1.1.1. Гомеровские эпитеты и проблема идеализации номадов в «Илиаде»

Что же в самом гомеровском тексте наводит на мысль об идеализации номадов? Ясно, что это не могут быть стоящие подряд три слова άγαυών ίππημολγών γλακτοφάγων. Слово άγαυοί является весьма распространенным формульным гомеровским эпитетом со значением «благородный, выдающийся». Этот эпитет особенно часто употребляется при различных личных именах, как людей, так и божеств⁴, а также и при других обозначениях лиц (πατρός β 308, θεράποντες Τ 281 и др.). Довольно часто употребляется он и с этнонимами: Τρώες (Н 386, К 563, П 103), Φαίηκες (ζ 55, ν 120, 304, 369), Φοίνικες (ν 272). Семантика его в гомеровском формульном употреблении, по-видимому, совершенно стерта, и оно не несет никакой информации, кроме, разве что, общего положительного оттенка (хотя, пожалуй, и весьма слабого). Разумеется, употребление данного термина не содержит в себе никакой идеализации: в противном случае пришлось бы говорить также и об идеализации Гомером троянцев, финикийцев и многочисленных лиц и персонажей, которые награждаются этим эпитетом.

Что касается двух других слов, ίππημολγοί и γλακτοφάγοι, то для гомеровских поэм они являются гапаксами, однако внутренняя форма этих двух композитов абсолютно ясна и их понимание не вызывало сложностей ни в древности, ни в новое время. Сами по себе они не содержат никакой идеализации. Напротив, эти эпитеты достаточно точно описывают реальные черты быта номадов. Во всяком случае, питание молоком и доение кобылиц для ранних авторов не являются каким-то показателем блаженного существования. Настоящие «блаженные народы», вроде эфиопов, гипербореев, феаков, или гесиодовские люди золотого века, проводят время в пирах, на которых, разумеется, едят мясо и пьют вино, а землю не возделывают лишь потому, что она и без того родит все сама. Их быт — это как бы греческий быт, лишенный забот и труда, и они вовсе не придерживаются каких-то странных обычаев вроде доения кобылиц. Надо думать, гомеровские боги, отправляющиеся пировать к эфиопам (А 423-425; Ψ 229 — 230), вовсе не обрадовались бы, если бы те предложили им только молоко и сыр — напротив, как прямо указывает Гомер, они ждут и получают гекатомбы. Наоборот, циклопы в «Одиссее», которых никак нельзя считать идеальным образом, питаются в основном именно молоком и сыром, что вовсе не мешает им при случае быть каннибалами. Вообще питание молоком для античных авторов, особенно ранних, вовсе не указание на идеализацию, а признак дикости⁵.

В слове άβιοι также трудно усмотреть явные признаки идеализации хотя бы потому, что оно непонятно и было непонятно уже древним. Многочисленные схолии к этому месту «Илиады» (в издании Эрбсе они занимают пять страниц), лексикографическая традиция (гомеровский словарь Аполлония Софиста, Стефан Византийский, Etymologicum Magnum) и комментарий Евстафия сохранили мнения множества античных авторитетов эллинистического и римского времени (в основном безымянных) по поводу того, как следует понимать это слово. Античные комментаторы предложили, пожалуй, все мыслимые комбинации ά-, понимаемой то как privativum, то copulativum, со словами βία, «сила, насилие», βίος, «жизнь», и βιός, «лук». В зависимости от понимания префикса перевод получался противоположный (όλιγόβιοι и πολύβιοι; τοξόται и «лишенные луков»: Eustath., Schol. А, Apol. Soph. s.v. άβίων).

Античные комментаторы особенно часто упражняли свою фантазию при толковании получавшегося довольно неуклюжим сочетания со словом βίος (что-то вроде «не-жизненные», «не-живущие» или, наоборот «много-жизненные»). Поскольку само понятие «жизнь» безгранично и может вместить все, что угодно, то и предложенный ряд толкований имел тенденцию перерастать в бесконечность (хотя, кажется, никто не догадался объявить абиев прямо мертвецами): «бездомные», «живущие на повозках», «живущие без женщин» (Посидоний, FGrHist 87 F 104 (3), по принципу «без женщин жить нельзя на свете»), «мало живущие», «плохо живущие», «ведущие простой образ жизни», «сильно живущие» (то есть мощные и мужественные), «долго живущие», «имеющие неограниченную жизнь», «живущие совместно», то есть коммуной, «живущие не нашей жизнью», «не возделывающие земли». Современные авторы по своему вкусу выбирали из этого списка какое-нибудь толкование, в той или иной степени аргументируя свой выбор или не аргументируя его вовсе, а некоторые предлагали и новые интерпретации в том же духе. Так, автор почтеннейшей греческой грамматики Э. Швицер предложил понимать все тот же композит ά- copulativum + βίος как «reich»⁶. Само обилие толкований этого слова (все предложенные варианты выглядели при этом натяжкой, что, собственно, и побуждало искать все новых и новых его объяснений) свидетельствует о том, что и слово άβιοι не могло восприниматься само по себе как «идеализирующий» эпитет. Соответствующие его интерпретации предлагались исключительно по контексту, исходя из ясного смысла окружающих слов.

