2.3.1. Нимфа Синопа и амазонка Синопа

Традиция, связывающая название Синопы с именем нимфы, дочери Азопа (беотийский и сикионский речной бог, впрочем это название известно и в других районах)¹³, зафиксирована достаточно рано — в одном из фрагментов Евмела Коринфского (fr. 10 Bernabe = FGrHist 451 F 5 = Schol. Apoll. Rhod. II, 946/954с)¹⁴. Впрочем, нет полной уверенности в том, что этот фрагмент относится к Черному морю. Как этимология, так и лингвистическая принадлежность названия Синопы остаются неясными, однако Л. Згуста, например, отказывается признать его местное происхождение, считая, что оно принадлежит греческому языку¹⁵. В пользу этого предположения можно заметить, что женское имя Σινώπη было достаточно распространено в греческом (Demosth. XXII, 56; Athen. VIII, 339а; XIII, 558b, 567f, 585f-586a (= Antiphan. fr. 22, 26, 40, 116, 170, Amphis fr. 23, Anaxil. fr. 22, Alexis fr. 104, Callicr. fr. 1 Edmonds); Hesych., Suda, Phot. s.v. σινωπίσαι (знаменитая афинская куртизанка); IG II2, 12038 + SEG XXVIII, 336; IG II2, 12614). Кроме того, еще одна греческая колония с тем же именем, видимо, существовала в Италии, на месте будущего города Синуесса (Plin. N.h. Ill, 59; Liv. Χ, 21, 8, ср. также реку под названием Σίνωψ неизвестной локализации, эпиклезу Зевса Σινωπίτης и холм Σινώπιον возле Мемфиса в Египте: Dion. Per. 255; Eustath. ad Dion. 255; Schol. Dion. Per. 255, не исключено, что изложенная здесь легенда о доставке статуи Зевса Сераписа из Синопы в Египет является лишь попыткой объяснить древний эпитет, первоначально не имевший отношения к причерноморской колонии)¹⁶. Если имя Σινώπη действительно было известно в греческом до колонизации Причерноморья, то упоминание Евмелом дочери Азопа, носившей его, вполне может быть никак не связанным с милетской колонией¹⁷. Кроме того, достоверность данного фрагмента Евмела (впрочем, как и других) чрезвычайно сомнительна (см. выше, 1.2.4, 1.3.3). Поэтому представляется неосторожным строить какие-либо исторические выводы на этом фрагменте¹⁸.

Традиция о дочери Азопа Синопе во всяком случае уже существовала в первой половине V в. до н. э. — поэтесса Коринна, современница Пиндара¹⁹, излагает миф (fr. 654, II, 39 Page), по которому она была похищена Аполлоном и, возможно, перенесена в Малую Азию (рассказ сохранился в сильно поврежденном папирусном фрагменте, ср. Schol. Apoll. Rhod. II, 946/954с). С некоторыми вариациями тот же миф пересказывается еще рядом авторов, причем иногда указывается, что Синопа родила сына по имени Σύρος, эпонима местных жителей, известных в античной традиции как мало-азийские сирийцы, или «левкосирийцы» (Aristot. fr. 581 Rose; Apoll. Rhod. II, 946 — 954; Philosteph. fr. 3 Miiller; Diod. IV, 72; Plut. Luc. 23, 5; Dion. Per. 773-779; Val. Flacc. V, 110-113; Avien. Descr. orb. ter. 952-955; Et. Gen. s.v. Σινώπη, ср. Orphicorum fragmenta, fr. 45 Kern, с другой генеалогией).

