Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Аскольд Иванчик.   Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII-VII вв. до н.э.

2.5.2. Сходные традиции в других малоазийских центрах

Рассказ Полиена находит неожиданную аналогию в эмблеме амфорных клейм одного из синопских городских магистратов — астинома Гекатея, сына Посидея (Рис. 6)8. На этой эмблеме изображена сцена терзания собаками человека, который отбивается от них мечом. Учитывая особое значение эмблемы амфорного клейма, налагавшегося одним из городских магистратов (в данном случае астиномом), можно полагать, что отображенный здесь сюжет не случаен, а имеет некий общегосударственный смысл9. Как уже говорилось, основание Синопы в местной традиции было прямо связано с изгнанием или исчезновением киммерийцев. Это делает понятным появление на синопском амфорном клейме, служившем государственным знаком, сюжета, связанного с изгнанием киммерийцев — ведь благодаря этому событию произошло основание самого государства, а в греческих колониях к подобным событиям и связанным с ними обстоятельствам относились с особым пиететом.

Рис. 6. Амфорное клеймо синопского астинома Гекатея, сына Посидея. Институт археологии Российской академии наук, Москва, Ген-82, 129
Рис. 6. Амфорное клеймо синопского астинома Гекатея, сына Посидея. Институт археологии Российской академии наук, Москва, Ген-82, 129

Рассказу Полиена близко другое сообщение, сохранившееся у Элиана (V. H. XIV, 46). Согласно его рассказу, магнеты победили эфесцев, выпустив перед войском сначала свирепых охотничьих псов, потом рабов-копейщиков и лишь затем вступив в бой сами. Оба рассказа — очевидно, два варианта одной и той же устной новеллы. Существование таких вариантов, как уже указывалось выше, типично для этого фольклорного жанра: один и тот же сюжет новеллы может связываться с разными действующими лицами. Колебание между жертвами «собачьей» стратегемы также весьма показательно — речь идет о киммерийцах и эфесцах. Как уже указывалось (ср. выше, 2.1.2), именно эти два народа считались врагами Магнесии в малоазийской устной традиции и именно они фигурировали в рассказах, связанных с судьбой этого города. Не будет поэтому слишком смелым предположение о том, что сохраненная Элианом новелла рассказывалась и в варианте, где противником магнетов были не эфесцы, а киммерийцы. Возможно, на вытеснение варианта с киммерийцами вариантом с эфесцами повлияло и содержавшееся у Каллина сообщение о победе магнетов над эфесцами (Strabo XIV, I, 40), учитывая то внимание, с которым греческие авторы относились к текстам поэтов VII в. до н. э.

Р. Кук толковал рассказ Элиана как позднюю ученую конструкцию, развившуюся из комментария на одну надгробную эпиграмму, которую он относил к архаической эпохе10. Эпиграмма сохранилась в «Палатинской антологии» (VII, 304 = Peisandros Т 13 Bernabe, 31 Page) и приписывается Писандру Родосскому. В ней сообщается, что под камнем похоронен воин из Магнесии вместе со своим конем, собакой и слугой по имени Βάβης. Эта эпиграмма, которая была хорошо известна в древности (Nie. Dam. FGrHist 90 F 140; Dio Chrys. 37, 39; Pollux V, 47), частью авторов интерпретируется как подлинная эпитафия архаического времени11, хотя, кажется, никто не пытается приписать ее Писандру. Другие авторы, однако, считали ее чисто литературным упражнением эллинистического времени12. Представляется, что вторая точка зрения имеет значительно больше оснований. Как многократно отмечал Л. Робер, третья строка эпиграммы, в которой ее герой Гиппемон определяется как Θεσσαλός έκ Κρήτης, Μάγνης γένος — «Фессалиец с Крита, родом магнет», имеет в виду легенду о том, что Магнесия на Меандре была основана переселенцами из Фессалии, которые сначала обосновались на Крите, а затем окончательно переселились в Малую Азию13. Признание этого факта, однако, позволяет достаточно уверенно определить датировку эпиграммы. Уже сам этот рассказ является явной эллинистической ученой конструкцией, возникшей, в частности, на основе существования двух одноименных городов Магнесия на Крите и в Малой Азии, а также полуострова Магнесия в Фессалии. Ф. Принц убедительно показал, что эта легенда распространилась лишь в эллинистическое время, тогда как еще во времена Аристотеля в Магнесии была принята совсем иная Gründungs-sage (Aristot. Fr. 631 Rose = Athen. IV, 173e — f; Strabo XIV, 1, 40; Hermesianax apud Parth. Myth. Gr. II, 1, 5)14. Легенда о переселении из фессалийской Магнесии через Крит была создана позже в значительной степени для приведения в соответствие местной традиции с гомеровским эпосом, где упоминаются фессалийские магнеты, причем в ней использовались и некоторые элементы первой легенды. Однако даже если предположить невероятное — что подобные рассказы могли существовать в самой Магнесии архаической эпохи, совершенно неуместным представляется подобный ученый экскурс на реальном архаическом надгробии.

