11. Мир ученых

   Слово «ши», что означает ученый, образованный представитель высшего сословия, в древние времена означало воина, представителя феодальной аристократии. (Японцы позаимствовали это слово именно в значении «воин».) Более позднее значение слова практически противоположно более раннему, поскольку в Китае стали проводить четкую границу между людьми, умевшими владеть оружием, и людьми, владевшими пером. Тем не менее нетрудно проследить, как постепенно менялось значение слова. Первые феодалы – дворяне были одновременно и учеными, и воинами. Философы периода Чжоу – Конфуций, Мо-цзы, Лао-цзы и другие – все были представителями аристократии. Роли «ученых» как таковой не существовало; ученые всегда были частью правящей элиты, монахами и чиновниками в развивающихся царствах.

   Революция, которая разрушила феодальную систему и создала единую империю, уничтожила старый класс аристократии. Место аристократов заняли образованные землевладельцы, которые скорее стали помещиками, нежели феодалами. Этот новый класс стал основой новой империи, дающей государству чиновников и военных, учителей и ученых.

   Восстановление древней литературы после сожжения книг династией Цинь повышало престиж членов новой правящей элиты, обладающих вкусом к таким ученым занятиям. В то же самое время принятие конфуцианства как ортодоксальной философии и источника знаний способствовало тому, что члены правящего класса становились все более образованными.

   Тот факт, что члены правящего класса были и воинами, и учеными, объясняет, почему во времена смуты, которых было более чем достаточно в истории Китая, и в период нашествия варваров, в Китае не было Темных веков. И хотя власть переходила к военным, эти военные не были похожи ни на варваров, ни на безграмотных искателей приключений. Они сами являлись представителями класса образованных землевладельцев, которые лишь в силу обстоятельств были вынуждены взять в руки оружие, чтобы защитить свое имущество и свои привилегии, которые не могли защитить ни слабеющий двор, ни разобщенное и неорганизованное чиновничество. Результатом стало сужение рамок класса ученых, однако это не означало ухудшения его качества.

   В эпоху раздробленности с конца III до конца VI века у образованного дворянства, которое не имело крепких связей с высокопоставленными семьями, было очень мало шансов сделать карьеру и добиться успеха; те же, у кого такие связи были, достигали больших высот в управлении государством. Сохранились старые формы гражданской службы, хотя она теперь и находилась под контролем военной аристократии. Образованных людей все еще искали по всей стране и предлагали им работу; создавались литературные произведения, в частности процветала поэзия. Нельзя сказать, что образованные члены правящего класса имели какой-то особый статус – этот статус предназначался для людей, у которых была военная власть, но ученых всячески почитали и уважали.

   Распространение буддизма также пробуждало в людях с созерцательным или религиозным складом ума стремление к учению. Можно предположить, сравнивая Китай с современной Европой, что новый интерес к буддизму постепенно способствовал оттоку ученых от военной и гражданской службы и проложил резкую грань между образованным священником и неграмотным солдатом. (Такое разделение и произошло в Европе в начале Средних веков.) Однако в Китае этого не случилось. Конфуцианская философия и этика никогда не уступали место буддизму. Конфуцианство стало не столь явным с появлением новых идей и новых великих учителей, однако оно продолжало контролировать систему образования и чиновничества. Ученые, ориентированные на светскую жизнь, тем не менее оставались в постоянной оппозиции к любой власти буддизма, хотя они нередко уходили в буддийские монастыри после увольнения с гражданской службы, которой посвятили всю свою жизнь. Их оппозиция любой буддийской власти выражалась в том, что они вынудили уйти про-буддийски настроенного императора У-ди династии Лян после его шестидесятилетнего правления. Будучи в своей основе миролюбивой религией, буддизм не давал возможности военной аристократии прямо участвовать в духовной жизни. Роль ученых в период раздробленности была менее заметной, чем в эпоху империи Хань, но и незначительной ее тоже нельзя назвать. Ученые скорее потеряли политическое влияние, а не моральное или интеллектуальное. Воссоединение империи при династиях Суй и Тан добавило классу образованных людей новую и более заметную роль – роль, которую они продолжали играть до нового времени. Это произошло в результате того, что новая династия Тан находилась под давлением амбициозных семей военной аристократии, которые оказывали серьезное влияние на центральную власть в течение более трех веков. Сама династия Тан происходила именно из такой семьи; они сами были чрезвычайно амбициозны и, добившись власти, не собирались ее отдавать. Сама логика развития этой ситуации требовала уничтожения или ослабления военной аристократии, члены которой были как офицерами, так и гражданскими чиновниками. Когда империя была вновь объединена и жила в условиях мира, солдат вполне могли отправить охранять границы – это было политически нейтральное для них занятие, позволявшее держать их вдали от двора. Однако чиновники все равно были нужны государству, и если они оказывались зависимыми от аристократии, то влияние последних становилось опасным.

