Введение

Предлагаемая вниманию читателя книга, безусловно, не претендует на исчерпывающее изложение истории европейской конницы. Многие вопросы, касающиеся теории и практики использования конницы на войне, остались незатронутыми, да и попросту невозможно в рамках одного издания представить последовательный анализ этой сложнейшей проблематики. Задача написания общего труда по истории кавалерии¹ чрезвычайно трудна, если вообще выполнима. Непросто нарисовать полную картину истории конницы как рода войск даже в относительно узких пространственных и хронологических границах, — тем более, если речь идет о популярной книге, а не о научном исследовании. Свою цель авторы видели в другом: показать на самых представительных примерах наиболее яркие страницы многовековой истории конницы в Европе, обозначить место и роль конницы в военном деле различных народов и различных эпох — от античности до развитого Средневековья и Нового времени — дать широкую ретроспективу эволюции всаднического вооружения. Разумеется, в книге найдутся лакуны, какие-то моменты покажутся недостаточно освещенными. Но, подчеркнем еще раз, авторы не имели намерения написать очередную «историю европейской конницы».

Очерки расположены в хронологическом порядке и, в определенной мере, объединены внутренними связями и отсылками. Однако они не являются главами единого повествования: каждый отдельный очерк характеризует определенный этап в истории военного дела и задумывался как самостоятельный и замкнутый. Основное внимание в книге сосредоточено на рассмотрении оружия и защитного снаряжения. При этом подходе такие, безусловно, важные аспекты, как тактика, организация, рассмотрены лишь в самых общих чертах, насколько это необходимо для объяснения изменений комплекса вооружения. Это ограничение неизбежно, ибо, как было верно замечено, «нельзя объять необъятное».

Также очерки не претендуют на концептуальную новизну. Напротив, в большинстве случаев авторы старались следовать устоявшимся представлениям, принятым в современной исторической науке, обходя, по возможности, неоднозначные или требующие специального обсуждения вопросы. В тех случаях, когда приведенная трактовка расходится с традиционной, авторы, по возможности, оговаривают основания такого разночтения. Ввиду того обстоятельства, что отдельные исторические периоды, довольно продолжительные, сравнительно бедны материалом, представляющим интерес в рамках рассматриваемой темы, посвященные им тексты носят подчеркнуто конспективный характер. В ряде случаев тексты неизбежно компилятивны, причем ссылки даются авторами только при прямом цитировании и избирательно при упоминании источников или исследований². Часть работ, использованных при написании очерков, включена в список рекомендуемой литературы. Отметим, что при составлении списка были учтены далеко не все, в том числе — не все новейшие работы. Предпочтение отдавалось наиболее содержательным научно-популярным изданиям, но наряду с ними, по тем или иным причинам, авторы посчитали необходимым упомянуть избранные специальные монографии и статьи.

Сопровождающие книгу цветные иллюстрации (планшеты) неоднородны. Частью это эксклюзивные реконструкции (авторы: К. А. Жуков, А. М. Бутягин, Д С. Коровкин), другие базируются
на опубликованных материалах. Помещенные в тексте черно-белые иллюстрации взяты из различных изданий, причем ссылка на происхождение репродукции или прорисовки дается только в том случае, если речь идет о первой или единственной публикации памятника или об авторском рисунке.

Избранный авторами временной диапазон — от первых исторически засвидетельствованных и археологически подтвержденных упоминаний конных воинов в Европе и до середины XVII столетия. Такой выбор может показаться произвольным, но тем не менее в данном случае он оправдан, поскольку четко обозначает верхнюю границу — наступление эпохи абсолютного преобладания огнестрельного оружия, что если и не свело на «нет», то в значительной степени ослабило роль конницы на поле боя. Что же касается истоков, предыстории европейской конницы, то они теряются во тьме веков и представляют проблему, слишком сложную для удовлетворительного освещения в кратком и популярном издании.

За две с лишним тысячи лет (с VII в. до н. э. до середины XVII столетия) военное дело не раз претерпевало радикальные перемены, и бывали периоды, когда место конницы оказывалось ничтожным или второстепенным. Естественно, специфика темы определила концентрированное внимание на вооружении эпохи Средневековья, и это не случайно.

Вплоть до поздней античности конница никогда не была в Европе главенствующим родом войск. Наиболее сильные импульсы, стимулировавшие развитие конного дела, наиболее заметные нововведения в тактике и вооружении конницы исходили с Востока. Скифы, сарматы, парфяне, персы, гунны, авары, венгры на протяжении нескольких столетий, последовательно сменяя друг друга на исторической арене, выступали грозными противниками и одновременно — учителями Запада. Народы-всадники в значительной степени способствовали рождению, становлению и прогрессу европейской конницы. Оговоримся: мы далеки от мысли абсолютизировать ориентальное влияние. Древняя Европа внесла немалый вклад в коневодство и практику применения коня в военном деле. Достаточно вспомнить о том, что ряд элементов конского снаряжения и средств управления конем (подкова, шпоры, мундштук) имеют европейское происхождение. Изображения вооруженных всадников известны в Европе с бронзового века. К раннему времени относятся свидетельства существования развитого коневодства у некоторых европейских народов, например, фракийцев. Греческая мифология и легендарная традиция сохранили многочисленные упоминания о высоком социальном статусе владельцев коней, о сакральной значимости этого благородного животного. Парадоксально, но сам образ всадника-победителя, воина на вздыбленном коне, был рожден в античной Европе: таковы торжествующие всадники на надгробиях классической Греции, героизированные умершие, представленные в облике конных воинов на стелах из Северного Причерноморья, «Фракийские всадники».

Тем не менее история античной конницы представляет множество вопросов, недостаточно проясненных или дискуссионных. Далеко не всегда возможно даже в общих чертах представить последовательную и не бесспорную картину развития вооружения и способов ведения боя. Зачастую изменения в вооружении и защитном снаряжении античности относительно незначительны на протяжении довольно длительных периодов. Не всегда мы можем четко датировать те или иные изменения, появление новых форм или окончательный отказ от прежних. Нередко ценнейшие свидетельства письменных источников не находят синхронных археологических или изобразительных параллелей, что делает верифицируемую реконструкцию практически невыполнимой. Крайне сложны, порой неоднозначны для интерпретации, многие древние изображения. Даже поздняя античность, казалось бы, полнее освещенная источниками, представляет множество трудностей.

Напротив, процесс эволюции средств защиты и нападения в эпоху развитого и позднего Средневековья сравнительно неплохо документирован и представлен иконографическими и вещественными памятниками. Накопленные данные дают возможность наглядно проследить историю развития наступательного оружия и доспеха с точностью до десятилетия, а то и до года. Не меньшее значение имеет тот факт, что применительно к эпохе Средневековья мы, как правило, можем уверенно говорить именно о всадническом вооружении (приоритет которого несомненен), тогда как античный материал далеко не всегда столь однозначен. К тому же частоту и значительность изменений защитного и наступательного вооружения конницы в античную и средневековую эпохи едва ли можно сравнивать. Таковы в общих чертах причины, по которым обзор истории античной и раннесредневековой конницы носит в предлагаемой книге обзорный, поверхностный характер.

Доместикация лошади восходит к эпохе энеолита. Начиная с IV тыс. до н. э. человек использовал одомашненных лошадей в хозяйстве — как тягловый скот, источник мяса, молока; конская шкура и волос находили широкое применение в хозяйстве. Верховая езда, возможно, также была освоена еще в те времена, когда первобытные пастухи перегоняли свои стада по равнинам Центральной Азии, но достоверно на древнейшем материале зафиксировано использование лошади, запряженной в повозку или колесницу. Не случайно колесница — важный атрибут многих божеств индоевропейских народов. По мнению исследователей, с индоевропейцами связано и распространение лошади на Переднем Востоке, где в военном деле, насколько позволяют судить данные археологии, лошадь была впервые применена в упряжке. Долгое время боевые колесницы господствовали на полях сражений. Но, начиная с VIII в. до н.э., наряду с колесничными отрядами появляется и настоящая конница. Первым из переднеазиатских государств, широкомасштабно применивших всадников на войне, была Ассирия. Создание ассирийскими царями конницы как самостоятельного рода войск связывают с проникновением в Переднюю Азию ираноязычных кочевников, известных под именем «скифы». В первой половине VI в. до н. э. сильная боеспособная конница составляла ядро войска Лидийского царства в Малой Азии. Греческий историк Геродот сообщает о лидийских конниках: «Они сражались верхом на конях, вооруженные копьями, и были прекрасными наездниками» (I, 79; пер. Г. А. Стратановского). Отличных всадников позднее выставляли многие малоазийские области (Фригия, Пафлагония, Каппадокия).

Классическая античность создала весьма своеобразную модель конницы. До появления жесткого седла и стремени возможности всадника были весьма ограничены. Не случайно, по свидетельствам античных авторов, реального успеха в бою древнегреческая конница могла достичь, как правило, только будучи поддержана пехотой. Греческие гамиппы, «сражающиеся вместе с конницей» (будто бы впервые введенные сиракузя нами на Сицилии в начале V в. до н. э.), наглядно отражают эту «ахиллесову пяту» античной кавалерии. Конница, поддержанная легкой пехотой, более эффективна в бою и против конницы, и против пехоты. Но успешно сражаться с дисциплинированной, сплоченной в строю пехотой, античная конница в большинстве случаев была не способна. В IV в. до н. э. значение конницы возрастает, что особенно наглядно демонстрируют походы Александра Великого. Тем не менее даже в битве при Гранике (конном по преимуществу сражении) заметную роль сыграла смешавшаяся с всадниками легкая пехота. На полях сражений эллинистического периода кавалерийские соединения оспаривают победу на флангах, совершают смелые рейды в тыл неприятельской боевой линии. Однако основу боевых порядков составляет монолитная, ощетинившаяся длинными копьями фаланга — плотное построение тяжеловооруженной пехоты. Та же картина наблюдается в целом и в период поздней античности. Победоносные легионы Рима покорили большую часть Европы, Ближний Восток, Северную Африку, поддерживаемые сравнительно немногочисленной и слабой конницей. Образ римского воина прочно ассоциируется с легионером, как и образ воина древнегреческого — с тяжеловооруженным пехотинцем, гоплитом. Только в III—IV вв. н. э. конница получает безусловное преимущество над легионной пехотой. И конница эта использовала тактику и вооружение, в значительной мере позаимствованные на Востоке.
Непререкаемый приоритет восточной конницы давно стал стереотипом. Начиная с античности противостояние Запада и Востока воспринимается как противоборство пехотинца и всадника, копья и лука. Подобные метафоры не во всем отвечают действительности, но в них есть значительная доля исторической правды. Конница Древней Европы в чем-нибудь всегда уступала восточной.

Казалось бы, македонская и фессалийская (лучшая в классической Греции) конница, цвет кавалерии Александра Великого, не уступала противнику на поле боя, наоборот, источники свидетельствуют о ее превосходстве. И все же, углубившись во время Восточного похода в Иран и далее — в Бактрию и Согдиану, Александр был вынужден активно привлекать к себе на службу местных конников, персов, бактрийцев, среднеазиатских кочевников. Это были не только непревзойденные конные лучники и дротикоме татели, то есть блестящая легкая конница, но и всадники, сражающиеся в ближнем бою, и воины в тяжелом вооружении и на покрытых броней конях — весь спектр видов конницы, известных позднейшим античным писателям. Не случайно попытки подразделения конницы — по способу ведения боя (тактике) или по вооружению — впервые были предприняты в военной теории античности в эллинистическое время. Восточные всадники постоянно упоминаются в составе эллинистических армий: саки, массагеты, дахи, бактрийцы и, конечно, скифы. Сам этноним «скифы», под которым «отец истории» Геродот понимал кочевые или полукочевые племена, обитавшие с VIII—VII вв. до н. э. в Северном Причерноморье, у позднейших античных авторов приобретает собирательное значение. Так в источниках могут быть названы сарматы, аланы, по существу — любые кочевники, появлявшиеся на протяжении нескольких столетий из глубин Центральной Азии.

