Введение. Осторожно: генофонд...
|
Каковы истоки русского генофонда? Какие племена и народы составили основу нашего генофонда? Какие потоки нашествий прошли, как волна над головой, не оставив и следа в генофонде? И какие миграции - часто нешумные и почти не отмеченные в памяти народов - определили многие черты современного генофонда?
На эти вопросы пробуют дать ответ многие науки о человеке. И генетика - один из исторических источников. Популяционная генетика изучает изменчивость генофонда в пространстве и времени. Изучая «устройство» современного русского генофонда, мы стараемся понять пути и историю его формирования. НАДЁЖНОСТЬ ИСТОЧНИКОВ История сложения народов часто сложнее интриги хорошего приключенческого романа. Чтобы её распутать, нужно множество исторических источников, множество очевидцев, каждый из которых свидетельствует о той или иной стороне событий. Чисто теоретически, генетика - хороший свидетель. Гены как зонды, пронизывая весь пласт истории, доносят до нас сведения именно о наших предках, именно о тех группах населения, которые смогли передать свои гены из прошлого вплоть до современности, о тех, кто не затерялся на перепутьях истории, а сумел передать эстафету генов вплоть до наших дней. Генетика всё чаще выступает свидетелем исторических событий, создавая особого рода исторический источник. Однако надёжность её свидетельств зависит от достоверности исходной информации. Впрочем, все исторические источники различаются по достоверности. Вот первый пример - исторический источник, каждое слово которого насыщено бесценной информацией о становлении русского народа, которое доносит дыхание истины, глубины времени и пространства. Это летописец XI века (возможно, преподобный Нестор)1 «И от техъ словенъ разидошася по земле и прозвашася имены своими, где седше на котором месте. И тако разидеся словеньский языкъ, тем же и грамота прозвася словеньская. Поляномъ же жившимъ особе по горамъ сим, бе путь изъ Варягъ в Греки и изъ Грекъ по Днепру, и верхъ Днепра волокъ до Лoвоти, и по Ловоти внити в Ылмерь озеро великое, из него же озера потечетъ Волховъ и вътечеть в озеро великое Нево, и того озера внидеть устье в море Варяжьское. И по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царю-городу, а от Царя-города прити в Понтъ море, в не же втечет Днепръ река. Днепръ бо потече из Оковьскаго леса, и потечеть на полъдне, а Двина ис того же леса потечет, а идеть на полунощье и внидеть в море Варяжьское. Ис того же леса потече Волга на въстокъ, и вътечеть семьюдесятъ жерелъ в море Хвалисьское. Тем же и из Руси можеть ити по Волзе в Болгары и въ Хвалисы, и на въстокъ доити въ жребий Симовъ, а по Двине въ Варяги, изъ Варягъ до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепръ втечеть в Понетьское море жереломъ, еже море словеть Руское, по нему же училъ святый Оньдрей, братъ Петровъ, я ко же реша». Теперь второй пример - также реального и уважаемого исторического источника, но достоверность некоторых сведений которого мы сейчас оцениваем лишь восхищённой улыбкой: например, о народах, впадающих в зимнюю дрему. Это - отчет европейского дипломата (XVI век), созданный пятью веками позже летописи. «Народы грустинцы и серпоновцы получили имя от крепости Серпонова, лежащей в Лукоморье на горах за рекою Обью. С людьми же Лукоморья, как говорят, случается нечто удивительное, невероятное и весьма похожее на басню; именно говорят, будто каждый год, и притом в определенный день XXVII ноября, который у русских посвящен св. Георгию, они умирают, а на следующую весну, чаше всего к XXIV апреля, наподобие лягушек, оживают снова. Народы грустинцы и серпоновцы ведут и с ними необыкновенную и неизвестную в других странах торговлю. Именно, когда наступает установленное время для их умирания или засыпания, они складывают товары на определённом месте; грустинцы и серпоновцы уносят их, оставив меж тем и свои товары по справедливому обмену; если те, возвратясь опять к жизни, увидят, что их товары увезены по слишком несправедливой оценке, то требуют их снова. От этого между ними возникают весьма частые споры и войны»2. Чтобы надёжность генетических свидетельств об истории народов не была подобна второму примеру, необходимо соблюдать строгие правила. Причём неважно, молекулярная или классическая генетика дают исходную информацию. Важно иное. Поскольку решаются популяционные задачи, то необходимо, чтобы исследование уже с самого начала проводилось с соблюдением требований популяционной генетики: важны размер выборки, отсутствие в ней родственников, изучение коренного населения и многое другое. Решающее значение имеет определение регионов обследования, спектра и количества популяций, на