В. А. Буров. О родословии новгородских бояр Мишиничей-Онцифоровичей (по материалам неревского раскопа 1951 —1962 гг.)

Еще в конце 1930-х годов А. В. Арциховский собрал материалы письменных источников о представителях знатного боярского рода Мишиничей — Онцифоровичей: новгородском посаднике Юрии Онцифоровиче, его отце посаднике Онцифоре Лукиниче, деде — Луке Варфоломеевиче, прадеде — посаднике Варфоломее Юрьевиче и прапрадеде — посаднике Юрии Мишиниче¹. По предположению ученого отцом Юрия Мишинича был новгородец Миша, участник Невской битвы 1240 г., прославившийся своей храбростью и находчивостью.
Этот вывод А. В. Арциховский отстаивал и десятилетия спустя: «Никто больше в летописи такого имени не носит, хотя новгородцев Михаилов там больше тридцати. Эта форма имени настолько связана была в XIII в., с этим человеком, что в конце века два боярина, явно его сыновья, носили отчество Мишинич, никогда больше не встречаемое. Выводить этот род от другого Миши невозможно»².

В настоящее время вопрос о происхождении Мишиничей — Онцифоровичей пересмотрен В. Л. Яниным. Исследователь выяснил, что сведения о потомках Миши, герое Невской битвы, содержатся в родословных книгах XVI в. и в синодике новгородской Вознесенской церкви³. В родословцах, куда внесены ссылки на подвиги Миши на Неве, указывается место его погребения в Новгороде — «у Михаила святого на Прусской улице» (Родословная книга) или в церкви Вознесения на Прусской улице (Вознесенский синодик). Те же родословцы перечисляют и потомков Миши, среди которых имя Юрия Мишинича отсутствует. Обращает на себя внимание и тот факт, что потомки Миши, упомянутые в родословцах и в летописи, живут на Прусской улице в XV в. Отсюда исключается возможность выводить род Мишиничей от легендарного участника Невской битвы⁴, поскольку Мишиничи — Онцифоровичи жили в Неревском конце, что известно по письменным источникам и археологическим раскопкам 1951—1962 гг.⁵ В. Л. Янин справедливо также исключает версию переселения Юрия Мишинича в Неревский конец, так как новгородские боярские семьи были прочнейшим образом связаны со своими родовыми усадьбами. Из поколения в поколение они жили на одних и тех же концах города, наследуя древние участки городской территории, находившиеся в их владении⁶.

В то же время попытка установить предков Мишиничей — Онцифоровичей по берестяным грамотам, найденным на дворах этих бояр, живших в XIV—XV вв. на Козмодемьянской улице, успеха не имела. Самое древнее письмо этих бояр (№ £91, 11-й ярус — 1299—1313 гг.) принадлежало Варфоломею Юрьевичу⁷ Грамот с именами Миши, Юрия Мишинича обнаружено не было. И тем не менее, замечает В. JI. Янин, следует говорить о древних корнях именно той территории, которая принадлежала этому роду в XIV—XV вв., хотя проследить родословие Мишиничей пока не удается⁸.
Полная подборка берестяных грамот XI—XIII вв. с основной усадьбы Онцифоровичей (Д) подтверждает, что здесь и до Варфоломея жили бояре. Некоторые наблюдения над их перепиской XII в. позволяют вновь поставить вопрос о родословии Мишиничей.
Переписка конца XIII столетия (12-й ярус — 1281—1299 гг.) пестрит именами, что мешает определить имя хозяина двора. Два письма называют Никифора. Послание № 212 адресует ему Лихоч, сообщающий о просе, ржи и, возможно, о завершении сбора и разделе урожая⁹. Другое (№ 346) написано самим Никифором тетке. Он просит ее сообщить что-то Ратмиру¹⁰. На усадьбе найдены грамоты, адресованные Кузьме (№ 344) и Ксении (№ 411). В последней бересте дается указание сковать беглого холопа Матфейца, оставить сторожить его Константину, а самой Ксении отправиться срочно к автору письма в село. Примечательно само упоминание села, а также то, что речь идет о холопе¹¹.
О дворовладельце-боярине говорит и береста № 390. В ней перечислены участки на притоках реки Меты — Волмы и Ветренки. «Перед нами,— замечает JI. В. Черепнин,— "ободная" или "разводная" грамота, определяющая границы владений двух землевладельцев Борислава и еще кого-то. Это типичная вотчина, состоящая из нескольких участков, перемежающихся с чужими участками и отделенных от них природными границами»¹².