Римские всадники начала II в. Рельеф колонны Траяна

Показательно, что классическая античность почти не знает специфического всаднического вооружения. Хотя греческий писатель и военный теоретик Ксенофонт (около 445—355 гг. до н. э.) дает целый ряд рекомендаций относительно экипировки всадников, практическое применение засвидетельствовано по существу только для «беотийского» шлема³. Ни набедренники, упоминаемые Ксенофонтом, ни наручи (для левой руки) не зафиксированы для этого времени. Впрочем, возможно, прав известный исследователь античного вооружения П.Коннолли, полагающий, что подразумеваемой защитой для бедер всадника служили птериги⁴ панциря. С другой стороны, не исключено, что Ксенофонт в своем сочинении пропагандирует персидское всадническое вооружение: в другом месте он описывает набедренники (παραμηριδια) как элемент персидского конного снаряжения, защищающего одновременно и коня, и всадника (Xen. Куг. VII, 1, 2). Махайра (копис), тесак с обратным изгибом клинка (Ксенофонт пишет о преимуществах этого оружия для конного воина), конечно, был на вооружении всадников, но нет оснований говорить о его изначальной всаднической «спецификации». Отсутствуют и подтверждения использования греками в V — начале IV вв. до н.э. средств защиты коня. Изображениями и редкими археологическими находками представлен бронзовый мускульный торакс (панцирь)⁵ с расширяющимся книзу подолом. Вероятно, такие панцири предназначались для всадников: широкий подол не препятствовал посадке на коня. Но это один из немногих примеров приспособления древнегреческого доспеха к нуждам всадника.

В период эллинизма и особенно в римское время с появлением катафрактной⁶ конницы входит в употребление довольно разнообразный и развитый арсенал всаднического вооружения. К сожалению, почти не известны подлинные находки доспехов и снаряжения эллинистических и римских катафрактариев. Многочисленные шлемы с масками, богато декорированные поножи, ламинарные набедренники, конские оголовья и наглазники, относящиеся к римскому времени (I — III вв.), представляют в большинстве случаев не боевые доспехи, а военно-спортивное снаряжение⁷. Тем не менее иконографические и письменные источники недвусмысленно свидетельствуют о том, что античная бронированная конница, вооруженная длинными копьями, отнюдь не фикция. Ко времени заката античного мира конница понемногу превращается в «царицу полей», оттесняя пехоту на второй план. Даже оружие всадника — длинный прямой обоюдоострый меч (спата) — принимается на вооружение пехотой, вытесняя прославленный мечгладиус. Римские кавалеристы использовали жесткое (на деревянной основе) седло, позволявшее эффективно действовать главным оружием тяжеловооруженной конницы — длинным копьемконтосом Седло с раздвоенной задней и передней лукой (так называемое «рогатое») было известно, как минимум, с I в. н. э., а к V в. входит в употребление седло гуннского типа. Римский писатель Вегеций сетовал в конце
IV или начале V столетия: «Если допустить, что оружие всадников улучшилось по примеру готов и гуннской и аланской конницы, то пехотинцы, как известно, остались незащищенными» (I, 20). Происходивший параллельно усилению конницы упадок пехоты совпал с крушением античного мира. Не случайно многими исследователями за некий рубеж принимается битва при Адрианополе (378 г.), после которой римская пехота, похоже, уже никогда не оправилась. Армии поздней Римской империи были конными по преимуществу, причем состояли как из тяжелой (катафрактной), так и из легкой, вооруженной луками, кавалерии. Но подлинный триумф, абсолютное господство на поле сражения, ожидали европейскую конницу впереди.
История конницы средневековой Европы неразрывно связана с генезисом рыцарства и последующими эволюционными изменениями этого уникального в мировой истории феномена. Под термином «рыцарство» кроется чрезвычайно широкий спектр взаимосвязанных понятий. Не удивительно, что на огромном пространстве от русских степей до английских островов смысловое наполнение данного термина могло меняться, причем зачастую весьма значительно. Например, на Руси и в Византии вообще не приходится говорить о сложении рыцарства в прямом смысле слова. Тем не менее некоторые общие черты позволяют называть тяжелую конницу разных регионов единым термином «рыцарство», хотя в ряде случаях он будет носить, несомненно, условный характер.

Главной объединяющей особенностью можно признать тактику боя, которая основывалась на таранном копейном ударе, как главном средстве достижения победы. Сюда можно добавить и некоторые единые черты снаряжения всадника и коня: тяжелое защитное снаряжение, высокое массивное седло с прямыми луками и длинными путлищами стремян.

Разумеется, во всех европейских армиях присутствовала и легкая конница, причем зачастую ее количество и значение были весьма высоки. Однако она всегда занимала подчиненное положение по отношению к тяжелой рыцарской коннице, что особенно хорошо прослеживается при анализе снаряжения. Легкая конница стран Европы не имела собственного специализированного комплекса вооружения. Как правило, в этом качестве выступал редуцированный (более дешевый, легкий и менее полный) комплекс тяжелоконного снаряжения.
Несколько иная ситуация прослеживается в зонах так называемого фронтира, где традиционные европейские культуры входили в постоянное соприкосновение с народами Азии, исповедовавшими другие способы ведения войны. На Руси и в Византии, в Испании и крестоносных государствах, контактировавших с Великой Степью и арабским миром, а затем и с турками во все периоды имело более или менее широкое хождение специальное снаряжение для легкой конницы. При этом его следует признать заимствованным, не имеющим местных корней, так как его главными пользователями часто выступали наемные или союзные контингенты из числа все тех же восточных народов.

На этапе позднего Средневековья и раннего Нового времени (конец XV — начало XVII вв.) получили развитие новые тенденции, также связанные с рыцарством тактикой, вооружением и способом комплектации. На Руси в это время сложилась своеобразная историческая ситуация, которая диаметрально переменила географический вектор культурной принадлежности военного дела и, в первую очередь, конницы. Русь в момент складывания единого Российского государства по ряду объективных причин оказалась интегрирована в систему восточного военного искусства в гораздо большей мере, чем в систему западную. Это привело к разрыву с рыцарской традицией, складыванию иной тактики и вооружения, что нашло свое высшее выражение при создании поместной конницы. Византия и Балканские страны в этот период вообще утратили самостоятельность военной традиции из-за турецкого завоевания. В Западной Европе же рыцарство неуклонно теряло свое военное значение. В течение XVI столетия рыцарь превратился из основной боевой единицы в офицера и командира, а конница трансформировалась в регулярную кавалерию, ознаменовав начало новой эпохи в истории военного дела. Ниже мы постараемся раскрыть содержание описанных процессов. Оговоримся, что изложение будет иметь концептуальный характер, так как подробный анализ не входит в круг задач данной работы.

Итак, рассмотрим кратко процесс генезиса рыцарства, а также ранний этап существования данной разновидности воинской культуры. Как будет отмечено в одной из приведенных в данной книге статей, конь является важнейшей частью всадника. Однако было бы ошибкой искать непосредственные корни зарождения рыцарства в процессе одомашнивания лошади и зарождении верховой езды, так как это неизбежно заводит исследователя в слишком древние времена. Античная традиция была хорошо знакома с применением тяжелой конницы. Тем не менее между античным катафрактарием и средневековым рыцарем не существует непрерывной связи, напротив, генезис рыцарства связан с прерыванием исторической традиции и последующими революционными изменениями. Именно на обломках великой Римской Империи, которая выступала главным носителем античной традиции, варварские народы сумели создать ряд новых культур, которые накопили разноплановые количественные изменения с тем, чтобы в определенный момент превратить их в единый качественный прорыв, которым и стало появление рыцарства.

Традиция использования тяжелой конницы была усвоена европейскими народами еще в античные времена при столкновении с азиатским военным делом. С тех пор и вплоть до раннего Средневековья положение изменилось мало. Сарматы, гунны, а затем авары не переставали приносить на запад различные новинки в вооружении всадника и тактике конного боя. Тем не менее народы, наследовавшие Римской империи (речь не идет о Византии), в основной массе не имели обычая верхового боя. При этом и славяне, и германцы давно владели искусством верховой езды, но использовали коней лишь как транспортное средство. В случае войны они могли доезжать на конях до места битвы, где неизменно спешивались и сражались в пешем строю. Ситуация существенно изменилась, когда франки в V в. создали первое свое крупное государственное образование — Франкское королевство. Необходимость защищать границы значительной протяженности, обеспечивать порядок внутри страны, следить за лояльностью местной аристократии и простого народа, собирать налоги привело к целенаправленному созданию мобильного и постоянного войска, функцию которого в то время могла исполнять только конница. Процесс этот перешел в «открытую фазу» в первой трети VIII в.

Серьезным стимулом для возникновения постоянных воинских контингентов послужило наличие внешней угрозы в лице Аварского каганата на востоке и арабов на юге (позднее к ним добавились скандинавские викинги). Необходимость конных войск в этой связи была тем более высока, что и первые, и вторые сражались преимущественно на конях, а традиционная крестьянская милиция не могла эффективно противостоять их стремительным и внезапным наскокам.

Сен-Галленская рукопись. IX в. Лейденский университет

Историографическая традиция приписывает заслугу в создании рыцарской конницы франкскому (австразийскому) мажордому Карлу Мартеллу, правившему в первой половине VIII века. По-видимому, роль его была незаслуженно преувеличена. Еще ранее, при его отце Пиппине II Геристальском, исследователь может констатировать появление предпосылок, благоприятствовавших зарождению конницы. В первую очередь, это была повышенная военная активность франков. Сначала она была направлена на решение внутренних проблем, связанных с объединением королевства (в 687 г. Пиппин II разгромил армию Нейстрии при Тертри и был признан мажордомом всего королевства). Впоследствии Пиппин вел войны с соседними народами — фризами, саксами, алеманнами, которые тревожили границы королевства и отказывались подчиняться власти франков. Видимо, уже тогда в VII в. отдельные воинские формирования использовали коней для боя, а не только как транспорт. Тогда же магнаты начали практиковать наделение своих сторонников «васси» земельными наделами вместо предоставления им натурального довольствия в виде пищи, крова и вооружения. В описываемый период подобные случаи встречались эпизодически, однако всякий может оценить, какую роль они будут играть впоследствии. Доход с земли позволял содержать и вооружать собственные отряды, которые должны были являться на службу к королю. Впоследствии благодаря ему стало возможным снаряжать и конные отряды, экипировка которых стоила существенно дороже пехотной. Во времена Карла данные тенденции проявились в полной мере, что привело к появлению первых со времен Римской империи постоянных конных соединений на данной территории. Надо отдавать отчет в том, что Карл Мартелл, при всех несомненных талантах, не сумел бы запустить столь значимый исторический процесс просто своим приказом. Его заслугой, очевидно, следует признать верную оценку ситуации, сложившейся в тот период. Он лишь направил и стимулировал ход давно назревшего процесса.

Карл Мартелл издал ряд капитуляриев (указов), которые обеспечили экономическую базу для создания конницы, а также подготовили ее правовое оформление. Нуждаясь в значительной прослойке верных людей и не имея средств для непосредственного ее содержания, он все шире начал предоставлять своим васси (далее будем именовать их более привычным термином «вассалы») земельные наделы, которые они обязаны были отрабатывать военной службой. Земель на всех, естественно, не хватало, и Карл пошел на секуляризацию церковных владений. О размахе операции говорят церковные источники VIII в., полные проклятий в адрес мажордома. Еще более красноречивы жалобы на «ограбление», которые рассматривали его сын и внук — Пиппин III и Карл Великий. Вторым источником было прямое завоевание соседних территорий, сюда можно включить и вторичное покорение Нейстрии, отколовшейся от королевства после смерти Пиппина II. Итак, Карл начал систематическое наделение вассалов землями в порядке бенефициального пожалования. Подобную практику применяли и подвластные ему магнаты в отношении своих людей. От вассалов требовалась, в первую очередь, конная служба, хотя пешее ополчение продолжало составлять основу и реальную силу войска.

Утрехтская Псалтирь. Начало IX в. Утрехтский университет

На эпохе правления Пиппина III Короткого и Карла Великого подробно мы останавливаться не будем. В этот период никаких принципиальных изменений в деле образования постоянного конного войска не произошло. Бенефициальная реформа, начатая Карлом Мартеллом, последовательно продолжалась его потомками. Необходимо, однако, отметить, что при Карле Великом и его сыне Людовике Благочестивом удельный вес конницы во Франкском войске увеличился, можно также предполагать и качественное улучшение личного состава и конского поголовья. Эпоху второй половины VIII — первой половины IX вв. по праву называют каролингским ренессансом, который отразился на всех сферах жизни от культуры и ремесла до военного дела. Относительная стабильность внутри государства и на его границах, достигнутая в начале IX в., была обеспечена в первую очередь сильным войском и его мобильной частью — конницей. И именно конница стала основой дружин князей и графов, которые зачастую выступали фактическими носителями государственности после распада империи Карла Великого.

В непрерывных столкновениях с внешними врагами — аварами, венграми, арабами и скандинавскими викингами, а также во внутриевропейских конфликтах окрепла профессиональная конница, сложились основы комплекса защитного и наступательного снаряжения, конской амуниции, выработались тактика и основные приемы боя. Генезис феодальных отношений в обществе обеспечил мобилизационную базу для европейской конницы. Таким образом, был заложен фундамент для возникновения рыцарства в конце XI — начале XII вв. Структурным стержнем и универсальным средством идентификации данной социальной группы стала особая эмблематическая система — геральдика, которая сложилась окончательно синхронно с рыцарством.

