Русская политика в отношении аборигенов крайнего Северо-Востока Сибири (XVIII век)

К началу XVIII в. русские землепроходцы завершили свое триумфальное шествие по Сибири, выйдя на ее северо-восточные рубежи – Чукотку, Корякию и Камчатку, где встретились с народами – чукчами, азиатскими эскимосами, коряками и ительменами, которые по уровню и характеру своего политического и социально-экономического развития находились еще на стадии каменного века и первобытного строя, только вступив на путь перехода от эгалитарного к стратифицированному обществу. В этом отношении они резко контрастировали не только с пришельцами-русскими, но и со многими другими сибирскими аборигенами, уже попавшими под власть Москвы.

Однако, несмотря на то, что за русскими служилыми и промышленными людьми стояла вся мощь огромного государства, их усилия по подчинению малочисленных обитателей Северо-Востока Сибири трудно назвать успешными. Последние в своем большинстве, не желая платить ясак и противодействуя русским попыткам закрепиться на их землях, оказали ожесточенное сопротивление, в результате чего вторая половина XVII – первая четверть XVIII вв. были насыщены многочисленными русско-аборигенными столкновениями.

К началу XVIII в. чукчи, часть которых была кочевыми оленеводами («оленными»), часть – оседлыми морскими охотниками и рыболовами («сидячими», «пешими»), образовывали две территориальные группы: одна занимала собственно Чукотский полуостров, вторая обитала между низовьями рек Колымы и Алазеи. Последняя по не вполне выясненным причинам бесследно исчезла к 1720-м гг. Ближайшими соседями чукчей были азиатские эскимосы, которые проживали на побережье от Анадырского залива до мыса Шелагского и занимались морским промыслом.

В XVII–XVIII вв. русские не отличали особо эскимосов от чукчей, называя всех их чукчами. По весьма приблизительным подсчетам чукотско-эскимосское население в это время насчитывало 8–10 тыс. чел. обоего пола. Коряки также делились на «оленных» и «сидячих» и на несколько территориальных групп, именовавшихся, как правило, по названию рек, на которых обитали (пенжинцы, паренцы, гижигинцы, алюторы, апукинцы, укинцы и т. д.). Они занимали северную половину Камчатки, северную часть Охотского побережья и побережье Берингова моря до р. Анадырь. Их численность на рубеже XVII–XVIII вв. определяют ориентировочно от 7 до 13 тыс. чел., а в 1760-х гг. – около 5 тыс. чел. В отличие от своих северных соседей все ительмены были оседлыми рыболовами, но и они делились на несколько территориальных групп, обитавших на Камчатке к югу от рек Тигиль и Ука до мыса Лапатка.

Причем проживавшие к северу представляли собой смешанное ительмено-корякское, а к югу – ительмено-айнское население. К началу XVIII в. их насчитываюсь около 13 тыс. на рубеже 1730–1740-х гг.-8–9 тыс., в 1760-х гг. – около 6 тыс. чел. С конца 1720-х гг. российское правительство активизировало усилия по подчинению народов и земель на крайнем Северо-Востоке Сибири.

Для решения этой задачи в 1727 г. была создана специальная военная экспедиция, названная позднее Анадырской партией. Ее деятельность, однако, вопреки ожиданиям, привела не к быстрому умиротворению «иноземцев», а к резкому обострению русско-аборигенных отношений в регионе, вылившихся в длительную войну, которая с переменным успехом продолжалась до 1760-х гг. События, развернувшиеся в 1730–1750-х гг. на Чукотке, Камчатке и в Корякин, представляют собой, пожалуй, самую драматическую страницу истории русского присоединения Сибири, поскольку были насыщены многочисленными сражениями, взятием русских и аборигенных острогов, взаимным ожесточением и немалыми жертвами (особенно со стороны «иноземцев»).

К моменту активизации русского наступления на Северо-Востоке Сибири в конце 1720-х гг. в активе аборигенной политики российского правительства уже имелись основополагающие и универсальные при покорении любой новой «землицы» установки по взаимодействию с иноземцами и их подчинению. Суть их сводилась к тому, что ради пополнения государственной казны пушниной необходимо было объясачивать аборигенное население с последующим взиманием с него максимального и стабильного ясака. Это, в свою очередь, требовало не только сохранения, но и увеличения численности ясачноплательщиков, невмешательства в их внутреннюю жизнь и даже консервацию их социального устройства. Отсюда декларируемое в правительственных наказах сибирским властям предписание подчинять аборигенов и обращаться с ними «ласкою, а не жесточью», «напрасных обид и налогов не чинить».

Поскольку пополнение казны являлось делом первостепенным, то и получалось, что в условиях нежелания аборигенов добровольно вносить ясак и идти в подданство служилые люди, действуя в рамках правительственных предписаний, принуждали их к тому силой оружия. В результате заложенный в правительственной установке приоритет «ласки» над «жесточью» на практике воплощался, как правило, с точностью до наоборот, а провозглашаемая охранительная патерналистски-прагматическая политика государства на этапе присоединения новых территорий превращалась в пустую декларацию.

