную проблемам научной организации труда. Эта работа прошла незамеченной, но широчайший кругозор и уникальный жизненный опыт позволили А. Богданову сформулировать в более поздней работе «Тектология: всеобщая организационная наука» (1913–1922 гг.) идеи системного подхода. Русский ученый определял тектологию как «всеобщую организационную науку», но нередко толковал ее как некую теорию систем («комплексов» – в его терминологии). Многочисленные параллели с Винером бросаются в глаза, хотя Богданов пользуется исключительно качественными методами. Достаточно упомянуть о трактовке живых организмов как «биорегуляторов» – систем с обратной связью.

   Независимо от кибернетики, еще в 30-е годы австрийский биолог Людвиг фон Берталанфи разрабатывает общую теорию систем, главной составляющей которой является представление об «открытой системе». Если Винер главным образом исследует технические системы и акцент делает на внутренние обратные связи, то Берталанфи особое внимание уделяет механизмам обмена информацией между живым организмом и окружающей средой, а также установлению внутреннего динамического равновесия.

   И вот наступил 1948-й – год славы Норберта Винера, год выхода «Кибернетики». Ее полное название – «Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине». «Когда «Кибернетика» стала научным бестселлером, все были поражены, и я не меньше других», – вспоминал потом Винер. «Появление книги в мгновение ока превратило меня из ученого-труженика, пользующегося определенным авторитетом в своей специальной области, в нечто вроде фигуры общественного значения, – констатировал он. – Это было приятно, но имело и свои отрицательные стороны, так как отныне я был вынужден поддерживать деловые отношения с самыми разнообразными научными группами и принимать участие в движении, которое быстро приняло такой размах, что я уже не мог с ним справиться».

   Первое английское издание «Кибернетики» увидело свет в США и Франции в 1948 году. Скромная книга в красном переплете, изобиловавшая описками и опечатками, скоро стала научным бестселлером, одной из «книг века». В первом издании искажены многие формулы, имена, ссылки; неточности прокрались и в сам текст. Винер сообщает в автобиографии, что в это время он страдал тяжелой болезнью глаз – катарактой, перенес операцию хрусталиков и не мог должным образом проверить напечатанное. «Книга появилась в неряшливом виде, так как корректуры проходили в то время, когда неприятности с глазами лишили меня возможности читать, а молодые ассистенты, которые мне помогали, отнеслись к своим обязанностям недостаточно хорошо», – объяснял ученый причину столь нетипичной для научного издания небрежности, а также изобилия ошибок.

   В 1958-м «Кибернетика» была переведена на русский язык, а через пять лет в СССР вышла книга «Новые главы кибернетики», содержавшая перевод предисловия и второй части второго издания (1961).

   Главный труд Норберта Винера, прославивший его имя, является ярким отражением личности автора. Разнообразие знаний, широта интересов, любовь к риску, парадоксальность, тревога за будущее, даже пристрастие к европейской старине – все это запечатлелось на страницах книги. Вся «Кибернетика» полна догадок, гипотез, аналогий. Понятно, что при таких устремлениях Винер нередко забегал вперед, в области, где почва еще не отвердела и надежное движение было затруднено. Он походил на ученого-разведчика – недаром всю жизнь он работал с вероятностями!

   Книга не содержит последовательного курса кибернетики. Сам Винер не раз отмечал предварительный характер своего труда – до подробного, систематического построения новой науки было еще далеко. «Эскизность, фрагментарность книги задают также немалый труд абстрагирования и систематизации понятий из приводимых описаний и сравнений. Понятийный аппарат новой науки во многом еще зачаточен, смутен, это кибернетика in statu nascendi – «в момент зарождения». Наконец, надо признаться, Винер во многих местах просто небрежен и тороплив», – пишет Н. Г. Поваров в предисловии к переводу «Кибернетики».

   Винер видит обширное поле для приложения новых понятий. С кибернетических позиций атакует он проблемы техники, физики, биологии, физиологии, медицины, психологии, социологии. Он убежден, что кибернетика даст возможность объединить и упорядочить огромный материал из разных областей, наладить сотрудничество ученых разных специальностей, вооружить их общим языком и общей методикой.