Легенда о нимфе Синопе весьма банальна во всех отношениях; подобные рассказы, созданные по одинаковой схеме (похищение богом нимфы, перенесение ее в другое место, которое получает название от ее имени, рождение ею эпонима местного народа) известны в десятках вариантов для многих греческих и негреческих городов и народов²⁰. Эта трафаретная легенда имеет явно литературное происхождение и вполне вероятно первоначально существовала лишь в ранней мифографической литературе, вроде «Генеалогий». Она не была единственной попыткой объяснения названия Синопы — Ферекид (FGrHist 3 F 144), например, по всей вероятности производил его от имени одного из спутников Одиссея (см. выше, 1.2.4). Трудно сказать, существовала ли традиция о нимфе Синопе в какой-то форме не только в литературе, но и в местной городской традиции. Вряд ли подтверждением этого могут быть чеканившиеся там монеты с изображением Синопы²¹: здесь, как во многих других случаях, речь идет скорее всего просто о персонификации города.

Превращение нимфы Синопы в амазонку, видимо, датируется достаточно поздним временем. В известных источниках амазонка по имени Синопа впервые упоминается в одном из фрагментов «Перипла Понта» Андрона Теосского (FGrHist 802 F 3 = Schol. Apoll. Rhod. II 946/954c, ср. Etym. Magn. s.v.), современника Александра Македонского и участника его походов (Arr. Ind. 18, 8): ό δέ Τήιος 'Ανδρών φησί μίαν των Αμαζόνων φυγοΰσαν εις Πόντον γήμασθαι τω των τόπων εκείνων βασιλεΐ, πίνουσάν τε πλείστον οινον όνομασθήναι Σανάπην <έπειδή μεταφραζόμενον τούτο σημαίνει την πολλά πίνουσαν>, έπειδή αί μέθυσοι σανάπαι λέγονται παρά Θραξίν, ή διαλέκτω χρώνται καί Αμαζόνες, κληθήναι την πόλιν [Σανάπην] έπειτα κατά φθοράν Σινώπην — «А Андрон Теосский говорит, что одна из амазонок, бежав в Понт, вышла замуж за царя тамошних мест; она пила много вина и получила прозвище 'Санапа', <поскольку в переводе это значит 'много пьющая'> поскольку у фракийцев женщины-пьяницы называются σανάπαι, а этим наречием пользуются и амазонки; город стали называть ['Санапа'], а затем по причине искажения — 'Синопа'». То же слово сохранилось и в одной глоссе Гесихия (σάναπτιν την οίνοπότιν. Σκύθαι, согг. ex οίνώτην Scaliger), где приписывается скифам. По-видимому, последнее указание на принадлежность слова верно — оно достаточно убедительно толкуется из иранского²². Его первая часть содержит слово *sana-, «вино», сохранившееся в осетинском языке (saen), прямом потомке скифо-сарматских диалектов. Вторая часть объясняется из санскритских piti-, «напиток», pita-, «напившийся», авестийского pay-, «наполняться, набухать» (ср. также сарматское имя из Ольвии Σαναγος, IOSPE I², 128, 8 с характерным иранским суффиксом -ak/g-).

Все сообщение Андрона производит впечатление созданной ad hoc народной этимологии, основанной на созвучии названия города и ставшего известным автору скифского слова (смешение фракийцев со скифами достаточно обычно в античной литературе). Само слово, по-видимому, стало известно Андрону из какого-нибудь не дошедшего до нас стихотворного произведения, вроде знаменитого стихотворения Анакреона, сохранившегося у Афинея (356 Page = Athen. X, 427а —b), в котором «скифская попойка» (Σκυθικήν πόσιν), сопровождаемая шумом и воплями (πατάγω τε κάλαλητώ), противопоставляется благородной манере питья под гимны (καλοΐς I ύποπίνοντες εν ϋμνοις). У скифов уже с достаточно раннего времени была прочная репутация пьяниц, безобразно напивающихся неразбавленным вином. Так, Геродот (VI, 84) рассказывает историю о том, как скифы споили спартанского царя Клеомена, доведя его до безумия, после чего якобы и вошел в употребление глагол έπισκυθίζειν, означающий «пить неразбавленное /слабо разбавленное вино» (ср. Chamel. Heracl. apud Athen. X, 427b-с). Вероятно, неразбавленное вино называется «скифским питьем» и в одной из сатировских драм Ахея Эретрейского, примерно ровесника Еврипида (см. Suda s.v.), хотя текст в этом месте испорчен (fr. 9 Snell). Весьма живописное описание мертвецки пьяного невежды-скифа (или персонажа, который с ним сравнивается) дает эллинистический ямбический поэт Парме-нон Византийский (fr. 1 Powell = Athen. V, 221 а — b)²³:

άνήρ γάρ ελκών οινον, ώς ύδωρ ίππος,
Σκυθιστι φωνεΐ, κούδέ κόππα γινώσκων...
κείται δ' άναυδος έν πίθω κολυμβήσας κάθυπνος,
ώς μήκωνα φάρμακον πίνων —

«муж, поглощающий вино, как воду конь,
говорящий (только) по-скифски и не умеющий написать
ни буквы
(букв, не знающий коппы)...
лежит, не в состоянии сказать ни слова,
плавая в пифосе, уснув, будто выпил опия».

Скифское пьянство, таким образом, не только вошло в пословицу, но и было достаточно частой темой в поэзии, особенно застольной. В этой связи необходимо упомянуть также один пассаж из «Законов» Платона (I, 637е), согласно которому скифы и фракийцы не только сами пьют неразбавленное вино, но так же у них поступают и женщины (γυναίκες τε και αύτοί), причем они разливают вино по одежде и считают это прекрасным обычаем (καλόν και εύδαιμον επιτήδευμα έπιτηδεύειν νενομίκασι). Таким образом, славу пьяниц со скифами разделяли и фракийцы²⁴, причем Платон специально отмечает, что у тех и других напиваются не только мужчины, но и женщины. Весьма вероятно, что в каком-то стихотворном произведении упоминалось не просто скифское и фракийское пьянство (видимо, в качество отрицательного примера), но и более конкретно — пьяные скифянки или фракиянки (или и те, и другие), и называлось обозначающее их скифское слово. Подтверждением этого является явно независимая от Андрона и лучше передающая оригинал глосса Гесихия, указания которого, как правило, имеют в виду конкретные литературные тексты (недаром у него это слово стоит в аккузативе, очевидно, как в подразумеваемом пассаже). Основываясь на этом тексте и приписав соответствующее слово не скифам, а фракийцам (это могло быть связано не только с обычным их смешением, но и с тем, что представление о фракийском происхождении населения Вифинии и Пафлагонии было общепринятым), Андрон, видимо, и создал свою этимологическую конструкцию. Вряд ли она имеет какую-либо основу в местной традиции — это ученое построение чисто литературного происхождения. О склонности Андрона к подобной этимологизации свидетельствует и второй из трех сохранившихся его фрагментов, где он объясняет происхождение топонимов в окрестностях Гераклеи (FGrHist 802 F 1). Впрочем, Андрон — вовсе не исключение. Создание легенд о происхождении городов на базе народной этимологии их названия весьма распространено в греческой традиции, причем народная этимология основывалась не только на имени легендарного основателя, но и обстоятельствах, при которых город был основан. В некоторых случаях одновременно существовало даже несколько легенд, основанных на разных народных этимологиях, названия города, как, например, в Тарсе²⁵. Иногда такие легенды, обычно имевшие, вероятно, литературное происхождение, получали признание и в самом городе, как о том свидетельствуют изображения связанных с ними символов на городских монетах.

То, что Андрон назвал свою «Санапу» амазонкой, объясняется как тем, что область мифических амазонок локализовалась поблизости от Синопы, так и связью их образа со скифами и родственными им сарматами, которая была общим местом в античной литературе. Кроме того, в данном случае могло сыграть роль и то, что «санапы» не уступали скифским мужчинам не только в войне, но и в другом мужском занятии — пьянстве. Наконец, существенно, видимо, было также, что амазонки считались основательницами и эпонимами многих малоазийских городов, в частности Эфеса, Смирны и др. (Ephor. FGrHist 70 F 144; Strabo XI, 5, 4; XII, 3, 21; XIV, 1, 4; Just. II, 4, 15; Tac. Ann. IV, 56 и др.). Основываясь на этой традиции, Андрон мог предположить, что основательница Синопы, название которой напоминало скифское или фракийское (по его мнению) слово, была амазонкой, как и основательницы других малоазийских городов.