На Руси шел аналогичный процесс. Складывание монолитного государственного образования — Киевской Руси — сопровождалось появлением постоянных конных формирований, как и на Западе. Тем более была велика роль конницы в условиях непрерывных военных контактов со Степью. Борьба с печенегами, а затем и половцами была немыслима без собственной сильной конницы. Кроме того, как показал опыт уже во времена Святослава Игоревича, протяженные границы было затруднительно контролировать при помощи традиционных пеших дружин, даже если на походе они передвигались на конях. Хотя роль пехоты в раннесредневековой Руси оставалась весьма значительной, в XI в. конница представляла серьезную самостоятельную силу. Постепенно профессиональное военное сословие превратилось в сословие всадников, как и на западе Европы. В конце XI—XII вв. конница становится основной ударной силой княжеских дружин. Даже городовые ополчения, которые по аналогии с позднесредневековыми западноевропейскими городовыми полками, например, Швейцарии зачастую считают пешими, на самом деле являлись конными соединениями. Эти формирования практически не отличались от княжеских дружин. И вооружение, и способ ведения боя были полностью идентичны. Набирались они исключительно из профессиональных воинов, которые находились на содержании города. Фигура же воителя «от сохи» для развитого Средневековья представляется в большой мере мифической. Хотя воинское сословие Руси было абсолютно открытым и примкнуть к нему мог любой свободный мужчина, который имел достаточно средств для приобретения оружия и достаточно мужества, чтобы связать свою жизнь с ратным ремеслом. «Народная» пехота использовалась преимущественно при обороне укрепленных пунктов, а также в качестве «судовой рати». В последнюю, правда, также могли входить и профессиональные воины.
Феодальные отношения в чистом виде на Руси окончательно сложились лишь к XV в. Поэтому способ комплектования войска за счет предоставления своим людям земли для «кормления» и приобретения снаряжения и коня не имел распространения. Набор воинов происходил, видимо, в соответствии с архаическим для Европы родовым принципом. При этом имелось и несомненное сходство — солдат для армии в основном поставляла достаточно ограниченная прослойка потомственных военных, в отличие от классического племенного общества, где каждый свободный мужчина являлся воином.

Геральдика на Руси также не сложилась по вполне объективным причинам. Необходимо учитывать, что данная система появилась как ответ на запросы классического феодального общества, которому требовалась четкая система социальной и родовой идентификации. На Руси подобная система возникнуть не могла в силу неразвитости феодальных отношений. Сословию воинов не было особой нужды носить какие бы то ни было отличительные знаки, ведь принадлежность к нему определялась, в первую очередь, по профессиональному признаку, а не по родовому, как в Европе. При этом отечественное воинское сословие имело развитую боевую эмблематику, которая не получила такой упорядоченности, как на Западе, и известна ныне лишь по многочисленным изобразительным источникам.

Рассмотрим концепцию развития наступательного и оборонительного вооружения раннего Средневековья VII—XI вв. применительно к истории европейской конницы. Все элементы комплекса находились в несомненной логической взаимосвязи друг с другом. Наступательное оружие ближнего боя отличалось сравнительно небольшим весом. Данное положение было обусловлено малым распространением тяжелого защитного вооружения. Для поражения же незащищенного или слабо защищенного противника не требовалось массивных наступательных средств. Более важным фактором являлась заточка рабочих кромок, от которой напрямую зависела эффективность поражения цели.

В эпоху раннего Средневековья еще не существовало разделения на военное и гражданское оружие, как это было несколькими веками позднее, поэтому все оружие имело чрезвычайно острые, почти бритвенные лезвия, что напрямую указывает на их нацеленность против легко вооруженного противника. Наиболее универсальным являлось клинковое оружие, равно пригодное для решения любых боевых задач. Специализированное конное оружие так же было известно. Это были «чеканы» или «топорки», предназначенные, в первую очередь, для работы против тех или иных защитных покровов. На преимущественное распространение легкого доспеха указывает и набор средств дистанционного боя. Как конницей, так и пехотой широко использовались сулицы или дротики (легкие метательные копья), практически бесполезные против тяжелого доспеха. Для другого метательного оружия — луков — применялись стрелы с разнообразными наконечниками. Среди них преобладали широколопастные наконечники, а также универсальные — ромбовидные и листовидные. Специальные бронебойные наконечники встречались редко. Исследования показывают, что стрелы являются наиболее массовым материалом, связанным с военной археологией, поэтому их можно признать одним из наиболее надежных индикаторов, указывающих на распространение того или иного защитного комплекса. Очевидно, что при широком применении тяжелого доспеха большой удельный вес среди находок получают бронебойные наконечники, и, наоборот, при доминировании легкого вооружения в основном распространяются наконечники с широкой рабочей частью, способные нанести повреждение значительных размеров на незащищенной плоти.

Латинская Псалтирь. X в. Штутгарт, Государственная библиотека

Итак, в ходу было легкое и фрагментарное бронирование. В первую очередь защищались голова и корпус. Для этой цели использовался шлем или, реже, кольчужный капюшон, а также тот или иной нательный доспех. Для защиты рук и ног, если таковая вообще имела место, использовались так называемые «птериги» — стеганные матерчатые или кожаные полосы, закрывавшие бедра и плечи. Это была дань античной традиции, которая достаточно быстро исчезла. Ей на смену пришли подолы и плечевые щитки пластинчатой конструкции, которые надевались отдельно или выкраивались зацело с корпусным доспехом. Нет сомнений в том, что данная традиция была привнесена восточными народами в ходе Великого Переселения. Наибольшую популярность в ходе VIII—IX вв. и позднее завоевала кольчужная рубаха, которая представляла собой унитарное защитное одеяние, закрывавшее плечи, бедра и корпус. Защита голеней и предплечий была почти не известна, в отличие от Средней Азии и Дальнего Востока. Исключение составляет лишь Византия с прилегающими областями, да и там после столкновения с легкой арабской конницей доспехи с полной защитой рук и ног стали использоваться очень ограниченно. Прикрытия кистей рук вообще не применялись.

Настоящей основой оборонительного комплекса выступал щит. Более того, часто он применялся в качестве единственного его элемента. При изучении археологических находок (преимущественно материалов захоронений) и изобразительных источников по наличию щита всегда можно с большой долей точности судить о том, с какой разновидностью конницы мы имеем дело. Тяжелая конница, предназначавшаяся для непосредственной рукопашной схватки, как правило, оснащалась щитом. Легкая конница, чьим предназначением был дистанционный бой, разведка и преследование, щитов чаще всего не имела.

Снаряжение боевого коня и средства управления им были представлены оголовьем, седлом, подковами, шпорами и (или) плетью, последняя, правда, была преимущественно распространена на востоке Европы. Революционным изменением в конском снаряжении можно признать появление в Европе стремян, которые, видимо, были занесены аварами в VII в. С появлением стремян конница приобрела новое качество. Во первых, стремена послужили точкой опоры, отсутствие которой снижало эффективность конницы в ближнем бою на протяжении всей ее истории. Еще Ксенофонт ярко описал этот недостаток, сравнивая пехоту и конницу в «Анабазисе»: «Десять тысяч всадников все-таки не более десяти тысяч человек, потому что никто в сражении не был никогда убит от укуса или удара лошади. Мы (пехотинцы. — Ж. К.) гораздо сильнее каждого всадника, который обязан держаться на хребте лошади в совершенном равновесии. Он не только боится наших ударов, но и опасается упасть с лошади. Мы же, упираясь твердою ногою, поражаем сильнее, если кто к нам приближается, и вернее попадаем в цель.

У всадников против нас выгода одна: скорее спастись бегством». Во-вторых, стремена сильно облегчили обучение выездке, что позволило создавать многочисленные и эффективные конные соединения среди оседлых народов, не имевших традиционной культуры верховой езды. Стремя позволило развивать и совершенствовать тяжелое защитное и наступательное вооружение, которое за короткое время превратило конницу в решающую силу на полях сражений. Вместе со стременами получило дальнейшее развитие и седло. Его стали снабжать все более высокими прямыми луками, которые сообщили еще большую надежность посадке.

Роль подков в историографии незаслуженно преувеличена. Их долгое время называли необходимым условием для появления тяжелой конницы. Совершенно очевидно, что наличие подков указывает лишь на общую культуру использования коня. Тяжелая же конница вполне могла действовать и на неподкованных лошадях. В самом деле, если бы подковы играли столь важную роль в генезисе конницы, то неизбежно появились бы некие специализированные формы боевых подков, которые бы не употребляли на копытах рабочих лошадей. Однако ничего подобного в истории конницы не произошло. На этом основании можно сделать логический вывод, что подковы являлись не более чем «обувью для коня», которая играла важную роль, предохраняя копыта от снашивания, но оставалась всеобщим атрибутом, не имевшим отдельного боевого значения.

Ознакомимся подробнее с развитием европейского наступательного оружия в VII—XI вв. Наиболее ярким предметом вооружения являлось длинное клинковое оружие — мечи. Мечи раннего Средневековья подразделяются по хронологическому принципу на две основные группы: меровингские мечи и каролингские мечи. Данное деление условно, но имеет устойчивую традицию употребления в историографии и является на настоящий момент общепринятым. Дело в том, что основные центры производства клинкового оружия в центральной и западной Европе располагались на территории государства франков. Таким образом, две династии, последовательно сменившиеся на его престоле (Меровинги и Каролинги), дали наименование двум разновидностям мечей, появление которых, как считалось ранее, совпадало со временем правления той или иной династии. Условность данной периодизации очевидна в свете знаний, накопленных современной наукой. Мечи, которые принято называть каролингскими, появились не ранее конца VIII в., то есть на закате династии Каролингов.

Меровингские мечи, использовавшиеся в Европе VIII в, были продуктом развития мечей эпохи Великого переселения народов. Их изучил и систематизировал шведский исследователь Элис Бемер. Им было выделено четыре основных типа мечей, имевших хождение в Европе с IV— VIII вв. от Р. Х. Основой классификации послужили характерные стилистические особенности оформления эфесов. В рассматриваемый период, судя по данным археологии, максимальным распространением пользовались мечи четвертого типа. Данная группа предметов отличалась своеобразной конструкцией эфесов. Их гарды были небольшими и лишь незначительно превосходили ширину клинков. Навершия были, как правило, еще меньше. И навершия, и гарды имели прямоугольное сечение и были вытянуто-овальными в плане. Они располагались параллельно друг другу в плоскости перпендикулярной плоскости клинка. Гарда представляла собой овальную металлическую рамку, к которой сверху и снизу крепились металлические пластины посредством двух сквозных заклепок по бокам. В накладных пластинах имелись вырезы, необходимые для фиксации гарды на хвостовике всадным способом. Навершие также имело трехчастную составную конструкцию. Монтировка навершия осуществлялась посредством насадки на хвостовик нижней пластины через специальное отверстие с последующим расклепыванием. Сверху устанавливалась еще одна металлическая пластина, между ними помещался сегмент из полированной кости, рога или цветного камня. Средний сегмент мог быть и металлическим, в таком случае его поверхность покрывалась декоративным орнаментом. Все части навершия фиксировались двумя сквозными заклепками, их шляпки виднелись по бокам верхней и нижней пластин. На верхней пластине обычно имелось пирамидальное увенчание. Рукоять формировалась деревянными или костяными накладками, которые могли стягиваться металлическими кольцами. Поверхность рукояти покрывало рельефное круговое рифление, необходимое для удобства удержания в руке. Все эфесы меровингских мечей имели характер одноручных, причем рукояти придавались такие размеры, чтобы кисть владельца плотно упиралась в навершие и гарду.

В VI в. распространился несколько видоизмененный тип эфеса «с кольцом», который характеризовался наличием кольца, подвижно закрепленного на скобе на боку навершия. Нет сомнений, что оно служило для крепления тканевой или кожаной петли — темляка, в который можно было продевать руку. Подобная деталь была неоднократно описана в скандинавских сагах, которые хоть и относятся к гораздо боле позднему периоду, но местами восходят ко временам Меровингов.