   Основной тезис книги – подобие процессов управления и связи в машинах, живых организмах и обществах, будь то общества животных (муравейник) или человеческие. Процессы эти представляют собой прежде всего передачу, хранение и переработку информации, т. е. различных сигналов, сообщений, сведений. Любой сигнал, любую информацию, независимо от ее конкретного содержания и назначения, можно рассматривать как некоторый выбор между двумя или более значениями, наделенными известными вероятностями (селективная концепция информации), и это позволяет подойти ко всем процессам с единым статистическим аппаратом. Отсюда мысль об общей теории управления и связи – кибернетике.

   Количество информации (по сути, количество возможностей выбора) отождествляется Винером с отрицательной энтропией[36] и становится, подобно количеству вещества или энергии, одной из фундаментальных характеристик явлений природы. Информация никогда не создается, она только передается и принимается, но при этом может исчезать. Действующий объект поглощает информацию из внешней среды, анализирует ее и использует для выбора правильного поведения. Информация искажается помехами («шумом») на пути к объекту и внутри него, после чего и теряется для него. Борьба с энтропией – борьба с шумом, искажающим информацию. Отсюда вытекает толкование кибернетики как теории организации, т. е. борьбы с мировым хаосом и возрастанием энтропии.

   В первой главе «Кибернетики» Винер обсуждает проблему «создания машин, подражающих живому организму», упоминает историю глиняного Голема и приходит к более или менее положительному ответу относительно принципиальных возможностей машин. Уже нынешние автоматы, подчеркивает он, обнаруживают грубое функциональное подобие живым организмам. Впоследствии Винер открыто говорил о машинах «умнее своего создателя», которые обладали бы в некоторой степени и жизнью (противники кибернетики изобрели даже специальный термин «технозоизм» для обозначения веры в оживающие машины).

   В связи с проблемой создания искусственного человека выдвигалась еще более дерзкая идея «о возможности путешествовать по телеграфу наряду с путешествиями поездом и самолетом». Основатель кибернетики защищал этот проект следующим образом: «Тот факт, что мы не можем передавать телеграфно форму строения человека из одного места в другое, по-видимому, обусловлен техническими трудностями и, в частности, трудностями сохранения жизни организма во время такой радикальной перестройки. Сама же идея весьма близка к истине. Что касается проблемы радикальной перестройки живого организма, то трудно найти гораздо более радикальную перестройку, чем перестройка бабочки в течение стадии куколки».

   Впрочем, основатель кибернетики не ограничивается специальными научными вопросами. Он задумывается над ее общественной миссией, переходит к проблемам философским и моральным; теория соединяется с публицистикой, специальные исследования – с вольными размышлениями о путях науки и путях человека. С сарказмом рисует в «Кибернетике» портрет узкого специалиста, повторяя язвительное высказывание Козьмы Пруткова: «Он набит жаргоном своей специальной дисциплины и знает всю литературу по ней и все ее подразделы. Но всякий вопрос, сколько-нибудь выходящий за эти узкие пределы, такой ученый чаще всего будет рассматривать как нечто, относящееся к коллеге, который работает через три комнаты дальше по коридору. Более того, всякий интерес со своей стороны к подобному вопросу он будет считать непозволительным нарушением чужой тайны».

   В 1948-м Винеру 53 года, но энергия его не иссякает. Он ведет пропаганду и популяризацию кибернетики, продолжает свои исследования, пишет статьи и книги, ибо с выходом в свет его «описи научного багажа» кончился период становления кибернетики и началось время ее распространения и утверждения. Дискуссии потрясли ученый мир. Кибернетика нашла горячих защитников и столь же горячих противников. Одни усматривали в ней голую философию и покушение на учение И. П. Павлова (дело в том, что академик Павлов в 1930-е годы вплотную подошел к сравнению мозга и электрических переключательных схем, что открыло путь к разного рода спекуляциям). Другие, энтузиасты, относили на счет кибернетики все успехи автоматики и вычислительной техники и уже тогда видели в «электронных мозгах» разумных существ. Третьи, не возражая против сути проекта, сомневались, однако, в успехе предпринятого синтеза и сводили новую науку к простым призывам.