основе которых делаются выводы об истории народов. Каков же выход? Как можно получить надёжные свидетельства генетики об истории? Есть два пути. Во-первых, можно кропотливо работать и терпеливо ждать, пока наберётся достаточное число популяций с достоверной информацией по генетике. Но это процесс длительный, причём многие данные с низкой достоверностью (те, которые не соответствуют строгим правилам популяционной генетики) придётся исключать из анализа. Во-вторых, можно собрать и иные - «не генетические» - свидетельства о генофонде, а затем, используя универсальную методологию геногеографии, провести комплексный анализ всех исторических источников, включая генетику. Ведь генетики стали изучать историю генофонда вовсе не на пустом месте. За предыдущие десятилетия тщательной работы антропологи, лингвисты и этнографы собрали детальную информацию практически обо всех народах мира. Огромные массивы информации накоплены биологическими науками о человеке - соматологией, дерматоглификой, одонтологией, палеоантропологией. Первым путём мы прошли - он описан в пятой и шестой главах. Но, увы, число и надёжность этих сведений всё равно оставляют ощущение незавершенности, нехватки. Поэтому вся книга целиком - попытка пойти вторым путем. ОБЪЕДИНЕНИЕ СВИДЕТЕЛЬСТВ До сих пор исследование массивов данных о популяциях человека протекало параллельными потоками: генетика, антропология, лингвистика, этнография, археология изучали каждая свои данные, а потом обменивались общими выводами, сопоставляли отдельные результаты, порой произвольно отобранные. На пути слияния этих параллельных потоков стояла реальная преграда: не было технологии единого анализа столь разных признаков, изученных к тому же в совершенно разных популяциях. Преодолеть эту серьёзную преграду и объединить потоки сумела геногеография. Её новые технологии позволяют из самых разнородных данных извлечь общие сведения о генофонде и свести потоки в единое русло. Может быть, столь сложная задача оказалась по плечу именно геногеографии оттого, что она сама комплексная наука, да и создана усилиями нескольких наук. Антропология ввела географический метод. Генетика добавила к нему генетическое мировоззрение и компьютерную технологию анализа карт. Симбиоз географии и генетики - геногеография - позволил выявлять генезис народов, открывать центры их происхождения. Именно здесь объединяются имена Е. М. Чепурковского, А. С. Серебровского и Н. И. Вавилова. Основатель геногеографии Александр Сергеевич Серебровский настаивал на том, что она является наукой исторической, а не биологической! Неслучайно, что вопросы истории народов всё больше занимают умы генетиков, особенно в стремительно развивающейся молекулярной генетике. Быть может, именно поэтому вопросы генетической науки сегодня всё чаще оказываются в центре общественного внимания? ГЕНОФОНД И «ИСКОННЫЙ» АРЕАЛ Термин «генофонд» сегодня чаще используется политиками, журналистами и домохозяйками, нежели в самой науке: в сознании общества судьбы народа переплелись с судьбами его генофонда. Мысли о разрушении и вырождении генофонда, о средствах его спасения и оздоровления высказывают не столько учёные, сколько общественные деятели и публицисты. Почему же молчат учёные? Потому, что учёный может позволить себе высказаться, только располагая достоверными знаниями. Увы, таких знаний пока немного. Наука, в отличие от публицистики, не имеет права ни утверждать, ни отвергать соображения о том, что кризис, переживаемый обществом и народом, связан с процессами, происходящими в генофонде. Чтобы получить строго научный ответ, необходимы специальные знания, добытые профессиональными исследователями. И геногеографическое изучение генофонда - один из путей добычи таких знаний. Но для этого надо, прежде всего, знать, что такое генофонд, какие его изменения могут стать необратимыми и представлять для него угрозу. И первый шаг к прогнозу будущего генофонда - это обратиться к его прошлому. В древних китайских хрониках варвар виделся как человек, который не помнит прошлого, не думает о будущем. В этой книге мы и пытаемся вспомнить прошлое, запёчатлённое в русском генофонде, раскинувшемся на Русской равнине. С помощью геногеографии мы объединили свидетельства нескольких «очевидцев» (антропологии, классической и молекулярной генетики, фамилий) об устройстве современного русского генофонда. Но весь анализ направлен на то, чтобы в современном нам с Вами генофонде различить не веяние новых перемен, а непреходящие черты истории его сложения. Именно для этого мы изучаем коренное сельское население. Именно поэтому мы ограничиваем рассмотрение «исконным», то есть исторически сложившимся ареалом русского народа. Эта