   Решение было найдено императором Дай-цзуном и его наследниками; оно заключалось в том, чтобы создать класс чиновников, которых набирали на службу по результатам экзаменов из числа образованных землевладельцев. Экзамены были трудными, сдавшие их часто впадали в немилость военной аристократии. Таким образом, власть военной аристократии сошла на нет, а для образованных людей открывались новые горизонты.

   Целью образования стала подготовка молодых людей к сдаче экзамена на поступление на гражданскую службу. Именно сдача этого экзамена могла открыть дорогу к власти и богатству. Постепенно число образованных людей среди чиновников увеличилось. Переход власти от военной аристократии к гражданским чиновникам был небыстрым, но неуклонным. Даже когда, казалось, власть вновь переходила к военным, как это, например, было в конце правления династии Тан, этот возврат оказывался эфемерным, означавшим лишь временный захват власти военными в эпоху смуты. При династии Сун, когда империя воссоединилась и был восстановлен мир, ученые-чиновники достигли поры расцвета: никогда раньше они не обладали такой властью. Несколько веков спустя европейцы назовут представителей этого класса «мандаринами» (слово, заимствованное из малайского языка португальцами, которое означало «советник»). Характерной чертой мандарина было не происхождение, а образование.

   Новое образованное дворянство утверждало (или предпочитало утверждать), что они всегда находились у власти. В своих исторических трактатах они говорили о военной аристократии, которая была их предшественницей у руля власти, как о людях, которые достигли высокого положения пройдя через систему экзаменов, а не благодаря семейным связям. Они просто не признавали, что в стране произошли значительные социальные изменения. Таким образом, сами ученые создали миф о неизменности Китая, возможно, в результате своего подсознательного стремления выявить древнейшие легенды своего народа, легенды, которым они поклонялись и воспринимали как модель поведения и управления страной.

   В течение почти всей истории Китая ни одна другая социальная группа не могла сравниться с учеными по влиянию на общество. Отсутствие мощного класса священнослужителей сделало ученых стражами традиционной морали и этики, а также главными учителями и управленцами. В Европе же образованием чаще всего занималась церковь, причем даже после Реформации; однако в Европе священники и учителя не были одновременно магистратами, судьями, главами казначейств и чиновниками, как это было в Китае. После раннего периода правления династии Тан в Китае почти не существовало потомственной аристократии (как в Европе). Родственники императора имели соответствующие титулы, однако с каждым поколением значение титулов уменьшалось на ранг, и через шесть поколений родственники императора оставались лишь со своим императорским именем. Никаких других отличий они не имели, будучи всего лишь дальними родственниками бывшего императора. Они не обладали никакой властью, которая полагалась бы им благодаря титулу. Иногда они становились государственными служащими, сдав экзамены, однако чаще их фактически отстраняли от некоторых должностей.

   Купечество также считалось относительно незначительной по своему влиянию прослойкой, за исключением некоторых торговых городов на побережье вдоль реки Янцзы. Купцы и ремесленники традиционно имели весьма низкий социальный статус, ниже, чем ученые или крестьяне. Следовательно, в Китае не было сильного среднего класса: образованное дворянство, которое, так сказать, было поставщиком кадров для правящей элиты, и крестьяне, которые давали стране продовольствие и налоги. К концу правления династии Тан общество незыблемо придерживалось этого принципа и никогда не отходило от него вплоть до 1948–1949 годов.

   При династии Сун экзамены стали необходимым условием для поступления на государственную службу. Кандидаты должны были превосходно разбираться в древней литературе; во время экзаменов все большее внимание уделялось этому предмету. Это немедленно сказалось на системе образования: практически исчезли те предметы, что не способствовали успешной сдаче экзаменов для поступления на государственную службу.

   Китайцев отличают природные способности к математике, они прекрасные изобретатели и инженеры. Однако эти их качества не находили применения в системе образования, которую стране навязали ученые-бюрократы.

   Образование стало очень сложным. Ученики должны были писать классическим каллиграфическим шрифтом; они не могли говорить на разговорном китайском языке; иероглифы были неоправданно усложнены. Упрощение сделало бы образование слишком доступным. Ситуация сложилась практически тупиковая: те, что сами будучи учениками столкнулись с многочисленными трудностями при обучении, не стремились облегчить этот процесс для других. Правительственная служба была целью всего образованного дворянства; однако ни одно правительство не могло бы принять на службу всех представителей класса; необходимо было как-то ограничить число потенциальных кандидатов на государственные посты, и это делалось посредством усложнения экзаменов.

