Слово о житии и о преставлении князя Дмитрия Ивановича, царя русского

Судя по замыслу произведения, скорее всего «Слово» является хвалебной одой, написанной церковным служащим на смерть Дмитрия Донского. Такой вывод можно сделать из того, что в названии имеется слово «о преставлении», да и царь Дмитрий Иванович обрисован уже практически в неземном цвете:

«Как Давид-богоотец Сауловых детей миловал, так он безвинных любил, а виновных прощал. Подобно великому Иову, словно отец был людям, око слепым, нога хромым, опора и защита, образец всем. К свету направлял подданных, от высшего промысла власть получив над родом человеческим, он всякое заблуждение в людях исправлял – высоко парящий орел, огонь, выжигающий нечестие, баня, смывающая скверну, гумно чистое, ветер плевелу, одр трудящимся во имя Бога, труба, побуждающая спящих, мирный воевода, венец победы, плавающим пристанище, корабль богатству, оружие на врагов, стена нерушимая, зеркало житию, с Богом все творящий и за него борющийся, высокий умом, смиренный в помыслах, ветрам тишина, глубина разума».

Нам «Слово» интересно тем, что в нем имеется описание Куликовского сражения. Правда, занимает оно всего несколько строк. К удивлению битва вообще не представлена как «Куликовская». Просто битва с Мамаем на берегу Дона.

Весьма важным по своей значимости является тот факт, что в «Слове» ОТСУТСТВУЕТ УПОМИНАНИЕ О ПЕРЕСВЕТЕ, ОСЛЯБЕ И ЧЕЛУБЕЕ!

Бросается в глаза то, что при необычайной набожности летописца, он НИ СЛОВОМ НЕ ОБМОЛВИЛСЯ О БЛАГОСЛОВЕНИИ Донского на битву Сергием Радонежским, что является центральной темой современных историков-куликовцев.

А вот Мамай почему-то непрестанно сравнивается со Святополком окаянным:

«…на поганого, на злочестивого Мамая, второго Святополка.

И помог Бог князю Дмитрию, и родичи его, святые мученики Борис и Глеб; и побежал окаянный Мамай перед лицом его. Треклятый Святополк на гибель побежал, а нечистивый Мамай безвестно погиб».

Согласитесь, с чего бы это Мамая, то ли половецкого язычника, то ли татарского мусульманина, то ли монгольского буддиста, причислять именно к русскому Святополку? Если не вдумываться, это может показаться бессмыслицей, бездумным взбрыкиванием взбалмошного летописца. А на самом-то деле летописец просто-напросто отобразил внутреннюю суть произошедшего конфликта.

Святополк окаянный – русский князь высочайшего происхождения, Рюрикович, наследник Киевского престола. Вольно или невольно, но летописец сообщает нам, что Мамай – равный ему. А по национальности Мамай должен быть хотя бы наполовину русским. Иначе, какой же из него второй Святополк?

Мы немного забегаем вперед. Чтобы подробнее разобраться в ситуации, нам желательно подробнее ознакомиться с историей Святополка окаянного. Предлагаем сделать это позже, чтобы не отходить далеко от Куликовской битвы.

Хотя, очевидно, не так-то это просто сделать. Следующий абзац, посвященный итогам Куликовского сражения, преподносит нам очередной сюрприз:

«И возвратился князь Дмитрий с великой победой, как прежде Моисей, Амелика победив. И наступила тишина в Русской земле. И так враги его были посрамлены. Другие же страны, услышав о победах над врагами, дарованных ему Богом, все признали силу его; раскольники же и мятежники царства его все погибли».

Каких же раскольников и мятежников имеет в виду автор, подводя итоги Куликовской битвы? Уж не из этих ли «раскольников и мятежников царства его» состояло войско Мамая – второго Святополка?

Нас, скорее всего, попытаются уверить, что речь в данном случае идет о князьях и княжествах, не желающих добровольно признавать первенство Москвы. Но тогда ближе по смыслу подошли бы слова «непокорные смирились», и добавить в конце, что они признали старшинство Дмитрия. А какой смысл всем «смирившимся» поголовно вымирать? Они теперь вроде живыми нужнее. С чего это «все погибли»?