На зажиточность дворохозяев указывают и письма второй четверти XIII в. В послании № 395 некто Григорий просит свою мать дать ему огромную сумму — 30 гривен¹³. Нет сомнения, что и Григорий и мать — землевладельцы. Недаром берестяной свиток № 348 представляет собой перечень натурального оброка, взимаемого с 20 крестьян¹⁴. Из других писем того же времени отметим № 347, вероятно, об отдаче долга¹⁵, № 349, перечисляющее денежные суммы¹⁶, отрывок бересты № 351, в котором упомянут «товар»¹⁷.
Среди переписки первой половины — середины XIII в. выделяется своим содержанием грамота № 227, где говорится о земле, перечисляются деньги (6 и 10 гривен), указывается на переход земли от одного владельца к другому. Предполагают, что речь в бересте идет о семейном разделе¹⁸.
О земле и о постройке говорится и в отрывке № 108. Вероятнее всего, это завещание, в котором дается оценка стоимости пашни в 9 гривен, клети в гривну, названа сумма, выделенная завещателем на свое погребение¹⁹. Наряду с указанными посланиями имеются письма о каком-то товаре (№ 107), «серебре» (№ 110)²⁰. Наконец, Степан и мать пишут Полюду, чтобы он продал коня для покупки хлеба и соли. Данное послание № 350 связывается с одним из голодных годов в Новгороде²¹.
Нет сомнений в боярской принадлежности усадьбы Д и в XII столетии. Письмо № 335 упоминает богатое женское украшение — золотые колты, а отрывок грамоты № 400 упоминает «холопа»²². Два следующих письма связаны с лицами новгородской администрации. Береста № 235 адресована представителю власти Нажиру, которому Судиша жалуется на Жадка, взыскавшего с него долги брата²³. Послание № 336 представляет переписку сборщиков дани, измеряемой мехами. Автор письма Петр, адресат — Влотько²⁴. Материалы Троицкого раскопа свидетельствуют о том, что сбором дани занималось именно новгородское боярство²⁵.

Самое древнее берестяное письмо, обнаруженное на усадьбе Д, датируется самым концом XI — началом XII в. (1096—1116 гг.) — послание № 109. Оно написано княжеским дружинником Жизномиром. Это послание представляет для нас особый интерес, поэтому остановимся на нем подробнее: «Грамота отъ Жизномира къ Микоуле. Коупиль еси робоу Плескове. А ныне мя въ томъ яла кънягыни. А ныне ся дроужина по мя пороучила. А ныне ка посъли къ томоу моужеви грамотоу, е ли оу него роба. А се ти хочоу, коне коупивъ и къняжъ моужъ въсадивъ, та на съводы. А ты, атче еси не възалъ коунъ техъ, а не емли ничътоже оу него»²⁶.
В начале письма Жизномир сообщает Микуле о том, что рабыня, которая была куплена Микулой в Пскове, оказалась беглой или украденной. Ее настоящим владельцем является княгиня, которая узнала свою рабыню и задержала Жизномира. Для его освобождения, замечает А. В. Арциховский, потребовалось поручительство целой дружины. Поручительство в Русской Правде закономерно связано со сводом — очной ставкой при розыске краденого имущества (Краткая Правда, ст. 14). Поручитель отвечает за явку ответчика на свод. Письмо является ценной иллюстрацией к Русской Правде²⁷.