Библия Мациевского. Франция, 1240—1250 гг. Оксфорд, библиотека Бодли

Клинки меровингских мечей отличались средней длиной, не превышавшей обычно 700— 750 мм. При этом ширина их в основании была значительна — до 65 мм, хотя обычно составляла 50—55 мм. Толщина клинка колебалась в пределах 4—5 мм в основании. В направлении лезвий и острия его толщина практически сходила на нет, что обеспечивало значительную поражающую способность при контакте с незащищенной поверхностью тела. Сечение клинков было почти исключительно линзовидным, на плоскостях могли проковываться долы. Форма клинка при изучении археологических находок во многих случаях восстанавливается с известной долей условности. Это связано с тем, что практически весь материал происходит из захоронений, куда мечи помещались вложенными в ножны. В земле разложившаяся деревянная масса ножен вследствие коррозийных процессов прикипала к поверхности клинка, практически полностью скрадывая его изначальный силуэт. Еще худшую сохранность имеют мечи из могилы трупосожжением подвергшись длительному воздействию высокой температуры, сталь плохо выдерживала многовековой контакт с землей. Несмотря ни на что, все-таки представляется возможным восстановить основные геометрические параметры клинков. Отмечается, что в основном они отличались незначительной степенью сужения к окончанию и слабовыраженным или закругленным острием.

Несовершенство технологии той эпохи делало ковку и закалку длинной полосы клинка весьма сложным процессом. Отсутствие качественного углеродистого сырья в достаточном количестве заставляло прибегать к использованию трудоемких приемов, связанных с приготовлением клинков из дамасской стали. Множество разных рецептов дамаскировки имели в своей основе многократную проковку стальных и железных прутков или плоских пакетов. В результате получалось изделие с достаточной степенью гибкости, упругости и твердости, что обеспечивалось сочетанием множества слоев железа и стали. Обычной была технология, когда дамасская сталь использовалась для изготовления сердечника, к которому приваривались кузнечным способом лезвия из обычной стали. Вполне естественно, что сам клинок при таких условиях производства был весьма дорогостоящей и редкой вещью. Позволить себе иметь меч могли лишь представители аристократии и дружинной знати. Причем, если воин был достаточно состоятелен, чтобы приобрести клинок, значит, он располагал средствами и на богатую отделку, которую в обязательном порядке и заказывал. В результате до наших дней не дошло простых «народных» меровингских мечей, все они прихотливо украшены. Объектом декорировки, как правило, становились эфес и ножны. При украшении использовались приемы инкрустации, плакировки, позолоты, серебрения, а также чернения.

Дальнейшим развитием меровингского меча явился каролингский меч. Принципиально они мало различались. Представляется возможным отметить разницу в конструктивном исполнении эфесов. Навершия сохранили составную конструкцию. При этом вместо трехчастной меровингской распространилась двухчастная конструкция. В основании лежала полая прямоугольная база, к которой приклепывалось полое же увенчание, которое могло иметь треугольную, полукруглую (полуовальную) или фигурную «лапчатую» форму. Гарды по-прежнему имели вид узких крестовин, ширина которых ненамного превышала ширину клинков, и имели составную конструкцию. Кардинальным отличием каролингских мечей от меровингских предшественников была их повсеместная распространенность. Хотя они и оставались весьма дорогим оружием, но, по сравнению с меровингскими, это было по настоящему массовое оружие. Каролингские мечи имели хождение от Уральских гор до Исландии, и от Скандинавского полуострова до Средиземноморья, где их высоко оценили такие знатоки оружия и металлургии, как арабы. Широкое распространение неизбежно привело к значительному типологическому разнообразию форм исполнения мечей, их оправ и способов отделки. Например, на Руси был распространен местный тип эфеса с изогнутым перекрестьем и базой навершия, что было вызвано желанием максимально приспособить его для конного боя. Известны также простые «народные» образцы с Нобразным эфесом, гарда и навершие которого состояли из простых узких монолитных планок. Впоследствии к X—XI вв. появились мечи с более широкими гардами и монолитными на вершиями. Данные образцы, скорее всего, были связаны с зарождающейся конницей и были предназначены преимущественно для верхового употребления. Тогда же появились клинки с выраженным острием вместо традиционного скругленного.

Известным своеобразием отличались византийские мечи. Во-первых, империя еще с римских времен обладала развитым оружейным производством. Во-вторых, массовые армии Византии, в том числе конные, требовали большого количества качественного вооружения. Поэтому меч не мог быть в данном регионе такой редкостью и ценностью, как на западе Европы.

Стилистические особенности оформления византийских мечей, видимо, совпадали в основных деталях с характерными особенностями оружия тех или иных областей империи. То есть на всей обширной ее территории не существовало единообразия в формах исполнения военного убора и в том числе мечей, хотя, несомненно, некоторые общие характерные особенности должны были существовать.

Клинки мечей византийской конницы отличались от пехотных большей длиной и, по всей видимости, превосходили в среднем длину западноевропейских мечей. Клинок спаты (меча конника) мог доходить до 800—850 мм в длину. Кроме того, от западных аналогов его отличало выраженное клиновидное острие, пригодное для эффективного укола. Другим отличием был эфес с дисковидным навершием, получившим хождение в IX— X вв. Округлые очертания подобных наверший не закрепощали кисть всадника, что позволяло более свободно манипулировать им в конном бою.

В VIII—IX вв. Европа познакомилась с саблей, которая была привнесена из Великой Степи и являлась высоко эффективным, специализированно конным оружием. Главная отличительная деталь сабли — это однолезвийный изогнутый клинок. Раннесредневековые сабли, кроме того, в обязательном порядке имели хвостовики со значительным углом наклона в сторону лезвия. Данная черта сообщала клинку дополнительный рычаг, что существенно усиляло удар без увеличения массы оружия и позволяла рубить «с оттягом» (смещая оружие назад при контакте с поражаемой поверхностью), совмещая, таким образом, акт расчленения с актом извлечения.
Сабельный клинок был заметно уже клинка меча (ширина в основании от 30 до 35 мм в среднем). При этом сабли были, как правило, заметно толще (в среднем5—8 мм по обуху в основании против 4—5 мм у меча). Сечение было клиновидным.

Долы в основном отсутствовали. Клинок почти не сужался к окончанию, лишь непосредственно у острия лезвие резко изгибалось в сторону обуха. Уже в период раннего Средневековья сабли стали приспосабливать к наиболее эффективному уколу, для чего были внесены два изменения в конструкцию острия. Первым и наиболее распространенным в данный отрезок времени было так называемое «фальшлезвие», которое имело вид заточенного участка клинка на обухе непосредственно у острия⁸. Как правило, длина фальшлезвия была не велика и редко превышала одну пятую общей длины клинка. Второе изменение получило традиционное наименование «елмань», известное уже по этнографическому материалу⁹. Елманью принято считать выраженное расширение клинка со стороны обуха, имеющее характер четко очерченного выступа, начинающегося непосредственно у острия и образующего дополнительное лезвие. Помимо повышенной колющей способности елмань усилила клинок сабли и как рубящего средства за счет расширения (а значит, повышения массы и прочности) ударной части.

Роман об Александре. Фландрия, 1340-е гг.

В рассматриваемый период елмани не имели широкого хождения в Европе. При этом известны несколько сабель с чрезвычайно развитой елманью, в большой мере напоминающей позднесредневековый материал. Елмань в данном случае сильно выступает над обухом и составляет не менее двух третей общей длины клинка. Одна из этих сабель имеет хрестоматийную известность и приписывается Карлу Великому. Долгое время она была коронационной принадлежностью германских императоров и дошла до наших дней в идеальной сохранности, хотя и с некоторыми поздними добавлениями. Ныне сабля хранится в Историческом музее Вены. Данный экземпляр относится, очевидно, к IX в. и происходит из Кавказского региона.

Эфесы сабель раннего Средневековья отличались простотой. В качестве гарды использовалась простая короткая крестовина, часто со сферическими окончаниями плеч. С обеих сторон в центре перекрестья со стороны плоскостей оружия появились мысовидные выступы (центральные мыски), которые нависали над основанием, но не касались его и находили на рукоять. Изначально центральные мыски имели вид слабо выраженных треугольных выступов, но к XIII в., во время их всеобщего распространения, они трансформировались в длинные подпрямоугольные выступы. Данный конструктивный элемент служил единственной цели — максимально плотной фиксации клинка в ножнах. С завидной периодичностью появляющееся в историографии мнение о дополнительной защитной функции, которую исполняли мыски, предохраняя кисть сверху и снизу посредством захвата скользящего вдоль клинка оружия (так называемый «эффект запертого удара»), является ошибочным. Их функциональное приложение отлично прослеживается на огромном вещественном материале вплоть до образцов начала XX в.
Рукоять формировалась посредством накладок из органических материалов, чаще всего дерева, которые в большинстве случаев были длиннее хвостовика и крепились на нем за счет нескольких сквозных заклепок. Окончание рукояти венчал тонкостенный металлический колпачок, который исполнял роль навершия. Впоследствии на нем стали монтировать подвижное кольцо для крепления темляка.

Способ ношения сабли отличался от манеры ношения меча. Ножны подвешивались к перевязи посредством двух специальных колец или скоб со стороны обуха, к которым пристегивались два крепежных ремня, отходивших от перевязи. Часто места крепления богато украшались накладными серебряными или золотыми (позолоченными) листами чеканной работы.

Сабли в период раннего Средневековья не получили распространения в Западной Европе, несмотря на длительный военный контакт с ее непосредственными носителями — аварами в VIII в., а затем и с венграми в IX—X вв. Восточная Европа, напротив, восприняла это грозное оружие конницы. Основной зоной распространения сабли стал пояс Руси, Балкан, Византии. В XII — начале XIII вв. археологические находки в ряде регионов фиксируют преобладание сабель над мечами. Это неудивительно, ведь данный географический район выступал буфером между Западом и Степью, о который веками разбивались волны воинственных восточных народов.
После гибели Аварского каганата, павшего под ударами ратей Карла Великого, Руси пришлось иметь дело с печенегами и могущественным Хазарским каганатом, который был разгромлен лишь Святославом Игоревичем во второй половине X века.

Родственным сабле оружием является палаш. Он отличается от сабли лишь прямым клинком, который также имеет одно лезвие и может сопровождаться отогнутым хвостовиком.
Клинковое оружие всадника мог дополнять боевой нож. Это грозное орудие ближнего боя в Европе получило название «сакс» или «скрамасакс». Производным от него является «лангсакс», или длинный нож, который по своим размерам мог приближаться к длинноклинковому оружию.

Роман об Александре. Фландрия , 1340-е гг

Основным орудием нападения конного бойца, по крайней мере, тяжело вооруженного конника все чаще становилось копье или пика, что было напрямую связано с генезисом рыцарства и рыцарской тактики боя. Данный способ боевого контакта предполагал фронтальный удар сомкнутой массы конников, для чего копье подходило как нельзя лучше в силу своей длины и акцентированно колющей направленности. Конечно, классическая рыцарская атака с жестко зафиксированным под мышкой копьем сложилась не ранее конца XI в., то есть на закате «темных веков» — раннего Средневековья. Однако, уже на заре европейской средневековой конницы воины отчетливо понимали и по достоинству ценили преимущества, которое предоставляло такое оружие, как копье. Длинномерное древко существенно (в полтора-два раза) расширяло радиус поражения конного бойца по сравнению с любым клинковым оружием. Это было чрезвычайно важно для конника, который был ограничен в маневре пространством собственного седла и часто был вынужден дотягиваться до отстоящей от него цели.

Способ боевого использования копья в раннем Средневековье состоял в нанесении укола за счет движения руки, удерживавшей древко в районе точки балансировки. Известны два основных хвата копья. Во-первых, это «обратный», или «посоховый» хват. Он состоял в удержании копья над плечом, при том что наконечник находился со стороны мизинца. В целом данный хват мало отличался от держания копья при метании и, несомненно, к нему восходил. Во-вторых, прямой или обычный хват, когда копье удерживалось на полусогнутой руке у бедра или талии с наконечником со стороны большого пальца. Способы использования обоих вариантов прекрасно прослеживаются на примере казаков и улан XIX столетия, пользовавшихся оружием со схожими тактико-техническими характеристиками. Специфическим хватом копья пользовались, видимо, византийские катафрактарии, удерживавшие древко двумя руками. Данный способ восходит еще к античным временам и был перенят у парфянской и сарматской тяжелой конницы. Двуручный хват постепенно вышел из употребления, что было связано с постоянным повышением роли щита, который, без сомнений, удобнее было использовать свободной от дополнительной нагрузки рукой.

Император Траян. Шпалера. Фландрия, 1450-е гг. Берн

Археологический материал содержит значительно большее количество копий по сравнению с клинковым оружием. Данная ситуация скорее всего верно отражает реальное положение вещей в раннем Средневековье. Это и неудивительно, учитывая эффективность копья при относительной его дешевизне и доступности.