территория, охватывая центр Восточной Европы и Русский Север, составляет лишь часть от современного ареала русского населения. Но именно в её пределах сформировался русский народ. Особо подчеркнём - исторический, «исконный» ареал задан вовсе не генетикой! Нет, он определён историческими науками, науками о прошлом. Именно они определяют, в каких пределах и на каких землях сложился русский народ. А генетика лишь послушно следует им, исследуя современный генофонд в границах этой исторической территории. При этом «исконный» ареал мы всегда берём в кавычки, помня, что история дославянского населения на этой территории на порядок дольше славянского. Генетическая память пронизывает все слои генофонда, все напластования, пришедшие от разных обитателей Восточной Европы. Поэтому предупредим: анализируя «исконный ареал», мы никогда НЕ говорим об «исконно русском генофонде», об «исконно русских» генах. Дело в том, что нельзя какие-то гены «привязать» к какому-либо народу. Есть генофонд, раскинувшийся в этом ареале и вобравший в себя (как и все другие генофонды) гены многих популяций, живших здесь прежде и оставивших в ходе многих тысячелетий свой генетический след. Попытка любой привязки гена к народу уже исходно неверна - это просто разные системы координат. Принадлежность к народу определяется самосознанием человека. Генофонд определяется концентрацией генов в исторически определённом ареале. Поэтому в нашем исследовании, говоря о русском генофонде, мы говорим обо всех генах, собранных всем долгим ходом истории в «исконном» русском ареале и запечатлённых в нём. А уж какие гены в него попали - это дело истории, не нам судить. МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ Не будите ассоциаций, если не способны их усыплять. Ежи Лец И ещё два предостережения. Они касаются интерпретации карт в терминах исторических событий. В книге Вы найдёте много карт самых разных признаков - антропологии, генетики, фамилий. И каждая карта в чём-то похожа на другие - ведь каждая отражает один и тот же генофонд. И в то же время каждая карта неповторима - каждая как бы видит генофонд по-своему. Для того чтобы разглядеть «общую модель» генофонда в её мелькающих отражениях, в книге использованы специальные технологии. Именно они и позволяют обнаруживать общие черты устройства русского генофонда. Но есть опасность, от которой мы хотим предостеречь читателя - нельзя восстанавливать историю генофонда по карте отдельного признака. Нельзя хотя бы потому, что следующая карта покажет уже несколько иной облик, и рассмотрение генофонда вскоре превратится в рассмотрение калейдоскопа - занятие увлекательное, но не научное. Чтобы наши опасения стали понятны, поясним печальным, но реальным примером. Авторитетный специалист в области гуманитарных наук рассматривал сто карт генофонда крупного региона. Каждая карта отражала распределение одного из ста генетических признаков - например, групп крови АВ0, резус и многих других. Все карты выглядели по-разному, но каждая карта находила у специалиста историческое объяснение. Одна объяснялась нашествием гуннов, другая - сарматов, третья - походом аланов и так далее. Поскольку специалист обладал широчайшей эрудицией, сразу стало ясно, что как бы причудливо ни распределились гены на карте - им всегда подыщется соответствующее историческое объяснение: за многие тысячелетия истории случилось столь много событий и прошло столь много потоков самых разных миграций! Число «объяснимых» карт целиком зависело от богатства ассоциаций, широты интересов и смелости воображения интерпретатора. Мы пытались объяснить ограничения возможностей генетики: карта - это лишь вероятностная модель распространения гена; данные генетики собраны лишь в разрозненных популяциях; для каждого гена изучен «свой» набор популяций, что и могло привести к различиям между картами; на каждый ген мог влиять естественный отбор, искажая печать, наложенную историей; множество случайных факторов отражены на картах отдельных генов. Но наши попытки предостеречь в расчёт не принимались. Карта воспринималась не как вероятностная модель распространения гена, не как одно из множества мелькающих отражений генофонда, а как последнее слово модной науки. Поэтому мы сразу предупреждаем читателя, что такой подход не имеет никакого отношения к нашей науке. Да и к истории генофонда - тоже. Для того мы и собрали в этой книге такое множество карт, чтобы иметь возможность объективно сравнить их и извлечь то общее, что реально присутствует в большинстве карт и что подтверждается большинством свидетелей. Лишь эта «общая модель», эти общие «сквозные» черты и несут достоверную информацию об истории и о структуре русского