Чукчи в марте в 1730 г. на р. Егаче (впадающей в северную оконечность Пенжинской губы) наголову разгромили отряд А. Ф. Шестакова, убив и самого казачьего голову, а в следующем 1731 г. «в штыки» встретили команду Д. И. Павлуцкого, совершавшую поход по Чукотскому полуострову, дав ей три крупных сражения. И хотя они потерпели в них значительные поражения, тем не менее, категорически отказывались идти в подданство. Как отмечал сам капитан в одном из своих отчетов, «оные чюкчи народ непостоянной, не так как протчие иноземцы в ясашном платеже обретаютца». Вдобавок летом 1731 г. разразилось восстание ительменов, охватившее почти всю южную половину Камчатского острова. Восставшие сумели захватить Нижнекамчатский острог, чуть ли не поголовно перебив его гарнизон и жителей. Почти целый год, до мая 1732 г. казаки при помощи бывшей в то время на Камчатке морской экспедиции под командованием штурмана Я. Генса подавляли «бунтовщиков», жестоко расправляясь с ними. Но, получив информацию о жестком противодействии аборигенов, правительство и местные сибирские власти все же продолжали декларировать мирные способы их подчинения.

21 мая 1733 г. появился указ «О нечинении обид и притеснений ясачным людям, живущим в Якутском ведомстве и в Камчатке». В указе говорилось, что для пресечения злоупотреблений посланы следственные комиссии, «которым повелено в вышеупомянутых разорениях и обидах не только жестоко разыскивать, но самих разорителей и смертью казнить, а взятые с них лишние сборы и пограбленные их имения, сколько отыскано будет, возвращать». Кроме того, ясачным людям указывалось, чтобы они «лишних никаких ясаков и взяток воеводам, комиссарам и сборщикам, которые они с них своим вымыслом с разорением неволею брали, не давали». Для всеобщего обозрения этот указ было повелено как в Якутске и Охотске, так и во всех острогах, зимовьях и волостях, укрепить на специально установленных столбах, «и хранить, чтобы всегда всем был известен», помимо этого раздать князцам и старшинам «каждого народа», «и сверх того, при платеже ясачном толмачам перетолмачивать всем вслух, на их языке».

Правительственные рекомендации не применять силу к принявшим подданство иноземцам практически дезавуировались, поскольку никаким их обещаниям и присягам нельзя было верить, а, соответственно, оставалось только одно – «всех безо всякого милосердия побить и вовсе искоренить». При этом важно отмстить, что «бунтующие» коряки и чукчи к середине XVIII в. однозначно рассматривались правительственными инстанциями как бывшие подданные, впавшие в измену – «отпадшие из подданства Е. И. В. воры чюкчи и коряки».

Обитатели Чукотки никогда не признавали своего подданства русским и не платили ясак. Появление же восприятие чукчей как «отпадших из подданства» объясняется, видимо, тем, что к середине XVIII в. в правительственных инстанциях по-прежнему отсутствовали сведения и представления о самих чукчах, не было там и никакой информации по истории русско-чукотских отношений.

Сенат в 1764 г. в докладе императрице Екатерине II пришел к мнению, что «чукоч, в разсуждении лехкомысленного и зверского их состояния, також и крайней неспособности положения мест, где они жительство имеют, никакой России надобности и пользы нет и в подданство их приводить нужды не было». Все эти обстоятельства заставили правительство пересмотреть свои установки в отношении «немирных» иноземцев, прежде всего чукчей. Первым шагом стали сенатский указ и инструкция, данные И. С. Шмалеву, назначенному в декабре 1752 г. командиром Анадырской партии. В них, помимо прежних наставлений «искоренять бунтовщиков и изменников», уже содержались указания начать с ними мирные переговоры, «призвав из них лутчих людей, уговаривать, буде же не послушают, то поступать с ними яко с неприятели, однако ж без крайней нужды».

Тем самым получалось, что все предшествующие усилия по присоединению крайнего Северо-Востока Сибири признавались бессмысленными. 4 мая 1764 г. появился императорский указ о выводе из Анадырского острога военной команды. В 1765 г. из Анадырска начался вывод гарнизона и гражданского населения (в Гижигинскую и Нижнеколымскую крепости). Он закончился к 1771 г., когда крепостные и все прочие постройки в Анадырске были разрушены. Форпост русской власти на Северо-Востоке Сибири, более ста лет служивший опорной базой подчинения чукчей и коряков, перестал существовать. Это событие ознаменовало окончательный поворот в русской аборигенной политике от силовых методов к мирным. Начиная с 1760-х гг. русско-аборигенное вооруженное противостояние в регионе сменяется мирным взаимодействием. С этого времени не отмечено уже ни одного случая военного столкновения русских с коряками, которые окончательно признали себя ясачными и российскими подданными. С чукчами отношения также выстраивались по мирному пути. Более того, их отдельные группы стали сами проявлять инициативу в установлении контактов с русскими с целью торгового обмена.

(История Сибири. Выписки из журнала «Сибирская заимка». URL: http://www.zaimka.ru)