В период раннего Средневековья бытовали следующие разновидности наконечников копий: листовидные, ромбовидные, ланцетовидные, широколопастные, двушипные. Кроме того, имели хождения пики с пером четырехгранного, квадратного сечения. Интересной чертой оформления некоторых типов наконечников являются выраженные треугольные или прямоугольные выступы на втулке, традиционно именуемые «крыльями». Копье или пику с таким дополнением принято именовать «крылатой». Перекладина под пером, образуемая крыльями, служила стопором, препятствовавшим слишком глубокому проникновению его в поражаемую поверхность. Изначально такие копья были специфическим охотничьим атрибутом, но затем быстро перекочевали и на поля сражений. Данная разновидность является яркой иллюстрацией проникновения охотничьего оружия в боевую среду, что говорит об известном универсализме средств поражения военного и гражданского назначения в период складывания в Европе воинского сословия. Это вполне соответствует «прозрачности границ» воинского сословия в раннем Средневековье, когда каждый, владевший оружием свободный мужчина, мог влиться в него.

Обратная сторона древка всегда накрывалась специальным металлическим тыльником — втоком, иначе — подтоком, который обычно имел коническую форму. Он служил для предохранения древка от разбивания.
Помимо этого, он мог служить балансиром и дополнительным поражающим элементом при действии обратной стороной древка, что вполне могло иметь место в боевой практике.

Сцена страстей Христовых. Гравюра. А. КранахСтарший,1515г. Веймар

Период XII—XIII вв. в Европе явился временем окончательного сложения и наивысшего расцвета рыцарства. Отныне любая армия в Европе могла претендовать на роль значимой военно-политической единицы, только если ее основу составляли рыцари и шире — тяжелая конница. Рыцарская конницав определенных исторических условиях оказалась чрезвычайно эффективной боевой силой. Для контроля над ней и обуздания стихийной агрессивности, унаследованной от воинов «темных веков», общество отчасти сознательно, отчасти инстинктивно выработало и внедрило специфический кодекс рыцарской чести. Данный кодекс явился в том числе и истинной основой идеологии рыцарства. Изначально это был неписаный свод законов и морально-нравственных установок, регламентировавших поведение рыцаря на войне и в мирной жизни.

Итальянский медиевист Франко Кардини остроумно сравнивал рыцаря, лишенного внутренних сдерживающих факторов, с летчиком-истребителем, внезапно сошедшим с ума за штурвалом своей грозной боевой машины. Рыцарский кодекс сложился во многом под влиянием Клюнийской церковной реформы XI в. Требования религиозного характера обусловливали и сакрализировали служение рыцаря обществу, которое он был призван защищать. В XII в. рыцарский кодекс включил в себя еще одно основополагающее положение, а именно — культ Прекрасной Дамы, который отчасти происходил от культа Девы Марии, чрезвычайно распространенного среди воинов. Именно развитый рыцарский кодекс и ознаменовал окончательное сложение рыцарского сословия в начале XII в. Отныне рыцарство получило все свои отличительные атрибуты, определявшие его уникальность в мировой культуре.

В данный период совершенствуются тактические приемы использования тяжелой конницы.
Эволюционные изменения происходили повсеместно по всей Европе, включая русские земли. Если ранее до конца XI в. действия конницы были преимущественно одноактными, состоявшими из единой фронтальной атаки с последующей сшибкой и рукопашной схваткой до победного конца, то классическое Средневековье дало гораздо более упорядоченные способы ведения боя. В рассматриваемый период времени рыцарство научилось сдерживать свой атакующий порыв и жажду личной славы. Коннице предписывалось не только начинать сражение в определенном боевом порядке, но и действовать на поле, не нарушая его в дальнейшем. Повышение дисциплины и управляемости позволило превратить боевой контакт в контролируемый процесс, по крайней мере, на определенных его стадиях. Отныне бой стал многоактным и мог состоять из нескольких последовательных схваток — «соступов» или «суимов», как их именуют русские летописи, которые предпринимали отдельные конные формирования.

После столкновения воины должны были при первой возможности собираться под знаменем и восстанавливать исходную формацию с тем, чтобы возобновлять бой в полном порядке. По крайней мере, в идеале это предполагалось. Надо ли говорить, что реальность зачастую была несколько иной. Рыцарство по своей природе не могло воспринять тот уровень дисциплины, какой подразумевается в регулярной армии, хотя значительные изменения к лучшему в сравнении с эпохой раннего Средневековья все же наблюдались. Роль знамени в управлении конными соединениями становилась неоценимой. Помимо немаловажной символической, моральной нагрузки, знамя стало одним из основных элементов управления. Средневековый конный бой создавал почти непреодолимые трудности для звукового оповещения, например, при помощи трубы или барабана, а уж тем более — голоса. Уши воина были закрыты толстым подшлемником и собственно шлемом. Отдельные звуки должны были сливаться в единый гул, растворяясь в грохоте копыт, лязге стали, треске сталкивающихся копий и щитов, криках умирающих. Таким образом, господствующее над полем знамя приобретало роль основного ориентира, вслед за которым шли вперед или отступали конные полки. Звуковая сигнализация приобретала вспомогательное значение. Недаром знамя оберегали любой ценой, а потеря его могла легко привести к поражению.

История Александра Великого. Фландрия, вторая половина XV в. Гота, Научная библиотека

К концу XI в. полностью сложился рыцарский способ ведения боя, единый для всего европейского региона, включая Византию и Русь. Отныне главным способом поражения был укол копьем, плотно прижатым подмышкой; действие производилось не усилием мышц руки и плечевого пояса, как ранее, а движением коня. Копье плотно зажималось подмышкой и нацеливалось на врага. Всадник упирался прямыми ногами в стремена и спиной в заднюю луку седла, сообщая таким образом неподвижно зафиксированному копью скорость и массу коня и собственного тела в доспехах. Подобный прием был настоящим «абсолютным оружием» средневековой конницы. Понятно, что даже самый сильный и умелый боец ни при каких условиях не смог бы превзойти за счет действия одной только руки усилие, создаваемое пятисоткилограммовой массой коня и всадника на скорости около тридцати сорока километров в час. Основным аллюром атаки стал галоп. Причем в сторону противника конница могла двигаться хоть шагом, хоть короткой рысью. Но перед непосредственным контактом (дистанция около пятидесяти метров) строй должен был сорваться в галоп, переходящий в неконтролируемый карьер, для того чтобы обеспечить наивысшую эффективность удара. В подобных условиях от боевого коня требовались спринтерские качества — способность развивать максимальную скорость на минимальной дистанции.

Основным строем конницы являлся вытянутый по фронту эскадрон глубиной в две-четыре шеренги, редко больше. В первой половине XIII в. выработалась и другая форма — так называемый «клин» или «свинья», как ее именовали в русских летописях. Это было специфическое построение, которое, по всей видимости, было характерно изначально только для германских рыцарей прибалтийских земель, но затем распространилось по всей Европе. Оно заключалось в том, что число воинов в каждой последующей от начала шеренге увеличивалось на два, располагались они уступом, что образовывало трапециевидную фигуру, обращенную вершиной к неприятелю. С тыла клин поддерживала прямоугольная колонна всадников. Преимущество данного построения заключалась в высокой управляемости и пониженных требованиях к снаряжению и выучке бойцов из центра построения, что позволяло привлекать к боевым действиям максимальное количество личного состава практически без потери эффективности подразделения в целом.

Роль военачальника рассматриваемого периода, конечно, еще не достигла роли полководца в классическом понимании, как, например, в античном Риме. Даже в эпоху развитого Средневековья XII—XIII вв. командир рыцарского войска в первую очередь обязан был выбрать правильное место и время для решительного сражения. Далее его роль, в лучшем случае, заключалась в своевременном введении в бой резервов. Таким образом, личный пример доблести и воинского мастерства командира был зачастую не менее важен, чем его дарования как тактика и стратега. Военачальник сам должен был увлекать людей в битву. При этом опытный и мудрый полководец не должен был забывать и своих обязанностях командующего, верно оценивать ситуацию на поле, вовремя поднимать людей в атаку, правильно задавая ее направление. Одновременно он оставался непосредственно сражающимся бойцом, то есть в любую секунду должен был сохранять готовность к отражению нападения и применению собственного оружия. В качестве примера можно привести Вильгельма Завоевателя, Фридриха Барбароссу или Эдуарда Черного Принца. Но это почти идеальные случаи. Наряду с ними мы встретим и безрассудных сорвиголов наподобие Ричарда Львиное Сердце, что, правда, не мешало им в ряде случаев становиться вполне успешными командирами конницы.

Трудность прогнозирования ситуации в битве, а также пониженная управляемость протекания процессов во время ее заставляли полководцев всячески избегать решительного столкновения. Крупное сражение всегда было сопряжено с фактором непредсказуемости и элементом азартной игры — можно было быстро потерять все, не взирая на, казалось бы, благоприятные условия. Ярким примером может послужить битва при Пуатье 1356 г. Французы, обладая полным численными техническим превосходством над англичанами, потерпели сокрушительное поражение, приведшее к проигрышу целого этапа Столетней войны, который расценивался современниками в качестве самостоятельного конфликта. С другой стороны, даже убедительная победа не гарантировала благоприятного окончания войны в целом — таковы были политические реалии Средневековья. Кроме того, свою роль играл и простой человеческий страх, ведь прямое столкновение было сопряжено с огромным риском. Достаточно вспомнить, что проигравшая сторона теряла от четверти до половины личного состава. То есть каждый от рядового бойца до военачальника имел вполне осязаемый шанс проститься с жизнью в случае поражения.

Основой комплектования конных армий служил феодальный призыв. В описываемый период система феодальных отношений приобрела логическую завершенность и упорядоченность. Были выработаны четкие нормы взаимоотношений между господином и вассалом, очерчен круг их взаимных обязательств. Отметим, что обязанности были именно двусторонними. Вассал должен был служить сюзерену, выставляя по его требованию отряд вооруженных бойцов, которых он снаряжал на доходы со своего земельного надела — «лена». Ленное владение могло иметь характер не земельного держания, а прибыльной должности, как, например, часто бывало с рыцарями, проживавшими в городах. Сеньор, в свою очередь, обязан был защищать своего человека, выкупать его из плена, помогать семье в случае его ранения или смерти отстаивать его интересы в суде, заботиться о его потомстве и т. д. Вассальные отношения регулировались договорами «оммаж» и «фуа». Оммаж (от французского l’ homme — человек) состоял в том, что будущий вассал изъявлял желание встать под руку господина, стать его человеком (отсюда и термин «оммаж»). «Фуа» представлял собой присягу на верность господину. Тогда же обычно оговаривались и конкретные условия. С XII в. договоры обычно стали оформляться письменно. В случае неверности вассал мог лишиться своего надела и быть изгнанным из владений сеньора. Если сеньор не исполнял оговоренных условий, то есть имела место так называемая «филония», вассал мог ответить «деградацией» — односторонним разрывом отношений со своим господином. Такова была схема Естественно жизнь была гораздо сложнее и корректировала идеальные условия.

Св. Георгий. Л. Кранах Старший. 1506 г. Мюнхен

В XII—XIII вв. наметился, а затем и развился кризис классических вассально-сеньориальных отношений. Служба на войне и даже в мирное время была весьма убыточной для вассалов. Поэтому сеньоры вынуждены были компенсировать их расходы за время призыва. Обычно компенсация носила частичный характер и была дополнением к доходам от лена. В тот же период были четко определены сроки несения службы по призыву, которые в среднем равнялись сорока дням в году. Если сеньор хотел продлить срок, то он должен был выплачивать жалование своим рыцарям и их солдатам. Постепенно к XIII в. в армиях появился значительный процент обычных наемников — воинов, которые служили не на феодальной основе, а за денежное вознаграждение. В подобном окружении вассалы, которые были вынуждены нести службу себе в убыток, не проявляли особого энтузиазма и рвения, стараясь перевести собственное служение на денежную основу. Это послужило к быстрой смене характера комплектации армий. К концу XIII в. их костяком выступали именно наемники.

Конное вооружение классического Средневековья представляло собой вполне развитый и продуманный комплекс боевых средств. Он являлся логическим развитием тенденций, заложенных еще в X—XI вв.

Снаряжение коня претерпело определенные изменения. Седла стали более тяжелыми и массивными. Прямые луки, служившие для упора при копейной сшибке, увеличивались по высоте, что в середине второй половине XIII в. привело к появлению «ясельных» седел. Легкие трензельные оголовья уже в XI в. сменяются в боевом обиходе на более совершенные пилямные и мундштучные. К XII—XIII вв. они становятся основными разновидностями оголовий. Формы их на Руси и в Европе могли разниться, но принцип действия и требования к ним оставались едиными. Длинные псалии и жесткие металлические планки, помещавшиеся в рот коня, позволяли максимально точно контролировать его движения в бою. Это приобрело кардинальную важность в условиях сформировавшейся рыцарской тактики, когда укол копьем осуществлялся за счет хода коня, что существенно повысило требования к филигранности выездки.