Литературное происхождение эпиграммы подтверждается и именами ее персонажей. Имя Αΐμων, известное в эпосе и в качестве героического имени, видимо, впоследствии почти вышло из употребления: в первых четырех томах «Lexicon of Greek Personal Names» засвидетельствовано лишь четыре его упоминания. Это имя носил, однако, отец Θεσσαλός и эпоним Αϊμονες, фессалийского народа, от которого образовано название всей Фессалии Αίμονία. Это название употребляется как ее поэтическое «древнее» обозначение начиная с Пиндара (Ν. IV, 88 ff), но особенно охотно эллинистическими и римскими поэтами (Callim. fr. 7, 26; 304 Pfeiffer; Horat. I, 37, 20; Ovid. Met. I, 568; II, 542, cp. Apol. Rhod. III, 1243). Таким образом, для эллинистического автора обозначение Α'ίμονος υιός как нельзя лучше подходило для Θεσσαλός (ср., кроме того, еще одного фессалийского персонажа по имени Αΐμων, который был внуком Μάγνης: Eustath. ad II. В 756 ff, если обоих персонажей не следует отождествлять). Имя Αΐμων, таким образом, литературное, и его главная роль — еще раз подчеркнуть связь с Фессалией.

Однако если это имя, хотя и было редким, существовало в реальной ономастике хотя бы как героическое, имя Iππαίμων полностью искусственное и, насколько мне известно, в реальной ономастике не встречается. Во всяком случае, проверка по TLG и по PHI —CD ROM 7 (Greek Documentary Texts) показала, что, кроме данной эпиграммы, это имя не встречается ни в надписях, ни в папирусах, ни в литературных текстах. Это неудивительно: композиты с -αιμων достаточно распространены и связаны с αιμα, «кровь», например συναίμων, «родственник по крови», όμαιμων, άναίμων (эпитет богов), в том числе в антропонимии — Εύαιμων и др. Имя Ίππαίμων значило бы «с лошадиной кровью, родственник лошади»15. Имя явно образовано по аналогии с Αίμων. Впрочем, следует заметить, что элемент ίππ- в аристократических именах, по-видимому, полностью утерял свою семантику16 и существование такого имени в принципе нельзя исключать: видимо, поэтому оно не шокировало греческих читателей, воспринимавших эпиграмму как подлинную. Тем не менее, факт остается фактом — единичность этого имени наряду с другими данными позволяет предполагать его искусственность. Итак, данная эпиграмма вызывает серьезные подозрения о своем литературном происхождении. Можно предполагать, что она была плодом литературного творчества некого эллинистического поэта и никогда не служила для реального надгробия.