   Образованные люди стали редкостью при династии Сун и еще в большей степени при династии Мин после изгнания монголов в конце XIV века. При монголах обучению китайцев не придавалось никакого значения. Основатель династии Мин был почти безграмотным, однако он понимал, что для него будет полезно, если он даст возможность образованным людям реализовать себя и восстановит их статус. Когда он добился окончательной победы, в полном объеме была восстановлена государственная служба с ее отборочными экзаменами и системой образования, созданной по образу и подобию той, что существовала при династии Сун. При этом правление династии Мин носило гораздо более авторитарный характер и было менее подвержено влиянию ученых-министров. Ученым вернули присущее им положение, но не прежнюю власть или престиж. В империи, население которой превышало 150 млн человек, очень трудно было добиться высокого положения, пробраться на самый верх.





   После падения династии Тан ученые перестали заниматься спортом. Они чаще ходили шаркающей походкой и сильно ссутулившись (как два ученых сверху)



   Конкуренция стала острее, чем раньше, а образование стало более, чем когда-либо, необходимой вещью; экзамены превратились в испытания, носящие узкоспециальный и теоретический характер. Поскольку двор мог выбирать из большого числа потенциальных чиновников, не было необходимости давать им взятки, поскольку они могли быть смещены в любой момент. Изобретение печатания во времена Тан и его распространение при императорах Сун сделало образование более простым и доступным. В результате число грамотных резко возросло в процентном отношении к общему числу населения, что вынудило семьи, которые традиционно занимали высокие государственные посты, бороться за них со многими соперниками.

   Изучение истории чиновничества при династиях Мин и Цинь убедительно доказывает, что большинство чиновников были родом из нескольких определенных частей страны – из региона нижнего течения Янцзы, района Кантона и провинции Сычуань. Высокий жизненный уровень населения в этих регионах, который был результатом благоприятных природных условий и производства столь важных товаров, как чай и шелк, позволял дворянству оплачивать многолетнее и дорогостоящее образование.

   Гораздо меньше чиновников происходило из старых центров китайской науки и культуры – провинций Шаньдун, Хэнань, Шэньси и Хэбэй, где расположен Пекин. Эти регионы всегда были весьма важны, но им больше не принадлежала ведущая роль в стране. В эпоху правления династии Сун чиновников – выходцев из этих регионов было гораздо больше и они играли более заметную роль на политической арене.

   В процветающих регионах образованные семьи имели возможность основывать свои школы и привлекать к преподаванию талантливых учителей. Эти люди, которые часто были ушедшими в отставку чиновниками, знали о государственной службе все; они могли научить своих учеников приемам и методам ведения дел, которые понравились бы и их коллегам по должности, и экзаменаторам. Ученики в этих областях пользовались преимуществом доступа в хорошие библиотеки и обучения в школах, где штат учителей состоял из опытных и талантливых людей. Сами ученики происходили из семей, которые могли позволить себе отдавать своих сыновей в обучение на много лет. Часто говорят, что система императорской государственной службы открывала дорогу всем способным молодым людям вне зависимости от их классовой принадлежности и места рождения. В теории это было действительно так, и, возможно, в эпоху Тан или Сун это было так и на практике; однако в эпоху династий Мин и, особенно, Цинь все изменилось.

   В романах, созданных в эпоху Мин и Цинь, часто были блестящие ученые, которые в очень молодом возрасте сдавали экзамены и еще молодыми поднимались до самых высот управления. Эти сказки являются чистой воды вымыслом во многих отношениях; здесь желаемое выдавалось за действительное. Путь к высоким должностям был долгим и трудным, а лучшим началом для карьеры чиновника была обеспеченная семья, проживающая где-нибудь в устье Янцзы или в провинции Гуандун.

   В династических хрониках со времен Хань можно найти сведения о происхождении выдающихся людей Китая; однако перед началом правления династии Мин в этих записях значатся только наиболее выдающиеся представители каждого поколения. От более поздних времен до нас дошли сведения и о менее знаменитых людях. В эпоху Тан поступление в императорскую школу государственной службы (иногда она называлась университетом) открывало дорогу к государственным должностям. Это учебное заведение имело лучшую в Китае библиотеку. В провинциях, даже самых богатых, больших библиотек почти не было. Численность населения Чанъани времен династии Тан, которое было гораздо больше, чем население самых крупных центров в провинциях, говорит о том, что проживание в этом городе давало потенциальным чиновникам значительные преимущества. В эпоху Мин и позднее столица государства Пекин не был главным центром образования и культуры. Его в этом смысле обошли Ханчжоу, Суч-жоу и Кантон, центр мысли юга страны.