Если бы они действительно вымерли, то летописец со свойственной ему набожностью скорее употребил бы слово «преставились» или что-то в этом роде. Но он говорит «погибли». Погибают только в бою, в сражении. Значит, речь идет не о вымирании. А раз погибли с оружием в руках, значит, воевали против Дмитрия Донского.

Опять же неприсоединившихся князей никогда не называли «мятежными». «Мятежные» – это нечто внутреннее. Мятежным можно стать только после присоединения. Никак не раньше.

«Раскольники» – вообще чисто церковное понятие и употреблялось только в отношении лиц, каким-то образом несогласных или выступающих против христианской веры.

Слова автора нельзя трактовать иначе как: сплоченное противостояние (мятежники) на религиозной почве (раскольники), которое было побеждено в сражениях (погибли). Стало быть какая-то религиозная распря между своими – русскими (царства его).

Не может не вызвать интерес следующее выражение, употребленное в отношении Дмитрия Донского при его посмертном восхвалении:

«Ты же столп нечестия разрушил на Русской земле и не примкнул к неразумным народам на пагубу христианам».

Удивительно, что крайне набожного, почти святого человека хвалят за то, что он «не примкнул» к народам, угрожающим «пагубой» христианству. Это идет вразрез с образом, который сам же автор создает:

«Царским саном облеченный, жил он по-ангельски, постился и все ночи простаивал на молитве, сну лишь ненадолго предаваясь; вскоре снова вставал на молитву и в такой благости всегда пребывал. Тленное тело имея, жил он жизнью бесплотных. Землею Русскою управляя и на престоле сидя, он в душе об отшельничестве помышлял, царскую багряницу и царский венец носил, а в монашеские ризы всякий день облечься желал. Всегда почести и славу от всего мира принимал, а крест Христов на плечах носил, божественные дни поста в чистоте хранил и каждое воскресенье святых таинств приобщался. С чистой душой перед Богом хотел он предстать; поистине земной явился ангел и небесный человек».

Сколько же по количеству должно быть этих «неразумных» народов, чтобы угрожать «пагубой христианству»? Очевидно, никак не меньше, чем самих христиан. Вряд ли небольшая горстка людей смогла составить христианству реальную угрозу.

И почему автор никак не объясняет, кто такие эти «неразумные» люди? Как утверждают официальные источники, кроме ортодоксальной (впоследствии православной) веры, рядом с Русью существовали лишь ислам (мугамеданство) и латинская (католическая) вера. Ну и написал бы автор: не поддался мугамеданам или латинянам. А тут скромно, можно даже сказать завуалировано – «неразумные народы». Явно не мусульмане и не католики.

Называли ли еще кого-нибудь летописцы «неразумными»? Называли. И не раз. Например, Святослава Храброго, сына Ольги, приверженца славяно-арийских Вед, гонителя христиан:

«Сын же ее великий князь Святослав, яко зверь был обличием… не смыслил, не разумел, во тьме ходя и не желая видеть славы Господа… зверским нравом живый».

Вот именно таких людей обычно летописцы и называли «неразумными». Примечательно, что «неразумные» народы составляли целый «столп нечестия в Русской земле». Столп нечестия из неразумных народов в Русской земле – это весьма и весьма крупное историческое явление. Просто так обойти вниманием это явление историки себе явно не позволили бы. Раз обходят – значит должна быть причина. И причина эта весьма внушительна и существенна.

Последний вопрос. Автор восхваляет Дмитрия за то, что он «не примкнул к нерадивым народам». Требует ли это восхваления для столь благочестивого человека? Святой христианин не примкнул к каким-то нерадивым глупцам? Как видим, летописец считает, что ТРЕБУЕТ! А что, была вероятность подобного «примыкания»? Кажется невероятным, но была, дорогой читатель. И не просто «была», и скорее всего не «вероятность». БЫЛО ЭТО САМОЕ ПРИМЫКАНИЕ! Когда дойдем до получения ярлыков на великое княжение, вполне в этом убедимся.