   Период утверждения кибернетики занял почти десятилетие. Постепенно решительное ее отрицание сменилось поисками «рационального зерна» и признанием ее полезности и неизбежности. К 1958 году уже почти никто не выступал совершенно против. Винеровский призыв к синтезу раздался в чрезвычайно благоприятный момент: обстоятельства работали на кибернетику, несмотря на ее несовершенства и преувеличения.

   Человечество вступило в новую научно-техническую революцию, сопровождавшуюся невиданным доселе усложнением техники. Сложность и разнообразие автоматизируемых систем, необходимость сочетания в них различных средств управления и связи, новые возможности, создаваемые электронными вычислительными машинами, – все это порождало потребность в единой, общей теории управления и связи, передачи и преобразования информации. Кибернетика была наиболее общей и яркой попыткой восполнить пробел, и это обстоятельство оказалось решающим в ее судьбе. Появилась кибернетика техническая, биологическая, медицинская, экономическая, лингвистическая и т. д. Старые, частные теории управления и связи были вовлечены в кибернетический водоворот. Новые авторы предлагали свои концепции, учреждали новые направления и школы. Кибернетика перестала быть делом одного Винера и зажила собственной жизнью, став к концу 50-х годов признанным направлением науки.

   Итак, Норберт Винер сумел не только вызвать к себе общественный интерес, но и надолго удержаться в его фокусе. Мысли яркого и успешного ученого пришлись ко времени, потому что по рождению и воспитанию Норберт Винер не был и не мог быть человеком, сосредоточенным только на науке. С одной стороны, его интересовало применение кибернетических методов к проблемам физиологии и общей биологии, с другой – кибернетика начала превращаться в морально-этическое учение, и ее основатель с удовольствием размышлял на тему: «Человечество перед лицом машин».

   Винер считал очевидным, что многие схемы, определяющие поведение живых организмов при решении конкретных задач, практически идентичны тем, которые характеризуют процессы управления в сложных технических системах. Более того, он убедительно доказывал, что социальные модели управления и модели управления в экономике могут быть проанализированы на основе общих положений, разработанных в области управления искусственными системами. Эти идеи получили развитие в труде «Человеческое использование человеческих существ» (1950), известном в русском переводе как «Кибернетика и общество» (впрочем, Винер считал социальные науки «наихудшей областью для подтверждения законов кибернетики»).

   В 1958 году увидели свет «Нелинейные задачи в теории случайных процессов», в 1961-м – второе издание «Кибернетики» с новым авторским предисловием и новыми главами, составившими вторую часть книги; прежний ее текст, перепечатанный без изменений, лишь с правкой ошибок, стал первой частью. Выходят книги воспоминаний, Винер выступает перед публикой в роли романиста («Искуситель»). Следуя духу времени, ученый уделил массу внимания теме, которая тогда всех захватила, – перспективам бунта техники против людей. На рубеже 50—60-х было принято считать, что вычислительные машины вот-вот превратятся в человекоподобных существ, которые немедленно уничтожат своих создателей.

   В это время Винер по-прежнему много путешествует, часто ездит в Европу. В 1953 году по приглашению властей он совершает поездку в Индию с лекционным турне. В 1960-м во время I конгресса Международной федерации автоматического управления (IFAC) ученый посещает Советский Союз: встречается и беседует с учеными, дает интервью журналистам, выступает в Политехническом музее с лекцией о мозговых волнах. Винер высоко оценил уровень развития советской науки того времени: «Они отстают от нас в аппаратуре – не безнадежно, а ненамного. Они впереди нас в разработке теории автоматизации».