   Образ жизни образованных семей хорошо известен из хроник последних шестисот лет. Можно только предполагать, насколько такой же образ жизни существовал и в более ранние времена. Семьи ученого дворянства, возможно, и владели земельными угодьями, но они не жили в своих поместьях. Их домом был город, а поместье было лишь источником дохода. Характерной чертой Китая является то, что в деревне, где, по сути, хозяевами были дворяне, господских домов было очень мало. В Китае нет древних замков, нет усадеб, где живут старейшины рода. Даже дома землевладельцев, фактически живших в сельской местности, не были большими и роскошными. Конечно, они были более просторными и лучше спланированы, чем дома крестьян, но принципиальных различий между ними не было.

   Учеба будущих ученых-чиновников начиналась очень рано. С четырех лет ребенка учили выводить большие иероглифы на бумаге, показывая ему, в каком порядке должны писаться элементы иероглифов. Когда ему исполнялось семь лет, он уже был грамотным в том смысле, что умел читать и писать ряд иероглифов (при этом ему было известно лишь их основное значение), а также он начинал учить «Канон из тысячи иероглифов», конфуцианское эссе моралистического характера в стихах, которое отличается тем, что в нем использована тысяча иероглифов, зарифмованных в четверостишия. Молодой ученик должен был выучить это произведение наизусть, не понимая при этом его смысла. В этом ему помогал учитель. Ученик стоял спиной к учителю, в руках у которого была тонкая палка. При малейшей ошибке, допущенной учеником, на его спину обрушивался удар палкой. Такая система обучения традиционно называлась «спинной». После «Канона из тысячи иероглифов» ученик приступал к изучению других классических текстов: «Великого учения» и «Книги песен». Метод обучения был очень похож на вышеупомянутый: ученику не объясняли значения текстов до тех пор, пока он не заучивал их наизусть. Это было упражнение на тренировку памяти, очень эффективное для того, чтобы развить именно фотографическую память, которая, однако, была мало нужна в каком-то другом виде деятельности. Только после того как ученик запоминал текст до конца, ему разрешали переходить к следующей стадии обучения. Он начинал учить комментарии к конфуцианским классическим текстам, созданным в течение нескольких веков.

   Так проходили годы, и усердный и способный студент обогащался новыми знаниями и мог уже читать наизусть копии всех конфуцианских текстов. В учебный план также входили истории династий. Отдельные части этих текстов весьма трудны, однако к тому времени, когда относительно молодой человек приступал к их изучению, они достаточно легко давались ему. Из учебного плана были исключены буддийские тексты, равно как и знаменитые романы династий Мин и Цинь. И горе было тем студентам, которых заставали за чтением одного из этих произведений!

   Развлечений у студентов практически не было. Студентам почти не разрешалось заниматься спортом. Они никогда не бегали, не прыгали, не плавали. Существовала игра наподобие современного футбола, в ходе которой требовалось, действуя только ногой, не давать мячу упасть на землю. Однако даже в романах об этой игре писали как о легкомысленной забаве молодых бездельников. Верховая езда была прерогативой только людей благородного происхождения, членов императорской семьи. Обычно считалось, что охота причиняет большой ущерб урожаю, выращенному крестьянами. А вот рыбная ловля была весьма популярна среди студентов. Ее поощряли и всячески развивали великие люди прошлого, и рыбная ловля является темой многих известных пейзажей. Студент мог также наблюдать за птицами, наслаждаться природой, сидя в горном домике, играть на лютне, сочинять стихи и писать картины.

   Ученый ничего не делал своими руками, кроме как занимался каллиграфическим письмом или живописью. С детства он не выполнял никакой тяжелой работы. Лишь в самом раннем детстве он, возможно, обслуживал за столом старших. Позже он развивал чувствительность пальцев, перекатывая в руках гладкие камешки или металлические предметы. Это повышало его способности на ощупь определять качество фарфора. Он отращивал, насколько это было возможно, ноготь мизинца, покрывая его защитным слоем серебра, что свидетельствовало о том, что он незнаком ни с какой тяжелой работой. (Эта отличительная черта всегда использовалась актерами, изображавшими ученых на сцене.)

