Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Э. О. Берзин.   Юго-Восточная Азия в XIII - XVI веках

Глава 2. Завоевательные войны Бирмы при Байиннауне

Завоевав Аву, Байиннаун не стал переносить туда свою столицу. Столица осталась, как и при Табиншветхи, в Пегу. Байиннаун продолжал начатую Табиншветхи политику слияния бирманского и монского этноса. Разоренный в 1552 г. город Пегу вновь отстроился. В нем выросли роскошные дворцы Байиннауна и его придворных вельмож. Заботясь о связи столицы с различными районами своей обширной державы, Байиннаун распорядился построить в Бирме целую сеть стратегических дорог. Особое внимание уделялось дороге Таунгу — Ава, которая была восстановлена в первую очередь [115, с. 68]. Байиннаун планировал расширять свою державу на севере.

В 1556—1559 гг. в ряде последовательных кампаний он подчинил себе шанские княжества Мохньин, Могаунг, Моне, Момейк, Монг Пай, Сага, Локсок, Хсипо, Яунгхве, Бхамо, Кале. Вторгнувшись в Северо-Восточную Индию, он подчинил себе княжество Манипур. В апреле 1556 г. войска Байиннауна оккупировали королевство Чиангмай (на севере современного Таиланда), создав, таким образом, угрозу одновременно для Лаоса и для Сиама. (В 1562 г. Байиннаун вторгся в Юннань, где подчинил себе область Кошаннье, заселенную таиязычным национальным меньшинством. Несколько позже его власть призвали княжества Хсенви и Кенгтунг, расположенные в пограничной полосе между Бирмой и Китаем [146, с. 165].

Такое расширение Бирманской империи вызвало серьезное беспокойство у ее соседей. Король Лаоса уже в 1556 г. пытался выбить бирманцев из Чиангмая, но потерпел неудачу. В 1563 г. Сиам и Лаос заключили оборонительный союз против Бирмы [13, с. 84]. Отнюдь не гладко проходил и процесс завоевания шанских княжеств. Пока Байиннаун воевал в Чиангмае, восставшие шаны перебили его гарнизон в Моне. Затем соединенное войско Яунгхве, Моне и Локсока двинулось к р. Салуэн и разрушило мосты через нее, чтобы отрезать Байиннауну обратную дорогу. Бирманский король подавил это восстание, однако со спорадическими вспышками сопротивления шанов ему приходилось бороться вплоть до последних лет своего правления [146, с. 165].

Стремясь закрепить свою власть в шанских областях, Байиннаун начал насаждать гам ортодоксальный буддизм. Как говорится в бирманской летописи, «в Онбаунге (Хсипо), Момейке и других шанских странах, когда умирал собва, (князь. — Э. Б), люди, следуя языческому учению, убивали его рабов и дорогих лошадей и слонов, на которых он ездил, и погребали их в могиле вместе с ним. Его Величество запретил этот вредный обычай. Более того, видя, что (буддийская. — Э. Б.) религия недостаточно утверждена (там), он построил пагоды в Онбаунге и Момейке и пригласил ученых монахов поселиться там, проповедуя религию. Собва вместе со всеми своими советниками и военачальниками слушали проповедь (буддийского. — Э. Б.) закона четыре святых дня в месяц и познали добродетель. Его Величество поместил одну половину (буддийских. — Э. Б.) писаний в Онбаунге, а другую — в Момейке» [146, с. 166].

Одновременно Байиннаун боролся с пережитками анимизма в собственно бирманских областях. Так, он запретил традиционные жертвоприношения белых животных (буйволов, коз, свиней, кур) духу Махигири в Центральной Бирме (черепами этих животных издавна украшали святилища в районах вокруг священной горы Попа близ Пагана). Совершать жертвоприношения животных было запрещено по всей Бирме даже иностранцам (индуистам) [115, с. 69; 146, с. 166]. Желая поднять авторитет буддийского духовенства, помогавшего в деле централизации страны, Байиннаун демонстративно совершал периодические паломничества к наиболее знаменитым пагодам страны — Шведагону (в нынешнем Рангуне), Швезигону (в Пагане) и Шехсан-до (в Проме) и щедро одаривал тамошних монахов. В 1557 г. он установил в Швезигоне огромный колокол с надписью на трех языках Дбирманском, монском и пали), прославляющей его завоевания и меры по развитию религии [146, с. 166]. Достигнув 52-летнего возраста, он построил в Шведомо 52 буддийских монастыря — по количеству своих лет. Согласно древнему бирманскому обычаю, король мог разломать свою корону, чтобы отдать драгоценные камни на украшение купола пагоды Байиннаун делал это многократно (чаще, чем любой другой бирманский монарх) в пользу как крупных, так и малозначительных пагод [146, с. 172].

