Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Е.В. Балановская, О.П. Балановский.   Русский генофонд на Русской равнине

4.4. Основные черты фенофонда

§1. Обобщённые расстояния: Карта отличий от «среднерусского» генофонда - Меняем исходные данные - Меняем методы - Паттерн карты неизменен!

§2. Главные сценарии: Синтетические карты - 107 популяций по 30 признакам соматологии - Широтная изменчивость - 180 популяций по 18 признакам соматологии — Широтная изменчивость - 28 популяций по 6 признакам дерматоглифики - Широтная изменчивость - Верхневолжская и северная аномалии - Фенофонд и генофонд

§3. Географический метод: Полвека назад - И сейчас - Необходимость обобщённых карт - Карты расстояний - На них следы племен - Карты сценариев - Их единство - И все же генофонд!

«Когда с кого-нибудь снимут оковы, заставят вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света... он не сможет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, обратившись к более подлинному, он обрёл правильный взгляд? Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?»

Платон «Государство»

Мы не будем описывать все 55 карт отдельных признаков из Атласа антропологии русского народа - достаточно и десятка примеров! Хотя распределение каждого признака является фактом антропологической науки, но для нас все они в равной степени вспомогательные, все они служат промежуточными ступенями для достижения цели нашего исследования - выявления общей архитектоники генофонда. Именно поэтому мы привели десять не связанных между собою признаков кожных узоров и соматологии. Выбор мы осуществляли «не глядя», т. е. независимо от распределения признака по ареалу. Поэтому и можно считать, что такая небольшая выборка из многих антропологических признаков даёт некое общее представление об их изменчивости в «исконном» русском ареале. Во всяком случае, этой выборки оказалось достаточно, чтобы увидеть, сколь разные типы и направления изменчивости можно обнаружить, разглядывая лишь десяток карт!

Каждый из признаков по-своему рассказывает о генофонде. Гены, лежащие в основе этих признаков, имеют свою историческую судьбу, и потому каждый из них описывает лишь одну из многих сотен или тысяч версий истории народа и его генофонда. Каждый из них фиксирует лишь часть миграционных потоков, сложных переплетений межэтнических и внутриэтнических взаимодействий, случайных событий дрейфа генов. Каждый даёт своё видение, свою проекцию генофонда. Пытаться проследить по отдельной карте судьбу генофонда - все равно, что описывать судьбу страны по биографии отдельного её жителя. Можно представить, сколь будут различаться описания многострадальной России, созданные пусть даже современниками, но представителями разных слоев населения. А карта отдельного признака сложнее - она включает напластования разных времён... Поэтому, если у нас нет оснований считать, что какие-то из признаков более правдивы, то надо пытаться выявить то общее и объективное, что есть во всем множестве признаков - рассказов «очевидцев».

Такие общие черты можно было разглядеть уже в описании отдельных карт - просматривая их, улавливаешь какие-то общие мотивы, часто встречающиеся паттерны. Видишь, как сквозь случайности начинают проступать некие общие черты. Но это видение может оказаться субъективным - оно зависит и от проницательности, и от опыта исследователя, и от многих часто не осознаваемых установок. Поэтому для описания общих закономерностей генофонда необходимо тем или иным образом объективно обобщить информацию по всем признакам.
Но как обобщить? Обычные статистические оценки дадут лишь одинокие цифры - единственный показатель для всего этноса, для всего многообразия его межпопуляционной изменчивости. Но для понимания пространственной структуры генофонда, понимания его географии необходимо знать, как конкретно эта изменчивость реализуется в каждой части русского ареала. Поэтому, чтобы не терять из вида всю сложность антропологического ландшафта, нам надо своими глазами увидеть обобщённую изменчивость для каждой части ареала, то есть увидеть карты обобщённых признаков.

Для такого обобщения и созданы карты фенофонда русского народа. Они составили последнюю и главную часть Антропологического атласа, к рассмотрению которой мы переходим. Главный вопрос, на который мы будем искать ответ с помощью карт генетических расстояний - насколько устойчивы выявляемые элементы структуры фенофонда? Насколько они зависят от метода построения карт и их анализа? От анализируемых признаков и популяций? Затем рассмотрим главные сценарии в изменчивости русского фенофонда - карты канонических переменных и их аналогов - главных компонент. И в заключение мы вспомним о традициях географического подхода в антропологии русского народа и рассмотрим, как они продолжаются в создаваемых геногеографией обобщённых ландшафтах карт.

§1. Обобщённые расстояния



Карта многомерных расстояний уже описывалась в главе 2 (рис. 2.3.5.). Там же приведена её интерпретация - выявление западных и восточных ядерных структур (связанных соответственно со славянскими и финно-угорскими племенами, вошедшими в состав русского народа) и срединной «рифтовой зоны» - зоны интенсивных смешений обоих пластов населения.