   В более ранние времена жизнь ученых была совсем не такой. В эпоху Тан, а возможно, и еще раньше, во времена империи Хань, ученое дворянство вело очень активный образ жизни и занималось «мужскими» видами спорта. Охота тогда была самым обычным способом проведения досуга. Поло, которое, возможно, было завезено из Персии в VII веке, было популярно как среди юношей, так и среди девушек. При дворе императоров Тан обычной частью различных праздников были танцы, носившие церемониальный характер. По мере возникновения и развития системы экзаменов все эти развлечения постепенно исчезли. По мере того как усиливалась конкуренция при сдаче государственных экзаменов, студенты должны были посвящать учебе все свое время. Раньше обеспеченные люди, в том числе и ученые, часто путешествовали и пешком, и верхом. Позже на смену лошади пришли носилки и паланкины. Существовавшая система образования способствовала тому, что между военной и гражданской службой пролегла пропасть. Воинов не могли обучать так, как чиновников. Они должны были заниматься физическими упражнениями – ездить верхом, стрелять из лука, владеть копьем или мечом. Ученых же учили презирать жизнь военных, как пригодную только для неотесанных и необразованных людей. «Хорошее железо не используется для производства гвоздей, а достойные люди не становятся солдатами», – гласила пословица. Однако сколько лет этой пословице? Она звучала бы по меньшей мере странно в устах императора династии Тан Дай-цзуна, который уже в шестнадцать лет был превосходным воином, а позднее прославился как прекрасный руководитель и каллиграф. Еще более древняя пословица гласила: «Генералы и министры вырастают не из семян: молодость должна усиленно развивать себя». Эта пословица частенько цитировалась и позднее, при этом игнорировалось то, что в ней фактически проводилась параллель между генералами и гражданскими чиновниками. Закончив обучение, молодой человек тем не менее сталкивался с очень многими трудностями. Ему надо было пройти через систему экзаменов. Сдав экзамены, которые проводились в столице провинции (и, кстати, очень велики были шансы на то, что экзамен сдать не удастся), он получал самую низшую степень чиновника. (Если же экзамены сдать не удавалось, то он мог пробовать свои силы снова и снова.) Сдача экзамена давала ему возможность получить назначение на гражданскую службу. Этого часто приходилось ждать много лет, но ожидание компенсировалось многими привилегиями, которые ставили его в особое положение по сравнению с обычными гражданами. Он мог быть бесплатным помощником чиновника, чтобы набраться опыта, либо он мог быть в школе учителем. (Многие, кстати, и не поднимались выше этого.) Он мог также каждые три года сдавать экзамены для получения более высокой степени, что помогало ему побыстрее получить чиновничью должность.

   Удачливый или способный молодой человек вполне мог ожидать назначения магистратом (мировым судьей) в маленьком провинциальном местечке. Магистрат был весьма заметной фигурой, он нес полную ответственность за поддержание там порядка, сбор налогов, обеспечение выполнения общественных работ – строительство дорог и ирригационных каналов. Однако ему никогда не разрешалось служить в своей родной провинции, очень часто его посылали на другой конец страны, где даже местный диалект был непонятен ему. Там он набирал штат чиновников, которые не состояли на постоянной службе, но хорошо знали страну и местный диалект. Очень часто они годами служили при сменяющих друг друга магистратах и, по сути, являлись местным правительством. Они были грамотными, однако не были учеными, поскольку не сдавали экзаменов. Жалованье им платило не государство, а сам магистрат из своего собственного кармана или из того, что он крал из местных налогов. Эта практика была незаконной, недоброжелатель всегда мог использовать этот факт для обвинения судьи в воровстве. Однако судьи просто были вынуждены воровать, это было признано необходимым злом. Если бы подчиненным магистрата не платили, они плохо выполняли бы свою работу и продавали бы справедливость и блага. Они, правда, в любом случае пытались это делать, однако со стороны магистрата было разумнее держать коррупцию на относительно низком уровне на подконтрольной ему территории. Магистрат служил на одном и том же месте очень недолго. Его переводили на другое место службы через два-три года; если у него были хорошие связи и он пользовался достаточным влиянием, он мог получить назначение в одно из столичных министерств.



   Под неусыпным надзором императора чиновники из разных городов пишут сочинения, призванные продемонстрировать их знание трудов Конфуция