Стремясь поддержать свою репутацию заботливого опекуна буддийской церкви и на международной арене, Байиннаун в 1555 г. направил богатые дары храму Зуба Будды в Канди (Шри Лапка) и приобрел там землю, на доход с которой должны были постоянно поддерживаться огни в этом самом знаменитом храме буддийского мира. Кроме того, по обычаю прежних монских королей, он срезал волосы у себя и королевы (волосы короля считались самой священной частью его персоны, и обряд их стрижки был обставлен сложным ритуалом К Из этих волос он приказал соорудить метелку и отправить в Канди для подметания в храме [146, с. 172].

Когда в 1560 г. португальцы напали на Канди и захватили Зуб Будды, Байиннаун отправил в Гоа посольство с предложением огромного выкупа (8 лакх рупий и любое количество кораблей с рисом для снабжения Малакки). Вице-король Гоа ухватился за это предложение, но архиепископ пригрозил ему инквизицией, и сделка не состоялась. В 1561 г. архиепископ Гоа лично на глазах потрясенных бирманских послов истолок Зуб в ступе, сжег порошок, а пепел выбросил в реку. Впрочем, в скором времени Зуб Будды вновь появился на острове и притом, не в одном, а в двух экземплярах — в Канди и Коломбо (по словам буддийских монахов, Зуб не был истолчен, а проник сквозь дно ступы и, перелетев по воздуху на Шри Ланку, зацепился там за цветок лотоса). Король Коломбо первый догадался предложить Зуб (с принцессой в придачу) Байиннау-ну и получил за это огромные богатства и военную помощь Бирмы. В торжественной обстановке Зуб был помещен в главное религиозное строение, возведенное при Байиннауне —пагоду Махазеди в Пегу. В заявлении по этому поводу Байиннаун подчеркнул, что впервые в своей истории Бирма стала обладателем столь драгоценной реликвии. По его мнению, этот факт ставил Бирму на первое место в буддийском мире [146, с. 174].

Поддержка буддийского духовенства была крайне нужна Байиннауну, потому что буддийская религия была единственным связующим фактором в его многоэтнической державе. Буддийские монахи присвоили ему звание Чакравартила — Властелина мира, воплощающего Будду, и это послужило идеологическим оправданием для всех его последующих войн на Индокитайском полуострове [38, с. 94].

Идеология буддизма хинаяны предоставила также Байиннауну удобный повод для войны против Сиама. Дело в том, что у сиамского короля Маха Чакрапата (1549—1569) в это время было семь белых слонов (Белый слон — священное животное буддийской религии), а у Байиннауна ни одного. Осенью 1563 г. Байиннаун направил в Аютию посольство с пояснением, что ему, как Чакравартину, из этого количества полагается по меньшей мере два слона. По понятиям того времени, согласиться с таким требованием означало «потерять лицо». Поэтому, как и предвидел Байиннаун, Маха Чакрапат ответил резким отказом. Так началась вторая бирмано-сиамская войца. Одновременно Байиннаун начал военные действия и против лаосского короля Сеттатирага, союзника Сиама f 13, с. 84—85; 38, с. 92].

Наступление против обеих стран велось с чиангмапского плацдарма. Войска Чиангмая были включены в бирманскую армию. Байиннаун быстро зачял основные центры Северного Сиама — города Кампенгпет, Сукотаи, Саванкалок, Пичан. Последняя опора сиамского короля па севере страны — Питсанулок также продержалась недолго из-за голода и начавшейся эпидемии. Более того, правитель Питсанулока Маха Таммарача объявил себя вассалом Байиннауна и со своим 70-тысячным войском присоединился к бирманской армии [13, с. 85].