Но на самом деле мы построили не одну, а целую серию карт обобщённых расстояний русского фенофонда. С одной стороны, все карты этой серии должны быть похожи друг на друга. Ведь все они отражают одно и то же важнейшее свойство: степень сходства значений каждой точки русского ареала со среднерусскими показателями, со средним русским «портретом». Но с другой стороны, все карты и отличаются друг от друга - методом построения, числом анализируемых признаков или популяций. Сравнивая разные карты этой серии, можно своими глазами увидеть и оценить, насколько различия в материалах и методах влияют на закономерности, выявляемые картой. Но мы не будем утомлять читателя всей серией карт - не все склонны к методическим изыскам.

Пролистнём все промежуточные карты и заглянем в конец этой части Атласа. Там находится карта (рис. 4.4.1), отличающаяся от предыдущей (рис. 2.3.5), почти по всем параметрам.

Во-первых, отличаются исходные данные. Для построения этой карты использованы не данные РАЭ, а объединённые («АБВ», см. раздел 4.1. и раздел 5 Приложения).
Во-вторых, отличается число популяций. Мы включаем в анализ более обширной круг русских популяций: 180 вместо 107 популяций.
В-третьих, и это главное - отличается ареал. Теперь мы охватываем более широкий ареал, ведь М. В. Витов основное внимание уделил Русскому Северу, менее представленному в данных РАЭ. Мы можем заглянуть теперь, как продолжаются (и продолжаются ли?) выявленные нами закономерности на Русском Севере.
В-четвертых, отличается число признаков. Число признаков стало больше: 18 вместо 8. Все эти признаки являются ведущими и дают достаточно полное представление об антропологическом облике русского народа.
В-пятых, отличается мера расстояний. При построении этой карты использованы наиболее корректные для анализа антропологических признаков многомерные расстояния Махаланобиса.

Итак, карта по всему массиву данных о русском фенофонде («АБВ», рис. 4.4.1) отличается от карты, приведённой в главе 2 (рис. 2.3.5), практически по всем мыслимым исходным параметрам. Насколько это сказалось на её ландшафте? Насколько он устойчив к изменению числа популяций, признаков, размера ареала, мер расстояний? Если ландшафт совершенно меняется при изменении каждого параметра, то говорить о том, что мы познали основные черты строения фенофонда русского народа, нельзя. Если же есть некие константы, есть неизменные структурообразующие элементы, которые не зависят от перемены параметров - то можно считать, что мы разглядели каркас пространственной структуры фенофонда. Тогда дальнейшее изучение антропологии русского народа будет «наращивать» информацию на этот каркас, уточнять выявленную картину, но не менять её кардинально.
Что же показывает сравнение этих карт?
Мы не будем подробно описывать картину, которую читатель может оценить и сам. Главный вывод налицо: обнаруживается удивительная устойчивость ландшафта.
Нам представляется крайне важным, что подробно рассмотренная ранее (глава 2) «рифтовая зона», следующая вдоль 38 меридиана (светлые области на черно-белых картах), становится еще более чётко выраженной (рис. 4.4.1). Это важно потому, что «рифтовая зона» отражает среднерусские значения. Именно эта область, её паттерн, должны быть наиболее чувствительны к малейшим изменениям параметров карты. Причём среднерусские значения, после введения данных М. В. Витова по Русскому Северу изменились - средняя величина теперь рассчитана не по 107, а по 180 популяциям, и северные русские популяции представлены более равноправно. Однако положение и характер «рифтовой зоны» остались прежними, несмотря на все изменения.

Для «ядерных структур» соотношение иное. Если два ядра отличаются от средних значений (тёмные ядра на черно-белых картах), это совершенно не означает, что они похожи друг на друга, поскольку они могут различаться, образно говоря, «в разные стороны». Подобно двум кометам, удаляющимся от эпицентра взрыва, которые могут следовать параллельным курсом или же стремительно разлетаться друг от друга, так же и значения «ядерных структур» могут быть сходными между собой или диаметрально различными. Поэтому близость или отдалённость тёмных ядер друг к другу/ от друга выявляется по их антропологическому «содержанию». Описание антропологического облика для всех «ядерных структур» мы дали в работе [Рычков, Ящук (Балановская), 1988]. Западные и восточные «ядерные структуры» приобрели большую чёткость и локализацию в пространстве на картах «АБВ», то есть при дополнении данных РАЭ данными М. В. Витова (рис. 4.4.1.). Введение в анализ столь большого массива новых популяций (он увеличился почти в два раза!) не изменило самих основ прежней картины, но прояснило многие её черты.

Такая устойчивость основных черт обобщённой карты достойна удивления! Мы в серии карт изменяли всё: метод построения исходных карт («компьютерные» или «ручные»), способ их обобщения (расстояния по Бунаку, по Махаланобису), количество анализируемых признаков (8 или 18), количество изученных популяций (107 или же 180). Но структурообразующие элементы не исчезали! Они меняли контуры и интенсивность проявления, но присутствовали на всех картах.
Это убеждаёт исследователя в объективности картографического анализа. Этот вывод важен для всего последующего изложения, для всего анализа генофонда. Мы будем помнить, что, используя те или иные маркёры, популяции, методы, способы обобщения, мы стремимся выявить те общие элементы каркаса генофонда, его структуры, его архитектоники, которые не сводимы к особенностям конкретных изученных маркёров, популяций, методов, способов обобщения.