Защитное снаряжение представляло собой комбинацию щита, шлема и кольчуги. Изначально щит, как и прежде, выступал основным оборонительным средством, не считая шлема. Однако с течением времени все большую нагрузку берут на себя средства статической защиты, непосредственно надеваемые на корпус, руки и ноги. Введение все более длинных кольчужных рубах с полными рукавами, а впоследствии и появление в широком обиходе кольчужных чулок привело к снижению роли щита, что выразилось, в первую очередь, в уменьшении его размеров. Пришедший от XI в. миндалевидный щит сосуществовал в XII—XIII вв. с вытянуто треугольным щитом. Обе разновидности отличались значительными размерами и закрывали воина от подбородка до колена или середины голени, что предполагает длину около метра двадцати сантиметров и даже более. В начале XIII в. появился, а затем ко второй половине столетия и серьезно потеснил их малый треугольный щит. Он имел иные пропорции, вписываясь в квадрат или прямоугольник с отношением длины и ширины не более чем один к полутора. Подобные щиты отличались средними и малыми размерами и не превосходили одного метра в длину. Развитие тактики конного боя привело к появлению новых систем и конструкций, служащих для удержания щита. Вместо преобладавших изначально щитов с кулачным хватом в XI в. распространяются щиты с так называемым «локтевым», или «предплечным» хватом.

Предплечье бойца продевалось в кожаные петли, приклепывавшиеся к изнанке щита. Появление подобного хвата было напрямую связано с введением в обиходе конницы больших миндалевидных щитов в XI в. В отличие от круглых щитов, эти были слишком длинными и тяжелыми, чтобы эффективно управлять ими при помощи одноточечного кулачного хвата. Кроме того, для конника требовалась свободная левая кисть для удержания поводьев. Фиксация щита на предплечье позволила более свободно манипулировать им, особенно в условиях верхового боя, и освободила кисть, что облегчило управление конем. Необходимо отметить, что на раннем этапе (в X в.) были известны и гибридные формы, а именно — миндалевидные щиты с кулачным хватом. Данная разновидность не прижилась и не получила заметного распространения, что доказывает скудное отражение ее в источниках (известна исключительно по редким изображениям).

Эволюционные изменения щита происходили почти синхронно на всей территории Европы, включая Русь и Балканы. Это было вызвано единством тактики и принципов использования оборонительного и наступательного комплекса.

Под стальной доспех на тело в обязательном порядке надевали стеганые подкладки для амортизации ударов и предохранения от возможного натирания. Под шлем и кольчужный капюшон полагался подшлемник, под кольчугу или пластинчатый доспех — стеганая куртка «акетон» или «гамбезон» и т. д. При достаточной толщине набивки они могли выступать и самостоятельным доспехом, что широко практиковалось среди беднейшей части воинства, а также в среде легкой конницы, где не было необходимости нагружать себя стальными доспехами. В известных случаях подобной защитой не брезговали даже представители высшей аристократии.

Стеганые амортизирующие подкладки были хорошо известны с античных времен. Традиция их использования в определенных регионах, например в Византии, не прерывалась. В Европе раннего Средневековья тем не менее нет надежных свидетельств существования специально выделанных поддоспешных одежд. Под кольчуги, видимо, могли поддеваться плотные кожаные или шерстяные рубахи, а под шлемы — войлочные или меховые шапки, которые могли служить элементом гражданской одежды. Под пластинчатые доспехи подкладка, вероятно, могла подшиваться или пришнуровываться. Такая ситуация была оправданна относительно малым распространением стального защитного вооружения, а также преобладанием легкого оружия.

Все это снижало необходимость широкого применения специализированных стеганых поддоспешных одеяний. В Византийской империи воинам предписывалось носить стеганые куртки вне зависимости от того, какой вид доспеха они употребляли. Наличие подобных предписаний и рассуждений об их пользе служит надежным индикатором того, что ими периодически пренебрегали, не желая излишне нагружать себя физически и в финансовом отношении. В период развитого Средневековья такого рода предписания почти не известны, что косвенно, но вместе с тем недвусмысленно указывает на распространение подобных одежд и подкладок, наличие которых было самоочевидным в условиях широкого употребления тяжелого оружия, характерного для этой эпохи.

Битва при Павии. Шпалера. Фландрия, 1530-е гг.

Кольчужное полотно оставалось наиболее популярной разновидностью защитного покрова в XI—XIII вв. Кольчужные рубахи в это время проделали путь от короткополых курток с рукавами до локтя до настоящих пальто с полноразмерными рукавами и подолами, доходившими до середины голени. Впоследствии к концу XII — началу XIII вв. в связи с повсеместным знакомством с развитыми формами кольчужных чулок подолы рубах заметно уменьшились.

Укороченный подол был гораздо функциональнее длинного, который значительно утяжелял кольчугу и бесконтрольно болтался в стороны, особенно при быстрой скачке. Для борьбы с этим эффектом подолы рубах часто подвязывали вокруг бедер на манер неких комбинезонов. Наиболее раннее изобразительное свидетельство такого рода представлено на ковре из Байе 1080 гг., одно из наиболее поздних — с миниатюр Винчестерской библии конца XII в.
Важным дополнением к кольчужной рубахе был кольчужный капюшон. Он значительно усиливал защитные качества шлема, под которым его носили, а также мог выступать самостоятельным наголовьем. В XI—XIII вв. широким хождением пользовались капюшоны, приплетаемые к горловине рубахи. Наряду с ними имели хождение и надеваемые отдельно капюшоны с пелеринами. В Византии они были известны и ранее, предположительно с позднеантичного времени (V—VI вв. от Р. Х.).

Определенное недоумение у стороннего наблюдателя может вызывать полное отсутствие прикрытий кистей рук и пальцев до конца XII в. Казалось бы, кисть руки, непосредственно удерживающая оружие, в бою подвергается угрозе прежде всего и требует защиты в первую очередь. Тем не менее отсутствие фехтовальных эволюций с оружием (по крайней мере, в современном понимании) даже в зачаточном состоянии, а также бой с применением щита снижали вероятность поражения кисти практически до нуля. Вместе с тем с возрастанием роли рыцаря как самостоятельного, индивидуального бойца вместо прежнего члена сплоченного общинного строя повышается роль фехтования оружием (в первую очередь, клинковым), связанного с отражением ударов клинком. Это многократно повысило риск поражения кисти, что привело к появлению в 1180 г. прямоугольных кольчужных мысков, которые приплетались непосредственно к рукаву и закрывали кисть сверху. Скоро им на смену пришли кольчужные рукавицы (1190—1200 гг.), к которым в первой трети — середине XIII в. добавились и перчатки с раздельными пальцами. До второй половины XIII в. кольчужные прикрытия кисти всегда выполнялись как продолжение рукавов кольчуги, то есть приплетались к ним. Иными словами, в этот период раздельных рукавиц не существовало. Они появляются лишь в 1260—1270 гг.

Необходимо отметить, что на Руси, какие бы то ни было прикрытия кисти не известны ни по данным археологии, ни по изобразительным или письменным данным. Первое и единственное изображение кольчужной рукавицы относится к 1300 г. (миниатюра Тверского списка Хроники Георгия Амартола). Видимо, определенное хождение такие приспособления на Руси имели, но о сколько-нибудь широком применении говорить не приходится. Это вполне логично укладывается в концепцию развития русского военного дела и, шире, общественных сил, которые не породили и не приняли феномена рыцарства в полном смысле. Русский дружинник, используя схожее в основных чертах снаряжение и приемы боя, ориентирован был прежде всего на действие в составе подразделения, сохраняя наш исконно русский общинный уклад даже в бою, не превращаясь в индивидуалиста, что делало неактуальным различные специальные защитные устройства наподобие кольчужных перчаток или рукавиц. Это вовсе не значит, что тяжеловооруженный снузник не мог выступать как самостоятельный боец, а европейский рыцарь не умел действовать в составе строя, в данном случае важна общая направленность.

Наиболее яркой страницей истории развития защитного снаряжения XI—XIII вв. является эволюция боевых наголовий и, прежде всего, шлемов. Эта тема достаточно подробно освещена в соответствующих разделах данной книги, поэтому специального внимания здесь мы ей не уделим. Достаточно сказать, что в XI в. повсеместно возобладали конические и куполовидные формы шлемов, на время потеснив полусферические и другие геометрические разновидности.
Их эволюционные изменения состояли в том, что монолитные конструкции получили большее распространение по сравнению с более примитивными сегментными. Для защиты лица все шире стали применяться носовые пластины, которые к началу XII в. трансформировались в сплошные маски — забрала с прорезями для глаз и для вентиляции. В XII же столетии распространяются на головья с цилиндрической и усеченно конической тульей, так называемые «горшковидные шлемы». Они впоследствии и стали главным приложением для монтажа глухих забрал, превратясь в XIII в.

в весьма массивные ведрообразные наголовья. Наряду с ними продолжали существовать более легкие открытые шлемы с простыми на носниками или без них. Тогда же в XII —XIII вв. переживает очередной всплеск мода на шлемы с полями, которые могли использовать как рыцари, так и легкая конница и пехота.

Распятие. Л. Кранах Младший. 1573г. Дрезден

Русское военное дело в основном характеризовалось открытыми шлемами, которые следовали своим обликом восточной, степной традиции. Одновременно имели хождение и тяжелые закрытые наголовья, оснащенные полумасками или даже полными глухими личинами. Последние появились в конце XII столетия и просуществовали до середины XIII в. По своим функциональным характеристикам они выступали полным аналогом рыцарским горшковидным шлемам. При этом они далеко опередили европейские образцы по технологическим и декоративным качествам. Личины были антропоморфными, то есть повторяли черты человеческого лица и фиксировались на корпусе шлема подвижно посредством петли. В Европе шлемы с откидными забралами появятся лишь в конце XIII — начале XIV вв.

Серьезным ударом по «рыцарской Руси» стало монгольское нашествие 1230 гг. Был нанесен значительный урон ремесленным центрам, которые обеспечивали выпуск технологически сложного, богато украшенного «рыцарского» снаряжения. Ущерб не был тотальным, но на восстановление первоначального уровня производства ушло несколько десятилетий. Кроме того, потребность в массовом вооружении (особенно конном) сделало невозможным широкое распространение дорогостоящей, элитной продукции. На первое место вышли простые и дешевые «солдатские» вещи. Сказалось это и на облике шлемов. Вплоть до XVI—XVII вв. не появлялись на Руси наголовья такого уровня технологического совершенства, как в первой половине XIII в. Например, монгольское вторжение пресекло развитие таких многообещающих разновидностей, как шлемы с личинами или полумасками.

Наступательное вооружение XI—XIII вв. заметно изменилось по сравнению с раннесредневековыми образцами. Сказалось в первую очередь складывание обширной и влиятельной прослойки населения, основным назначением которой была военная служба. Данный фактор обусловил массовое производство оружия, которое в основной своей массе не могло более нести столь роскошной декоративной отделки, что была в широком ходу в эпоху викингов. Внешний облик оружия становиться более скромным, а все возможные элементы отделки занимают подчиненное положение по отношению к чисто функциональным чертам.
Оружие становиться более дешевым и доступным. Это было связано с упрощением технологии изготовления. В рассматриваемый период мастера оружейники, следуя общему уровню развития ремесла, перешли на использование обычной стали вместо дамасской. Процесс ковки более не был связан с трудоемкими, долгими, а значит, и дорогостоящими приемами приготовления дамаска, который ранее служил основой для большинства клинков. Обычная сталь при грамотной обработке не уступала дамасской ни в твердости, ни в упругости, будучи при этом серьезно дешевле.

Воин-профессионал периода развитого Средневековья в Европе и на Руси, в первую очередь, являлся конным бойцом Поэтому эволюция профессионального снаряжения, и в том числе наступательных средств, была связана прежде всего с особенностями использования его в конном строю. Иными словами, любой профессиональный комплекс боевых средств являлся специализированно конным, при том что он сам или его отдельные элементы могли использоваться и в иных условиях, например в пешем или морском бою.

Копье как основное оружие рыцарской конницы в период развитого Средневековья заметно увеличилось в размерах, по сравнению с более ранним временем. Развитие рыцарской тактики позволило существенно удлинить и утяжелить древко, так как исчезла необходимость активно манипулировать копьем в бою. Вспомним, что рыцарь неподвижно фиксировал свое оружие подмышкой, в то время как его коллеги из более ранних эпох «фехтовали» копьем, нанося уколы усилием руки, что естественно ограничивало его размеры и вес.