Началась осада столицы Сиама Аютии. Маха Чакрапат пытался укрепить свой гарнизон за счет португальских наемников, но Байиннаун, располагая неограниченными средствами, привел в составе своей армии более 1 тыс. португальских мушкетеров и артиллеристов. Ввиду явного неравенства сил Маха Чакрапат решил капитулировать. Пленный сиамский король и вельможи, сторонники сопротивления, были отправлены в Бирму в качестве заложников, гарантировавших соблюдение условий мира, который заключил с бирманцами в 1564 г. новый сиамский король Махин (сын Маха Чакрапата). По этому мирному договору Сиам отказывался от власти над всей северной частью страны с центром в Питсанулоке и сам становился вассалом Бирмы. Снам обязался платить Бирме ежегодную дань — 30 боевых слонов и 300 катти (ок. 180 кг) серебра. Кроме того, он уступал Бирме право собирать пошлины в Мергуи (главном торговом порте Сиама па Андаманском море) и передавал ей четырех белых слонов. Для присмотра за Махином в Аютии оставался трехтысячный бирманский гарнизон. В Бирму были угнаны тысячи сиамских крестьян [13, с. 85; 146, с. 168].

Менее удачно для Байиннауна проходила кампания в Лаосе. В первых сражениях (при Пак Уй и Мыонг Кем) бирманские войска потерпели поражения. Только когда после падения Аютии Байиннаун прибыл в Лаос с новым войском, бирманцам удалось форсировать Меконг и занять лаосскую столицу Вьентян. Но большая часть населения во главе с королем Сеттатиратом ушла в джунгли. Началась ожесточенная партизанская война. Войска Байиннауна тщетно гонялись за неуловимым противником. В разгар этой изнурительной кампании в конце 1564 г. Байиннаун ПОЛУЧИЛ известие о грозном восстании монов в столице его империи Пегу [38, с. 92—93; 88, с. 38—39; 146, с. 177].

В Пегу в это время было согнано много монских крестьян, а также 20—30 тыс. шанских и сиамских пленных для строительных работ. Байиннаун хотел, чтобы его столица была достойна его звания Чакравартипа. 1564 год в Бирме был неурожайным, страну охватил голод. Особенно плохо приходилось строителям Пегу, жалкий паек которых прикарманивали чиновники. Достаточно было искры, чтобы произошел взрыв. Характерно, что во главе восстания 1564—1565 гг. встал не мои, а шанский военнопленный Бинья Чжан [88, с. 46]. Иными словами, это движение переросло рамки узконационального движения монов, это было восстание всех угнетенных империи Байиннауна. Характерно и то, что во главе феодалов, выступивших на подавление восстания, вплоть до возвращения бирманского короля из Лаоса, также встал не бирманец, а шаи, бывший король Авы Мобье Нарапати, еще в 1552 г. добровольно перешедший на сторону Байиннауна [88, с. 38]. Таким образом, раздел между восставшими и карателями проходил не по национальной, а по классовой линии.

В первый день восстания Пегу оказалось в руках монских крестьян и шанско-сиамских пленных. Дворцы и храмы, на строительстве которых их так нещадно эксплуатировали, запылали. Растерявшиеся придворные едва успели вывезти королевский гарем и готовились к эвакуации двора в Таунгу. В этот момент экс-король Мобье Нарапати вызвался поехать на разведку в город с несколькими спутниками. Вернувшись, он сказал: «Это же просто невооруженная толпа» [88, с. 46}, и, наведя порядок в феодальных дружинах, выступил на подавление восстания. Ему удалось вытеснить повстанцев из Пегу, но восстание перекинулось на периферию и охватило всю Нижнюю Бирму. Мобье Нарапати нанес еще несколько поражений отдельным отрядам повстанцев, но погасить растущий пожар восстания он не смог [88, с. 38].

Байиннаун, недооценивший размеры бедствия, послал в Нижнюю Бирму только 800 гвардейцев при 6 слонах, поручив им произвести разведку. Этот отряд был почти целиком истреблен повстанцами, кое-кого взяли в плен, а командира казнили. Тогда Байиннаун направил на юг губернатора Сириама Байян-камаина с войском в 50 тыс. человек в сопровождении 600 боевых слонов. Бинья Чжан вышел к ним навстречу с главными силами повстанцев и дал бой. Королевские войска в этом сражении одержали верх. Бинья Чжан был убит, но это отнюдь не означало конца восстания, повстанцы отступили в дельту Иравади [88, с. 39].