Далее Жизномир просит покупателя рабы Микулу послать в Псков грамоту, узнать у бывшего владельца рабыни, есть ли у того еще раба. Это действие опять-таки разворачивается по «сценарию» Русской Правды. Согласно ст. 16 Краткой редакции и ст. 38 Пространной редакции, расследование должно проводиться до третьего ответчика. Третий ответчик обязан отдать истцу своего раба, чтобы взять украденного для продолжения поиска и опознания настоящего вора — «конечного татя». Затем происходит обмен между третьим ответчиком и истцом, а сам «тать» должен уплатить штраф в 12 гривен, а также возместить убытки²⁸.
JI. В. Черепнин, привлекший данные статьи Правды, не связал их содержание с текстом бересты № 109. Исследователь не обратил внимание на то, что истцу должен отдать рабу третий ответчик. Но, если рабу требуют от псковича, то он и являлся третьим ответчиком. Поэтому мы не можем видеть в Микуле слугу Жизномира, как это считают практически все исследователи. В самом деле: истец — княгиня, первый ответчик перед ней — дружинник Жизномир, третий ответчик — пскович. Следовательно, Микула мог быть только вторым ответчиком, новгородцем, купившим рабу.
Данное наблюдение подтверждает и следующая фраза: «... А се ти хочоу, коне коупивъ и къняжъ моужъ въсадивъ, та на съводы». Историки полагают, что эти слова — изложение желания самого Жизномира по отношению к себе: он намерен купить коня и поехать на свод²⁹. На самом же деле эти слова полностью адресованы Микуле, на что указывают филологи В. И. Борковский и Л. П. Жуковская³⁰. Борковский пишет: «Приведенный текст мы переводим так: а тебе хочу (== мое желание по отношению к тебе): купив коня и посадив на него князьего мужа, потом на очную ставку (подразумевается: поезжай). Полагаем, что исполнителем действий, обозначенных деепричастиями (как и действий, названных раньше и позже,— см. текст грамоты), должен быть адресат, а не автор письма». Совершенно очевидно, что, соблюдая установленные законом этапы расследования, Жизномир просит Микулу продолжить расследование с помощью княжеского «мужа» и вместе с последним отправиться в Псков.

Заканчивается письмо просьбой не брать назад у псковича свои деньги, чтобы пскович не смог откупиться (деньги за рабыню Микуле явно пришлось вернуть Жизномиру).
Таким образом, Микула предстает перед нами как весьма состоятельный новгородец. В его хозяйстве имеются домашние слуги (в данном случае рабыня, которую он перепродал), он в состоянии купить коня для ведения «свода». Его близость к окружению князя не вызывает сомнений.
Одна грамота № 109 сама по себе не могла бы служить основой для далеких выводов. Но не следует забывать всю историю усадьбы Д в социальном плане, а именно боярскую принадлежность этого двора в XII—XV вв. Особо важно, что в XIV—XV вв. здесь размещалась посадничья семья Мишиничей — Онцифоровичей. Поэтому вряд ли будет опрометчив поиск в письменных источниках боярина Микулы — адресата послания № 109. Для рубежа XI—XII вв. (береста датируется 1096— 1116 гг.) известно лишь одно такое имя. Оно принадлежит новгородскому посаднику Микуле, который был восьмым из девяти посадников времени княжения Мстислава Владимировича (1088—1117 гг.)³¹.
В списке новгородских посадников, данном в приложении к Новгородской Первой летописи, названы и сыновья Микулы: посадники Петр и Константин³². Если на усадьбе Д действительно проживал Микула, то здесь должны быть и грамоты Петра и Константина.
Петр Микулинич погиб в 1134 г. в битве с суздальцами на Ждане горе³³. До 1134 г. датируется и береста № 336 с двора Д (1096—1134 гг.), в которой упомянут Петр. Письмо № 336 представляет собой переписку новгородских данников: «От Петра гр[амот]а къ Влътькови. То еси ты поведалъ къ Рожънетови на Нустуе емати 2 срочька. Ни векшею не длъжънъ. А ныне оу Даныпи заяль есмь 2...2 срочька въ 5-ть срочькъ. А емли на немь Даньша»³⁴.