Этот вывод позволяет с большим вниманием отнестись к интерпретации де Фалько, который считал ее эллинистическим παίγνιον. А. И. Зайцев, отвергая эту интерпретацию, считает, что ее опровергает реальное существование имени Βάβης в Малой Азии. Существование этого имени несомненно, однако важнее то, что оно вошло в пословицу (хотя и в несколько иной форме) в качестве нарицательного обозначения неумелого музыканта и, расширительно, вообще неловкого и неумелого человека: κάκιον ή Βάβυς αύλεΐ, Βάβυος χορός: Zenob. 5, 81; Plut. 1, 26; App. 1, 46; Apostol. XVI], 13 (CPG, I, 106—107, 325, 386; II, 689); Athen. XIV, 624b; Suda s.v. τού Βάϋνος χορού. Разумеется, это не могло не учитываться при сочинении эпиграммы. Имя раба хорошо согласуется и с именем собаки Λήθαργος, «сонная, ленивая», которое Зайцеву приходится исправлять на Λαίθαργος, чтобы сохранить за эпиграммой серьезный тон. Имя явно подобрано при этом для созвучия с конским именем Πόδαργος. Конское имя со вполне прозрачным значением «быстроногий» так же, как имя Гемон, вызывает героические ассоциации: оно употребляется, например, в «Илиаде» (Θ 185; Ψ 295). Кроме того, Ποδάργη зовут кобылу, которая, согласно Стесихору, была матерью коней, подаренных Гермесом Кастору (Fr. 178 Page).

Таким образом, в этой эпиграмме намерено смешаны героические имена (Гемон, Подарг) с именами комическими, или вызывающими комические ассоциации (Гиппемон, Летарг, Бабес). При этом два из них искусственно созданы по созвучию с двумя первыми и снижают их высокое звучание. Благородному Гемону соответствует Гиппемон, имя, состоящее из двух «аристократических» элементов, дающих вместе вполне нелепое сочетание и, вероятно, поэтому никогда не использовавшееся. Такое имя имеет мало шансов существовать в реальности, зато прекрасно подходит для пародирования аристократических имен вообще (кстати, здесь воспроизводится и распространенная в Греции модель — сын получает имя, один из элементов которого повторяет имя отца)17. Почтенному конскому имени Подарг, «Быстроногий», соответствует собачье имя Летарг, «Лентяй, Соня». И вся эта компания дополняется именем слуги, существовавшим в реальности, но ставшим нарицательным обозначением никчемного балбеса. На мой взгляд, такая компания не может собраться случайно, и набор этих имен выдает руку поэта, намеренно ее составившего. Поэтому мне кажется, что правильнее рассматривать эпиграмму как пародию, в которой, как и полагается пародии, воспроизводится или даже утрируется (стк. 4) стиль эпической поэзии и архаической элегии. При этом автор пародийной эпиграммы был знаком с двумя рассказами о героическом прошлом Магнесии, широко известными в эллинистическое время и, видимо, уже вошедшими в письменную традицию — о переселении предков магнетов из Фессалии через Крит, и о победе, одержанной ими с помощью рабов и собак. Эпиграмма показывает, следовательно, лишь то, что этот рассказ был популярен в эллинистическую эпоху, но не свидетельствует об исторической достоверности описанных в нем событий.

Таким образом, можно заключить, что в Малой Азии существовали, вероятно, в нескольких вариантах, устные новеллы о том, что в разгроме киммерийцев решающую роль сыграли псы. Можно было бы предположить, что эти новеллы отражают реальную практику использования боевых собак в греческих городах Малой Азии18. Такое предположение, однако, не выдерживает критики. В упомянутых новеллах специально акцентируется внимание на том, что речь идет именно об обычных охотничьих, а не специально натасканных на людей, собаках. Участие их в битве рассматривалось, следовательно, не как обычная практика, а как единичный удивительный случай вроде того, о котором рассказывает тот же Элиан (H.A. VII, 38): один афинянин сражался вместе со своей собакой в битве при Марафоне; оба удостоились изображения на стене Пестрой стои. Если бы использование боевых собак было у малоазийских греков обычным и хорошо известным делом, оно не могло бы стать сюжетной основой фольклорной новеллы, включавшейся позже в сборники mirabilia.