Размеры наконечников копий увеличились незначительно. Более крупным стал диаметр втулки, что было связано с утолщением древка, которое отныне было призвано выдерживать огромные ударные нагрузки, немыслимые в раннем Средневековье. По той же причине увеличилась длина втулки и уменьшилось соотношение длин рабочей части (пера) и втулки. Понятно, что чем больший рычаг по отношению ко втулке представляет перо, тем сложнее его удерживать на древке при нагрузке, и наоборот. Увеличивается и толщина наконечников. Короче говоря, копье превращается в массивное оружие, призванное поражать тяжелый и прочный защитный покров. Форма наконечника изменяется в общих чертах следующим образом: наиболее употреби мыми становятся наконечники с вытянуто треугольными перьями, которые потеснили прочие конфигурации.

Меч в описываемое время превратился настоящую кавалерийскую «спату», какой ее знали античные катафрактарии. Одноручный эфес сочетался с длинным и широким клинком, который обеспечивал максимальный радиус поражения и наибольший разрушительный эффект. Острие приобрело клиновидные очертания, что позволило наносить более результативные уколы по сравнению с классическими каролингскими мечами с их закругленными остриями. Сечение клинков было почти исключительно линзовидным На плоскостях для облегчения конструкции в большинстве случаев наводились долы, для чего использовался метод ковки с последующей накаткой абразивным камнем. Встречались и клинки с гладкими плоскостями без долов. Толщина клинка составляла 5—6 мм в основании. Эфес комплектовался широким перекрестьем, которое в данный период уже можно называть гардой в полном смысле слова. Ведь перекрестье каролингского меча настолько незначительно выступало за границы клинка, что скорее служило упором кисти, чем ее защитой. Перекрестье было односоставной монолитной планкой, которая имела прямоугольное сечение. Оно с равной вероятностью могло быть прямым или изгибаться в сторону острия. Навершия также утратили составную конструкцию и стали монолитными. С XI по XIII столетие сменилось множество разновидностей наверший — от линзовидных и полукруглых до дисковидных и т. д. Основной функциональной чертой их в эту эпоху стал изгиб части, прилежащей к рукояти, в сторону, противоположную клинку. Это было необходимо для раскрепощения кисти бойца на рукояти. Данный принцип воплотился еще в раннем Средневековье на византийских мечах, а также некоторых типах каролингских мечей. Однако в рассматриваемый период он полностью доминировал при создании любой разновидности эфеса. В историографии мечи, обладающие описанной совокупностью признаков, были названы общим термином «романские». Они были распространены на всей территории Европы, обозначая единое, условно говоря «рыцарское», пространство, куда в полной мере были включены и русские княжества.

В XII в. появилось новая разновидность клинкового оружия, не представленная среди русских древностей до конца XV в., характерная исключительно для Европы. Имеется в виду так называемый «фальшион», или тесак. Данное оружие характеризовалось клинком с выраженным расширением от основания к острию. Оно снабжалось мечевым эфесом или эфесом боевого ножа (без перекрестья и навершия с приклепанной к хвостовику рукоятью). Это был вариант «асимметричного ответа» на распространение полного кольчатого доспеха, который отличался значительной степенью устойчивости к воздействию обычного одноручного оружия.

Расширяющийся клинок обладал повышенной разрубающей способностью благодаря смещенному к острию балансу. Кроме того, фальшион имел усиленную рабочую часть клинка, отличающуюся повышенной прочностью из-за значительной ширины. Напомним, что удар клинковым оружием, как правило, производится последней его третью, где фальшион имел максимальное расширение.

Бой двух рейтар. По Валльгаузену.1616 г.

Происходил фальшион, по всей видимости, от некоторых типов европейских палашей или «больших ножей», которые в историографии обозначаются зачастую некорректным, но устойчивым термином «однолезвийный меч». Была известна и несколько иная разновидность фальшионов, когда клинок имел вместо хвостовика втулку и снабжался коротким древком. Древко обычно не превышало длины самого клинка. Оружие, принадлежащее данной группе, мы предлагаем называть собирательным термином «фошард». Оговоримся, что в Средние века оба термина «фальшион» и «фошард» обозначали одно и то же без какого бы то ни было четкого разграничения.

Обе разновидности оружия постепенно завоевали популярность в среде конницы. Изначально они использовались лишь пехотой и легкой конницей из-за своей дешевизны. Впоследствии их активно применяло и рыцарство, что объясняется отличными боевыми качествами данного оружия. Пик распространения фальшионов приходится на конец XIII—XIV вв. Источники этого времени донесли до нас свидетельства существования множества различных типов и вариантов такого оружия, что несомненно указывает на высокую культуру его использования.

Оружие на рукояти или на коротком древке также широко использовалось конницей. В Восточной Европе и особенно на Руси были распространены чеканы — топоры с дополнительным поражающим элементом на обухе в виде выраженного молотковидного или пирамидального выступа. Обычно они имели узкую бородку. Малая длина поражающей поверхности сообщала этому оружию повышенную проникающую способность при ударе, что делало его весьма эффективным боевым средством, невзирая на незначительный вес. Малый вес сообщал чекану высокие мобильные качества, превращая его в неотразимое орудие нападения всадника.
На Руси также применялся полный спектр основных разновидностей обычных секир и топоров, характерных для всей Европы. Представляется возможным выделить и некоторые особенности, обусловленные различной традицией изготовления и применения данного оружия в различных областях европейского континента. Например, на Руси до XIV—XV столетий совершенно не применялась секира с полукруглой (луновидной) рабочей частью. На западе Европы она была известна с конца XI в. и распространилась в XIII в.

В XIII в. завоевывает популярность такое оружие, как шестопер или пернач. Это было вызвано распространением пластинчатого доспеха.

Лук по-прежнему остается основным средством дистанционного боя конницы. В Европе традиция использования конных лучников не была всеохватывающей, кроме, может быть, Венгрии и Польши. Византия, Балканские страны и Русь, напротив, широко применяли лучников на конях, что было вызвано необходимостью мобильной войны с восточными соседями. В этих регионах применялись сложносоставные луки тюркского, турецкого или монгольского типов. Они выклеивались из различных пород дерева и усиливались сухожилиями животных и роговыми накладками в различных сочетаниях. Дуги таких луков отличались большой мощностью, однако, загнутые вперед плечевые накладки создавали дополнительный рычаг, что компенсировало ее и облегчало натягивание. Европейские луки не были составными, а мощность достигалась за счет увеличения размеров. Сложные луки имели хождение лишь в крестоносных государствах, Италии и Испании, которые так или иначе контактировали с восточными народами.

Другим метательным средством выступал арбалет или самострел. Это был лук с дугой настолько мощной, что ее невозможно было натянуть руками. Дуга арбалета помещалась на ложе, снабженном спусковым механизмом и желобом для стрелы. Для натягивания требовалось зафиксировать оружие неподвижно (обычно его прижимали ногой к земле) и, взявшись за тетиву двумя руками, привести ее в боевое положение. В XIII в. с повышением мощности арбалетов появились различные приспособления для натягивания. Первым был простой поясной крюк, позже вошли в обиход и различные механические устройства. В конном строю арбалет употреблялся редко, однако, при переходе на пластинчатые доспехи в середине XIII в. потребовались средства повышенной мощности, что привело к появлению конных арбалетчиков как вспомогательного рода войск. Хотя конный арбалет, видимо, уступал пехотному в мощности, но все же далеко превосходил лук.

XIV—XV вв. — время заката эпохи Средневековья, ее золотая осень. Этот период закончился тотальным сломом традиционного европейского общества, что привело к невиданному в прежние времена кровопролитию. Однако в свои последние времена старая европейская культура расцвела протуберанцем колоссальной силы и яркости. Данное явление затронуло все слои общества, включая, конечно, и рыцарство. Никогда прежде воинское сословие не было носителем столь рафинированной культуры и тщательно разработанной идеологической системы. Современный наблюдатель может поддаться соблазну и принять многие стороны общественной и личной жизни рыцарства за некое театральное действие, за игру. В определенной мере это, несомненно, правильный взгляд. Тем не менее нельзя не признать, что то, что мы могли бы назвать игрой, пронизывало самое естество позднесредневекового рыцарства, выступая стержнем, вокруг которого строилась жизнь. При этом рыцарь, особенно если говорить
о некоем собирательном, идеальном его образчике, даже не пытался скрыть некие театральные элементы своего поведения, со всей серьезностью принимая правила игры. В качестве примера можно рассмотреть такое важное для понимания рыцарства в целом явление, как турнир. Ранее турнир выступал как один из основных способов боевой подготовки тяжелой конницы. Турнир имитировал действия группы всадников на определенной местности. Тренировка, воинское учение, возможность проверить себя в условиях приближенных к боевым без особого риска — вот что лежало в основе турнира классического Средневековья. С конца XIII в. и особенно в XIV столетии на первый план вышел показательный момент. С тех пор турнир превратился в большой спорт в современном понимании. Основным действием стал поединок двух конников, индивидуальная схватка. При этом в дань обычаям старины в рамках турниров часто проводились групповые конные схватки, так называемы «бои на старинный манер».

Непосредственная развязка обставлялась со всей возможной роскошью, ей предшествовали сложные и красочные ритуалы, не уступающие своей проработанностью настоящим театральным представлениям. Собственно бои в результате занимали минимум времени, выступая кульминацией по всем законам театрального жанра. Постепенно элемент представления стал преобладать, совершенно затенив (хотя и не подменив окончательно) изначальное предназначение турнира. Конечно, участие в таком «шоу» требовало отменного мастерства, силы, ловкости и личного мужества. Но при этом главные действующие лица были лишь верхушкой айсберга из всех задействованных в подготовке людей — герольдов, глашатаев, пажей, слуг, маршалов, судей и т. д. Все они наряду с рыцарями были необходимыми участниками турнира. Нередко турнир должен был воспроизводить некие античные или библейские сюжеты, хотя и в стилизованном, утрированном виде.

Война, непосредственное предназначение рыцарского сословия, конечно, привносила свою «ложку дегтя» суровой прозы жизни. Военный поход, полный тягот и лишений, куда как мало походил на вычурный блеск турнирных боев. Собственно поход не гарантировал даже полевого сражения, которое могло бы прославить рыцаря или принести материальную выгоду, если бы ему посчастливилось взять знатного и богатого пленника. Как правило, результатом похода становились мелкие стычки, бесконечные маневры и осады укрепленных пунктов, что не сулило ничего кроме грязи, крови, болезней и риска бесславно погибнуть от случайной стрелы или подхватить дизентерию и умереть уж вовсе нелепо. Тем не менее настоящий рыцарь и в таких условиях находил место для приложения своих показательных, назовем их условно «театральными», устремлений. Страсть к внешним эффектам особенно сильно проявлялась в армиях богатых и могущественных государств с развитой рыцарской культурой, например, в Бургундском герцогстве. Бургундские рыцари могли позволить себе выступить на войну, везя в обозе шатры в виде замков с башнями, или озаботиться заказом знамен, шитых золотом и жемчугами, — не самые необходимые предметы на войне. Широко известны примеры, когда рыцари организовывали в рамках военных действий настоящие турниры. Зачастую они несли несколько редуцированный характер, но все же обладали основными их родовыми признаками и, в первую очередь, имели показательную нагрузку. Например, в годы Столетней войны во время очередного перемирия, когда военные столкновения были строго запрещены, англичане и французы использовали турнир в качестве предлога, чтобы помериться силами. Это закончилось знаменитым Боем Тридцати. Тогда погибли и были ранены многие известные рыцари.

Портрет Карла l принца Уэльского. Пауль Ван Сомер (?),1616 г. Частная коллекция. По каталогу П. Файнера «ln Armis Ars». 2003 г.

Часто рыцари в добавление ко всем «прелестям» военной жизни отягчали себя изнурительными и бессмысленными на наш современный взгляд, обетами. Например, не открывать один глаз, пока дело не дойдет до настоящего сражения, или принимать пищу стоя или не снимать доспехов и т. д. Причем речь идет об очень распространенном явлении, а не о каких-то забавных курьезах.

