Боевики из городского подполья

   На территории Польши активно действовали не только переброшенные с территории Советской России партизанские отряды, но и местные подпольные боевые организации. В начале двадцатых годов прошлого века полпредом СССР в этой стране был Леонид Оболенский, из рода князей Оболенских, человек тихий, ленивый и пьющий. Именно так характеризовали этого дипломата в своих мемуарах советские перебежчики.

   Полпредство располагалось в том же «Римском» отеле, где прежде было русское посольство. «Варшавское полпредство имело ужасный вид, – вспоминал советский разведчик Борис Лаго. – Все грязное, обвешанное внутри старыми побуревшими плакатами, знаменами и свернувшимися портретами «вождей», полпредство, сохранившее коридорную систему меблированных комнат, напоминало более дом свиданий, чем посольство такой большой страны».

   В то же время советская разведка и Коминтерн в Польше были чрезвычайно активны. Первым легальным резидентом советской военной разведки в Варшаве был работавший под прикрытием должности 2-го секретаря полпредства Мечислав Антонович Логановский, одновременно являвшийся резидентом ИНО ОГПУ – тогда был период объединенных резидентур.

   Подробности о работе легальной резидентуры в Варшаве приводит в своей книге «На путях к термидору» бывший советский дипломат, невозвращенец Григорий Беседовский. С ноября 1922 года он занимал должности 1-го секретаря, затем поверенного в делах УССР, с сентября 1923 года советника полпредства СССР в Польше.

   Григорий Беседовский писал: «В это время, то есть в первой половине 1923 г., во главе отдела ЧК и военной разведки при посольстве стоял Мечислав Логановский. Это был поляк по происхождению, бывший член польской социалистической партии, перешедший затем к коммунистам. Во время Гражданской войны Логановский отличился на фронте, имел орден Красного Знамени и пользовался личным расположением Дзержинского. Дзержинский, любивший окружать себя польскими коммунистами, предложил Логановскому перейти на работу в Чека, и Логановский принял предложение. Одновременно с этим он принял также предложение Уншлихта быть резидентом Разведывательного управления (Разведупра) в Польше. Эта работа давала Логановскому большое политическое влияние, так как Уншлихт руководил тогда не только военной разведкой, но и польской секцией Коммунистического Интернационала. От Уншлихта, а не от Наркоминдела зависело направление советской политики в отношении Польши.

   Логановский был человеком твердой воли, железной выдержки и зверской жестокости. Человеческая жизнь не имела в его глазах никакой ценности. Он готов был принести в жертву тысячи жизней, чтобы добиться выполнения какой-либо, иногда чисто технической директивы…»^[63]

   В 1923 году в Варшаву приехал представитель Коминтерна на Балканах Владимир Павлович Милютин. Вскоре после его отъезда полпред СССР Леонид Оболенский вызвал Григория Беседовского и сообщил под строжайшим секретом, что Логановский, по распоряжению Уншлихта, должен создать в Польше боевую организацию. Проводимые этой организацией диверсии и теракты должны были способствовать подъему революционной борьбы в Польше. Во главе организации должны были стать два польских офицера-коммуниста: поручик Валерий Багинский и подпоручик Антоний Вечоркевич. Последний был одним из руководителей военного отдела Коммунистической рабочей партии Польши.

   Это сообщение не обрадовало Оболенского. Дипломат опасался бессмысленных террористических актов. Не то чтобы он был принципиальным противником террора, но ему было не по душе то, что эта деятельность будет направляться из полпредства. Если станет известно, что полпредство замешано в терроризме, то трудно было предсказать, чем все может обернуться. Последствия могли быть любыми, вплоть до войны с Польшей. Еще больше полпреду не нравилось то, что непосредственная связь резидента с Уншлихтом ставила Логановского в положение прямого подчиненного Коминтерна, минуя его, полпреда, а Коминтерн вел в Польше слишком самостоятельную политику, нимало не считаясь с государственными интересами СССР. Дипломата совсем не устраивало то, что его «крышей» будет пользоваться такой опасный жилец. Но поделать он ничего не мог.

   Террористическая организация была создана в короткий срок и скоро дала о себе знать. В помещениях польских политических и общественных организаций и газет начали взрываться бомбы. Взрывы происходили без различия политической ориентации организации, как бы по принципу маятника – то взлетит на воздух контора правой политической организации, то левой. Создавалось впечатление, что появились две экстремистские политические организации, которые целенаправленно уничтожают своих противников. Некоторые публицисты назвали этот период польской истории «бомбовым периодом». Впрочем, постепенно польская полиция начала выходить на след неуловимых бомбистов. И к сентябрю 1923 года часть руководителей организации арестовали, хотя основная масса террористов еще находилась на свободе.