Итак, только лишь слова δικαιοτάτων άνθρώπων, завершающие фрагмент, являются здесь носителями «идеализирующего» смысла. Как уже упоминалось, вокруг разбираемого текста «Илиады» в эллинистическое время велась достаточно оживленная полемика, засвидетельствованная в уже упомянутых, а также и других источниках; среди последних следует назвать прежде всего Страбона. Эта полемика (если не считать проблемы локализации всех перечисленных Гомером народов) сводилась прежде всего к тому, какие из слов άγαυών ιππημολγών γλακτοφάγων άβίων τε следует считать названиями народов, а какие эпитетами к ним. Просматривая схолии и античные лексиконы, нетрудно убедиться, что в древности были предложены все мыслимые варианты сочетаний по принципу «этноним — эпитет», причем в пользу ни одного из них не было приведено достаточно веских аргументов, чтобы исключить появление новых интерпретаций. Однако гораздо печальнее то, что ситуация отнюдь не изменилась и в новое время. Достаточно ознакомиться с соответствующими статьями в «Lexikon des frühgriechischen Epos» или с современным комментариями к Гомеру, чтобы заметить, что читателю предлагаются в разных сочетаниях уже испробованные древними схолиастами варианты толкования названных слов как этнонимов или эпитетов. При этом в новых комментариях, в полном соответствии с традицией схолиастов, часто даже не обращается внимания на фиктивность этих «этнонимов», никогда не существовавших за пределами текста Гомера и комментариев на него⁷. В то же время сами по себе споры о том, этнонимом или эпитетом у Гомера является то или иное отдельное слово, являются чисто схоластическими, поскольку уже с первого взгляда ясно, что даже если здесь идет речь об этнонимах, то они фиктивны и легко интерпретируются как «говорящие названия» (за исключением только слова άβιοι), то есть их функция в тексте ничем не отличается от эпитета.

Однако картина меняется, если эти слова рассматривать не по отдельности, а вместе. Для понимания текста Гомера гораздо важнее уяснить не какие слова являются здесь этнонимами, а сколько их. Действительно, прежде чем начать рассуждать о неком гомеровском образе, в данном случае об идеализированном северном народе, следует понять, об одном или нескольких образах идет речь. Иначе говоря, следует установить, о скольких народах говорит здесь Гомер и если их несколько, то как распределяются между ними эпитеты (resp. лжеэтнонимы). Эллинистические комментаторы обсуждали и эту проблему, но современные авторы в данном случае не последовали за ними. Не ставя вопрос таким образом, они подразумевали, что речь идет об одном народе и относили к нему все названные в конце пятой и в шестой строке эпитеты, даже если и писали с заглавной буквы, считая этнонимами, два или три из них.

Однако если прочесть непредвзято гомеровский текст, то становится ясно, что такое понимание по меньшей мере не очевидно, а скорее и просто ошибочно, во всяком случае, если придерживаться текста «Илиады», сохраненного рукописной традицией и восходящего к александрийскому изданию Аристарха Самофракийского (ср. ниже). При понимании сохраненного рукописями пассажа άγαυών ίππημολγών | γλακτοφάγων, άβίων τε δικαιοτάτων άνθρώπων решающим является значение здесь союза τε. Употреблением этого союза в греческом языке и в особенности в эпосе занимались очень много⁸, однако в нашем примере его значение не вызывает никаких сомнений — это так называемое «простое» коннективное τε в терминологии К. Руиха, которое в эпосе (в прозе гораздо реже) очень часто соединяет при перечислении однородные существительные или прилагательные. Однако его положение наводит на размышления. В эпических текстах при перечислении ряда объектов (три и более) τε как правило повторяется, а если и употребляется один раз, то стоит после последнего из них. Его использование единственный раз после предпоследнего члена ряда представляется невозможным.

Наиболее естественно, таким образом, читать это место так, чтобы в соответствии с гомеровским узусом видеть в нем только два объекта, соединенных союзом τε, а не их ряд, или перечисление ряда эпитетов одного объекта. Союз τε, таким образом, делит содержащиеся в строках 5 — 6 слова на две половины — άγαυών ίππημολγών γλακτοφάγων и άβίων δικαιοτάτων άνθρώπων.