Узнав об этом, Байиннаун решил оставить лаосский фронт и в июне 1565 г. прибыл с войском в Пегу. Увидев сожженные повстанцами храмы, монастыри и дворцы столицы, король пришел в ярость. Он двинул свои войска форсированным маршем в дельту Иравади, и, как подчеркивает бирманская летопись, сам шел пешком впереди своего войска (поступок неслыханный для монарха, которому подобает воевать только верхом на слоне) [88, с. 40].

У города Далла Байиннаун настиг повстанцев и разбил их наголову, 7 тыс. человек было взято в плен. Свою победу над восстанием бирманский король решил отметить неслыханной казнью. Всех пленных, вместе с их женами, арестованными позднее, он приказал отвезти в Пегу, поместить там в большие бамбуковые клетки и сжечь живьем. Но в последнюю минуту он отменил свое решение благодаря коллективной просьбе монских, бирманских и шанских монахов и ограничился казнью 70 вождей восстания [88, с. 40; 146, с. 177]. Буддийское духовенство, видимо, трезво рассудило, что такая неслыханная расправа может вызвать новые волнения и крестьяне снова станут жечь монастыри.

На несколько лет положение в Бирме стабилизовалось. Сожженные строения Пегу были восстановлены, в апреле 1568 г. состоялась торжественная церемония открытия вновь отстроенного королевского дворца. В ней участвовали четыре пленных короля (Сиама, Чиапгмая и два короля Авы). Все эти короли и другие крупные феодалы, содержавшиеся заложниками в Пегу, также получили подобающие их рангу жилища. Байиннаун очень заботился, чтобы знать, даже пленная, выглядела импозантно в глазах простого народа [88, с. 49].

Вскоре в Пегу в результате большого наплыва людей и нового неурожая опять начался голод. Корзина риса стоила 500 медных тикалей [88, с. 50]. На этот раз Байиннаун принял энергичные меры против голода: наказал чиновников, скрывающих зерно, и, чтобы добыть рис, даже в Лаос направил 20-тысячную армию [88, с. 50—51].

Желая возможно больше разгрузить Пегу, Байиннаун разрешил сиамскому королю Маха Чакрапату со свитой вернуться в Сиам для «поклонения отчим святыням». Но тот, едва достигнув Аютии, сбросил монашескую рясу, которую он носил в Пегу, и снова сел на трон. Так началась третья бирмано-сиамская война [146, с. 169].

В декабре 1568 г. бирманские войска совместно с войсками правителя Питсанулока Маха Таммарачи снова осадили Аютию [115, с. 69]. В следующем месяце умер престарелый Маха Чакрапат и королем вновь стал его сын Махин — бездарный дипломат и такой же военачальник. Фактически обороной столицы руководил талантливый генерал Пья Рам. Под его руководством гарнизон Аютии оказал бирманцам упорное сопротивление. Бирманцы построили вокруг Аютии насыпи выше стен города, поставили на них пушки и начали бомбардировку. Штурмы следовали один за другим, но сиамцы стойко защищались. Потери при штурмах были так велики, что бирманские солдаты укрывались за горами тел своих товарищей. Раздраженный Байиннаун казнил десятки своих офицеров за недостаток усердия. Ближайший друг и соратник бирманского короля губернатор Сириама Байянкамаин был казнен за критику бессмысленных штурмов [13, с. 86; 146, с. 169].

Тогда Байиннаун решил прибегнуть к хитрости. Он заявил, что снимет осаду, если Махин выдаст ему генерала Пья Рама. Махин тут же пожертвовал своим полководцем и выдал его бирманцам в цепях. Байиннаун не стал казнить Пья Рама. Напротив, он осыпал его милостями и приобрел нового способного генерала [13, с. 86; 88, с. 59].

Положение Аютии ухудшилось, но в этот момент у сиамцев вновь появилась надежда. В мае 1569 г. из-за Меконга появилась шедшая на помощь 30-тысячная армия лаосского короля Сеттатирата с I тыс. боевых слонов. Армия Сеттатирата разгромила внезапной атакой под Лопбури высланный ей навстречу 40-тысячный бирманский корпус и была уже в нескольких десятках километров от Аютии. Тогда Байиннаун направил к Сеттатирзту Пья Рама с подложным письмом якобы от Махина. Лаосский король не знал еще, что Пья Рам тепепь служит бирманцам, и попал в устроенную ему засаду. Лаосцы потеряли 10 тыс. убитыми и 5 тыс. пленными. Потеряна была и треть слонов. Сеттатират, однако, сумел вывести из окружения примерно половину своего войска и ушел в Лаос [88, с. 64].