§2. Главные сценарии



Убедившись в объективности картографического анализа, в качестве следующего шага рассмотрим главные сценарии в изменчивости фенофонда. Так образно именуют [Cavalli-Sforza et al., 1994] «синтетические» карты, за то, что они выявляют самые главные направления изменчивости генофонда, свойственные большинству признаков. Обобщённые карты предыдущего раздела отражали близость каждой точки ареала к средним показателям. Такие карты расстояний являются очень чутким, но вовсе не единственным методом картографического обобщения множества признаков. Из палитры этих методов наибольшей популярностью пользуются как раз синтетические карты - главных компонент или же их аналогов, канонических переменных (см. Приложение, , раздел 3.).

Карты главных компонент создаются на основании карт исходных признаков. Эти новые карты обладают двумя важными свойствами - они не скоррелированы друг с другом и ранжированы по их «важности»: карта каждой последующей компоненты отражает меньшую долю изменчивости (дисперсии) всех исходных признаков, чем предыдущая компонента. Поэтому карта первой главной компоненты описывает «самый главный» сценарий изменчивости всех признаков - ту закономерность, которая встречается в изменчивости большинства признаков. Карта второй главной компоненты - второй по важности сценарий и так далее.
Для ведущих признаков дерматоглифики, не коррелирующих между собой [Хить, Долинова, 1990], нами созданы карты главных компонент. Для признаков соматологии, связанных внутригрупповой корреляцией, вместо главных компонент рассчитаны их математические аналоги - канонические переменные.
Карты главных «сценариев» изменчивости всех рассмотренных систем признаков - соматологии, дерматоглифики и генетики — построены с помощью одной и той же картографической технологии и потому полностью сопоставимы. Хотя анализировались первые три главных компоненты, здесь для краткости рассмотрим только «самые главные» сценарии (первой канонической переменной для соматологии и первой компоненты для дерматоглифики).

I. Данные соматологии: «РАЭ». Число популяций: 107. Число признаков: 30

С помощью многомерного статистического анализа данных Русской антропологической экспедиции ранее было показано, что первая каноническая переменная характеризуется изменчивостью, близкой к широтной [Дерябин, 2002]. Эта закономерность иллюстрировалась значковой картой.
Однако объективность значковых карт эфемерна. Значковые карты помещают «значок значения» только в те точки, где расположены изученные населённые пункты. Эти карты предлагают каждому читателю произвести интерполяцию на всю прочую территорию «в уме», причём эта процедура не всегда даже осознается создателями и читателями карт. Субъективные картины, возникающие в читательских умах, обычно не сравниваются - предполагается, что все видят то же самое, что и создатель значковой карты. К сожалению, нам не раз приходилось сталкиваться с тем, насколько по-разному интерпретируют значковую карту её читатели. А порой - и сами создатели. Оказывается, что при формальной объективности значковой карты (сама по себе она не содержит никакой интерполяции), её прочтение всегда субъективно. А ведь карта для того и строится, чтобы все читатели увидели объективно существующие пространственные закономерности во всём ареале. Конечно же, и компьютерные карты не могут избежать субъективности в их интерпретации - все мы видим мир по-разному! Но это происходит уже на следующем, неконтролируемом автором карты этапе, когда мировоззрение читателя берет верх над очевидностью карты. Самый важный этап - интерполяция данных из точек на ареал - проводится на наших картах однозначно, строго и объективно, позволяя нам всем интерпретировать одну и ту же карту, а не каждому из нас обсуждать с собой своё же собственное создание.

Поэтому рассмотрим интерполяционные карты, отражающие «главные сценарии» изменчивости фенофонда (антропологического покрова) в «исконном» ареале русского народа. Карта первой канонической переменной (рис. 4.4.2., 19.4% общей изменчивости 30 признаков) описывает общую изменчивость 107 популяций, изученных Русской антропологической экспедицией. Основное направление ландшафта можно описать как широтное: максимальные значения расположены на юге «исконного» русского ареала, минимальные - на севере, а промежуточные значения тянутся между ними (рис. 4.4.2). От этой закономерности есть лишь одно, но чрезвычайно любопытное отклонение: гряда высоких значений тянется вдоль верхней Волги. К югу от Оки мы видим основное плато высоких значений первой канонической переменной. В Волго-Окском междуречье значения резко снижены, но по северной границе междуречья, вдоль Волги, тянется эта гряда высоких значений. Она как бы ответвляется от основного южного плато и заходит далеко на север. Наличие этой гряды было отмечено В. Е. Дерябиным и на значковых картах [Дерябин, 1999, 2002].

Обнаруженный широтный сценарий можно сопоставить с данными лингвистики - с подразделением на северные и южные русские говоры. Причём эта изменчивость чуть более сложна, чем просто «север<=>юг», - на самом севере, уже выходя за пределы надёжного пространства, намечается иная группа, возможно, указывающая на отличия поморов. Итак, первый главный сценарий изменчивости показывает, что в русском фенофонде основные различия обнаруживаются между северными и южными популяциями. Это не подразделение в таксономическом смысле, поскольку зоны экстремумов (максимальных и минимальных значений) на карте невелики, и основная часть ареала занята переходными значениями. Скорее можно говорить, что генофонды локальных русских популяций постепенно изменяются при движении по оси «юг-север».
Впрочем, с тем же основанием эту закономерность можно обозначить и как «север-юг». Дело в том, что такие обобщённые признаки, как канонические переменные и главные компоненты позволяют выявить "ось" изменчивости, но её направленность, вектор можно интерпретировать, лишь привлекая косвенные данные смежных наук.