То, что дань измерялась «сорочками» (40 меховыми шкурками), хорошо известно по Уставу Святослава Ольговича 1137 г.³⁵ Две сорочки соответствуют 80 шкуркам. Слово «емати» переводится как «брать», «взимать», «взыскивать»³⁶. Глагол «заяти» имеет в данном случае значение «взять»³⁷. Л. В. Черепнин переводит письмо так: Петр — сборщик дани, Влотько и Рожнет — его помощники. Обращаясь к Влотьку, Петр замечает, что предписание Влотька Рожнету взять два «сорочка» с Нустуя выполнено. Нустуй не должен уже ни векши (шкурки белки), он погасил свою задолженность. Что касается Даньши, то оклад, на него падающий, составляет пять «сорочек», из которых две Петр с него уже взыскал. Недоимку в три «сорочки» Петр предлагает получить Влотьку. Нустуй и Даньша, вероятно, представители местного населения, обязанные в пределах определенных территориально-административных единиц производить раскладку и взыскание повинностей и передавать их даньщикам³⁸.
В качестве подтверждения комментария Л. В. Черепнина добавим, что такие лица, как Нустуй и Даньша, известны в уставе 1137 г., например Пуит, Чудин, Лигуй, Вавдит. Дань, видимо, бралась и с погостов, и с отдельных родов (т. е. там, где не было еще устроено погостов): «...у Пуите сорочек, у Чюдине полъсорочька, у Лигуя с даромъ два, у Вавдита с даромъ два...». Перечисленные лица скорее всего являлись родовыми старейшинами. Если Петр, упоминавшийся в грамоте № 336, и Петр Микулинич одно и то же лицо, то перед нами древнейший автограф новгородского посадника.

Константин Микулинич занял посадничью должность на следующий год после смерти брата Петра, в 1135 г.³⁹ Во время знаменитых событий 1136—1137 гг. он возглавлял партию бояр, стоявших за князя Всеволода Мстиславича. В 1137 г., на другой год после изгнания из Новгорода Всеволода, Константин бежал к князю в Псков с другими боярами. Новгородцы, разгневанные этой изменой, разграбили дворы перебежчиков: «и взяша на розъграбление домы их, Костянтинъ, Нежатинъ, инехъ много, и еще же ищуще, кто Всеволоду прияеть боляръ»⁴⁰.
В 1140 г. Константин Микулинич был заточен в Киеве князем Всеволодом Ольговичем, братом Святослава Ольговича, сидевшего в это время в Новогороде. В 1146 г. после смерти Всеволода Ольговича Константин Микулинич объявляется в Новгороде. Видимо, он был освобожден. По приезде домой ему снова дают посадничество.
На усадьбе Д Неревского раскопа в слоях XII в. отсутствуют берестяные грамоты, написанные Константином или адресованные ему. Зато к XIII в. относится этикета № 397 «Къснятина грамота». А. В. Арциховский прокомментировал этот кусок бересты следующим образом: «Подобные этикетки имели смысл только в своего рода архиве. Конечно, этот архив был небольшим и личным, иначе такой текст не был бы достаточен. Какой-то новгородец первой половины XIII в. хранил грамоты. Можно предполагать, что они были берестяные, менее вероятно, что они были пергаменные»⁴¹. Думается, что столь бережно на боярском дворе Д хранили семейную реликвию, связанную с посадником Константином Микулиничем.
Таким образом, представленные материалы не исключают возможности того, что Мишиничи-Онцифоровичи ведут свое происхождение от посадника Микулы. Отсутствие писем Миши и Юрия Мишинича на усадьбе этому не противоречит, поскольку в пределах патронимии новгородское боярство осуществляло перераспределение усадеб⁴². Не должны смущать и незнакомые имена некоторых бояр, например Никифора, который жил на дворе Д до Варфоломея. В летопись попали далеко не все представители боярских родов. Само же генеалогическое древо имеет всегда массу ответвлений. Достаточно привести пример с потомками Варфоломея, от которого произошли Лукиничи-Онцифоровичи, Матфеевичи⁴³. А что стало с потомками Ивана Варфоломеевича, о существовании которого археологи узнали совершенно случайно⁴⁴, мы так и не знаем. Вряд ли когда-либо удастся восстановить имена всех потомков Микулы.