Аютия больше не могла рассчитывать на помощь. Но и бирманская армия была сильно истощена и терпела большие лишения, особенно после того как начался сезон дождей. Байиннаун тогда снова прибегнул к хитрости. Соблазнив большой наградой пленного сиамского вельможу Пья Чакри, он убедил его вернуться в Аютию под видом беглеца из плена. К этому времени король Махин казнил последнего умелого полководца — своего брата, принца Си Сиварачу. Пья Чакри получил пост командующего обороной столицы. В ночь на 30 августа 1569 г. он поставил патриотов в местах, недоступных для штурма, а в наиболее уязвимых местах разместил своих приверженцев и впустил бирманцев в Аютию. Город был подвергнут полному разграблению. Если верить сообщению бирманской летописи, каждый солдат из 54 полков, осаждавших Аютию, получил один, а то и два вьюка одежды, расшитой золотом и серебром [88, с. 68].

Незадачливый король Махин, вся его семья, большая часть феодальной верхушки и тысячи рядовых сиамцев были угнаны в плен. Стены Аютии были снесены. В городе осталось всего 10 тыс. жителей (из 100 тыс.). Предателю Пья Чакри Байиннаун предложил пост вице-короля Сиама, но гот благоразумно предпочел получить награду где-нибудь подальше от своих соотечественников. Он был назначен правителем Дагона. На сиамский трон в качестве вассального короля Байиннаун посадил правителя Питсанулока Маха Таммарачу, верно служившего ему шесть лет. Однако для верности он оставил при своем дворе заложником его сына, малолетнего принца Наресуана [13, с. 86—87; 88, с. 73; 115, с. 69; 146, с. 169—170].

Устроив дела в Аютии, Байиннаун в ноябре 1569 г. двинулся походом на Лаос. Сеттатират пытался задержать его на Меконге, но бирманцы уничтожили лаосскую речную флотилию. Военные «действия снова перешли на левый берег Меконга. Бирманские войска опять заняли Вьентян, но разгромить армию Сеттатирата им не удалось. Она опять ушла в джунгли. Началась утомительная погоня. Болезни и голод косили ряды бирманской армии. Солдаты питались лесными фруктами, кореньями, даже травой. Поллитровая чашка риса в бирманском лагере стоила 50 тикалей. В июне 1570 г. Байиннаун, так и не покорив Лаос, вернулся в Пегу с сильно сократившимся войском [88, с. 77—81].

Только четыре года спустя, осенью 1574 г. Байиннаун снова вторгся в Лаос, воспользовавшись династической распрей, возникшей в стране после смерти Сеттатирата. На этот раз он не стал гоняться за лаосскими отрядами по джунглям, а, сильно укрепив город Маинг-Сан, посадил там свою марионетку — Упахата, младшего брата покойного короля. Затем он разослал повсюду прокламации, призывая население признать королем Упахата. Часть феодалов, которым надоело скрываться в лесу, признала бирманского ставленника. Летом 1575 г. благодаря хитрости был захвачен в плен лаосский король. После этого организованное сопротивление бирманцев прекратилось. Байиннаун обласкал пленного короля и взял его к своему двору в Пегу (видимо, он сделал это, чтобы держать в узде Упахата угрозой возвращения на трон его конкурента) [88, с. 98, 105].