II. Данные соматологии: «АБВ». Число популяций: 180. Число признаков: 18

Рассмотрим теперь, какие общие закономерности можно выявить по объединённым данным РАЭ и М. В. Витова - «АБВ» (рис. 4.4.3., 18.5% общей дисперсии 18 признаков). Напомним, что эти карты опираются на число популяций, почти в два раза большее. На них хорошо представлен Русский Север, лишь фрагментарно отраженный на предыдущих картах. Резко меняется и спектр признаков - сценарии РАЭ основаны на картах 30 отдельных признаков антропологии, но сценарии по данным «АБВ» опираются лишь на 18 карт признаков. В связи со столь значительным изменением фактографической базы можно ожидать, что и карты резко изменятся.
Однако мы вновь видим, сколь велика устойчивость ландшафтов главных сценариев! Все структурообразующие элементы карт «АБВ» остаются теми же, что и на картах по данным РАЭ. Но данные М. В. Витова уточняют и проясняют многие закономерности, которые лишь намечались на картах РАЭ.
Так же, как основной сценарий РАЭ (рис. 4.4.2), эта карта характеризуется изменчивостью, близкой к широтной (рис. 4.4.3). Но это не просто "север-юг". На карте РАЭ (рис. 4.4.2) лишь намечалась «северная аномалия» - при неуклонном снижении значений вдруг на самом севере вновь начиналось повышение рельефа, указывая на наличие иного антропологического варианта. Карта канонической переменной, построенная с учетом многочисленных данных М. В. Витова о населении Русского Севера, подтвердила наличие «северной аномалии», которая занимает значительную территорию по берегам Белого моря, в низовьях Двины и Печоры (рис. 4.4.3). Предположение о её связи с поморами кажется наиболее вероятным, хотя и требует проверки.
Отметим, что на карте сохраняется также и гряда повышенных значений вдоль верхней Волги, огибающая небольшое ядро пониженных значений в Волго-Окском междуречье.

III. Данные дерматоглифики. Число популяций: 28. Число признаков: 6.
Главный сценарий изменчивости признаков кожных узоров (рис. 4.4.4., 31.1% общей дисперсии шести признаков) вновь выявляет все тот же уже знакомый ландшафт. Конечно, ведущих признаков дерматоглифики немного. К тому же, в отличие от соматологии, они отражают лишь один канал фенотипических проявлений генофонда - только кожные узоры пальцев и ладоней. Тем важнее, что основной сценарий по данным дерматоглифики следует той же закономерности, что и данные соматологии - широтной изменчивости. При этом «северная аномалия», выявленная по данным соматологии, здесь проявилась очень ярко, причём проявилась точно там же - в низовьях Северной Двины. Другая особенность дерматоглифики: ядро максимальных значений, которое на карте соматологии располагалось на юго-востоке, в междуречье Волги и Дона (рис. 4.4.3.), на карте первой компоненты дерматоглифики сместилось на запад, к бассейну Днепра.

Напомним крайне важное обстоятельство. При анализе данных соматологии и дерматоглифики мы использовали не только разные системы признаков, но и совершенно разные популяции! Более того, разнится не только спектр изученных популяций, но и их количество: по дерматоглифике изучено в шесть раз меньше популяций, чем по данным «АБВ». Поэтому, хотя и стоит обратить внимание на перечисленные особенности дерматоглифической карты, но частные элементы карты требуют проверки при дальнейшем увеличении числа изученных популяций. А вот характер основного ландшафта карты - в данном случае широтной изменчивости - чрезвычайно устойчив. Основная закономерность обычно выявляется даже при ограниченном числе популяций.

IV. Сходство «портретов» русского генофонда по разным типам маркёров

Можно ли оценить количественно степень сходства «портретов» русского генофонда, обрисованных двумя очевидцами - соматологией и дерматоглификой? И имеем ли мы вообще право говорить о русском генофонде, изучив только его фенофонд? Ведь мы пока оперируем только данными антропологии и используем только «внешние» черты облика русского населения. Оба вопроса столь важны, что мы, забегая вперёд, приведём из общей таблицы связей всех карт главных компонент (глава 10) ту её часть, которая имеет прямое отношение к антропологии (табл. 4.4.1). В таблице приведены коэффициенты корреляции между всеми картами первых, вторых и третьих главных компонент всех пяти очевидцев. Мы имеем редкую возможность сравнить показания антропологии с показаниями еще трёх свидетелей - фамилий, классических и ДНК маркёров. Наиболее важны в нашем случае последние двух очевидца, показывающие связь антропологии и генетики в их изучении русского генофонда.
Мы видим удивительную картину: антропологический портрет русского генофонда оказался очень сходен с портретами, нарисованными другими, столь разными очевидцами! Коэффициенты связи (г) варьируют от 0.52 до 0.85, в среднем составляя р=0.7! Причём самый низкий показатель связи оказался между главными сценариями самой антропологии - соматологии и дерматоглифики (r=0.52). Связь соматологии (1РСA) с обоими генетическими портретами очень велика - r=0.85 с классическими маркёрами и r=0.73 с гаплогруппами Υ хромосомы.