   Надо отметить, что в конце 40-х годов кибернетику в СССР объявили лженаукой и фактически запретили. Однако всего десять лет спустя в Союзе был опубликован главный труд Винера, а затем и прочие его сочинения. Кажется, ни одна из научных дисциплин, предававшихся анафеме, не была реабилитирована в СССР с такой расторопностью.

   Это и понятно. Редко какие идеи были так созвучны советскому общественному порыву 50-60-х годов, как идеи «искусственного разума», «автоматизированных систем управления» и т. п. Вера в науку, технику, социальное программирование с помощью «не знающих ошибок» машин охватила буквально всех. В отличие от Запада, эти идеи выглядели у нас еще более наивно и прямолинейно, чем у себя на родине. Выдвинулась целая плеяда не ведающих сомнений интеллектуалов-энтузиастов (их западных собратьев озадаченный Винер называл «машинопоклонниками»).

   В 1963 году он пишет свою третью «кибернетическую» книгу – «Акционерное общество "Бог и Голем"» (в СССР вышла под целомудренным названием «Творец и робот»). В своем итоговом сочинении ученый уже не столько отстаивал идеи искусственного интеллекта, сколько предупреждал о бедах, которые он может за собой повлечь, если люди, не справившиеся с проблемами самостоятельно, станут уповать на разум.

   Не вызывает сомнения: существующие компьютеры – даже самые сложные – не способны к подлинному самостоятельному мышлению и лишь моделируют с известной глубиной те или иные мыслительные процессы. Это моделирование всегда частично и основано на формализации мыслительных операций, сведении их к жестким схемам формальной переработки информации, так называемым алгоритмам. Конечно, обладая, как отмечает в «Кибернетике» Винер, определенным набором рецепторов, эффекторов и некоторым подобием центральной нервной системы, вычислительные машины и другие современные автоматы допускают описание в физиологических терминах и в какой-то мере действительно воспроизводят поведение живых организмов. Но до целостного, осмысленного восприятия внешнего мира и самостоятельного творческого мышления им еще очень далеко.

   Однако Винер считает вполне возможным создание не только разумной машины, но и машины «умнее своего создателя». Не исключает он и «бунта машин»: не только робот, но и обычный компьютер способен вызвать катастрофу (собственно, похожие вещи уже происходят – отказывают бортовые системы самолетов и кораблей, возникают сбои в программах, постоянно появляются новые вирусы и т. п.). Основатель кибернетики не устает бичевать слепое машинопоклонство. Отдаться во власть «Железного Майка» было бы самоубийством; люди не должны допускать, чтобы машины стали находчивее, изобретательнее, чем они сами: «Как же нам быть, если мы передадим решение важнейших вопросов в руки неумолимого чародея или, если угодно, неумолимой кибернетической машины, которой мы должны задавать вопросы правильно и, так сказать, наперед, еще не разобравшись полностью в существе того процесса, который вырабатывает ответы?.. Нет, будущее оставляет мало надежд для тех, кто ожидает, что наши новые механические рабы создадут для нас мир, в котором мы будем освобождены от необходимости мыслить. Помочь они нам могут, но при условии, что наши честь и разум будут удовлетворять требованиям самой высокой морали…»

   В 1964 году за выдающиеся заслуги в области математики, техники и биологических наук Норберт Винер был награжден национальной золотой медалью «За заслуги перед наукой» – высшим американским отличием для ученых. Медаль вручал лично президент США Линдон Джонсон. На торжественном собрании, посвященном этому событию, он произнес: «Ваш вклад в науку на удивление универсален, ваш взгляд всегда был абсолютно оригинальным, вы – потрясающее воплощение симбиоза чистого математика и прикладного ученого». При этих словах выдающийся ум человечества достал носовой платок и прочувствованно высморкался…

   Эта сцена как нельзя лучше характеризует Винера, который выглядел и вел себя как классический профессор из анекдотов: бородка клинышком, очки с толстыми стеклами, невероятная неуклюжесть, путаная и бессвязная речь, фантастическая рассеянность в бытовых вопросах.