Итак, к середине 70-х годов империя Байиннауна распростерлась от границ Вьетнама и Кампучии до Индии. Богатства, награбленные в завоеванных странах, позволили ему обстроить Пегу с неслыханным великолепием, поражавшим европейцев, посещавших двор бирманского монарха. Венецианец Чезаре Фредерик и англичанин Ральф Фитч, видевшие дворцовый комплекс Пегу во всем его великолепии, поражались его размерам и богатству. Они писали, что в некоторых частях города крыши были покрыты золотыми листами [146, с. 185]. Чезаре Фредерик, побывавший в Пегу в 1569 г., так описывает церемонию королевского приема: «Он сидит на возвышении в большом зале на судейском кресле, и внизу под ним сидят полукругом все его бароны. Затем все, кто просит аудиенции, входят в большой двор перед королем и там садятся на землю в 40 шагах от персоны короля. И среди этих людей нет различия... они все равны. И они сидят, держа в руках свои петиции, которые написаны на длинных листах пальмы... Кроме этих петиций они держат в руках подарок, соответствующий серьезности рассматриваемого дела. Затем подходят секретари, берут эти петиции и читают их перед королем. И если король считает нужным оказать им эту милость или справедливость, о которой они просят, он приказывает взять подарки из их рук. А если он считает, что их просьбы несправедливы и незаконны, он велит им удалиться, не приняв от них подарков. Его сила не в морской мощи, а на суше и в людях, владениях, золоте и серебре; он далеко превосходит державу Великого Турка по богатству и могуществу» (цит. [по 146, 175—176]).

Как сообщает бирманская летопись, Байиннаун созвал монахов и чиновников из всех подчиненных ему владений и поручил им составить единый свод законов. Они взяли за основу «Дхамматат» Вареру и составили законодательные сборники «Дхамматаджо» и «Косаунгчок». Решения суда Байиннауна были собраны в специальном сборнике «Хантавади Хсинбью-мьяшин» [146, с. 171]. Байиннаун пытался также стандартизировать меры веса по всей державе. Бирма при нем вела оживленную торговлю с Индией и всеми странами Юго-Восточной Азии. Рис и драгоценности при нем свободно вывозились из страны (в отличие от порядка, установившегося в XVII в.). Заморскую торговлю в Пегу регулировали восемь деловых посредников, назначаемых королем. За свой труд они получали 2% с оборота. Европейские купцы в своих отчетах отмечали их деловитость и честность. Следующими по значению после Пегу торговыми портами были Сириам, Далла и Мартабан. Бассейн по гидрографическим причинам потерял свою прежнюю значимость. Король с торговой целью обменивался посольствами с Бенгалом и даже направил своих послов ко двору Великих моголов (1579 г.) [146, с. 174—175].

Личная власть Байиннауна была весьма велика, однако централизация страны при нем не достигла еще того уровня, какой она приобрела в XVII в. в Бирме, Сиаме и других странах Юго-Восточной Азии. Называя себя «царем царей», Байиннаун непосредственно управлял только Пегу и другими монскими областями, которые он превратил в свой домен. Остальные области своей державы — Аву, Пром, Таунгу, Чиангмай и др. Байиннаун роздал в управление своим родственникам (у него было 97 детей) в ранге вассальных королей или князей. Он гордился тем, что «ему подчинены 24 коронованные головы» (включая шанских князей). Каждые из 20 ворот Пегу были названы по имени вассала, который их построил [146, с. 171].

Основной социальной силой, на которую он опирался, кроме буддийской церкви, была верхушка армии. С наиболее способными военачальниками, независимо от их национальной принадлежности, он устанавливал личную связь особого рода— тхветхаук, пакт крови, побратимство, обряд, восходящий к эпохе военной демократии [146, с. 178]. Он, конечно, мог казнить любого своего побратима, но сам факт формально равных отношений между королем и подданным указывает на относительную неразвитость феодальной монархии XVI в. как по отношению к периоду Паганской империи, так и по отношению к периоду XVII—XVIII вв.

Последние годы правления Байиннауна ознаменовались новой вспышкой войн. В 1579 г. он вновь направил свои войска в Лаос на подавление восстания, вспыхнувшего там против короля-марионетки Упахата. В 1580 г. бирманские войска вторглись в Аракан. В эту войну на стороне Аракана вмешалась Португалия. Осенью 1580 г. португальцы напали на бирманский флот у берегов Аракана, но не достигли большого успеха. Война в Аракане тянулась до ноября 1581 г., когда она была прервана известием о смерти Байиннауна [88, с. 118—122].
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Екатерина Гаджиева.
Страна Восходящего Солнца. История и культура Японии

Коллектив авторов.
История Вьетнама

М. В. Воробьев.
Япония в III - VII вв.

М. В. Крюков, М. В. Софронов, Н.Н. Чебоксаров.
Древние китайцы: проблемы этногенеза

Леонид Васильев.
Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)
e-mail: historylib@yandex.ru