Этот результат - один из важнейших итогов книги. Именно он позволяет нам использовать данные антропологии как важнейший источник информации о генофонде. Это возможно лишь благодаря картографическому методу - карты впервые позволили антропологии и генетике заговорить на одном языке. И результат диалога оказался впечатляющим - обе науки рассказывают об одной и той же структуре русского генофонда.
Однако не оба раздела антропологии одинаково информативны - к данным генетики (1PCG и IPCY) намного ближе оказались данные соматологии (1РСA: средняя корреляция с генетикой r=0.79), чем данные дерматоглифики (1PCD: средняя корреляция с генетикой r=0.46). Поэтому портрет русского генофонда, созданный дерматоглификой, отходит как бы на второй план. Он помогает увидеть особые своеобразные черты генофонда, но при характеристике «общей модели» генофонда, его архитектоники нам следует обращаться в первую очередь к соматологии.

Рис. 4.4.1. Карта генетических расстояний от общерусских характеристик по объединённым данным «АБВ» (РАЗ и М. В. Витова).
Рис. 4.4.1. Карта генетических расстояний от общерусских характеристик по объединённым данным «АБВ» (РАЗ и М. В. Витова).

Рис. 4.4.2. Карта первого сценария (первой канонической переменной) изменчивости по данным РАЭ (Русском антропологической экспедиции).
Рис. 4.4.2. Карта первого сценария (первой канонической переменной) изменчивости по данным РАЭ (Русском антропологической экспедиции).

Рис. 4.4.3. Карта первого сценария (первой канонической переменной) изменчивости признаков по объединенным данным «АБВ» (РАЭ и М. В. Витова).
Рис. 4.4.3. Карта первого сценария (первой канонической переменной) изменчивости признаков по объединенным данным «АБВ» (РАЭ и М. В. Витова).

Рис. 4.4.4. Карта первого сценария (первой главной компоненты) изменчивости признаков дерматоглифики.
Рис. 4.4.4. Карта первого сценария (первой главной компоненты) изменчивости признаков дерматоглифики.

§3. Географический метод



Антропология русских популяций - хорошо разработанная область. Уже само число изученных популяций показывает, что русский народ изучен подробнее большинства народов мира. Имена исследователей, которые изучали антропологию русского населения, широко известны и говорят сами за себя. Что же может добавить наше исследование? Свою задачу мы видели в том, чтобы ввести антропологические данные в изучение генофонда. И сделать это можно благодаря использованию карт.

ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ МЕТОД В АНТРОПОЛОГИИ

При рассмотрении хорошо изученного русского народа исследователей привлекала не столько изменчивость отдельных признаков, сколько выделение ареалов антропологических типов. Поэтому в работах и М. В. Витова (1997), и В. Е. Дерябина (2002) анализ отдельных признаков целиком подчинён выделению антропологических комплексов (описания изменчивости отдельных признаков можно найти только в коллективной монографии РАЭ [Происхождение..., 1965]).
Позволим себе привести один пример эффективности географического подхода для выделения антропологических типов и для анализа истории генофонда. Этот подход применён более полувека назад - до появления компьютерной картографии. Его элегантность и широта мышления показывают, что компьютерные технологии - лишь техническое усовершенствование. Они показывают и то, что традиция «географического мышления», берущая начало от Ε. М. Чепурковского - самый прочный фундамент для современных геногеографических построений.

Успешное использование географического подхода в антропологии продемонстрируем на одном лишь примере - на характеристике М. В. Битовым ильменско-беломорского антропологического комплекса. Он был выделен М. В. Битовым в Приильменье, по южному берегу Белого моря, на Мезени, в бассейне Двины. Этот тип отличают светлая пигментация глаз и волос, относительно высокий рост, удлинённая форма головы и лица, большие размеры головы и ряд иных особенностей. М. В. Витов связывает распространение этого антропологического типа с процессом новгородской колонизации, предполагая, что его первоначальными носителями были новгородские словене. Его антропологическая близость к населению северной Европы объяснима тем, что в состав и того, и другого типа вошли одни и те же элементы, восходящие к верхнепалеолитическому населению [Витов, 1997]. Аргументируя связь ильменско-беломорского комплекса с новгородской колонизацией, М. В. Витов приводит ряд доказательств.

К первому ряду доказательств относится сопоставление ареала ильменско-беломорского типа с древнейшим документом, описывающим ареал новгородских территорий в XII веке - Уставной грамотой Святослава Ольговича. Такой «палеогеографический» анализ выявил очень хорошее совпадение ареала ильменцев и территории «святославовых погостов», главный сгусток которых был сосредоточен на нижней Двине, а также по южному и восточному берегам Онежского озера, на Онеге, верхней Сухоне и Ваге. Полного совпадения, конечно, не могло быть. В частности, «южные пределы территории, описанной в Уставе (земли по Сухоне и верхней Ваге), были перекрыты низовской колонизацией, шедшей с юга из бассейна верхней Волги, которая не могла не изменить физического облика первоначальных русских насельников» [Витов, 1997, с. 16].