Возможно, однако, что подобное объяснение приходило в голову античным рационалистам, когда они узнавали о победе собак над киммерийцами. Так, Поллукс (Onom. V, 47) сообщает: Μάγνητας μέν τούς έπι Μαιάνδρω τρέφειν φασ'ι κύνας πολέμων ύπασπιστάς τοιούτοι δ’ήσαν και Παίοσιν οι σύνθηροι κύνες — «говорят, что жители Магнесии на Меандре выращивают собак, помогающих на войне, а пеонийцам для того же служат охотничьи собаки». Очевидно, что здесь содержится рационалистическая интерпретация рассказов Элиана (V. H. XIV, 46) и Геродота (V, 1) или их источников. Подобный же способ интерпретации источников, видимо, отразился и в сообщении Плиния (N.h. VIII, 143): Propter bella Colophonii itemque Castabalenses cohortes canum habuere hae primae dimicabant in acie numquam detrectantes, haec erant fidissima auxilia nec stipendiorum indigae — «Колофонцы, как и кастабальцы, имели для войны отряды собак. Они сражались в первых рядах, никогда не отступая; это были вернейшие вспомогательные отряды, к тому же не нуждавшиеся в плате». Это сообщение, возможно, восходит к той же традиции о поражении киммерийцев. Колофон, расположенный между Эфесом и Магнесией, конечно, участвовал, как и его соседи, в борьбе против киммерийцев, и в нем также должны были сохраняться посвященные им фольклорные новеллы. Кастабала же находится на границе Каппадокии и Киликии, у Киликийских ворот (Strabo XII, 2, 7), а именно с этими местами связаны сообщения о разгроме киммерийцев и смерти их вождя Лигдамиса (Strabo I, 3, 21; ассирийские «анналы» Ашшурбанипала из храма Иштар423), и именно за ними в поздней армянской традиции сохранилось название Garnirk.

Таким образом, можно предположить, что рассказ об изгнании киммерийцев псами существовал в фольклорной традиции разных районов Малой Азии и первоначально сообщения об использовании псов в битве были связаны именно с поражением киммерийцев. В то же время разгром киммерийцев, в результате которого они рассеялись и исчезли с исторической сцены, обычно связывается со скифами. Очевидно, только эти события могли отразиться в фольклоре как сообщения об изгнании киммерийцев. В таком случае, «отважнейшие псы» в рассказе Полиена заменяют скифов.



8 Придик 1917, 68, № 135-1327, Табл. X, 8. Автор считает, что на эмблеме изображен «человек, защищающийся (палкой) от двух вставших на дыбы лошадей». Ср. Grace 1952, 540, pl. XXVI, 41, клеймо с плохо сохранившейся эмблемой. Благодарю А. Б. Колесникова, который позволил мне ознакомиться с четырьмя неопубликованными клеймами этого типа из раскопок на Боспоре (хранятся в Институте археологии РАН, полевые номера: Фан-77, сл. нах.; Ген-82/129; Ген-83 Θ/3 № 35; Пе-85/392), выполненными разными
штемпелями. Эмблемы этих клейм лучше сохранились, и на них хорошо видно, что речь должна идти не о лошадях, а собаках. Деятельность астинома Гекатея, сына Посидея датируется концом III — началом II в. до н. э. (V хронологическая группа). Ср. теперь также: Шталь 1991, 285—290, Рис. 4-9, вслед за моей интерпретацией, предложенной в 1988 г. на V Фракологическом конгрессе в Москве.

9 Историю вопроса см. Garlan 1990, 211-213.

10 Cook 1952, 40-41

11 Кроме процитированной работы Р. Кука, см. еще Keydell 1937, 145 (хотя в более ранней работе (Keydell 1935, 311) он пишет, что об авторе этой эпиграммы нам ничего не известно, кроме того, что это не был Писандр Родосский); Greenhalgh 1973, 145; Gschnitzer 1976, 90; Зайцев 1996, 139 — 150. В последней работе см. подробно историю исследования эпиграммы.