В том же схолии к Аполлонию Родосскому сохранилось и еще одно упоминание пьяной амазонки, которое приписано Гекатею: ή δέ μέθυσος Αμαζών έκ <ταύτης> της πόλεως παρεγένετο προς Λυτίδαν, ώς φησιν Εκαταίος — «пьяная амазонка из <этого> города пришла в / к Литиду, как говорит Гекатей»²⁶. Неясно, как оно связано с предыдущим рассказом, тем более, что персонаж по имени Λυτίδας или омонимичный топоним нигде более не упоминаются. Ж. Дюмезиль предложил видеть в этом слове передачу скифского названия пива *aluo- (ср. сарматское имя Αλουθαγος, IOSPE I2, 89, 5, осетинское aeluton) и переводить его как «donneur de biere»²⁷. В принципе такое толкование не исключено, однако за отсутствием контекста это предположение, как и то, что объяснение данного имени следует искать именно в иранском материале, трудно подтвердить²⁸. Ф. Якоби включает этот отрывок в число фрагментов Гекатея Милетского (FGrHist 1 F 34, ср. F 7), однако не менее вероятно, что он принадлежал Гекатею Абдерскому. В схолиях к Аполлонию Родосскому не цитируется «Периэгеза» первого, куда данный отрывок лучше всего подходил бы, а только его «Генеалогии»²⁹. Напротив, сочинение Περι Ύπερβορέων Гекатея Абдерского цитируется в схолиях к Аполлонию Родосскому (FGrHist 264 F 10). В случае, если этот фрагмент восходит к Гекатею Абдерскому, можно предполагать его зависимость от Андрона.

Этимологическая конструкция Андрона, очевидно, несовместима с традицией о нимфе Синопе, дочери Азопа, похищенной Аполлоном или Зевсом, и находится вне рамок этой мифологической традиции, к которой принадлежит подавляющее большинство упоминаний Синопы в античной литературе. Кроме Андрона Синопу считает амазонкой лишь автор перипла Псевдо-Скимна (если не считать Орозия и Генесия, ср. ниже). Можно полагать поэтому, что это сообщение заимствовано автором перипла именно у Андрона Теосского. Это предположение тем более вероятно, что Псевдо-Скимн опирался прежде всего на предшествующий опыт создания периплов Понта, а Андрон был автором именно такого сочинения. Подтверждением этого является и то, что он, хотя и упоминает левкосирийцев как местных жителей, однако не говорит об их происхождении от Синопы, что было частью традиции о нимфе, дочери Азопа.

После Псевдо-Скимна амазонку Синопу упоминает лишь Орозий (Adv. Pagan. I, 15, 6) в своем изложении истории амазонок. В этом пассаже он почти дословно пересказывает юстиновскую эпитому Помпея Трога (И, 4). Единственное изменение, которое вносится в текст — это замена дочери царицы амазонок Оритии, сохранявшей вечную девственность (впрочем, далее у Орозия она фигурирует: I, 15, 8), на Синопу, причем она характеризуется практически теми же словами, что Орития у Юстина. Видимо, это замещение принадлежит самому Орозию и объясняется влиянием наиболее популярной версии мифа о нимфе Синопе. Согласно этой версии, когда влюбленный в Синопу Аполлон (или Зевс) пообещал выполнить любое ее желание, она захотела остаться девственной и сохранила свою девственность навсегда. Эта версия известна начиная с Аристотеля (Aristot. fr. 581 Rose, ср. Apoll. Rhod. II, 946-954; Val. Flacc. V, 110—113; Dion. Per. 773 — 779) и была достаточно популярна и позже (Etym. Magn. s.v.; Eustath. ad Dion. 775). Разумеется, она противоречит другой версии, согласно которой нимфа Синопа была прародительницей левкосирийцев, и несовместима с ней³⁰. Девственная амазонка Синопа у Орозия, таким образом, возникла из контаминации девственной амазонки Оритии Помпея Трога - Юстина, девственной нимфы Синопы распространенной мифологической традиции и, возможно, также амазонки Санапы Андрона Теосского и Псевдо-Скимна, отнюдь не девственной (она была женой местного царя)³¹. Упоминание амазонки Синопы, давшей название городу, у автора середины X в. Иосифа Генесия (los. Genes. IV, 5, 59, 4³², ср. Ps.-Symeon. 637, 5 — 6 Веккег, из Генесия), видимо, восходит κ «Периплу Понта Евскинского». Таким образом, обе представленные в источниках традиции об эпонимной героине Синопе — о нимфе, дочери Азопа, похищенной Зевсом или Аполлоном, и об амазонке, имеют чисто литературное происхождение, причем последняя восходит к этимологической конструкции Андрона Теосского. Обе легенды, как и рассказ о спутнике Одиссея Синопе, вряд ли были известны в живой синопской традиции. Хотя их позднее вторичное распространение не исключено, более чем вероятно, что они всегда существовали лишь в рамках литературы.