Примечания:

1) Рассчитаны ранговые коэффициенты корреляции между картами первых трёх главных компонент пяти типов признаков: соматологии, дерматоглифики, классических маркёров, фамилий, гаплогрупп Υ хромосомы.
2) Значения ниже 0.2 не показаны (обозначены как «-»).
3) Значения около 0.5 и выше выделены шрифтом и заливкой.
4) Коэффициент корреляции указан по модулю.
Корреляции между компонентами одного ранга (например, между всеми первыми компонентами) выделены прямоугольниками.

Второй ряд доказательств относится к данным лингвистики. Ареал ильменско-беломорского антропологического типа почти полностью соответствует распространению трёх близких северных диалектов - новгородского, поморского и олонецкого (частично). Убедительно звучит элегантное исследование М. В. Битовым географии диалектных терминов. Так, на Русском Севере широко используется термин «шелонник» - как особое имя для юго-западного ветра. Конечно же, крестьяне Поморья, рыбаки Белого моря и Мезени давно забыли происхождение этого диалектного слова. Но исторически оно легко объяснимо: этот термин «мог возникнуть только в Новгороде, река Шелонь впадает в Ильмень как раз с юго-западной стороны. На этот чрезвычайно важный распознавательный признак для истории колонизации обратил внимание известный русский этнограф Д. К. Зеленин» [Витов, 1997, с. 17]. Мы не можем отказать себе в удовольствии привести карту распространения диалектного термина «шелонник» (рис. 4.4.5.), составленную М. В. Битовым [1997]. Население, называющее юго-западный ветер «шелонником», доныне характеризуется преобладанием ильменско-беломорского антропологического комплекса.


Рис. 4.4.5. Распространение названия «шелонник» для юго-западного ветра  (по [Витов, 1997]).
Рис. 4.4.5. Распространение названия «шелонник» для юго-западного ветра (по [Витов, 1997]).

Рис. 4.4.6. Распространение былинной традиции на Русском Севере (по [Витов, 1997]).
Рис. 4.4.6. Распространение былинной традиции на Русском Севере (по [Витов, 1997]).

Второй ряд доказательств относится к данным лингвистики. Ареал ильменско-беломорского антропологического типа почти полностью соответствует распространению трёх близких северных диалектов - новгородского, поморского и олонецкого (частично). Убедительно звучит элегантное исследование М. В. Битовым географии диалектных терминов. Так, на Русском Севере широко используется термин «шелонник» - как особое имя для юго-западного ветра. Конечно же, крестьяне Поморья, рыбаки Белого моря и Мезени давно забыли происхождение этого диалектного слова. Но исторически оно легко объяснимо: этот термин «мог возникнуть только в Новгороде, река Шелонь впадает в Ильмень как раз с юго-западной стороны. На этот чрезвычайно важный распознавательный признак для истории колонизации обратил внимание известный русский этнограф Д. К. Зеленин» [Витов, 1997, с. 17]. Мы не можем отказать себе в удовольствии привести карту распространения диалектного термина «шелонник» (рис. 4.4.5), составленную М. В. Битовым [1997]. Население, называющее юго-западный ветер «шелонником», доныне характеризуется преобладанием ильменско-беломорского антропологического комплекса.

К третьему ряду доказательств относится сопоставление антропологических ареалов с этнографическими и фольклорными. Самым ярким и впечатляющим является сравнительный картографический анализ ареала распространения былинной традиции, которая характерна только для Русского Севера. На рис. 4.4.6. приведены центры распространения былин [Витов, 1997]. Территории, на которых записаны былины, обнаруживают замечательное совпадение с беломорской половиной ареала ильменцев. Это совпадение «с высокой степенью вероятности свидетельствует о том, что распространение ильменско-беломорского типа и былинной традиции является отражением одного и того же исторического процесса - новгородской колонизации» [Витов, 1997, с. 18]. При этом на исконной новгородской территории былины исчезли, что может быть одним из печальных последствий известных исторических причин — борьбы Москвы и Новгорода. Напомним, что и антропологический след новгородских словен - в отличие от остальных славянских племен - не обнаружен при геногеографическом анализе (раздел 2.3.)

Таким образом, географический метод в приложении к данным антропологии позволил разглядеть ход исторических процессов при формировании русского генофонда.

Мы ограничились лишь одним примером - обоснованием выделения ильменско-беломорского типа. Однако географический метод был применён для решения целого ряда вопросов формирования фенофонда русского народа. Это и путь расселения новгородцев. И борьба Новгорода и низовских земель за северные территории. Вдоль основной линии их борьбы в Подвинье удалось выявить постепенный переход в антропологическом типе населения - например, процент светлых оттенков глаз закономерно падает вдоль этой линии с севера на юг - от 67% до 40%. «Эта картина постепенной смены антропологического типа соответствует медленному освоению древних новгородских земель на Двине, которое шло со стороны Ростова, а позднее Москвы... Использование данных антропологии в сочетании с показаниями письменных источников даёт возможность проследить...» географию и историю русского народа [Витов, 1997, с. 29].