Настоящая статья, в которой автор не претендует на окончательность выводов, может представлять интерес в плане проверки и дальнейшего совершенствования методики отождествления новгородцев, упомянутых в берестяных грамотах, с лицами, названными письменными источниками. Пока археология Новгорода располагает несколькими приемами такого отождествления: 1) полное совпадение хронологии, а также имени и отчества новгородцев, например Юрий Онцифорович, Есиф Давыдович⁴⁵ и т. д., или просто совпадение имен (Мирослав — Мирошка Нездинич, Гречин — Гречин Петрович, Прокша и Богша — Прокл и Богуслав рода Малышевичей⁴⁶); 2) особенно важно указание должности (посадник Онцифор⁴⁷); 3) привлечение материалов сфрагистики, в частности прикладных печатей — «Олферьева печать», «Офонаса Онцифо»⁴⁸; 4) сопоставление социального положения летописных новгородцев с археологическим комплексом раскопанных усадеб; 5) совпадение кончайской принадлежности сопоставляемых новгородцев.

¹Арциховский А. В. К истории Новгорода//Ист. зап. 1938. Т. 2. С. 108—131.
²Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок 1956-1957 гг.). М., 1963. С. 147.
³Янин В. Л. К вопросу о происхождении Морозовых // История и генеалогия. М., 1977; Он же. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. М., 1977. С. 204-212.
⁴Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина: (Историко-генеалогическое исследование). М., 1981. С. 31-32.
⁵Арциховский А. В. Письма Онцифора//Проблемы общественно-политической жизни России и славянских стран. М., 1963; Янин В. Л. Я послал тебе бересту... М., 1975.
⁶Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 33.
⁷Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте (1958-1961 гг.). М., 1963. С. 94-95.
⁸Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 55.
⁹Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте (1962-1976 гг.). М., 1978. С. 17.
¹⁰Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте. С. 33-35.
¹¹Там же. С. 32; Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте. С. 16-17.
¹²Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М., 1969. С. 118-120.
¹³Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте. С. 97.
¹⁴Там же. С. 35-37; Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 226-227.
¹⁵Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте. С. 35; Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 339.
¹⁶Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте. С. 38.
¹⁷Там же. С. 39-40.
¹⁸Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте. С. 49—51; Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 96-99.
¹⁹Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 99-100.
²⁰Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте (1953— 1954). М., 1958. С. 36-37, 41.
²¹Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 269—270.
²²Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте. С. 23—24, 100.
²³Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте: (Из раскопок 1956-1957 гг.). С. 56-58; Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 101.
²⁴Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 204-206.
²⁵Пнин В. Л. Археологический комментарий к Русской Правде//Новгородский сборник: 50 лет раскопок Новгорода. М., 1982. С. 153-154..
²⁶Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте (1953-1954 гг.). С. 38-41.
²⁷Там же. С. 41.
²⁸Правда Русская. М.; Л., 1940. Т. 1: Тексты. С. 71, 80, 107-108, 125-126, 152-153.
²⁹Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте (1953— 1954 гг.). С. 41; Янин В. Л. Я послал тебе бересту... С. 164; Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 61-62.
³⁰Арциховский А. ВБорковский В. И. Новгородские грамоты на бересте (1953— 1954 гг.). С. 146; Жуковская Л. 27. Новгородские берестяные грамоты. М., 1959. С. 39'.
³¹Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962.
³²Новгородская Первая летопись. М.; Л., 1950. С. 472.
³³Там же. С. 208.
³⁴Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 204—306.
³⁵Тихомиров М. И., Щепкина М. В. Два памятника новгородской письменности. Мм 1952. С. 22.
³⁶Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1978. Вып. 5. С. 49.
³⁷Там же. С. 342-343.
³⁸Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты... С. 204—205.
³⁹Новгородская Первая летопись. С. 209.
⁴⁰Там же. С. 210.
⁴¹Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте. С. 98.
⁴²Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 54.
⁴³Там же. С. 7-57.
⁴⁴Арциховский А. В. Изображения и надпись на ложке из Новгорода //Новое в советской археологии. М., 1965. С. 266-270.
⁴⁵Буров В. А. «Муж добръ Есифъ Давыдович//СА. 1975. № 4. С. 267-273.
⁴⁶Колчин Б. А., Хорошев А. С., Янин В. Л. Усадьба новгородского художника XII в. М., 1981. С. 136-155; Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 32-33.
⁴⁷Арциховский А. В., Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте (1953— 1954 гг.). Грамота № 98. С. 25-26.
⁴⁸Янин В. Л., Колчин Б. А., Ершевский Б. Д. и др. Новгородская экспедиция//АО 1979. М., 1980. С. 40; Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 23-25.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 9069

загрузка...

Другие книги по данной тематике