   Арестовали и лидеров террористической организации Багинского и Вечоркевича. Последнего обвинили в организации взрыва в Варшавском университете 24 мая 1923 года, во время которого погиб профессор Р. Оржецкий.

   В ноябре 1923 года Багинского и Вечоркевича приговорили к смертной казни, но затем высшую меру наказания заменили пятнадцатью годами тюремного заключения. На процессе они вели себя мужественно. Эти два польских офицера были убежденными коммунистами. После их ареста их семьи жили в нищете, но Багинский и Вечоркевич не желали брать денег от советского полпредства, чтобы у польских властей не возникло тени подозрения, что они являлись платными агентами большевиков.

   В начале 1924 года провалилась попытка Военного отдела Коммунистической рабочей партии Польши освободить их из тюрьмы.

   По настоянию Советского правительства Багинский и Вечоркевич были помилованы польским президентом и впоследствии обменены на арестованных в СССР Лашкевича и Усаса. Но в вагоне, увозившем их в Советский Союз, 25 марта 1925 года у самой границы их убил польский полицейский чиновник Мурашко. Первым версию гибели двух поляков в своем романе «Мертвая зыбь» озвучил писатель Лев Никулин. Современные отечественные историки и журналисты, когда рассказывают о деятельности советских спецслужб в Польше в первой половине двадцатых годов прошлого века, лишь повторяют ее. В жизни все было значительно сложнее.

   В сентябре 1925 года в украинском городе Каменец-Подольском в честь Багинского был назван переулок. После войны этот переулок в некоторых документах фигурировал в качестве улицы, а в шестидесятые годы прошлого века снова стал переулком. В советское время местные краеведы пытались установить, в честь кого назван этот переулок, но так и не смогли. Ни в «Большой советской энциклопедии», ни в «Украинской советской энциклопедии» ничего не сообщалось о Багинском и Вечоркевиче, зато множество интересных подробностей можно узнать из напечатанных в 1925 году украинских и польских газет.

   Так, 5 апреля 1925 года газета «Червонный кордон» на первой полосе опубликовала сообщение под заголовком «Новое зверство польских палачей. Политические заключенные Вечоркевич и Багинский убиты озверевшим польским полицейским в вагоне около советской границы». А вот сама новость:

   «29 марта в польском местечке Столбы убиты политические заключенные Вечоркевич и Багинский. Их привезли в Столбцы для обмена на ксендза Усаса, а также польского консула Лашкевича.

   Убийство произошло при таких обстоятельствах. Вагон, где находились Вечоркевич и Багинский, отъехал от Столбов и подъезжал к станции Колосово. В вагоне было много полицейских, а также представителей административной и судебной власти.

   Внезапно один из полицейских выхватил револьвер и выстрелил в Вечорковеча и Багинского. Вечоркевича он убил сразу, а Багинского смертельно ранил. Багинский умер позднее от ран.

   Полицейский Мурашко, как написали потом газеты, после убийства заявил: «Я выполнил свой патриотический долг».

   Польский министр иностранных дел сообщил советнику Советского посольства Беседовскому об этом событии и отметил, что польский посол в Москве также сообщит об этом событии в Советское правительство.

   Багинский оставил после себя жену и троих детей, а Вечоркевич – жену и маленького сына».

   В следующем номере «Червонного кордона», который вышел 10 апреля 1925 года, были опубликованы новые подробности этого убийства. Так, в материале под заголовком «Последние минуты тт. Вечоркевича и Багинского» сообщалось:

   «Оказалось, что Багинский умер, когда его везли к госпиталю. Вечоркевич до последней минуты не терял сознания. Он умер 30 марта в госпитале. Перед смертью он сказал: «Передайте товарищам, что нас убили. Пусть напечатают в коммунистических газетах. Мой последний привет товарищам рабочим». Вдовам убитых власти отказались выдать тела. 1 апреля, в 5 часов утра, женщинам сообщили, что похороны уже состоялись. Когда они прибежали на кладбище, то застали уже засыпанные могилы».

   В информациях «Реакция Польши» и «Растерянное настроение Варшавы» газета сообщила:

   «Польские газеты переполнены сообщениями о демонстрациях в Москве, Харькове и по другим городам СССР по поводу убийства Вечоркевича и Багинского. Газеты приводят слова Петровского (председатель Всеукраинского ВЦИК Григорий Петровский. – Прим. авт.), который заявил, что украинское правительство будет требовать принять решительные меры, чтоб получить подробные объяснения. Есть сведения, что о подготовке убийства знали польские министры Ратайский и Скульский.