генофонда, его пространственной архитектонике. И второй пример в качестве второго предостережения. Он относится уже не к отдельным картам отдельных признаков, а к обобщённым картам, отражающим «общую модель» всей совокупности карт. Одни и те же карты таких «главных сценариев» регионального генофонда независимо обсуждались с четырьмя археологами, изучающими четыре разные эпохи в истории населения этого региона: палеолит, неолит, бронзовый век, железный. И каждый из четырёх специалистов говорил - как удивительно! Эти карты описывают события именно «моей» эпохи, именно так в «моем» временном срезе распределялись основные археологические культуры, именно в этих направлениях мигрировало население! Каждый из специалистов был профессионалом высокого класса. Для нас, генетиков, это означало, что нет той единственной координаты времени, в которой возник наш «главный сценарий», когда сформировалась наблюдаемая нами пространственная архитектоника данного генофонда. Этих координат может быть несколько. Сходные пространственные структуры как бы наслаивались друг на друга от палеолита до современности. И причина в том, что реально существуют географические структуры, которые в разные времена направляли потоки генов в сходном направлении. По мнению географов, «чем дольше существовала та или иная территориальная структура, тем она устойчивее и способнее к самовосстановлению. Сколько уже столиц возродилось после разрушения на прежних местах... Караванные пути и почтовые тракты сменялись железными дорогами и авиалиниями; на месте деревянных кремлей ныне высятся столичные мегаполисы, но сохранились прежние направления большинства путей и относительное иерархическое значение многих центров. Похоже, что само географическое положение обладает инерцией или потенциальной энергией, которая легко высвобождается и ускоряет развитие на проторённых путях, но тормозит необоснованные новации» [Родоман, 1990, с. 42]. Поэтому не отдельная эпоха, культура и племя, а самые разные племена и в самые далеко отстоящие друг от друга времена - от палеолита до средневековья - могли оставить память в современном генофонде, отпечатавшись в одной и той же части его ареала «след в след». Но к каким выводам мы бы пришли, если бы положились на своё собственное знание прошлого? Или если бы призвали не четырёх, а только одного специалиста по одной из эпох? Мы бы получили в высшей степени квалифицированную и аргументированную оценку времени сложения архитектоники генофонда. Но и не заподозрили бы, что существует целый ряд других, столько же аргументированных оценок, выводящих генофонд из совсем иных эпох. Нам кажется, что этот пример может послужить серьёзным предостережением для тех, кто увидит в картах знакомые черты того или иного ушедшего времени. Эти примеры показывают, сколь непроста интерпретация пространственной изменчивости генофонда в терминах времени и исторических событий. Они показывают, как опасно полагаться на ассоциацию с историческим событием, возникающую при первом взгляде на карту - однажды разбуженную ассоциацию потом нелегко усыпить! Примеры объясняют и ту осторожность в обращении с прошлым генофонда, которой старались следовать авторы, и которую, как мы надеемся, разделят с нами и читатели. Предмет нашего исследования - русский генофонд - многогранен, и каждый из нас может видеть его по-своему, вкладывать в этот термин свой смысл. Поэтому, чтобы не обмануть ненароком ожидания читателя, перечислим четыре главные особенности нашего взгляда на русский генофонд: 1. рассматривая современность, изучать историю; 2. думать на языке карты; 3. искать единство в разноголосице очевидцев; 4. в русском генофонде видеть Генофонд «в русских одеждах». Рассмотрим эти четыре особенности подробнее. 1. ИСТОРИЯ Мы рассматриваем только биологические различия между русскими популяциями разных регионов, причём под углом зрения популяционного генетика. Эта книга обращена лицом не к будущему русского генофонда, а к истории его сложения. Но как генетика «читает» прошлое в настоящем? Ведь всем известно, что генетика пока может широко исследовать лишь современное население, а вовсе не древнее? Конечно. Но мы специально организуем исследование так, чтобы в современном генофонде увидеть историю его формирования. Именно поэтому мы ограничили анализ пределами «исконного» исторического русского ареала. Именно поэтому мы изучаем сельское население, а не города - ведь сельское население в прошлом резко преобладало. Именно поэтому мы не рассматриваем группы населения, образовавшиеся в результате недавних миграций. Именно поэтому и процессы урбанизации, и миграции советского или постсоветского периодов специально выносятся за скобки. Поэтому мы и говорим, что наше исследование обращено к прошлому генофонда, к его истории. Живя в современности и не имея машины времени, мы вынуждены изучать современное население. Но мы пытаемся сконструировать такой «магический кристалл», сквозь который мы увидим в современном генофонде лишь те не эфемерные черты, которые свойственны ему не только сейчас, но и в прошлом. 