При взгляде же на более широкий контекст такое понимание находит подтверждение. В рамках той же фразы, непосредственно предшествуя разбираемым словам, содержится еще одна пара этнонимов, ίπποπόλων Θρηκών и Μυσών άγχεμάχων, также соединяемая союзом τε, причем здесь не возникает ни малейшего сомнения в таком ее понимании. Эта первая пара тесно связана по смыслу с дальнейшими словами и не может быть изолирована от них. Две пары соединены между собой союзом καί, что создает симметричную структуру τε — καί — τε, в которой одна пара теснее связанных между собой этнонимов соединяется с другой такой же парой через союз, являющийся показателем более слабой или внешней связи (разница в значении τε и καί достаточно хорошо известна и не нуждается в особых пояснениях).

Сама эта симметрия, очевидно намеренная, показывает, что во второй части фразы следует видеть названия именно двух народов, составляющих pendant фракийцам и мисийцам, а заодно и удостоверяет аутентичность засвидетельствованного рукописной вульгатой чтения (подтвержденного, кстати, и авторитетом Аристарха, см. ниже). Смысл этой симметричной структуры может толковаться по-разному — две пары народов могут быть противопоставлены, например, как воинственные и мирные или более и менее удаленные, однако само существование структуры не вызывает сомнений. К этому можно добавить, что два из перечисленных здесь эпитетов, ιππημολγών и γλακτοφάγων, тесно связаны по смыслу между собой, по существу составляя гендиадис. Недаром все комментаторы, независимо от предлагаемого ими членения фразы, включая и тех, кто разделял эти два слова, все же понимали текст в том смысле, что гомеровский народ доит кобылиц и питается их молоком, а не так, что одни доят кобылиц, а другие питаются молоком, скажем, коровьим.

Речь, таким образом, идет о четырех народах, разделенных на две пары. Как мисийцы и фракийцы представляют собой два пусть и связанных (например, географически), но разных народа, так и άγαυών ιππημολγών γλακτοφάγων и άβίων δικαιοτάτων άνθρώπων для Гомера, очевидно, два соседних, но разных народа. Слово άβίων у него, следовательно, употреблено в качестве этнонима. Какое же из трех слов άγαυών ιππημολγών γλακτοφάγων употреблено в этом качестве совершенно неважно (ни для читателя, ни, очевидно, для автора), поскольку все они представляют собой абсолютно прозрачные «говорящие имена». Смысл не изменится ни на йоту от того, какое из них будет истолковано как этноним, определяемый двумя другими словами как эпитетами.

Если следовать такому пониманию, то окажется, что единственное в пассаже «идеализирующее» слово относится к одним лишь абиям. Народ же, обозначенный описательно как «дивные доители кобылиц млекоеды», вовсе не идеализируется. Напротив, эти эпитеты настолько точно описывают некоторые отличительные черты этнографического облика номадов-коневодов скифского типа, что трудно сомневаться в том, что Гомер имел здесь в виду именно их. Независимо от того, какой реальный народ подразумевал автор «Илиады», совершенно естественно, что его читателями после освоения северного побережья Черного моря он однозначно отождествлялся со скифами.

Итак, единственный идеальный образ в этом пассаже — некие абии, про которых, в силу неясности их названия, только и можно сказать, что они идеальны и определяются как справедливейшие. Ничто не мешает, следовательно, поставить их — но только их, а не питающихся лошадиным молоком номадов — в один ряд с другими идеальными гомеровскими народами, обитающими на краю мира. Часто без разбора применяемое слово «идеализация» здесь не подходит, так как об идеализации можно говорить только в приложении к реальным народам, говорить же об идеализации изначально идеального мифического народа вроде гипербореев просто бессмысленно⁹.

⁴ Pisani 1955, 48-49.

⁵ Ср. Shaw 1982 -1983, 5-31, о циклопах см. 21-23.

⁶ Schwyzer 1953, Bd. 1, 433. Р. Баладье (Baladie 1989, 80), напротив, предлагает в комментарии толкование «prives de moyens cl'existence essentiels» и переводит «indigents».

⁷ См. например Janko 1992, 42 — 43.

⁸ Наиболее основательной является работа Ruijgh 1971, здесь же см. обзор более ранней литературы.

⁹ Ср. Lovejoy, Boas 1935, 287, где предлагается различать образ идеализированных дикарей («noble savage») и мифических жителей Элизия, куда включаются гипербореи и эфиопы, к сожалению, сами авторы это различение проводят недостаточно последовательно. В книге Romm 1992 это различение также не проводится.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 7228

загрузка...

Другие книги по данной тематике