¹³ В Милете с V в. до н. э. существовала фила Азопида, что, возможно, следует связывать с этой традицией, ср. Sakellariou 1958, 70-71.

¹⁴ О списке Азопид и его различных вариантах см. Bowra 1953, 54-65. Автор полагает, что включение Синопы в список Азопид принадлежит Евмелу Коринфскому: Bowra 1953, 59.

¹⁵ Zgusta 1984, 34. Конкретное объяснение слова (предполагаемая связь с греческим σίναπι, «горчица»), однако, неприемлемо, ср. Chantraine 1983-1984, vol. Ill, 735.

¹⁶ Таким образом, мнение об уникальности названия Синопы и о том, что упоминание нимфы Синопы Евмелом по этой причине может иметь в виду только эпонимную героиню причерноморской колонии (см. например Langella 1997, 8) является ошибочным.

¹⁷ Э. Билль уже предполагал, что совпадение имен нимфы Синопы и милетской колонии случайно. При этом он указывал, что все варианты генеалогии этой нимфы (дочь Азопа, Ареса и Эгины (которая, кстати, включается в список Азопид), Ареса и Парнассы) указывают на центральную Грецию и не содержат ничего милетского или понтийского: Will 1955, 126-127, п. 8.

¹⁸ А. Ланджелла (Langella 1997, 9) считает возможным датировать данное сообщение Евмела первой половиной VII в. дон. э., хотя сама, вслед за Э. Биллем (Will 1955, 124-129), считает его поэму конгломератом разновременных свидетельств, восходящих к периоду между VIII и VI вв. дон. э., причем единственную возможность для датировки каждого свидетельства видит в анализе его содержания. В таком случае совершенно непонятно, почему содержание евмеловского фрагмента указывает именно на первую половину VII в. до н.э. (т.е. период до основания колонии), а не, скажем, на середину VI в. до н. э. Соответственно дальнейшие выводы автора, которые опираются на данную датировку фрагмента, теряют всякие основания. В частности, гипотеза о том, что коринфяне или беотийцы пытались основать колонию на месте Синопы, об их соперничестве с милетцами и пр., которая основывается лишь на генеалогии нимфы Синопы, восходящей к Евмелу, кажется мне чистой фантазией.

¹⁹ О ее датировке см. Latte 1968, 499-507; Lesky 1971, 211-213. Некоторые авторы, однако, предпочитают датировать Коринну эллинистической эпохой. Литературу см.
MacLachlan 1997, 213-215; Gentili, Lomiento 2001, 7-20, с новыми аргументами в пользу ранней датировки Коринны.

²⁰ Ср. примеры таких легенд: Dougherty, 1993, 65-67, 70—72, 85-89. При этом вряд ли можно говорить о символическом браке между греками (божество) и варварами (нимфа) или о символической аккультурации греками варварских земель, как она полагает. Против этого свидетельствует греческая генеалогия многих нимф, которые далеко не всегда являются местными (например, те же Азопиды), а также и то, что во многих случаях они становятся прародительницами не колонистов, а местных варварских народов. Ср. Miller 1997, 87, которая отмечает, что построенные по этой схеме мифы редко и лишь в позднее время связывались с основанием колоний, а чаще с происхождением местных народов.