То, что кажется нам сегодня мишурой, составляло реальное наполнение жизни рыцаря и шире — дворянина. И это вовсе не мешало рыцарству оставаться наиболее эффективной силой на полях сражений. Вот тут и кроется диалектика развития рыцарской конницы как военной силы в период позднего Средневековья. С одной стороны, можно констатировать постепенное, но неуклонное растворение мифа о непобедимости рыцаря, что являлось реальным фактором его боеспособности. С другой стороны, на поля сражений выходили новые действующие лица, отличавшиеся как способом ведения войны, так и мотивацией своих действий. Новые силы (тяжелая пехота, организованные массы лучников, а также зарождающаяся артиллерия) заметно влияли на само рыцарство, которое вынужденно перенимало новые прагматические способы ведения военных действий, зачастую сливаясь со своими идеологическими противниками. Имела место и обратная связь. Харизматическая фигура рыцаря добавляла уверенности, поднимая боевой дух целого пехотного построения, при том, что отдельно взятый рыцарь в рядах баталии стоил немногим больше обычного пехотинца. Скоро, в начале XVI в., развитие новых сил и тенденций сметет рыцарство с полей сражений. Однако в последние десятилетия своего господства рыцарство достигло максимальной военной эффективности. Великолепное вооружение, выучка и накопленный за века опыт превратили рыцарскую конницу XIV—XV вв. в неотразимое боевое средство. Так нередко бывает, когда рядом со старой испытанной системой возникает новая с аналогичными функциями, но превосходящая ее по техническому потенциалу. Тогда старая система, используя весь ранее накопленный эксплуатационный опыт, на короткое время достигает своего пика, превосходя даже новую систему, несмотря на ее техническое превосходство. Так было, например, с парусными и паровыми судами, когда изящные чайные клиперы легко обгоняли мощные, но неуклюжие пароходы, хотя, как нетрудно догадаться, будущее было за последними. Рыцарская конница в условиях открытого полевого боя растоптала хорошо вооруженную и организованную фламандскую пехоту при Касселе и Розбеке в 1328 и 1382 гг. Однако менее чем через сто лет конница Карла Бургундского ничего не смогла противопоставить швейцарской пехоте, хотя и была вооружена и организована несравненно лучше, чем французская конница в XIV в, в то время как швейцарцы в плане технической оснащенности недалеко ушли от своих фламандских коллег.

Необходимо отметить, что в целом позднесредневековое рыцарство как социокультурный феномен проявляло себя в чрезвычайно сложных условиях. Оно было плоть от плоти традиционного средневекового общества, которое неуклонно следовало к кризисному этапу своего существования (речь идет о Реформации начала XVI в.). Первые попытки реформирования католической церкви, как бы мы теперь сказали на «протестантский манер», произошли в XIV— XV вв. и были связаны с деятельностью Джона Уиклифа в 1340—1350 гг. и Джона Болла в 1380 гг. В начале XV столетия произошло выступление Яна Гуса в Чехии. Все это были лишь предвестники «большой реформации» Лютера. До определенного времени в обществе главенствовали традиционные силы, которые жестко, а зачастую и жестоко подавляли данные устремления, осознавая, что речь идет не об очередном конфессиональном споре, а о коренной смене всего жизнеустройства, что может привести к катастрофическим последствиям. На следующем этапе силы, заинтересованные в Реформации (богатые буржуа и ростовщический капитал), стали достаточно влиятельны для решительного переворота в общественном сознании. Старые же силы, в том числе рыцарство, проявили пассивность или напрямую поддержали тех, кто, прикрываясь религиозными лозунгами, за полтора века полностью изменит облик Европы, в которой уже не будет места рыцарству и его идеалам.

Император Фердинанд ll. Гравюра на меди

Именно в выдвижении на первый план новых общественных кругов, связанных с капиталом, а также во временной поддержке их рыцарством, и следует искать первопричину исчезновения последнего как решающей военной силы и лидера европейского социума.

Развитие Руси в XIV—XV вв. привело к своеобразным, если не сказать — уникальным результатам, в том числе в сфере военного дела. Подводя резюме, можно констатировать, что от внешне весьма схожей с европейской военной системы, основанной на рыцарской тактике ведения боя XIV столетия, Русь пришла во второй половине XV в. к азиатским принципам вооружения и военных действий. Оригинальность данного процесса состоит в том, что он шел на фоне и под непосредственным влиянием генезиса феодализма на Руси. То есть чем больше Русь походила на Европу типом общественных отношений (феодализм), тем менее русские конные воины походили на своих европейских коллег — рыцарей. Сейчас трудно судить, имела ли эта тенденция взрывной, скачкообразный характер или развивалась эволюционно. В 1380 г. «рыцарские» войска Дмитрия Ивановича разгромили полчища Мамая, а уже через сто лет в 1480 г. на реке Угре татарам противостояли конные полки, полностью перевооруженные и организованные на азиатский манер. Ясно одно, развитие феодализма, приведшее в Европе к появлению тяжелой рыцарской конницы, носившей элитный характер, на Руси ознаменовалось появлением поместной конницы, которая имела массовый характер и относилась по европейским меркам к легкой и средней коннице. Не следует делать в этой связи каких-либо оценочных выводов. Оба рассматриваемых феномена не были плохи или хороши сами по себе. Они явились адекватной реакцией породивших их обществ на вполне конкретные исторические условия. Таким образом, изучать и давать оценки можно только, поместив их в реконструированный исторический контекст.

Вооружение и организация европейской конницы XIV—XVII вв. подробно рассмотрены на страницах книги, предлагаемой вниманию читателя. Вкратце заметим, что в середине XIII — начале XIV вв. «Век кольчуги» сменился «Веком пластинчатого доспеха».

Приблизительно за пятьдесят лет кольчуга была вытеснена из боевого обихода, уступив место основного защитного покрова пластинчатым, а позже и монолитным латным конструкциям. Параллельно шел процесс усиления наступательных средств. Это охарактеризовалось появлением полутораручного, а затем и двуручного клинкового оружия, дальнейшим утяжелением копий, введением в широкий обиход систем с комбинированным поражающим элементом (секиры-клевцы, секиры-булавы, боевые молоты и т. д.). Одноручное клинковое оружие также получило повышенные поражающие свойства. Наряду с мечами традиционных очертаний в обиход вошли мечи с клинками четырехгранного сечения и «игольчатым» силуэтом; они отличались значительной жесткостью и были предназначены для нанесения эффективного укола¹⁰. Все шире распространяются фальшионы. Временем их наивысшей популярности был XIV в., когда повышенный ударный потенциал клинка был еще актуален. Тогда доспех еще не получил своего окончательного развития, находясь в стадии «экспериментальной разработки», и его с равной эффективностью можно было поражать рубящим и колющим воздействием, хотя первое требовало все большего усиления специализации поражающих элементов.

Гибель шведского короля Густава ll Адольфа в битве при Люцене. Гравюра. 1630-е гг.

Постепенно защитное снаряжение приобрело чрезвычайно высокие прочностные качества, что было связано, в первую очередь, с распространением латного доспеха в конце XIV — начале XV вв. С тех пор укол стал основным способом поражения, так как разрубить латные покровы было практически невозможно. Укол был направлен прежде всего в сочленения доспеха, которые естественно невозможно было прикрыть сплошными латными протекторами, так как это привело бы к полной потере подвижности. Подмышки, локтевые сгибы, подколенные впадины, основания стоп, тыльная сторона кистей, основания бедер, а также лицо, пах и горло стали основными зонами поражения. Естественно, их защищали различными конструктивными элементами доспеха. Наиболее очевидным и доступным способом было прикрытие сочленений кольчугой. В этой связи популярность приобрели специальные наступательные средства, которые должны были обеспечивать точный укол, способный с высокой степенью вероятности нарушить защитный поверхность кольчужного полотна. Одним из таких видов наступательного оружия стал «кончар» или «эсток». Кончар имел узкий и клинок значительной толщины, отличавшийся жестким сечением (четырехгранным, трехгранным или крестообразным) и отсутствием выраженных лезвий. Таким образом, это было специализированное колющее средство высочайшей степени эффективности. Показателен один из германоязычных терминов для обозначения этого оружия, а именно «панцерштрехер», буквально «протыкатель кольчуг», что вполне прозрачно указывает на его основную направленность. Появился кончар в конце
XIV в. Известен он был буквально по всей Европе. Так, некоторые памятники Куликовского цикласо держат упоминания «кончаров фряжских», то есть — итальянских. Максимальное распространение относится к XV—XVI вв, что вполне логично, ведь именно в это время имели хождение наиболее полные и развитые латные доспехи, против которых использовались кончары.

Постепенное упразднение латного доспеха было связано с распространением огнестрельного оружия. Появление его относится к концу XIII в. и связано прежде всего с осадными орудиями — пушками. Уже в XIV в. достаточно широкое хождение получает ручное огнестрельное оружие — бомбарды. Во второй половине XV столетия в повсеместный обиход входят первые фитильные замки, которые значительно облегчили обслуживание оружия при подготовке к выстрелу и увеличили скорострельность. В конце XV в. появляются и нарезные стволы, которые, правда, в силу крайней дороговизны не получили широкого распространения.

Изначально огнестрельное оружие было маломощным и не могло влиять на развитие защитного снаряжения. Однако с появлением мушкетов в начале XVI в. положение кардинально изменилось. Новое оружие имело длинный ствол и значительный калибр. Мушкетная пуля могла весить до пятидесяти — семидесяти граммов. Тогда же происходит и улучшение качества пороха. На место пороховой мякоти приходит гранулированный порох. Мякоть не взрывалась в привычном смысле слова. Она просто быстро сгорала, создавая в канале ствола избыточное давление газа, выталкивавшего заряд. Гранулы же были гораздо плотнее и были способны именно к взрыву, что многократно повысило бризантность пороха, а значит, и мощность огнестрельного оружия. Во второй четверти XVI столетия наряду с фитильным замком мушкеты начинают оснащаться и колесными замками, которые были гораздо надежнее и позволяли стрелять практически в любую погоду¹¹.

Новое оружие заставило значительно повысить толщину шлемов и кирас. Это привело к закономерному увеличению веса, что, в свою очередь, заставило постепенно отказаться от прикрытия ног, а потом и рук, чтобы хоть как-то компенсировать возросшую массу доспеха. Эволюция, а точнее, деградация защитного вооружения, продолжалась и далее в описанном направлении до тех пор, пока не появился классический кирасирский доспех, состоявший только из кирасы и каски.

Настоящим переворотом стало появление в середине XVI века пистолета, что позволило вооружить конницу огнестрельным оружием. Подобные попытки предпринимались и ранее (как минимум с конца XV в.), что, однако, не привело к регулярному использованию его в среде конницы. Только пистолеты, а затем и карабины оказались достаточно легким и удобным оружием для эффективного использования в седле¹². Необходимость постоянного упражнения в строю, что было залогом успешного употребления огнестрельного оружия, совпало и во многом обусловило превращение конницы в регулярную кавалерию. Описанию этого процесса посвящены последние разделы предлагаемой вниманию читателей книги.

¹Различие дефиниций «конница» и «кавалерия», четко обозначенное еще Г.Дельбрюком и постулируемое некоторыми современными исследователями, не бесспорно. Несмотря нато, что в некоторых очерках оно проводится достаточно последовательно, все авторы более или менее солидарны в условности подобного разграничения: это вопрос сугубо терминологический, и каждый решал его в соответствии с собственным видением проблемы.
²Ввиду популярного характера книги авторы и издательство сочли возможным отказаться от полноценного аппарата.
³Да и то, если предложенная идентификация верна.
⁴Птериги — окантовка пройм и подола доспеха в виде кожаных или матерчатых полос.
⁵Так называемый «мускульный» (или «анатомический») панцирь представляет собой двустворчатую кирасу, нагрудная и наспинная части которой воспроизводят в рельефе мускулатуру торса.
⁶Катафрактарии — так античные авторы называют вооруженных длинными копьями (contos) всадников, облаченных в доспехи и сидящих на покрытых броней конях.
⁷В очерках рассматривается только боевое снаряжение конницы. Турнирное, парадно-церемониальное и (как в данном случае) военно-спортивное оружие и снаряжение, к сожалению, выходит за пределы нашей темы.
⁸Фальшь-лезвие буквально переводится, как«обратное лезвие».
⁹Елмань — относительно поздний термин, относящийся предположительно к XVI в. Тем не менее в европейской историографии он является общепринятым и поэтому употребляется при описании любого материала вне зависимости от хронологических рамок.
¹⁰Подобные характеристики могли иметь также клинки полутораручных и двуручных мечей.
¹¹Несмотря на все свои достоинства, колесный замок был весьма сложен в изготовлении, а значит, и дорог. Поэтому фитильный замок просуществовал вплоть до середины XVII в., когда простой и надежный кремневый замок вытеснил и фитильные, и колесные разновидности. Кстати, колесный замок оказался очень живучей конструкцией. В Германии его продолжали выпускать вплоть до XVIII в.
¹²Карабин — укороченный и облегченный мушкет или аркебуз.

Вперёд>>

Просмотров: 9482

загрузка...

Другие книги по данной тематике