КАРТОГРАФИЧЕСКАЯ ТЕХНОЛОГИЯ

Приведённый пример показывает необходимость географического мышления при изучении истории народонаселения. Именно географический метод лежит в основе современной геногеографии. Но, кроме испытанного географического метода, у современной геногеографии появилась и мощная картографическая технология, то есть совокупность алгоритмов построения, преобразования и анализа карт, а также программная реализация всех этих функций.
Применение нашей картографической технологии к антропологическим данным имеет особую историю. Как рассказывалось в главе 2, начальный этап создания технологии был связан именно с данными по русской антропологии [Рычков, Ящук (Балановская), 1988]. Сознавая перспективы нового инструмента-обобщённого картографического анализа, обобщённых ландшафтов карт - авторы стремились показать то новое, что открывается на этом пути даже в столь тщательно и авторитетно разработанной области, как этническая история русского народа. Соединение географического, картографического и генетического подходов позволило извлечь из антропологических данных информацию по истории формирования русского населения. Мы имеем в виду и обнаружение трёх зон в ареале генофонда, соответствующих трёмэтапам его формирования, и обнаружение следов летописных славянских племен.
Геногеографическая технология из данных об антропологии современного населения извлекает информацию об его историческом прошлом - то есть осуществляет именно то, что пока не удавалось выявить в прямом палеоантропологическом изучении. Одно дело - дать краниологическую характеристику каких-либо курганных серий. Совсем иное - доказать, что это характеристика именно славян, а не славянизированного, образно выражаясь, «обращенного в славянство» населения, принявшего славянский язык и культуру. И, наконец, еще сложнее доказать, что те, кто погребён по позднему славянскому курганному обряду, передали свои гены длинной цепочке поколений, и их потомки составляют ныне ядро в антропологическом составе русского народа. От прошлого к настоящему - такая задача не имеет строгого решения. Мы никогда не знаем, дошла ли эта «эстафета» до нас, или же цепь передачи генетической информации прервалась на каком-то этапе. В этом случае до нашего времёни не дошли «гонцы» из изученных палеоантропологами популяций, разорвалась связь времён.

Зато постановка задачи и решение возможны, когда исследование ведется в обратном направлении - от современности к истокам.
Такая логика - чисто генетическая в своей основе, ведь последующие эпохи наследуют от предыдущих именно гены, а не антропологические признаки. Как же именно сочетать генетический подход, антропологию и картографирование? Ответ мы обсуждали выше - ключевым здесь является использование обобщённых карт. Карты отдельных признаков слишком разнообразны. Хотя на нескольких картах мы встретили четкую клинальную изменчивость, но этот тип рельефа карт оказался довольно редок. На других картах чередуются полосы высоких и низких значений, причём эти полосы могут идти как в широтном, так и в долготном направлении. Встретился и тип изменчивости, при котором области высоких и низких значений, также чередуясь, образуют концентрические круги. На некоторых картах вообще не удаётся увидеть никакой географической закономерности, столь сложен рельеф этих карт - мы отнесли их к типу «лоскутного одеяла».
Среди карт, которые мы не приводим в книге, встречаются самые разные типы изменчивости. Возможно, даже на приведённых картах читатель разглядит иные закономерности, нежели мы. Но вот что абсолютно невозможно: нет никакой надежды, что обнаружится какой-то один частный признак (будь то форма носа или гаплотип мтДНК), в карте которого раскроется общая история всего генофонда. Этого можно ожидать лишь от всей совокупности признаков, от всей совокупности карт. Чтобы из всего этого многообразия отдельных признаков извлечь информацию о структуре генофонда, нужно применить тот или иной метод обобщения.

ОБОБЩЁННЫЙ ЛАНДШАФТ: МНОГОМЕРНЫЕ РАССТОЯНИЯ

Первым типом обобщённых карт стали карты расстояний. Как говорилось, самая первая такая карта выявила три зоны в русском населении. Срединная «рифтовая зона» - близка к среднерусским характеристикам, а западная и восточная - отличаются от них. Чтобы проверить объективность этого результата, впервые опубликованного еще в 1989 году, мы построили целую серию таких карт, варьируя исходные данные и метод построения. Оказалось, что на всех картах выявляются эти три зоны.
Что же представляют собой западная и восточная зоны скопления «ядерных структур»? По самой технике анализа это территории, которые существенно отличаются от среднерусских величин, причём отличаются не по одному, а по совокупности антропологических признаков. Такие области с антропологически особенным русским населением включают целый ряд компактных «ядер», отделённых друг от друга «среднерусским» по антропологическому облику населением. Была предложена гипотеза, хорошо объясняющая такую картину: каждое из ядер представляет собой след одного из племен, населявших эту территорию. Тогда становится понятным, почему ядра разделены областями с характеристиками, близкими к среднерусским. При смешении населения, относившегося к разным ядрам (разным племенам), локальные популяционные характеристики нивелировались, усреднялись, что мы и видим сейчас на границах между ядрами. Это первое, что бросается в глаза при взгляде на карту - её составленность из многих «ядер».
Предложенная гипотеза хорошо объясняет и наличие западного и восточного скоплений ядер: западное скопление она связывает со славянскими племенами, причём расположение многих ядер соответствует локализации конкретных летописных славянских племен (см. главу 2). Восточное скопление - связывается с финно-угорскими племенами. А срединная полоса - с той зоной, где происходило интенсивное перемешивание этих двух пластов народонаселения, и как следствие - формирование обширной полосы среднерусских значений.