   Это во многом облегчало его жизнь, там было меньше ответственности и меньше трудностей. Некоторые наиболее удачливые и наиболее способные чиновники получали такую должность в самом начале своей карьеры и никогда не служили судьями. Чаще их посылали в какое-нибудь отдаленное поселение, но, возможно, на более высокую должность, например окружным контролером, в обязанности которого входил контроль над военными, налоговыми, судебными и торговыми делами или магистратом префектуры. Обязанности такого чиновника были значительно серьезнее, а зарплата – не намного выше, однако при этом открывались большие возможности для всяческих ухищрений и злоупотреблений. Чем выше поднимался чиновник по служебной лестнице, тем важнее для него становилось обрасти нужными связями в столице. Ведь многие желали занять его собственную должность. Ему приходилось всевозможными способами стараться расположить к себе сильных мира сего: одних – через семейные связи, других – с помощью подношений. Всю свою долгую жизнь на государственной службе ему приходилось сдавать экзамены, поскольку таковы были требования к кандидатам на высокие посты. Действительно, способный человек мог получить самый высокий чиновничий ранг, что давало ему возможность доступа к императору и получения самых важных постов в правительстве. И даже тогда каждые несколько лет ему приходилось подтверждать свою квалификацию. Ему никогда не давали отпуска за все время службы. У него не было возможности вернуться домой или хотя бы выбрать для службы место в относительной близости от дома. Когда умирал кто-то из родителей, чиновнику приходилось уходить со службы на три года и возвращаться на родину, чтобы соблюдать траур, смотреть за могилами предков и всячески проявлять свое уважение к ним. Конечно, он не получал жалованья во время своего вынужденного отпуска. Неудивительно, что в таких условиях многие чиновники и их семьи практически навсегда порывали все связи с отчим домом. Семьи жили в столице, если могли, конечно, либо следовали повсюду за главой семьи. Рано или поздно он мог получить должность в Пекине, и только тогда более или менее стабильная семейная жизнь могла стать реальностью. Часто можно было встретить семьи, которые прожили в столице всю жизнь и никогда не видели своей малой родины. Среди них были кантонцы, которые никогда не были в Кантоне и никогда не служили там; однако вполне возможно, что им предстояло быть похороненными в семейном склепе на родине предков.

   Это была жизнь тех, кто добился успеха в карьере. Однако немногим так везло. Если чиновник совершал какой-либо серьезный проступок, то его могло ожидать наказание вплоть до смертной казни или позорное увольнение со службы. Такое увольнение ставило крест на дальнейшей карьере чиновника. Если запятнавшего себя чиновника не ссылали в отдаленную провинцию вроде Синьцзяня или Юньнани, он должен был вернуться к себе на родину.



   В семь лет учащиеся начинали титаническую работу по запоминанию «Канона из тысячи иероглифов», отрывок из которого можно видеть слева. Составленный из тысячи иероглифов «Канон» представлял собой рифмованное собрание исторических сведений



   Там он обычно прозябал до конца своих дней, хотя, как правило, он использовал все свои связи в столице, чтобы приговор был пересмотрен. Даже если его вина и не была доказана, могущественные враги в верхах могли уничтожить его. Скажем, человек, который совершил что-то недостойное, получал назначение в какое-нибудь местечко возле Кантона. Однако, едва он, наконец, добирался туда, проделав долгий и дорогостоящий путь, и надеялся хоть как-то возместить свои расходы за счет должности, как получал приказ о переводе в городок, скажем, в 2000 миль от того места, куда он только приехал. Он должен был незамедлительно отправляться в еще одно долгое, дорогостоящее и полное опасностей и лишений путешествие. Как только он приезжал к месту нового назначения, снова поступал приказ о новом переводе, что, возможно, означало еще 2000 миль долгого и трудного пути. На этом этапе жертва начинала понимать, что происходит, и обычно подавала заявление об уходе со службы, прося разрешения вернуться в родные места, чтобы оправиться от болезни или заботиться о престарелых родителях. Если его враг не желал добивать свою жертву, а хотел только положить конец его карьере, просителю благосклонно давалось разрешение уйти в отставку.

   Опасности карьеры чиновника были весьма велики и вполне реальны. Для нас выгоды от службы кажутся несоразмерными с затраченными усилиями, они были связаны со столькими неудобствами, что вряд ли причиняли меньше неприятностей, чем даже немилость. Тем не менее недостатка в кандидатах на должности чиновников никогда не ощущалось. Напротив, образованные люди рьяно боролись за них. Они тратили всю свою жизнь в борьбе за должность, и когда им ее предлагали, они никогда не отказывались. Их толкали вперед годы учебы, семья и давление со стороны общества. Только гораздо позже в Китае появились первые признаки того, что карьера чиновника перестала привлекать некоторых людей. Они изучали классические тексты, возможно, сдавали экзамены на получение чиновничьей степени, однако карьера чиновника не была их целью. Они предпочитали заниматься литературой, искусством или преподаванием. В истории мы видим примеры действительно выдающихся людей, которые не желали служить коррумпированному двору или слабеющей династии. Их звали «спящими драконами» и уважали в обществе. Иногда новый правитель получал сведения об одном из них и пытался соблазнить его перспективой службы у него. Очень часто эти предложения отклонялись.