²¹ Как считает Hofer 1909-1915, 948.

²² Vasmer 1923, 50; ИЭСОЯ, т. III (1979), 67-68; Абаев 1979, 298, 302, ср. Detschew 1976, 420; Dumezil 1978, 242-243.

²³ Powell 1925, 237.

²⁴ Ср. другие примеры этого стереотипа в отношении фракийцев: Hall 1989, 133-134.

²⁵ См. об этом и других подобных примерах Strubbe 1984-1986, 271-272.

²⁶ Гекатею принадлежит только эта фраза; предыдущий рассказ заимствован у Андрона. Ссылки на то, что амазонку Синопу упоминает уже Гекатей, ошибочны: Максимова 1956, 38; Sakellariou 1958, 65, и др. Упоминал ли Гекатей слово «санапа», неясно.

²⁷ Dumezil 1978, 244-245.

²⁸ Толкование этого имени как эпитета Диониса (Langella 1997, 29 — 30) основано лишь на сомнительном этимологическом сближении и на мой взгляд совершенно неприемлемо. Соответственно и гипотеза о «дионисийском» характере этой традиции (Langella 1997, 27 — 34) построена на песке.

²⁹ FGrHist, Bd. Ia2 (1957), 328.

³⁰ Совершенно недопустимы попытки составить единый рассказ из разных версий мифов, чтобы тем самым восстановить некую «полную версию». В результате таких попыток мы читаем, например, у М. И. Максимовой (Максимова 1956, 38), что амазонка Синопа «пытается обмануть бога и сохранить свою девственность. Однако хитрость ее не удается, и у нее рождается сын по имени Сир». Ничего подобного не знает ни один греческий источник — хитрость Синопы (нимфы, а не амазонки) как раз удалась, и она осталась девственной. Происхождение от нее сирийцев принадлежит другой версии, в которой нет и речи об этой хитрости.

³¹ А. Ланджелла (Langella 1997, 34 — 36) предполагает, что в первоначальном тексте Юстина амазонка Орития носила прозвище «Синопа» и что, соответственно, Орозий отнюдь не заменяет Оритию на Синопу, а воспроизводит этот первоначальный текст. Отсюда она выводит, что Помпей Трог и более ранние авторы, говоря об Оритии, подразумевали Синопу. Единственным основанием этой более чем странной конструкции является тот факт, что в маргиналиях (!) одной поздней рукописи Юстина (cod. Vaticanus Lat. 1860, XIV в.) рядом с именем Оритии надписано имя Синопы. На мой взгляд, не может быть сомнений в том, что эта маргиналия принадлежит некому эрудиту, обратившему внимание во время чтения Юстина на почти дословное совпадение его текста с текстом Орозия и указавшему на полях своей рукописи единственное существенное расхождение между двумя авторами. Очевидно, что такие маргиналии не могут служить источником для восстановления текста, в особенности, если они противоречат единогласным данным всей рукописной традиции. Пользуясь случаем, отмечу, что этот пример характерен для всей работы А. Ланджеллы, которая легко выдвигает более чем смелые гипотезы, а для их подтверждения использует в высшей степени сомнительные аргументы, пренебрегая при этом не только необходимыми методическими процедурами источниковедческого анализа, но и просто требованиями здравого смысла. Более того, со своими спорными и слабо обоснованными гипотезами автор впоследствии обращается как с твердо установленными фактами и использует их в качестве базы для конструирования новых гипотез (см. например Langella 1997, 36-49). Убедительность этих гипотез «второй (а то и третьей, и четвертой) степени» окончательно стремится к нулю.

³² Lesmueller-Werner, Thurn 1978, 41.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4295

загрузка...

Другие книги по данной тематике