   По собственному признанию, в молодости будущий основатель кибернетики обладал «коллекцией клинических проявлений неврозов и душевных недугов». Семейная жизнь, рождение дочерей оказали на него благотворное влияние – неврозы стали проявляться в меньшей степени, хотя фраза «дом начинает выглядеть пустым, а погода – все больше становиться осенней…» (Нью-Гемпшир, 7 сентября 1931 года) говорит о душевном дискомфорте.

   С возрастом нестабильность психики частично прошла и, по свидетельству многих современников, трансформировалась в защитную реакцию, выражавшуюся в тщеславии и высокомерии. Однако Винер постоянно находился в круговороте депрессий, повторявшихся каждые три недели. Выход ученый находил в своеобразном юморе. Чего стоят такие его фразы: «Профессор – это человек, который может говорить на любую тему примерно минут пятьдесят». Или: «Лучшей материальной моделью кошки является другая, а желательно, та же самая кошка». Но если говорить о юморе применительно к профессору Винеру, то нельзя обойти серию анекдотов, в основе которых лежали реальные ситуации. Вот некоторые из них, подкрепленные свидетельствами конкретных людей, знавших ученого.

   Китайский физик К. Джен, выпускник Массачусетского технологического института, пишет: «Вспоминая жизнь в MTI, невозможно не рассказать о замечательном человеке, Норберте Винере, свидетелем эксцентричности которого мне довелось быть. Я помню, что профессор Винер всегда приходил в аудиторию без конспекта лекции. Сначала он доставал большой носовой платок и прочищал нос очень энергично и шумно. Он почти не обращал внимания на аудиторию и редко объявлял тему лекции. Он поворачивался лицом к доске, стоя очень близко к ней из-за своей очень сильной близорукости. Хотя я обычно сидел в первом ряду, мне было трудно разобрать, что он пишет. Большинство других студентов не могли видеть вообще ничего. Но наибольшее удовольствие для аудитории было слышать, как профессор Винер говорит сам себе: «Ну, это определенно совершенно неверно». При этом он быстро стирал все, что было написано. Затем он начинал все сначала, бормоча про себя: «Пока это, похоже, правильно». И через минуту: «Однако это не может быть правильно», – и стирал все опять. Этот процесс повторялся вновь и вновь, пока не звенел звонок с лекции. Профессор Винер уходил из аудитории, даже не взглянув на своих слушателей».

   Роберт К. Везерол, директор службы по трудоустройству выпускников, передает рассказ одного из студентов, который «по дороге в Нью-Гемпшир остановился, чтобы помочь человеку, беспомощно стоящему около машины с проколотой шиной», в котором он узнал Норберта Винера. Тот проверил у юноши зачетку и сказал, что может принять от него помощь, так как зачет уже сдан.

   Другой сотрудник MTI, администратор факультета математики Филис Блок, вспоминает: «Он часто навещал меня в офисе и разговаривал со мной. Когда спустя несколько лет мой офис переехал в другое помещение, Винер пришел ко мне представиться и познакомиться. Он не помнил, что я – тот же самый человек, с которым он часто общался. Я был в другом помещении, и он принимал меня за кого-то другого».

   Таков был Норберт Винер – высокомерный гений, ставший персонажем студенческого фольклора из-за своей беспомощности во всем, что не затрагивало его научных интересов.

   В феврале 1964 года журнал «Юнайтед Стэйтс Ньюс энд Уорлд Рипорт» опубликовал последнее интервью ученого под заголовком «Машины изобретательнее людей?». А 18 марта в возрасте шестидесяти девяти лет один из крупнейших умов XX века, определивший своими работами современный облик цивилизации, тихо умер в Стокгольме.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Ирина Семашко.
100 великих женщин

У. М.Уотт, П.Какиа.
Мусульманская Испания

Е. А. Глущенко.
Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Игорь Муромов.
100 великих кораблекрушений

Лев Гумилёв.
Конец и вновь начало. Популярные лекции по народоведению
e-mail: historylib@yandex.ru