   Последние годы правления императора Мин-хуана были годами разврата и мотовства. Из-за этого когда-то почитаемый народом «Бриллиантовый император», покровитель многих китайских поэтов, был вынужден в 756 г. отречься от престола в пользу своего сына. На копии древнего рисунка император (сидящий на троне) наставляет своего наследника (справа)



   Должно быть, при такой системе много талантливых людей не нашли применения своим способностям, поскольку не каждый талантливый человек имеет склонность к гуманитарным наукам, а китайское общество давало мало возможностей проявить себя людям, склонным к точным наукам: математике, технике. Таких людей, вероятно, было не меньше, чем классических ученых. Если они были достаточно обеспеченными, то вполне могли заниматься интересовавшими их вещами. Они писали книги, которые не особенно ценились в то время, но которые дают нам бесценную информацию о том, что знали китайцы о науках, которые находились за пределами конфуцианского образования. Конечно, для того, чтобы вырваться из рамок общепринятого и преодолеть давление общества, требовались исключительные способности и упорство.

   Императоры Тан создали систему государственной службы как инструмента для победы над военной аристократией; постепенно она стала удавкой, тормозящей прогресс и социальные изменения. Когда в XIX и начале ХХ века эта система под давлением из-за рубежа дала трещину, стало очевидно, что в Китае много людей, у которых были способности и возможности работать в условиях современной науки и технологий. Прошло много лет, прежде чем социальная и экономическая система смогла дать этим людям возможности для достойной карьеры. Когда, однако, они получили такую возможность, наследники конфуцианских ученых-чиновников сразу же ухватились за нее и стали физиками-ядерщиками, инженерами и т. д. Класс ученых-чиновников был на удивление сплочен, даже когда внутри его возникали интриги и склоки. Они выступали единым фронтом против тех, кто оспаривал их значимость и привилегии. Главными их врагами были евнухи, на уроках истории студенты узнавали о последних много нелицеприятного. С точки зрения императора, евнухи были важны как политическая сила; однако, с точки зрения рядовых чиновников, евнухи были всего лишь кучкой выскочек, плохо образованных, коррумпированных, предубежденно и враждебно настроенных по отношению к образованным людям. В этом смысле ученые-чиновники были чаще всего правы. Евнухи были, как правило, людьми низкого происхождения и хотя в более поздние века некоторые из них знали грамоту, образованным никого из них назвать было нельзя. К литературным предпочтениям евнухов относились романы и драма. Многие из них обладали актерским даром, что делало их популярными среди придворных дам. Вдовствующая императрица Цыси, которая очень любила драму и оперу, благоволила к евнухам, которые умели ставить драматические произведения на сцене и играть в них. Для ученых же эти таланты евнухов были лишним доказательством того, насколько низкими людьми были последние. Мудрый правитель должен был бы игнорировать евнухов и низвести их до полагающегося им положения простых слуг. Имея в руках такое оружие, как история, ученые еще со времени династии Хань постоянно ставили евнухов, за редким исключением, к позорному столбу, но совсем избавиться от них им не удалось.

   Евнухи представляли для ученых-чиновников особую опасность, потому что у них был доступ к самой верхушке власти, к самому императору. Влияние евнухов – намек здесь, словечко там – могло подорвать тщательно продуманные и взвешенные действия любого министра или высокопоставленного чиновника.

   Вся история Китая и есть история вечного противоборства между евнухами и государственной службой. После падения династии Хань евнухи больше никогда не пытались захватить полную власть и уничтожить систему государственной службы. Со своей стороны ученые-чиновники, помня те же трагические события, никогда не задействовали армию для борьбы с евнухами. Император не мог управлять страной без помощи чиновников, и он не мог управлять своим дворцом и гаремом без помощи евнухов.

   Еще одним противником образованных людей была – наполовину презираемая, а наполовину внушающая страх – армия. Если военные приходили к власти во времена смуты и смены правительства, то ученые сразу же теряли всю свою власть. Их карьере приходил конец, если только они не поступали на службу к какому-нибудь феодалу; его самого, вероятно, ожидала недолгая карьера и неизбежное падение, которое влекло за собой крах всех его сторонников. Однако велика была и вероятность того, что генерал, каким бы грубым и неграмотным он ни был, оказывался основателем новой могущественной династии. Это, конечно, была рискованная игра, но если все срабатывало как надо, то представители ученого сословия, присоединившиеся к нему на заре его карьеры, получали и почести, и должности, и богатство. Во времена смуты они и сами нуждались в поддержке армии. Только армия могла подавить выступления крестьян и восстания, которые могли нанести серьезный удар по благосостоянию образованных людей, уменьшив получаемые доходы или доходы от поместий. При падении династии только армия могла дать стране основателя новой династии. Однако как только восстанавливался мир и новая династия вставала у руля власти, армия была больше не нужна, и ученые отказывались от ее услуг. Они призывали правителя отослать армию на границу и не использовать ее для управления страной. Управление страной, по их мнению, было обязанностью и почетной наградой людям, которые упорно изучали конфуцианские тексты.