ГЛАВНЫЕ СЦЕНАРИИ

Вторым типом рассмотренных обобщённых ландшафтов стали карты канонических переменных или главных компонент. По выражению известного генетика Луиджи Луки Кавалли-Сфорца, каждая из карт главных компонент показывает один из главных сценариев, одну из основных схем, по которым шло формирование генофонда. Такие карты первых (по важности) сценариев, построенные по данным соматологии и по данным дерматоглифики, оказались удивительно похожи. По сути, это один и тот же сценарий постепенных изменений в населении при движении в широтном направлении (с юга на север или наоборот). То есть наиболее различаются южные и северные популяции, а посредине расположена широкая область постепенных переходов.
Итак, главные сценарии антропологии - как соматологии, так и дерматоглифики (а также и данные генетики, представленные в следующих главах) выявляют один и тот же тип ландшафта. Мы видели (табл. 4.4.1) что корреляция между главными сценариями антропологии и классических маркёров достигает г=0.85, а между главными сценариями антропологии и ДНК маркёров г=0.73. Если совершенно разные признаки, изученные по совершенно разному набору популяций, выявляют один и тот же строй в архитектонике генофонда, это может указывать лишь на одно: именно эта, пробивающаяся сквозь все несовершенства наших исследований, структура генофонда существует объективно.

Выявленное широтное направление изменчивости русского народа известно по данным лингвистики - северные, южные и промежуточные среднерусские говоры. В таком случае можно предположить, что широтная изменчивость отражает иной процесс, чем описанные ранее три зоны («славянская», «рифтовая» и «финно-угорская). Обобщённые антропологические карты расстояний (выявляющие три зоны) отражают расселение восточнославянских племен и смешение их генофонда с местным финно-угорским населением. А обобщённые карты главных компонент (выявляющие широтную изменчивость) выявляют либо два разных (северный и южный) потока славянской колонизации, либо две разных (северную и южную) субстратные группы финно-угорского населения. Можно выдвинуть и третью гипотезу - что широтная изменчивость, как некая поляризация внутри единого поля, возникла или же усилилась уже после формирования русского народа, параллельно с формированием северного и южного наречий единого русского языка.
Важно и иное. Говоря не об обобщённых картах, а о картах отдельных признаков, можно заметить, что, хотя в целом карты русского народа подчиняются тенденциям изменчивости того же признака на картах населения Восточной Европы, однако - благодаря внутриэтническому антропологическому масштабу - они позволяют уловить и иные, собственно русские, закономерности (см., например, карты роста бороды и горизонтальной профилировки лица). Это значит, что в антропологической структуре русского народа геногеографические карты позволяют видеть не только результаты взаимодействия монголоидов и европеоидов, населения леса и степи, Прибалтики и Приуралья, но и структуры, связанные с этногенезом собственно русского народа. В следующей главе, рассматривая классические маркёры популяционной генетики, мы вновь увидим «особенную стать» русского генофонда.

АНТРОПОЛОГИЯ + ГЕНОГЕОГРАФИЯ = ГЕНОФОНД

И в заключение этой главы скажем о примечательной терминологической путанице, проходящей по главе красной нитью. Например, в предпоследнем абзаце: «антропологические карты... отражают... генофонд». Конечно же, правильнее было бы везде говорить об «антропологическом покрове» или возрождать термин «фенофонд». Формально правильнее, но вовсе не точнее. И хотя в названии раздела нам пришлось использовать понятие «фенофонд», мы предпочитаем подчёркивать, что антропологические данные несут прямую информацию именно о генофонде. Это признается большинством генетиков, судя хотя бы по тому, сколь охотно они привлекают данные по физической антропологии [см., например, самую основную и толстую геногеографическую монографию Cavalli-Sforza et al., 1994]. И если лингвистическое сходство или географическое соседство популяций рассматривается как указание на возможную общность их генофондов, то тем более за антропологическими данными надо признать право на прямую связь с генофондом. Необходимо лишь найти язык изложения научных знаний, на котором антропология и генетика могут объективно сравнить свои результаты и обсудить свои итоги. И мы надеемся, что карты, и в особенности обобщённые ландшафты антропологических и генетических данных, послужат таким общим языком, могут стать тем искомым «общим аршином», который позволит измерить, наконец, «особенную стать» русского генофонда.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

под ред. Т.И. Алексеевой.
Восточные славяне. Антропология и этническая история

Алексей Гудзь-Марков.
Индоевропейцы Евразии и славяне

Валентин Седов.
Славяне. Историко-археологическое исследование

А.С. Щавелёв.
Славянские легенды о первых князьях
e-mail: historylib@yandex.ru