12 de Falco 1931, 57-60; Welwei 1974, 21. В. Пеек (Peek 1955, 237, № 865), кажется, считает эпиграмму подлинной, но датирует ее со знаком вопроса III в. до н. э., относя при этом к Фессалии. Ср. критику этого издания в целом и фессалийской атрибуции эпиграммы в частности в рецензии: Robert 1959, 23. JI. Робер, справедливо указывая, что здесь речь идет о меандрийце, не отрицает, однако, датировки эпиграммы. Ср. также Beckby s.a., 587. Автор, развивая результаты В. де Фалько, подозревает, что здесь идет речь о пародии. А. И. Зайцев также допускает возможность позднего (например, III в.дон.э.) происхождения эпиграммы, хотя не исключает и архаической даты: Зайцев 1996, 148 — 149.

13 Ср. Robert 1956, 236-237; Robert, J. & L. 1976, 207-208, η. 215. Историю толкования этой строки см. Зайцев 1996, 141-146.

14 Prinz 1979, 111-137.

15 Chantraine 1983-1984, vol. I, 34-35. Другую этимологию см. Bader 1999, 342 — 343, с объяснением имени Ίππαίμων как «lieur des chevaux». Однако уже сама редкость этого имени, а также наличие других имен и аппелятивов с элементом -αιμων, которые убедительнее объясняются исходя из связи этого компонента со словом αίμα, заставляют предпочесть этимологию П. Шантрена.

16 Примеры таких «иррациональных» имен, которые не имеют смысла, если их воспринимать как нормальные композиты, см. Dubois 2000, 41 — 43. Следует все же отметить, что большинство таких композитов содержит данный элемент во второй, а не первой, части.

17 Сходное пародирование аристократических имен можно найти в «Облаках» Аристофана (Arist. Nub. 63-67): при обсуждении имени сына Стрефиада он сам предлагает «простое» имя Φειδωνίδης, которое носил его отец. Жена Стрефиада, проиходяшая в отличие от него из аристократической семьи, настаивает на «аристократическом» имени с ίππος. В результате ребенок получает гибридное имя Φειδιππίδης, звучавшее, очевидно, несколько комично (φειδος означает «бережливый, рачительный» — совсем не аристократическая добродетель). Впрочем, это имя, как и близкое ему имя Φειδίππος действительно использовалось в реальной ономастике, ср. LGPN, vol. I, II, s.v.

18 См. Orth 1913, 2566-2567; Huxley 1966, 77, 181, n. 23; Алексеев, Качалова, Тохтасьев 1993, 10, прим. 8 = Tokhtas'ev 1996, 3, Anm. 8; Sauter 2000, 76 и др. Цитируемые К. Менолди (Mainoldi 1984, 125, п. 84 — 85) в этой связи тексты Геродота (V, 1; VII, 187) не имеют отношения к делу. Первый текст пересказывает распространенный фольклорный сюжет о том, как собака, конь и их хозяин-воин последовательно вступают в схватку с вражескими собакой, конем и воином. Во втором тексте описывается обоз армии Ксеркса и собаки здесь названы в одном ряду с тягловыми животными, евнухами и женщинами. Критику гипотез об использовании боевых собак в греческих городах см. Cook 1952, 38 — 42.

19 Ivantchik 1993, 266-269; Иванчик 1996, 272-276, ср. выше, 2.0.0.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Тамара Т. Райс.
Сельджуки. Кочевники – завоеватели Малой Азии

Светлана Плетнева.
Половцы

Вадим Егоров.
Историческая география Золотой Орды в XIII—XIV вв.

Э. Д. Филлипс.
Монголы. Основатели империи Великих ханов

Р.Ю. Почекаев.
Батый. Хан, который не был ханом
e-mail: historylib@yandex.ru