   Купечество не представляло опасности для образованного класса. Тем не менее купечеству всегда четко указывали на его место, власти торговцы практически не имели. У торговцев были деньги, которые часто использовались для подкупа чиновников в столице с целью уменьшить власть местного судьи. Следовательно, местные судьи должны были вести себя предельно осторожно. В исторических текстах торговцы постоянно высмеивались. Образованные чиновники всегда учили, что о влиянии торговцев можно только сожалеть. Торговцы хотели защитить свое богатство, вкладывая деньги в землю и, если возможно, приобретая должности, которые они не могли получить, просто сдав экзамены. Таким образом они могли получить защищенный статус выпускников учебных заведений или безработных чиновников. Практика покупки должностей приобрела особый размах в конце правления Маньчжурской династии. Во многие периоды истории закон запрещал торговцам покупать сельскохозяйственные угодья; однако они умудрялись обходить этот закон, действуя через подставных лиц, которые часто были обиженными представителями класса образованных дворян. Ученым также нужны были торговцы: из них можно было различными способами тянуть деньги. Они щедро платили за честь жениться на дочери обедневшего ученого-чиновника. Ученые люди обращались к торговцам за советами о наилучшем вложении денег, они принимали взятки от торговцев, которые были их клиентами, и защищали их от произвола других чиновников.

   Однако они упорно повторяли заученные из книг слова о «жадных торговцах», которые стремились к власти и не занимались «основными делами», а именно не занимались сельским хозяйством и не служили государству в качестве чиновников.

   Образованный класс резко критиковал буддийских и даосских монахов, хотя ни те ни другие не могли представлять для них угрозы. Даосские монахи были обычно людьми из народа и довольно нечистоплотными предсказателями будущего или гадателями. Они могли стать зачинщиками волнений среди невежественных и суеверных крестьян, особенно во времена засухи и голода. Традиционно они были противниками конфуцианства. У буддийских монахов были с ними некоторые общие черты. Более того, они были приверженцами чужеродной религии. Буддийские секты также часто становились вдохновителями крестьянских восстаний – иногда весьма крупных. Помимо всего прочего, у буддистов была своя система образования и своя литература, которая бросала вызов господству конфуцианства – его философии, литературе и этике. Конфуцианская история учила молодых ученых всячески высмеивать влияние буддийских монахов при дворе и приписывать этому влиянию всевозможные беды. Молодой конфуцианский ученый мог видеть, как буддийский монах читает свои сутры на свадьбах и похоронах; вполне возможно, что его дядя когда-то ушел заканчивать свои дни в монастыре, а его мать и сестры, возможно, были ярыми буддистами и частыми гостями в буддийских монастырях. (Это было одно из немногих мест вне дома, куда женщинам был открыт доступ.)

   Тем не менее молодой ученый должен был игнорировать все эти факты. Вполне возможно, что образованным людям буддизм нужен был лишь для того, чтобы подчеркивать свою собственную литературную культуру.

   Был у них и еще один противник, который чаще всего занимал слишком высокое положение, чтобы быть объектом прямой атаки, но которого все равно критиковали через призму истории. Это была самая могущественная женщина при дворе, императрица или любимая наложница императора. Если она не делала попыток свергнуть императора, влиять на его политику и решения по поводу назначения высших чиновников или их отставок, ученые всячески восхваляли ее в своих произведениях как образец настоящей, чистой духом, воспитанной в духе конфуцианства жены. Если же она воздействовала на монарха с помощью просьб и убеждений, тогда тем самым посягала на власть ученых-чиновников и подвергалась осуждению. Очень часто императрица или любимая наложница способствовали продвижению по службе своих родственников за счет обычных чиновников. И тем не менее и это было необходимо для ровного течения истории; императору нужен был наследник – а лучше несколько, – чтобы избежать риска борьбы возможных претендентов на престол и, следственно, войны и смуты. В конечном итоге ученые всегда оказывались на стороне закона и порядка, насколько бы они не любили тех, кто поддерживал этот порядок, поскольку без него чиновникам тоже не было бы места в китайском обществе.