   В Варшаве в связи с убийством Вечоркевича и Багинского растерянное настроение. Часть членов правительства считают, что положение, которое образовалось в Польше в связи с этим убийством, является самым тяжелым моментом в политической жизни Польши за последние годы».

   Из материала «Правительство Советского Союза требует кары убийцам» читатели узнали об официальной реакции СССР на событие в Польше:

   «Народный комиссар иностранных дел Чичерин обратился к польскому послу в Москве с таким заявлением: «От имени Союзного Правительства я заявляю решительный протест против неслыханного преступления польской власти, которым является убийство Вечоркевича и Багинского лицом, которое есть на польской государственной службе, почти в момент обмена и на глазах специально посланных в связи с этим обменом польских правительственных чиновников». Товарищ Чичерин выражает определенность, что польское правительство накажет виновных за их тяжелое преступление.

   Польское правительство, говорится в ноте товарища Чичерина, не выполняет своих обязательств относительно обмена арестованных в Польше революционеров на польских контрреволюционеров, задержанных в Советском Союзе. Следовательно, такое поведение польского правительства дает советскому правительству относительно лиц, предназначенных для обмена, полную волю в пределах законов Советского Союза».

   12 апреля 1925 года газета опубликовала новую серию материалов. В одном из них она сообщила:

   «Корреспондент РАТАУ, когда он находился в Столбцах, поставлен в известность: настоящая фамилия убийцы товарищей Вечоркевича и Багинского не Мурашко, а Мурашек. Оказывается, что Мурашек когда-то служил в польской армии под начальством Вечоркевича. Мурашек был главный провокатор, который организовал процесс против товарищей Вечоркевича и Багинского.

   Сведения корреспондента РАТАУ подтверждает и часть польских газет. «Курер Поранни» пишет, что на процессе Багинского и Вечоркевича главную роль сыграл провокатор Мурашек. Свидетельства его на процессе были настолько запутаны, что защите легко удалось их опровергнуть. Несмотря на это, суд приговорил Вечоркевича и Багинского к смертной казни. Газета заявляет, что в Польше были лица, заинтересованные, чтоб подробности процесса Багинского и Вечоркевича не были широко известны. Можно уверенно заявить, что в убийстве Вечоркевича и Багинского было замешено много других лиц.

   Газета «Курер Поранни» пишет: соучастники убийства были заинтересованы в том, чтоб раз навсегда закрыть уста Вечоркевичу и Багинскому. Газета ставит вопрос, убил ли Мурашек Вечоркевича и Багинского по собственной воле или, может, в результате приказа других лиц».

   Последнее сообщение относительно событий вокруг убийства Багинского и Вечоркевича газета «Червонный кордон» поместила 1 мая 1925 года:

   «Газета Варшавская» напечатала фельетон Свентоховского, который делает попытку оправдать Муравья – убийцу Вечоркевича и Багинского. Свентоховский заявляет, что убиты были опасные преступники: коммунистические шпионы и тому подобное. Он пишет, что убийство – благо для Польши и спрашивает: «И за это Муравей будет наказан?»

   23 апреля 1925 года «Червонный кордон» сообщила о суде над ксендзом Усасом (одним из тех, на кого должны были обменять Багинского и Вечоркевича): «15 апреля Ленинградский губернский суд рассмотрел дело ксендза Усаса. Как известно, Усас, когда был польским представителем в Ленинграде, приглашал к себе в помещение сотрудниц представительства, а также и тех женщин, которые проходили по делам, и издевался над ними.

   Усас – худощавый, совсем еще молодой человек, одетый в гражданское пальто. Он пытается сидеть к публике спиной и закрывает лицо руками.

   После допроса свидетелей и речи государственного прокурора Крыленко суд объявил приговор. Усас осужден к лишению свободы на 6 лет с суровой изоляцией. Суд также постановил удовлетворить иск двух потерпевших девушек, что по вине Усаса были уволены из реэвакуационной комиссии, – выплатить каждой компенсацию в размере двух тысяч червонцев»^[64].

   Вернемся к событиям, происходящим в самой Польше. В советском полпредстве подозревали, что взрывы – дело рук организации Логановского, но «железный Мечислав» категорически отрицал какую-либо причастность к ним. Проконтролировать же его было невозможно – ведомство Логановского в полпредстве «было неприкасаемым». Логановский вел себя так, как будто полпредство существовало только для прикрытия деятельности резидента.