2. ПРОСТРАНСТВО В книге собраны показания разных наук о русском генофонде. Разнородные данные проанализированы одними и теми же методами и всегда - с акцентом на пространственной структуре генофонда. Подражая известному географу3, мы можем сказать что «геногеография - субкультура, озабоченная пространством». Поэтому в книге всё внимание сосредоточено не на исходных данных, а на результатах их «пространственного» видения и анализа. Своеобразие книги в том, что результаты разных наук описаны одним и тем же языком - языком геногеографии, который является родным для авторов. 3. СВИДЕТЕЛИ Мы сравнили разные типы данных о русском генофонде, полученных разными науками. Однако их истинный синтез, когда они не просто сравниваются, а как бы сплавляются воедино, и этот сплав рождает новое знание, отсутствующее во всех исходных системах данных - такой синтез оставлен на будущее. Это отдельная большая работа, время которой еще не пришло. Однако уже в этой книге подобраны и приведены данные, которые понадобятся для последующего шага. Например, сравнение русского генофонда с его соседями по Восточной Европе или с народами Евразии в целом. Такие «отклонения от темы» подобраны именно так, чтобы обрисовать архитектонику той симфонии, которая наиболее полно отразит внутреннее строение русского генофонда. А каждый тип признаков («свидетелей») - это как тип инструментов (духовых, струнных или же ударных), звучащих в лад при исполнении одной симфонии. 4. ГЕНОФОНД Наконец, надо сразу же признаться, что авторов интересует не просто русский генофонд сам по себе, а пространственная структура Генофонда вообще. Для нас русский генофонд - это вовсе не генофонд «титульной» нации. Для нас это - Генофонд с русским ликом и в русских одеждах. Любуясь его особенностями, мы всё же пытаемся разглядеть в нём то общее, что есть в любом генофонде любого народа. Поэтому читатель, любящий русскую историю, может быть опечален, не найдя в книге описания интересных деталей русского генофонда, или же интерпретации региональных особенностей в плане любопытных событий русской истории. Иными словами, мы в русском генофонде пытаемся отыскивать общие закономерности для генофондов человека. Те, кто рассчитывают найти прямолинейные ответы на животрепещущие вопросы: «Где гены татаро-монгольского ига?» или «Что сделал Пётр Первый с русским генофондом?» будут разочарованы. Мы старались задавать русскому генофонду только те вопросы, с которыми он хорошо знаком, и на которые мы можем получить от него ответы на более или менее строгом языке науки. Русский генофонд (хотя авторы люди вполне русские) являлся для нас не единственным, а одним их многих, и, разговаривая с ним, мы хотели что-то понять о генофонде вообще, о генофонде других народов. Все генофонды в равной степени важны и заслуживают внимания. Для нас любой генофонд - в том числе и русский - уникальный, неповторимый, единственный. Но, рассказывая об уникальном русском генофонде, мы стараемся понять, а что же такое Генофонд? Поэтому в книге мы выходим далеко за пределы русского ареала - специальные главы посвящены генофондам населения Восточной Европы и Евразии. Но и в «русских» главах, и в методических разделах мы рассматриваем русский генофонд как модельный, как один из многих, как ту грань кристалла, которая ярко проявляет свойства целого. Только поняв общее, можно оценить особенное. 1«Повесть временных лет». Нестор - преподобный монах Киево-Печерского монастыря; род. в 1056 г.; 17 лет постригся в монахи; в сане диакона, открыл в 1091 г. мощи преп. Феодосия; умер в 1114 г. Н. долгое время приписывалось составление первой русской летописи «Повести временных лет»; несомненно, что перу Н. принадлежат: «Сказание о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия». Последнее по полноте и стройности изложения считается образцом летописной биографии, оно полно сведениями о киево-печерской обители и лицах, живших в ней. (XI век) (ПОЛНЫЙ ПРАВОСЛАВНЫЙ БОГОСЛОВСКИЙ ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ, Том 2. (репринтное издание). «Возрождение». 1992.) 2Сигизмунд Герберштейн «Записки о московитских делах». «Первое в Западной Европе систематическое описание России, основанное на личном знакомстве с ней и подлинными русскими источниками». (XVI век) 3Родоман, 1990. |
загрузка...